Мама

Мама напросилась пойти с нами в галерею. Долго я отговаривал - мол, устанешь, там слишком много народу, жарко и душно, и на брошюрах нет русского перевода. А она заладила - очень хочу с тобой. Пришлось согласиться. До центра города мы доехали на метро - как же, в такси мама ни ногой - очень дорого. Естественно, опоздали. При входе в галерею маму остановили охранники - нужно открыть и показать, что находится в сумке. Мама долго мучалась с давно сломанным замком, затем начала вываливать все им на столик.

"Ноу, мэм," - машет руками охранник. Ему нет дела до ее салфеточек, мятных конфеток, таблеток и другой всячины. Я перевожу ей - ты просто ему покажи. Мама смотрит молящими глазами охраннику в лицо - очень она их боится. Я вижу - друзья собрались уже, ждут меня. Трое стучат пальчиками по телефонным экранам, Гарри разглядывает карту помещения, Алекс улыбается мне. В животе затрепетали крылышками бабочки, я растягиваю губы в улыбке, но тут - мама: "Женя, мне нужно в туалет, снять кофту, где он здесь?"

Довел маму до туалета. Стоим ждем. Девчонки мусолят свежие голливудские новости, Алекс спорит с Гарриком о политике. Я стою и стараюсь просто ровно дышать.

Наконец, мама выходит. Заметил - Алекс всеми силами пытается удержать улыбку. Перевел глаза на маму - на ней блузка шестидесятых годов, вся мокрая на подмышках. Решил промолчать, идем дальше. Девчонки делают фотки телефонами. Гаррик флиртует со всеми тремя. Алекс усиленно работает надо мной, но у меня свое - мама. Беспрестанно дергает меня за руку. И вот сейчас: "Женя, а что - это детские рисунки?" "Нет, - стараясь не краснеть, объясняю я, - это примитивизм." "Примичевизьм, - качает головой мама, - смотри чего удумали." Чувствую, как к лицу приливает кровь.

Минут через двадцать маме нужно присесть. Она садится, ставя свою огромную сумку между окутанных длинной юбкой ног. Еще бы платочек на голову, - ехидно проскальзывает в мозгу. Гаррика с девчонками давно не видать, Алекс еще не теряет надежды. Стоит, переминаясь с ноги на ногу, смотрит то на меня, то на маму и улыбается. Мама роется в сумке: "Женечка, ты не голодный?" "Мама, пожалуйста, - изнемогаю я, - мы же дома поели!" Мама вздыхает, охает и начинает подниматься. Алекс, нежный котенок, поскакивает к ней и пытается помочь. Но она отмахивается от него, как же - русская женщина, на таких в войну и пахать можно было. Идем дальше. Алекс крадется и тихо мурлычет слева, мама шаркает и переваливается справа. Вдруг она останавливается и громко шепчет мне в ухо: "Жень, а чего это за палки такие?" Алекс весело урчит - у него тоже русская мать, он многое понимает, но не говорит. "Мама, - едва поворачиваясь, отвечаю я, - это не палки, а абстрактная скульптура. Очень известная, между прочим." Мама качает головой.

Еще через час едем домой. Ланча со всеми вместе я бы просто не выдержал. Взяли такси, на метро у меня не хватило терпения. Голова разрывается, радует одно - с Алексом уже договорились о следующей встрече. Мама смотрит в окно. Вдруг спрашивает тихо: "Ты меня стыдишься?" Я молчу.
____________________________

Сегодня поминки тети Светы, маминой подруги. Она очень давно лежала дома и ждала своей участи, проиграв в бою с раком горла. Когда сдалась совсем, мама вздохнула, перекрестилась и начала готовиться к похоронам. Знакомым отсылал е-майлы я, a она, записав русскими буквами английский текст, пошла обзванивать похоронные службы, выбирать, какая подешевле.

Сидим за столом. Мама то и дело встает, приносит собственноручно приготовленные салаты, ставит на стол новые бутылки, уносит суповые бадьи, приносит горячее, нарезает свежий хлеб, поднимает с пола упавшие салфетки и вилки, открывает банку соленых огурцов, снова уходит, уносит, приносит...

Когда ушли уже почти все, мама оглядывает захламленный стол, тихонько вздыхая, садится на свое место и окунает вилку в еще не тронутый салат. Я очень рад - мы с тетей Таней уже давно сидим в мучительной тишине. Тетя Таня разворачивает свое инвалидное кресло и подкатывает к маме. Взапой они разговаривают о многом. О России, об Америке, о родных, о любви, о чувствах, о мыслях, о жизни. Мне вставить нечего, и я глупо молчу. Потом я встаю, начинаю уносить тарелки и думаю, а я, интересно, мог бы поговорить на такие темы с котенком?

Тетя Таня прощается и я помогаю ей выехать из нашего дома. Возвращаюсь на задний дворик, а мама сидит за столом и смотрит куда-то в даль. Тихо подсаживаюсь и беру ее грубую, узловатую руку в свои. Задыхаясь слезами, спрашиваю: "Ты меня стыдишься?" "Что ты, - поворачивает выцветшие усталые глаза ко мне она, - с чего бы мне, Женечка? Я тобой горжусь."