Катерина и Натали

Александр Пушкин и до сватовства к Натали Гончаровой,  и после, продолжал неизменно общаться с сестрами Ушаковыми,  большой двухэтажный дом которых стал для него родным, а для  артистов и музыкантов  был приютом.Хозяйка Софья Андреевна, как и муж, увлекалась музыкой и пением. А «Черная шаль» поэта с нотами занимала верхнюю часть стопки на пианино.

Среднего роста красавица, блондинка с пепельно-золотистыми  густыми, очень длинными, до колен, волосами, большими темно-голубыми глазами,  с лицом умным и лукавым, Катюша Ушакова попалась на глаза Александру Пушкину  в 1826 году,  на балу, сразу же после возвращения из михайловской ссылки.

Явившись туда, где он думал с Катей увидеться – на балах, на гуляньях, вечерах, на Дворянском Собрании  -  и не найдя её, он садился где-то  в углу и весь вечер  ничто его больше не могло развлечь. 

Сергей  Соболевский,  приятель поэта, с которым  он  уже не расставался,  оказался её дальним родственником и  познакомил их, а потом и привез  его  в дом Ушаковых, где Александр  вскоре  всем полюбился.
 
Лизанька, младшая сестра,  была красивее, но выбрал он именно Катю, любившую литературу. А младшая сестра была обручена с Сергеем Дмитриевичем Киселевым, но  обращалась с поэтом, как со своим родным братом. 

У барышень появились альбомы,  заполненные  рисунками, шутками, стихами поэта и их  ответными. Они перебрасывались ими все время.
Так, Александр написал  Кате такие стихи, шутя, 3 апреля 1827 года:

Когда, бывало, в старину
Являлся дух иль привиденье,
То прогоняло сатану
Простое это изреченье: «Аминь, аминь, рассыпься!»
В наши дни Гораздо менее бесов и привидений
(Бог ведает, куда девалися они).
Но ты, мой злой иль добрый гений,
Когда я вижу пред собой
Твой профиль, и глаза, и кудри золотые,
Когда я слышу голос твой
И речи резвые, живые,
Я очарован, я горю
И содрогаюсь пред тобою
И сердца пылкого мечтою
«Аминь, аминь, рассыпься» говорю.

В день 16 мая 1827  года, уезжая в Петербург,  он написал в альбом Екатерине такие грустные строчки:

В отдалении от вас
С вами буду неразлучен,
Томных уст и томных глаз
Буду памятью размучен;
Изнывая в тишине,
Не хочу я быть утешен,—
Вы ж вздохнете ль обо мне.
Если буду я повешен?

Имел в виду, что в Петербурге шло следствие о его ошибке  ранней юности - безбожной «Гавриилиаде», и он опасался последствий.

Но за десять дней после отъезда он не дал о себе знать ни разу – в Петербурге он  опять заболел и горел от любви к Собаньской, которую встретил сразу после возвращения из Москвы.

Он вернулся в мае 1827 года в Петербург и до самого декабря следующего года не показывался в Москве, так как в это время был увлечен Анной Олениной, да в город приехала из Финляндии  графиня Закревская, с которой  у него был бурный роман. В начале 1829 года он сделал  предложение Олениной, и получил отказ.

Но, услышав в Петербурге, что в марте  1829  года у Кати Ушаковой состоялась помолвка с князем Долгоруковым, Александр сразу же помчался  в Москву.

Возмущенно спросил Катюшу:
- С чем же я теперь  остался?

Ответ, полученный, обескуражил:

-С оленьими рогами! – Он не удержался и громко расхохотался над её остроумием.

Но  он знал о неблаговидном  поведении её жениха, и представил доказательства  отцу Екатерины. Свадьба расстроилась.

Его  простили,  и он вновь зачастил к Ушаковым. Все пошло  по-старому: смех, шутки, веселье. Но сестры уже знали не только об отказе Олениной, но и о его новом увлечении, Наталье Гончаровой, и жестко высмеивали обоих.

Ведь сам он не стеснялся в шуткaх и шaлостях, а обе барышни, в свою очередь, нередко точили на нем свое остроумие. В особенности они корили из-за его  непостоянства.

Он повинился перед ними в обилии своих сердечных увлечений и тогда барышни потребовали, чтобы он написал имена всех женщин, которыми в течение  жизни, с самой ранней юности, он увлекался. Смеясь и хохоча, он набросал требуемый список, где  Натали  Гончарова  оказалась  сто тринадцатой и - последней.

