блуждающая в ночи

               
Блуждающая в ночи
(рассказ)
        За большим школьным окном виднелся кусочек глубокого как озеро неба, по которому неслись, обгоняя друг друга прозрачные облака. Запоздалая уральская весна стремительно набирала силу. Самодовольное солнце плескалось в остатках луж вместе с ошалевшими от тепла и собственного гомона воробьями.
    Подперев рукой щёку, она отрешённо смотрела сквозь забрызганное недавней капелью стекло на пробуждающуюся за стенами школы жизнь. Но её вовсе не радовали, ни яркие полные весеннего шума и суеты дни, ни грядущее окончание школы, ведь вчера она снова сделала это.
  Знала, что нельзя, что так не должно быть, силилась отказаться и… не смогла, как буд-то кто-то невидимый нашёптывал гнусным голосом где-то внутри неё, прямо в центре судорожно корчащегося сознания «Сделай это ещё раз, самый последний разочек, и я отпущу тебя, ты станешь свободной и для тебя начнётся новая жизнь…»
   Она изо всех сил противилась уговорам того неведомого и страшного, что завладело её телом, волей, разумом, жизнью. Неистово ненавидела этот голос и себя ненавидела тоже, и раскаивалась и жалела. В бессильном бешенстве швыряла в стороны вещи, в клочья рвала школьные тетрадки, включала на полную громкость музыкальный центр, закрывала ладошками уши, зажмуривала глаза. Не слушать! Не слышать, что твердит ей мерзкий голос. Не смотреть на крошечный пластиковый пакетик с белым порошком. Принять обезболивающее, снотворное, хоть мышьяку, но только вырваться из ненавистной зависимости.
  Но это было сильнее и побеждало всегда. Белый безобидный на вид порошок манил, превращаясь в могущественного Джина, властителя разума и воли, искушал щедрыми посулами и обещаниями счастья и забвения. Рука сама тянулась к шприцу, вены вздувались уродливыми буграми, тонкое жало иглы беспощадно входило в податливую плоть, убийственная струя врывалась в кровь, отравляя разум и притупляя чувства….
И тогда на весь её мир обрушивалась Ночь!
   Ледяная и душная она заполняла собой всё вокруг, и Ей казалось, буд-то она умерла. Всё, конец пути. Дальше дорога лишь на кладбище, куда её отнесут в грубо сколоченном деревянном ящике и забьют в крышку большие ржавые гвозди и опустят в глубокую чёрную яму, засыплют липкой, пахнущей сыростью и прелой травой землёй…
  Все уйдут, и она останется одна. И только ночь будет гулять вокруг и не вырваться из этой ночи, не спастись….
- Романцева! – Голос классной руководительницы бомбой взорвался в голове и мозг со звоном рассыпался на тысячи осколков. Она вздрогнула всем телом и обвела класс отсутствующим взглядом.
- Где ты витаешь Романцева? А?
- Нигде Валентина Павловна. Я слушала, что вы объясняли.
- Ну, хорошо. Повтори, пожалуйста, то, что я сейчас говорила. Что молчишь? Мы ждём. – Учительница обвела рукой класс, как бы призывая одноклассников в свидетели. Она молчала, глядя на пробегающие за окном облака.
- Романцева, я к тебе обращаюсь. И почему ты сидишь, когда я с тобой разговариваю? – Повысила голос Валентина Павловна. – Встань перед учителем!
   Она медленно поднялась со стула, неторопливо сложила учебники и тетрадки в рюкзачок, и так же молча и неторопливо, направилась к выходу.
- Ты куда Романцева? – Опешила учительница. – Сейчас же вернись! Сядь на место.
Она не обратила внимания на требования классной, вышла из кабинета, даже не потрудившись прикрыть за собой дверь, и стала спускаться по лестнице.
    Оказавшись на улице, в ровном гуле машин, птичьем крике, в привычной городской суете, она почувствовала себя немного лучше. Глубоко вдохнула острый аромат липкой шелухи тополиных почек, подставила пылающее лицо влажному тёплому ветру и медленно поплелась по улице в сторону своего дома.
  Домой ей не хотелось. 
   Что такое дом? Четыре стены и потолок. Там её никто не ждёт. Все одноклассники после уроков стремглав неслись домой, где их ждали любящие родители и тарелка вкусного горячего супа, и лишь она не торопилась возвращаться в гулкую пустоту неуютного и неухоженного помещения.  Медленно шла по улице, выискивала самый длинный маршрут, старательно оттягивая момент, когда дверь, сухо щёлкнув замком, откроется и ей придётся войти в пространство враждебно ощерившейся квартиры.
   «Босая о-осень выручи меня приюти меня не ругай зазря…» - Гнусавым голосом орал Джанго в одном из окон серой девятиэтажки.
  Она была уверенна, что осень никому и ничем помочь не может. Никогда. Ведь её мир окончательно рухнул именно прошлой осенью, когда не стало Димона.
