Катенька

Котик Катенька - сплошное недоразумение. Мечта психоаналитика. Кошмар окрестных котов. Загадка для соседей по всей длине улицы.

Вот и сейчас: хочу прикрепить фотографию - дудки! Файл слишком большой. Такому чепуховому коту даже собственный файл велик.

Когда эта малолетняя Лолита забеременела, мы не сразу поняли, настолько это было невероятно. Зато потом три котенка превратили ее в почти правильный шар - а как иначе, при такой-то мизерной площади поверхности приходится выбрать оптимальный объем.

Живет она во дворе у моего отца. Папа играет в то, что боится животных. Мы все играем в разные игры, папа выбрал эту. Она дает неисчерпаемые темы для дискуссий, и в конце концов обнаруживается, что на самом деле он - не Карабас-Барабас, а солидный котовладелец, добрый хозяин, барин-батюшка. По-моему, в этом - весь смысл. Катенька подыгрывает с присущим ей жестковатым талантом.

Да, так вот о ночи перед родами. Почему бы не сказать даже - рождеством. Для маленького существа, у которого никого в мире нет кроме ехидной меня, неумелого деда и далекого ангела-хранителя Саньки - такое неожиданное и трудное дело, как рождение трех котят. Как его назвать?

Поздним августовским вечером я собралась идти к себе. Живу я недалеко, но все-таки попрощалась с папой чин-чинарем, вышла под всегдашнее напутствие "дверь закрой плотнее... - и дальше - мелким говорком, - а то вы никогда...". И тут посреди пустого, луной залитого двора, с длинными тенями от непричесанной герани, с пятнами виноградных листьев и кляксами от спелых виноградин - здрасте, я ваша Катя... да никогда она навстречу не выйдет, слова доброго не скажет (вернее - не прочирикает, но это - совсем другая история). Эта самая неприветливая Катя подошла и потерлась о мои ноги. Сурово, как все что она делает. А потом подняла свои пуговичные глаза и что-то такое попыталась сказать. Дело неслыханное. И я присела рядышком, прямо на теплый гранулит, на его слегка колючие камешки. Катька сама подлегла под мою руку. И в густеющей тьме ночи я ощутила под рукой странное движение. У нее в животе шевелились котята.

Санька мой тоже августовский. Давным-давно я тоже так лежала, и под моей рукой все жило и готовилось выйти в мир, и было мне довольно страшно, хоть я и хорохорилась, и говорила себе что - вот, рядом, под окнами роддома ходят толпы народу, и у всех есть мамы, а значит и я не помру. Но в ту последнюю ночь самовнушалка не работала, и если бы кто-то мог сесть рядом и обнять за плечи, мне бы это тогда здорово помогло. И я обняла Катеньку одной рукой - всю, махонькую, теплую под тонкой шерсткой. А другой рукой стала поглаживать тугой шарик живота со странными внезапными выпираниями. И стала с ней разговаривать. Я ей сказала, что все знаю и понимаю. Что по улицам ходит множество котов, и у всех есть мамы (тут я кривила душой, но Катька этого не знала). Что все будет очень хорошо, и она станет мамой. Именно тогда родилось это прозвище  м а м а - к о ш к а,  которым я ее называю по сей день. Что она будет любить своих котят, а они будут ее любить и всегда во всем слушаться (тут я не кривила душой, а завидовала, потому что у мам-кошек это совершенно иначе: меня-то как раз редко слушается мой котенок). И еще я рассказала ей, как приятно кормить своего котенка, и нюхать его, и массировать ему животик, и учить его всяким важным делам. Я ее уговорила. Она тихонько урчала и даже лизнула мне руку - небывалая милость. Хотя Санька иногда врет про то, какая Катенька ласковая.

Мы с Катенькой взяли картонный ящик из Санькиного запаса. Мы назвали его  р о д з а л, и поместили в уголке, далеко за пластиковыми стульями, и огромной тяжелой лейкой, и другим садовым хламом. Мы постелили там мягких тряпок - я носила из машины, а Катенька выбирала. И она завернулась в них как в кокон, что-то буркнула и отвернулась от меня. А я отправилась домой и по дороге позвонила к Саньке на базу. Санька - солдат, человек несвободный. Но я сказала что у Катьки дело идет к родам, и может завтра придется ехать к ветеринару (это я вспомнила свое кесарево). К ветеринару я сама не справляюсь - нужно отловить, держать в коробке и одновременно рулить. Двух-трех рук как раз не хватает. Надо знать наших: назавтра с утра Санька уже был дома. Но Катька к тому времени родила - даже раньше чем я сама прибежала к папе. Может, еще ночью. Мы первые дни ей не надоедали: ходят слухи, что кошки из-за этого бросают деток. Санька устроил перископ в окне туалета, и мы подглядывали втихомолку.

Меня поразила чистота ее гнездышка. Откуда она знала, что делать с кровью, с последом? Не было ни запаха, ни других неуловимых знаков страдания, которые витают над нашими роддомами. Котята были совсем ненастоящими, какими-то слишком маленькими.

Я вспомнила как вносили в палату наших новеньких ребят - по трое на каждой руке, - и чуть не баскетбольным броском пасовали. И как мы учились различать  с в о и   ноты в общем хоре. Как тайком посматривали - что там, в туго скрученной посылке. Щека невыразимой нежности. Несколько слипшихся ресниц. Звук труда - как будто развел пары маленький паровозик. Неожиданный взгляд   с   т о й   стороны, не из нашего мира... Запах... До сих пор я ему все прощаю, когда подползает и тычется лбом. Где-то под буйными кудрями - то ли вправду различаю, то ли чудится -  тот самый запах. Мой котенок.

Через неделю мы объявили Катьке о своем присутствии и стали наблюдать - не приближаясь, но в открытую. Папа смотреть не желал. Он правильно вычислил: сперва посмотришь, потом привыкнешь - а там придется и в дом пускать. Вычислил верно, но попался как все.