Зная, что он посватался к ней, но ему почти отказали Гончаровы, барышни обыгрывали этот факт разными способами.  В альбоме Лизаньки   остались от этих дней три нaброскa на одну и ту же молодую особу. Нa одном онa изображена анфас и  с протянутой рукой, нa другом – спиной. Но  её голова  повернута влево  - и тоже с протянутой прaвой рукой. К этой женской руке тянутся с крaя листкa две мужские, но сaмой мужской фигуры нет - зa недостaтком местa. У него в левой руке письмо, a прaвaя укрaшенa очень длинными ногтями, как у него.

Нa обеих кaртинкaх у бaрышни большие ноги, а нa втором рисунке нaписaны произносимые ею словa: "Кaк вы жестоки! Мне в эдaких бaшмaкaх нельзя ходить: они мне слишком узки, жмут ноги; мозоли будут!". – Катя и Лиза не раз видели, как Натали на балах плясала в чужих башмаках, которых ей давали взамен её, порванных во время танцев. Знали они и то, что  мать её, Наталья Ивановна, мало заботилась не только о младшей дочери, но и о старших, которых она не смогла «сбыть с рук» и те засиделись…

Кроме нaдписей, нa обоих рисункaх ещё приписаны по две: нa первом - "Kars, Kars", и нa втором - "Кaрс, Кaрс, брaт! Брaт, Кaрс!".
Та же барышня  была у Кати и Лизы еще нa одной кaртинке с нaдписью, сделaнной женским почерком: «О горе мне! Кaрс! Кaрс! Прощaй, бел свет! Умру!». - Здесь спиной изобрaжалась женскaя фигурa в пестром плaтье, с шляпой нa голове и с веером в руке, а на нем нaчертано: "Stabat Mater dolorosa" (Мать скорбящая стояла).

Дополнением к трем рисункaм являлся четвертый, изобрaжaющий, очень отчетливо,  лицо пожилой женщины сурового видa, в чепце, с подписью  "Мaменькa Кaрсa".

Сергей Дмитриевич Киселев, теперь муж Лизаньки, объяснял эти рисунки так: Пушкин именовал Кaрсом, – названием крепости на Кавказе, откуда он только что вернулся, -  Нaтaли Гончaрову, которaя кaзaлaсь ему столь же неприступной, кaк та знaменитaя турецкaя крепость. А «Мaменькa Кaрсa» долго не давала согласие на брак, и Пушкин нaмекaл нa это испытaние, когдa в aльбоме Лизаньки рисовaл себя облaченным в монaшескую рясу и клобук - дань набожности и ханжеству матери Натали.

К этому времени Александр Пушкин  носил нa левой руке, между плечом и локтем, золотой брaслет с зеленой яшмой - с турецкой нaдписью,  подаренный ему  Лизанькой. Ведь она считала его почти братом – надеялась,  что он сделает предложение любимой сестре.

Сравнивая дом Гончаровых - холодный и неприветливый, где при нем даже не накрывали стол или его никогда за него не приглашали, - с теплым домом Ушаковых, где ему было так уютно, так покойно,  поэт себя не понимал: что ему красота Натали, когда ему будет всегда хорошо, как здесь - с Катенькой? И со всей её семьей, которая его обожает?..

Но он твердо решил жениться на Натали, и Катя  сердцем почувствовала эти перемены. Лизанька, после краткой  поездки, вернувшись,  напишет брату: «По приезде я нашла в Екатерине большую перемену; она ни о чем другом не говорит, как только о Пушкине и о его прославленных сочинениях. Она знает их все наизусть. Прямо совсем одурела; не знаю, откуда эта перемена. В тот момент, когда я вам пишу, она читает вслух «Кавказского пленника», что мешает мне собраться с мыслями для письма…».  -
 Катя  добавит свое грустное:

«Здравствуйте, дорогой брат, как вы поживаете, как проводите время? Что касается меня, то я скучаю до смерти.

Нет, Jean, нет.
Она исчезла, жизни сладость,
Я знала все, я знала радость.

Он уехал в Петербург, может быть, он забудет меня; но нет, нет, будем лелеять надежду, он вернется, он вернется, безусловно! Держу пари: читая эти строки, ты думаешь, что твоя дорогая сестра лишилась рассудка; в этом есть доля правды, но утешься: это ненадолго, все со временем проходит, а разлука — самое сильное лекарство от причиненного любовью зла... Город почти пустынен, ужасная тоска (любимые слова Пушкина). Прощай, дорогой брат, надеюсь получить от тебя такое же длинное письмо. В ожидании этого удовольствия остаюсь навсегда преданная тебе, послушная, ленивая, безумная и любящая Катичка, называемая кое-кем Ангел».