   До этого всё было по-другому, не так, как теперь. У неё был тёплый уютный Дом – крепость, скала, оплот. И родители были весёлыми молодыми и очень красивыми! Мама всё время смеялась. Она любила смеяться и запомнилась именно такой, смеющейся, а папа был Её кумиром. Подружки и одноклассницы мечтали о певцах и киноартистах, а она -  о парне похожем на отца. Димон тогда был ещё Митей, а у неё было тёплое и жёлтое как цыплёнок имя – Маняша. Почему-то все так и звали её «Маняша».
Воспоминания замелькали как кадры из старого любимого фильма.
   Митя был на год старше и невыносимо этим гордился. У них была одна на двоих комната, и он любил пугать сестру, рассказывая на ночь страшные истории про гроб на колёсиках или живую руку. Она послушно пугалась, зарывалась с головой в одеяло – наружу торчал лишь вздёрнутый веснушчатый нос - и просила жалобно «Митька, ну хватит уже», а он хохотал и называл её трусихой-зайчихой.
  В детскую входила мама, пожелать им спокойной ночи и с её приходом страшный мир «чёрных сказок»  рушился, летающие в гробах покойницы и вампиры превращались в лёгкие струйки дыма и один за другим вылетали в приоткрытую форточку окна. Маняша была уверенна, что мама - добрая волшебница, прилетевшая к ним из сказок Андерсена, которые они всей семьёй читали долгими зимними вечерами.
  Тогда у них ещё не было машины и на дачу в Баландино они добирались в стареньком пыльном автобусе. 
    Трясясь всем своим тщедушным телом, автобус подвозил их к остановке и, обдав запахом солярного перегара, уезжал, а они, таща на плечах рюкзаки с продуктами и вещами, шли по жёлтой и пыльной деревенской дороге к ожидавшему их с прошлой осени весёлому глазастому домику на краю деревни. 
  Маняша и Митя любили дачу. Там росли огромные яблони со старыми морщинистыми стволами и много-много цветов. Мама очень любила цветы и поэтому их дача походила на сказочную  страну фей. Маняша даже заглядывала в душистые розовые корзиночки, в надежде отыскать среди нежных лепестков эльфов или на худой конец хотя бы Дюймовочку.
     Всё это было словно в другой жизни, не Маняшиной, а чужой, в которую она украдкой заглянула.
   Потом папа сменил работу.
   Он стал реже бывать дома, семейные чтения книг ушли в прошлое и, несмотря на то, что теперь у них появилась машина – огромная, похожая на чёрного, блестящего лакированными боками кита – поездки на дачу стали редкостью. 
- У папы много работы. – Говорила мама, когда Маняша спрашивала: поедут ли они на дачу в выходные.
Позже появилась новая квартира – большая, красивая и они с Митей стали жить в разных комнатах.
Больше он не рассказывал ей на ночь страшных сказок, и Маняша просто физически ощущала, как брат отдаляется от неё.
   А потом Митя вдруг стал взрослым.
   Маняша хорошо помнила тот день – брату исполнилось шестнадцать и папа, похлопав его по плечу, сказал:
- Ну, вот Дмитрий, ты и стал взрослым.
   Именно тогда рядом с их Домом чёрной тенью замаячила Ночь, и никто кроме Маняши не почувствовал её присутствия. Лишь она своим детским чутьём уловила её смрадное дыхание.
  Митя стал носить дурацкие штаны с отвисшей до колен ширинкой и зачем-то побрил голову, оставив лишь узкие полоски коротких волос. К ним в дом стали приходить взрослые парни в таких же дурацких штанах и с бритыми головами. Они громко ржали, обидно называли Маняшу «мелочь пузатая», а Митю – Димон. Он требовал, чтобы Маняша тоже называла его Димоном.
  И девушки стали приходить - в основном тогда, когда родители были на работе – длинноногие, беловолосые, красивые. Они с Димоном – бывшим Митей – закрывались в комнате, включали музыку «на всю катушку» и целовались. Маняша это сама видела, когда Митя…, тоесть Димон, конечно же, думая, что она ещё в школе, не закрыл дверь в свою комнату.
  «…Ты уже взрослый. У нас в квартире другие пластинки. Другие вопросы. Твои девчонки как с картинки. Ты уже взрослый. Ты больше не будешь слушать сказки. Всё очень непросто…»
  Всё действительно стало очень непросто.
   Димон целыми днями пропадал где-то. Приходил далеко за полночь, весёлый, с лихорадочным блеском в глазах. И вместе с ним в дом чёрной гадиной украдкой вползала Ночь.
   Мрачная и скользкая она нагло шастала по квартире, отравляя смертельным ядом всё, что делало их семьёй. И лица родителей тоже становились мрачными. Мама перестала смеяться и в её прежде лучистых глазах застыло выражение беззащитной растерянности. Папа появлялся дома всё реже, а появившись, наскоро ужинал, сухо благодарил маму и отправлялся спать.
    Превратившийся в Димона Митя постепенно стал нервным, раздражительным, грубил родителям, а к сестре относился с пренебрежительным равнодушием. Родители начали ссориться и всё чаще ложились спать в разных комнатах.
    Однажды папа вернулся с работы раньше обычного.
   Не снимая ботинок, прошёл на кухню и сел на табуретку, опустив плечи и как-то сгорбившись, словно нёс на себе непосильно тяжёлый груз. Глядя на него затравленным взглядом, мама опустилась на стул рядом.
- Что случилось? – Спросила тихо.
 - Митя употребляет наркотики. – Сообщил отец бесцветным голосом, и мама тихонько ахнула и закрыла ладошкой рот. - Не понимаю, когда мы его упустили?
- Не знаю. – Эхом отозвалась мама. – Но его нужно спасать.
И вдруг заплакала…
  Полуночный звонок взорвал напряжённую тишину дома. Маняша подскочила в постели, сонно хлопая ресницами, и услышала, как отец, положив трубку, чужим голосом даже не сказал, а прохрипел:
- Звонили из милиции. Митю нашли… Передозировка.
  Мама истошно закричала. Постепенно крик перешёл в нечеловеческий вой – так в ночи воет раненая волчица, потерявшая одного из своих щенков. От этого страшного воя стены их Дома лопнули и в образовавшиеся кривые, уродливые прорехи ворвалась Ночь.
   Гадко ухмыляясь, она по-хозяйски расположилась в гостиной, в кухне, в комнате брата, в родительской спальне и предъявила свои права.
   С тех пор она прочно поселилась в их доме, постепенно превращая его из Дома, в котором жила семья, просто в квартиру, где обитали три отдельно взятых человека.
   Мама замкнулась в себе, забросила домашнее хозяйство. Отец какое-то время терпел, старался справляться в одиночку. А потом к ним домой стали приходить чужие люди с кроткими глазами и постными лицами. Они рассаживались на диванах в гостиной, читали толстую книгу под названием «Библия» и то и дело произносили непонятное странное слово Армагеддон.
   В интернете Маняша прочитала, что Армагеддон - это конец Света. Конец света – значит ночь!
    Это было страшное слово и ей не нравилось, когда оно звучало в их доме.  Отцу, наверное, тоже не нравилось, и потому он однажды сказал маме:
- Выбирай!
Мама выбрала и отец, собрав в чемодан вещи, ушёл, громко хлопнув входной дверью.
   После его ухода ночь стала ещё черней, и Маняше казалось, что они блуждают в этой ночи, как в лабиринте и нет из неё выхода. 
   Все бросили её. Папа ушёл, у мамы теперь были «братья и сёстры во Христе». Даже Митька бросил, зачем-то умерев «от передозировки».
   Мама совсем отдалилась, став чужой и холодной. Тёплое, солнечное имя Маняша звучало из её уст всё реже, постепенно превращаясь в сухое и холодное – Мария.
- Мария – отстранённо спрашивала она – ты сделала уроки?
Или так:
- Мария ты обедала сегодня?
 Не дожидаясь ответа, она уходила в свою комнату и принималась, наверное, в сотый раз перечитывать толстую книгу под названием «Библия».
     Маняша впала в глубокую депрессию, забросила уроки, съехав с пятёрок на тройки. Все дни стали похожи один на другой, как уродливые безликие клоны. Многочисленные прежде друзья и подруги постепенно отпали, словно насытившиеся пиявки и она осталась один на один со своим домашним, семейным кошмаром. Теперь она не только чувствовала присутствие в своей жизни Ночи, она видела её…
    Они познакомились в автобусе.
Он сел на свободное сиденье рядом с ней, внимательно  посмотрел на неё  и просто сказал:
- Привет.
- Привет. – Равнодушно ответила она, глядя в окно.
- Всё – о кей? – Почему-то спросил он, на американский манер, и она удивлённо посмотрела в его сторону. – Ты такая грустная, что-то случилось?
- Какое тебе дело? – Огрызнулась она.
- Да, в общем-то, никакого. – Нисколько не обиделся он на её грубость. – Просто увидел клёвую девчонку и решил подкатить. А ты против?
 Она вновь повернулась к нему и посмотрела уже внимательно.
     Ему было лет двадцать пять и у него были тёмно-карие глаза, длинные девчачьи ресницы и замечательная улыбка, от которой в её душе вдруг что-то перевернулось, да так и осталось стоять вверх тормашками. 
- Меня Руслан зовут, а тебя?
- Мария. – Ответила она и улыбнулась в ответ.
- Значит Маша. Классное имя. – Произнёс он, в общем-то, дежурную фразу, но произнёс как-то так, что она сразу ему поверила.