Утерла слезы - тот, кто называл её «Ангел»,  с холодным сердцем  выбрал юную Гончарову. Она её красивее…

Александру же нужна была красота Натали  - знал, что эта тихая барышня, на лице которой живут одни только глаза, будет всегда производить своей красотой фурор в знатных гостиных…

Последнее посвящение Катюше Ушаковой Александр Пушкин написал в январе 1830 года, за  месяц до своей свадьбы с Натали. Видимо, Катя ему написала письмо, поэтому стихотворение он назвал «ОТВЕТ»:

Я вас узнал, о мой оракул!
Не по узорной пестроте
Сих неподписанных каракул;
Но по веселой остроте,
Но по приветствиям лукавым,
Но по насмешливости злой
И по упрекам... столь неправым,
И этой прелести живой.
С тоской невольной, с восхищеньем
Я перечитываю вас
И восклицаю с нетерпеньем:
Пора! в Москву! в Москву сейчас!
Здесь город чопорный, унылый,
Здесь речи — лед, сердца — гранит;
Здесь нет ни ветрености милой,
Ни муз, ни Пресни, ни харит.

Ушаковы жили на Пресне.

Пушкин сделал выбор – ему надо было  возвыситься над толпой и таким образом – обладая не только Музой, но и самой красивой женщиной Москвы и Петербурга.  И в этом он преуспел... Но счастье от него бежало - в результате такого выбора он прожил недолгую, суетную светскую жизнь, гоняясь за удовольствиями, большей частью  - для кокетливой жены.

Только после его смерти Катюша вышла замуж за вдовца, коллежского советника  князя Дмитрия Михайловича Наумова, который перед свадьбой заставил сжечь два её  альбома, полностью посвященные поэту, исписанные его рукой, заполненные его стихами и рисунками.

Но любовь к Пушкину всегда оставалась в её сердце,  и муж это чувствовал. Однажды, в порыве дикой ревности,  он уничтожил  браслет с зеленой яшмой,  ей передаренный как-то Пушкиным - с турецкой надписью от ее сестры Лизаньки...

Почувствовав приближение смерти в 1872 году, Екатерина Николаевна  попросила подать шкатулку, где лежала стопка перевязанных писем от Пушкина, сбереженная ею тайком от мужа, и попросила сжечь их прямо перед ней. Дочь просила и умоляла не губить  ценные для всех свидетельства её любви и великого поэта, но она настояла на своем, говоря: «Мы с ним любили друг друга и это наша тайна. Пусть она и умрет с нами».

Стихотворения любимого: «Когда, бывало, в старину…» (3 апреля 1827), «В отдалении от Вас» (16 мая 1827), «Отрывок» (1829), «Ответ» (1830), да  дарственные надписи на подаренных ей поэме «Полтава» («Екатерине Николаевне Ушаковой от Пушкина 1 апреля 1829»); книге «Стихотворения»: СПб, 1829, ч. I  («Всякое даяние благо — Всяк дар совершен свыше есть. Катерине Николаевне Ушаковой от А. П. 21 сентября 1829, Москва»; «Nee femine; nee puer» [пер. — Еще не женщина; но уже не подросток]) на рисунках с датой «15 нояб. 1829», согревали ей сердце до конца жизни.

Натали поэт не посвятил ни одного стихотворения, кроме приписываемой ей «Мадонны». Но впервые поэт с посвящением написал его в альбом уроженца  Костромы -  ЮРИЮ  НИКИТИЧУ БАРТЕНЕВУ, директору училищ Костромской губернии. На странице 96-97 его альбома в 1830 году  появился сонет «Мадонна», вписанный туда пушкинской рукой:

Не множеством картин старинных мастеров
Украсить я всегда желал свою обитель,
Чтоб суеверно им дивился посетитель,
Внимая важному сужденью знатоков.
В простом углу моем, средь медленных трудов,
Одной картины я желал быть вечно зритель,
Одной: чтоб на меня с холста, как с облаков,
Пречистая и наш божественный спаситель-
Она с величием, он с разумом в очах –
Взирали, кроткие, во славе и в лучах,
Они, без ангелов, под пальмою Сиона.
Исполнились мои желания. Творец
Тебя мне ниспослал, тебя, моя Мадонна,
Чистейшей прелести чистейший образец.

Может, поэт видел в Натали мать своих детей, когда писал это стихотворение? Тогда можно считать, что «Мадонна» посвящена ей.