   Они долго гуляли по парку имени Пушкина. Он рассказывал ей о Таджикистане, откуда был родом и своём увлечении паркуром, и недавно прошедшем в городе концерте рок-звезд. Она молчала, слушала и только улыбалась, глядя в его необыкновенные глаза цвета горького шоколада.   
  Они стали часто встречаться, гуляли, ели мороженое. Руслан любил шоколадное мороженое. И  ещё тяжёлый рок, и она стала ходить с ним на рок-концерты и тоже полюбила шоколадный пломбир. Он восхищался её светлыми волосами, закрученными в тугие упрямые спиральки и глазами жёлто-зелёного цвета. Говорил, что они, тоесть глаза, напоминают ему янтарь. И ей очень нравилось это сравнение.
   Все эти комплименты, произносимые с лёгким восточным акцентом, так шедшим ему, были очень похожи на признания. Во всяком случае, Маняше хотелось верить, что это так и есть. Она и верила.
   Ей очень хотелось впустить Руслана в свой мир, и однажды Маняша пригласила его на дачу.
   Калитка жалобно заскрипела, пропуская их на некогда ухоженный и цветущий, а ныне заброшенный участок. Вместо цветов повсюду уныло колосилась высокая, в пояс трава. Весёлый и приветливый в прошлом домик таращился мёртвыми глазницами выбитых окон. Вместо волшебной страны эльфов дача теперь напоминала заброшенное кладбище.
  Маняша растерянно посмотрела по сторонам. Слёзы полились как-то сами собой, без всхлипов и сопения носом. Они лились и лились, а она всё смотрела и никак не могла поверить, что это место, где они с Митей так любили ловить большим сетчатым сачком разноцветных бабочек, а после, вдоволь налюбовавшись затейливым рисунком на покрытых нежной пыльцой крылышках, отпускать их на волю. Или спуститься по пыльной тропинке к небольшому пруду и наломав там камыша, похожего на  шоколадное эскимо на палочке, пускать мыльные радужные пузыри из его полых тёплых стеблей.
- Не переживай ты так. – Утешительно сказал Руслан и обнял Маняшу. Впервые. И впервые поцеловал в сомкнутые, напряжённые, солёные от слёз губы.
 Они вошли в сгорбившийся буд-то состарившийся дом и там, на пыльном диванчике, под стон старых пружин у них случился торопливый, безрадостный секс. Тоже впервые.
    Заниматься этим Маняше не понравилось. Не то чтобы она испытала сильную боль, но и удовольствия не получила ровным счётом никакого. Возвращаясь, домой всё в том же унылом автобусе, она всё думала: И зачем люди это делают? В смысле – занимаются любовью. Ничего приятного, только стыд и неудобство после того, как всё закончится.
    Когда через несколько дней Руслан попытался сделать это с ней у себя дома – в полупустой съёмной квартире, на широком плюшевом диване, рядом с которым стоял шаткий столик с воняющей окурками пепельницей – Маняша решительно воспротивилась.
- Это от того, - пояснил он, когда она поделилась своими мыслями относительно секса – что ты неопытная. Но ты должна понимать, что я взрослый мужчина и мне нужна женщина. Если ты не будешь моей женщиной, нам придётся расстаться.
- И что же мне теперь делать? – Едва не плача спросила Маняша и, представив, что Руслан исчезнет из её жизни, все-таки всхлипнула.
Он на минуту задумался. Она напряжённо ждала, заглядывая ему в лицо несчастными глазами.
- Есть одно средство. – Сказал он, наконец, и как-то, странно, взглянул на Маняшу. – Только не знаю, согласишься ли ты.
  Она горячо уверила, что согласится на всё, только бы он остался с ней и тогда он рассказал ей.
  Сначала его предложение испугало её, но он сказал, что они будут это делать только по мере необходимости и только до тех пор, пока Маняша не почувствует, что может получать удовольствие и без этого. 
И она согласилась.
  Теперь она полюбила секс. Приняв дозу, она неистовствовала в постели под скрипы и стоны древнего плюшевого дивана и звуков тяжёлого рока. Рвущаяся из недр музыкального центра рок-музыка врезалась в одурманенное сознание, несла в стремительном металлическом ритме, опутывала звенящими цепями.
    Вначале Маняша верила, что может легко отказаться от чудотворного зелья. Вот только ещё разочек уколется и больше – ни-ни, но постепенно страшная правда стала доходить до её сознания. Обмануть можно кого угодно, но не себя.
  Нет, не причём был секс и любовь к Руслану не причём. Она «подсела». Увязла в гнилой зловонной трясине, погрузилась по самую шею, только голова ещё торчала наружу, и  выбраться самостоятельно уже не удастся.
  Стоило ей не получить будоражащую кровь дозу «волшебного» средства, как её тело начинало корчиться от боли и ломоты в каждой его клеточке, голова горела так, словно безжалостная рука вонзила раскалённый прут прямо в мягкое беззащитное темя, желудок отзывался на боль рвотными позывами, руки и ноги сводила судорога. 
  Теперь Руслан стал не только возлюбленным, он стал её спасителем, её врачом, её богом в человеческом обличии. Он приходил, и вместе с ним приходило избавление и она, измождённая страданиями, торопила его, подгоняла, трясущейся рукой закатывала рукава, и бессильно откинувшись на спинку дивана, ждала….
   В последнее время за избавление приходилось платить – Руслан сказал, что больше не сможет добывать порошок бесплатно и Маняша просила денег у своего отца. Бледнея от стыда и страха, что он откажет, выдумывала то новое платье, то лыжи, то поездку с классом в Аркаим. Папа не отказывал никогда, безоговорочно выдавал дочери требуемые суммы. Она брала их слегка подрагивающими пальцами, отводила в сторону глаза и торопливо совала деньги в сумочку - они жгли ей ладони. Обманывать было стыдно. Стыдно! И ещё было очень страшно, как чёрной глухой ночью на заброшенном кладбище.
  Ночь стала её постоянной спутницей, наперсницей, заклятой подругой. Чёрная ведьма таскалась за ней повсюду: вольготно разваливалась за школьной партой, мешая слушать преподавателей, укладывалась рядом в постель, не давая уснуть, а если Маняше и удавалось задремать, насылала страшные видения.
   В жутких Ночных кошмарах ей виделся пустой кладбищенский погост. Вороньё кружило с гортанными раздирающими душу криками. Угрюмый ветер гнал по дорожкам между могил мёртвые скрюченные листья, стонал в голых ветках безжизненных деревьев.  Она стояла на краю разверстой могилы, на дне которой в гробу лежал Митя. Такой, каким она видела его в день похорон -  жёлтые руки сложены на животе, глаза закрыты, губы плотно сжаты и страдальчески искривлены.
  Вдруг Митя распахивал незрячие глаза, открывал синие губы и глухим мёртвым голосом говорил:
- Не надо Маняша, не делай этого. Остановись пока не поздно.
  Волосы от страха шевелились на затылке, горло забивал снег, Маняша хрипло вскрикивала и просыпалась. Вскакивала в постели, холодный липкий пот выступал на лбу, противно стекал по спине.
Ночь мерзко усмехалась, глядя на неё.
  Маняша выбиралась из постели и на подгибающихся ногах плелась на кухню. Стакан стучал о зубы, пока она пила тепловатую пахнущую хлоркой воду из крана и пижамная рубаха становилась мокрой и неприятно липла к телу, и хотелось крепко закрыть глаза, как в детстве, а открыв, понять, что всё происходящее всего лишь страшилки рассказанные Митей на ночь. И вот сейчас войдёт мама, и Ночь скукожится, уменьшится в размерах, тонкой струйкой чёрного дыма выползет в форточку их детской комнаты….
  - Ма-аш, а ты чего это сидишь? Домой-то чего не идёшь? И чегой-то ты такая бледная, аж зелёная?
  Маняша сильно вздрогнула, словно очнулась и вдруг осознала себя сидящей на скамейке у подъезда собственного дома. Прямо перед ней, заглядывая ей в лицо, стояла соседка с нижнего этажа. Глаза соседки горели жгучим любопытством, и даже остренький кончик длинного носа подрагивал от желания узнать побольше, чтобы вечером было о чём посудачить с соседками на лавке.
    Маняша отодвинулась от соседки и торопливо поднялась со скамейки.
- Я уже иду тёть Насть. Просто голова немного закружилась, вот присела отдохнуть. – Брякнула она первое, что пришло в голову.
- Голова закружилась? – Подозрительно щуря маленькие острые глазки, протянула соседка. – Ну да, ну да. А то я и смотрю, чегой-то за парень к вам всё захаживает? Твой хахаль что ли, или как там сейчас говорят – бом фред? – Соседка явно не собиралась отставать от Маняши и потащилась следом за ней в подъезд, вошла в лифт.
- Бой фрэнд. – Автоматически поправила Маняша, нажимая на кнопку.
- Ну, так вот я и говорю. Маму твою вчерась видела. – Тётя Настя сделала скорбное лицо. – Совсем сдала. Постарела. А отец-то чего ж? Не приезжает?
- Вчера приезжал. – Соврала Маняша. Ей было неприятно обсуждать свою семью с посторонним человеком.
- А я весь день с бабами на лавке просидела, и его машины не видала. – Усомнилась соседка.
- Он пешком приходил. – Снова соврала Маняша. – Машина у него сломалась.
- А-а. – Недоверчиво протянула соседка. – Ну да, ну да. Сломалась, значит.
Они замолчали.
- А он хоть помогает? – Соседка явно пыталась нарыть хоть немного информации для вечерних сплетен.
  Ну как же! Порядочными прикидывались, в концерты-театры ходили. Детей и на музыку и в спорт отдавали. Квартира у них из двух сделана, машины у каждого. У Самого-то прямо не машина, а целый корабль. Буржуи, одним словом. Интелихенция недобитая. А сынок-то от наркотиков загнулся, да и дочка не лучше – мужиков вон домой водит, а после голова у неё…
  Лифт остановился на соседкином этаже, но та уходить не собиралась – придерживала ногой двери, не давая им закрыться.
- Так чего отец-то?
Маняше стало так противно, что её даже затошнило.
- До свидания тёть Насть. - Она бесцеремонно вытолкала  соседку из лифта и в закрывающуюся дверь увидела два круглых изумлённых  глаза. 
  В квартире её встретила гулкая тишина и уже ставшая полноправной хозяйкой Ночь. Вдохнув горький, сухой воздух их бывшего Дома, Маняша зачем-то крикнула в глубину пустой квартиры:
- Я дома!
Ночь криво ухмыльнулась в ответ и Маняша торопливо прошла в свою комнату.
  Обхватив двумя руками старого игрушечного медведя со свалявшейся искусственной шерстью, она забралась с ногами на кровать и, подтянув колени к груди, застыла в этом положении, бессмысленно таращась в не зашторенное окно.
   За грязным, давно не мытым стеклом виднелось всё тоже небо с барашками лёгких облачков. Где-то за стенкой пел Андрей Макаревич, о том, что сомневаться не надо, время вспять не течёт, ровно в полночь день со склада уйдёт со счёта на счёт.
  Слова песни застряли в голове – со счёта на счёт…, со счёта на счёт…
Настенные часы тикали всё громче, отмеряя отпущенное на жизнь время. Минуты падали и растворялись в вечности.
« Со счёта на счёт…, со счёта на счёт…» - Равнодушно твердило время.
   Ночь внезапно ударила по глазам, и в комнате стало очень темно и душно.
   Маняша отшвырнула медведя и потянула в сторону плотный воротник водолазки. Желудок болезненно сжался, предрекая приход того непреодолимо страшного, которое называется глупым словом «ломка».
Она соскочила с кровати, выбежала из комнаты, пронеслась на кухню, её сильно замутило и она, вцепившись судорожными пальцами в края раковины, склонилась над её прохладным нутром и задышала широко открытым ртом, глубоко и часто.
Приступ отпустил, но Маняша знала, что это лишь короткая передышка между пытками, которые станут повторяться и повторяться, пока не превратятся в одно сплошное мучение и тогда она непременно умрёт, не выдержит муки. Палач – Ночь уже приготовил свои страшные пыточные инструменты. Единственным спасением был крошечный пакетик с порошком.
Маняша ополоснула лицо холодной водой.
  Она должна идти. К нему, своему спасителю. Он поможет справиться с Ночью, он всегда помогал ей, он единственный человек, который любит её.
   Воробьи оглушительно галдели - дрались за хлебную корку, толстые городские ласточки низко носились над землёй, предвещая первую в этом году весеннюю грозу. Улица кружила, мелькала слайдами живых картинок: шумная, оживлённая, полная ревущих машин дорога; собака на обочине грызёт высохшую косточку; толстый, неуклюжий карапуз тащит на буксире пластмассовое ведро.
  Маняша наблюдала за происходящим, словно сквозь просветы тёмных ночных лабиринтов, и ей вдруг захотелось выбраться из путаных ответвлений суженного до игольного ушка сознания, стать частью радостной весенней круговерти…
  Солнечный свет вновь померк, яркие краски потускнели, живые картинки стремительно менялись, голова кружилась, ладони стали влажными и липкими, колени задрожали, уши залепила вата. Ноги цеплялись одна за другую, мешая бежать, в глазах стоял мутный туман, прохожие, которых она расталкивала по пути, кричали ей вслед что-то грубое. Ей было всё равно. В голове пульсировала лишь одна мысль: дойти, успеть до того, как силы кончатся, и она упадёт на серый от пыли асфальт и станет корчиться в смертельных судорогах.
  Звонок одиноко тренькнул и утонул в пустой тишине квартиры. Маняша попробовала ещё раз – с тем же результатом. Паника навалилась, заставив её громко застонать, и тогда она в отчаянье вдавила маленькую чёрную кнопочку и уже не отпускала. Звонок истерично визжал в пустом пространстве, как вдруг на лестнице зазвучали шаги. Гулкое эхо подъезда подхватило их и понесло вперёд и вверх.
   Она узнала бы эти шаги из тысячи – шаги её спасения. Вслед за шагами раздался голос Руслана.
- Всё в порядке Пётр Евгенич, сегодня хороший урожай.
     Маняша поняла, что Руслан возвращается не один. Появиться в таком состоянии перед незнакомым   человеком, значило подвести Руслана. Он всегда предупреждал, чтобы она не приходила к нему без предварительного звонка. Маняша быстро поднялась на один лестничный пролёт и затаилась, прислушиваясь к приближающимся голосам.
- Ты уверен, что девчонка не соскочит? – Тихо спросил незнакомый голос принадлежавший, по всей видимости, тому, кого Руслан назвал Петром Евгеньевичем.
- Машка-то? – Так же тихо удивился Руслан. - Шутите! Да она влюблена в меня как мартовская кошка.
- Будь предельно осторожен. – Предупредил незнакомец. – Чтобы не получилось, как с её братом. У её папашки бабла не меряно, не упусти такой лакомый кусок.
- Будьте уверены, - успокоил незнакомца Маняшин кумир и спаситель. – На этот раз всё будет тип-топ.  Её брат был просто малолетним придурком, вот и кайфанул… по полной.
 Они оба громко засмеялись, щёлкнул замок, скрипнула, открываясь и закрываясь, рассохшаяся дверь и всё стихло.
   О чём они сейчас говорили?!
Маняша почувствовала, как запылало лицо.
«Ты всё прекрасно поняла» - Говорил холодный разум, но сердце отказывалось понимать.
  Неужели Руслан и неизвестный Пётр Евгеньевич говорили о ней и… Мите? Они… убили её брата, а теперь хотят убить и… её! Руслан вовсе никакой не спаситель, он – палач! Жестокий и хладнокровный убийца. А она, добровольно и доверчиво потрусила за ним прямо на эшафот и безропотно подставила под безжалостный топор нежную беззащитную шею.
   Всё во что она верила, рухнуло, словно призрачный замок, ей даже показалось, что она слышит грохот осыпающихся стен её прекрасного волшебного замка, но это грохотала кровь у неё в ушах. Колени подогнулись, голова горела огнём, а руки наоборот стали холодными буд-то лягушачьи лапки. Маняша обессилено опустилась на холодный подъездный пол, прижалась пылающей щекой к его шлифованной гранитной поверхности. 
  Пролежать бы так всю жизнь, ничего не слыша и не видя, чувствуя лишь успокаивающий холод гранитной плиты.
   Над могилой Мити тоже стояла высокая чёрная гладкая и холодная гранитная плита….
    Словно соткавшийся из воздуха страх, чёрной коброй вполз в беззащитную грудь, пробрался к самому сердцу и свернулся вокруг него плотными ледяными кольцами. В груди немедленно стало пусто и холодно.
   Зачем она лежит здесь, на этом заплёванном холодном полу?! Чего ждёт? Ждёт когда её тело, не получив желанной дозы «спасения» начнёт корчиться в судорогах и она, не в силах терпеть станет скулить и стонать и визжать от боли и ужаса! И те двое – она вдруг забыла их имена – услышат и придут и найдут её, неспособную защититься, и тогда ей уже совершенно точно не спастись.
    Адреналин нахлынул горячей волной, прогнав подбирающееся бессилие и боль, кровь с удвоенной силой загрохотала в голове.
  Нужно бежать! Спасаться….
Куда бежать? Как спасаться?
Бежать домой, под защиту родных стен, к папе. Всё ему рассказать, он поймёт. Простит. Спасёт.
   Она вскочила на ноги и рванулась вниз по лестнице. Перепрыгивая через несколько ступенек, Маняша вылетела из воняющего мышами и кошачьей мочой хрущёвского подъезда и устремилась в сторону своего дома.
   Лишь ворвавшись в собственную квартиру, она немного пришла в себя. Постояла в прихожей. Пытаясь унять, бешено колотящееся сердце.
    Желудок вдруг поехал вверх и вбок и Маняша, зажав рот ладошками, рванулась в ванную. Она едва успела склониться над раковиной, как её вырвало. Всё тело сотрясала нервная дрожь, желудок выворачивался наизнанку, из глаз текли слёзы. Через некоторое время её перестало трясти и выворачивать, и Маняша обессилено опустилась на край ванны, открыла холодную воду и ополоснула пылающее лицо.
   Адреналин постепенно спал, и тут же в измученное тело вцепилась боль. Вонзила жёлтые кривые когти, заставив её громко застонать, стала рвать острыми, словно иглы зубами податливую нежную плоть.
Где-то там, в её комнате должен лежать пакетик со спасительной дозой белого порошка и шприц.
Маняша устремилась в свою комнату и принялась выдвигать ящики письменного стола и судорожно рыться в них.
Где-то здесь… она же хорошо помнит, что это должно быть где-то….
  Пакетик всё не находился. Стало вовсе худо, и тогда она принялась выворачивать содержимое ящиков прямо на пол и шарить в нём трясущимися руками. Нет, не было там пакетика. И на полках с бельём тоже ничего не было и она в бессильном бешенстве разбрасывала по комнате бельё и одежду и постельные принадлежности и не найдя ничего, упала посреди разгромленной комнаты, прямо на вывороченные вещи. Сжалась в комочек и жалобно заскулила.
  Ночь плюхнулась рядом и гадко захихикала.
  Солнце валилось к горизонту, цеплялось за макушки деревьев, посылая на землю последние тёплые струи. В окно вливался прозрачный розово-золотой поток.
  Маняша перестала скулить, с трудом оторвала голову от пола и взглянула на солнечную широкую дорожку….
  Прямо на ней, на этой самой дорожке стоял, улыбаясь, Митя, а за его спиной шевелилось что-то большое, прозрачное, невесомое. Маняша пригляделась и вдруг поняла, что это – крылья!
  Митя поманил её рукой. Она поднялась с пола, Ночь преградила дорогу и злобно зашипела.
- Я не боюсь тебя. – Сказала она Ночи, бесстрашно подвинула её и шагнула к окну, рванула в стороны занавески, распахнула окно прямо в Весну, в ласковые потоки вкусного майского ветра и почувствовала, как у неё зачесалось где-то между лопаток.
  Маняша повела плечами, чтобы унять непонятно откуда взявшийся зуд, что-то толкнуло её и за спиной развернулись и затрепетали огромные, как у Мити, невесомые крылья. Маняша взобралась на подоконник, поднялась на ноги и выпрямилась во весь рост.
- Маняша ты дома? Маняша!  Почему у нас дверь не закрыта? - В комнату с огромным букетом цветов ворвалась Ночь с лицом её матери. Она улыбалась. -  Мы с папой решили снова,… Что ты делаешь?! – Лицо Ночи побледнело. – Сейчас же сойди с окна! Слышишь?!
На мгновение Маняше показалось, что это на самом деле мама, но она не дала Ночи обмануть себя.
- Тебя нет. – Сказала она ей. – Я больше не принадлежу тебе.
- Доченька, что ты говоришь?! Сойди с окна, я тебя умоляю. Теперь всё будет хорошо, мы всё исправим…
  Голос был родной, и Маняше на миг захотелось вернуться, но крылья за её спиной не позволили этого сделать. Они трепетали, подталкивали, требовали полёта, просились в небо. Маняша посмотрела вниз, на залитую закатным румянцем улицу. Возле папиной машины стоял человек очень похожий на папу и что-то кричал, подняв кверху бледное до зелени лицо и размахивал руками.  А где-то высоко в розовом закатном зареве бежала вдаль золотая солнечная дорожка.
  Она ещё успеет ступить на неё до того как золотой поток стечёт за горизонт, нужно лишь взмахнуть своими новыми крыльями, оттолкнуться ногами от подоконника и взлететь над серой дымкой весенних улиц.
Она расправила крылья.
  Ночь за её спиной выла, цеплялась за одежду, хватала за ноги. Она оттолкнула ее, и Ночь упала на пол, поползла, зашлась заполошным криком.
- Ма-ня-а-ша-а!
  Крик ударился о стены ночного лабиринта, стены дрогнули и пали, превратившись в прах.
  Маняша в последний раз оглянулась на свою прошлую жизнь, улыбнулась потерявшей всю свою страшную силу ночи, вдохнула полной грудью, впуская в себя Весну и Новую Жизнь, с наслаждением потянулась, взмахнула живыми нетерпеливыми крыльями… и шагнула навстречу солнцу. 

В качестве эпилога.
     Наркотик в переводе с греческого означает приводящий в оцепенение, одурманивающий. На сегодняшний день статистика насчитывает около шести миллионов наркоманов.  20% из них – это школьники, 60% - молодёжь в возрасте от 16-ти до 30-ти лет. За последние несколько лет число смертей, случившихся в результате употребления наркотиков, увеличилось в 12-ть раз, среди детей эта цифра выросла в 40 раз. В среднем после начала приёма наркотиков зависимый живёт 3-5 лет. В последние годы наркоманы составляют 90% от всех зарегистрированных случаев заболеваний ВИЧ. 40% наркозависимых кончают жизнь самоубийством. Типичная смерть наркомана – передозировка наркотика.
   Наибольшее число подростков становятся наркоманами в результате отсутствия в семье тёплых доверительных отношений. Когда родители забывают, что ребёнок это не желудок или манекен для ношения дорогой одежды, а сложный организм со своими чувствами и проблемами, подростки начинают искать понимания на улице, среди чужих людей. Именно эти дети и становятся лёгкой добычей наркодиллеров.
  Под различными предлогами их уговаривают попробовать «чудодейственное зелье», обещая разрешение их проблем. После первого раза подростку кажется, что стало легче и интереснее жить, и он возвращает себя снова и снова в блаженное состояние наркотического «кайфа».
  Но на самом деле наркотики – это Не путь к солнцу, а чёрный ночной Тупик. Прежде чем встать на дорогу, ведущую в никуда, Подумай! Не загоняй себя в ночной лабиринт, из которого Нет Выхода!