Как я потерял мой дар

Я давно хотел написать об этом, но всегда что-то удерживало. Чувство неготовности к этой последней исповеди что ли… Недостаточное осознание того, что произошло со мной, что произошло вокруг меня. Кто я: жертва или преступник, или и то, и другое вместе? Оправданы ли были жертвы, на которые мне пришлось пойти. Удалось ли мне пройти между Сциллой и Харибдой, была ли моя последующая жизнь оправданием той боли, которую я невольно причинил моим близким?

Да много вопросов, которые и сейчас для меня не прояснились, так и кровоточат в моем сердце. Но я уже стар, и если не расскажу сейчас, могу не рассказать никогда. И я решился. Нет, не славы ради, не для выделения собственного «Я» из миллиардов прочих соплеменников. Нет, земная слава тлен, а небесной я не заслужил. Одна у меня мечта осталась: хотя бы еще разок увидеть Баварию, Альпы, могучие горы и прекрасные долины, где высоко-высоко на горных лугах пасутся красивые альпийские коровы, дающие неповторимое, не встречающееся больше нигде молоко, которого я так и не попробовал, потому что больше всего люблю монастырское пиво и уютные горные ресторанчики с всегда неповторимыми кушаньями.

Благословенная земля. Наверное, в прошлой моей жизни я родился там, был зеннером – альпийским пастухом и своими глазами видел великого короля Людвига II, скачущего через буковые рощи в один из своих многочисленных замков… Я умру, а эти горы так и будут стоять и ждать когда я вновь вернусь к ним хотя бы в обличии одного из тех добродушных быков, что с колокольчиками на груди пасутся на альме.

Пишу исключительно из желания послужить последний раз науке. Как умирающий Павлов записывал что он чувствует умирая. Ученый до конца дней остается исследователем, это от него неотделимо, как неотделимы колодки от галерного раба, с которого их снимают только один раз – после смерти.

Я хочу быть полезным людям, изучающим феноменальные дарования, которыми Господь иногда награждает нас, заставляя испытывать неимоверное счастье и такую же неимоверную муку, приближая нас к себе по силе разума, но и соизмеряя высоту взлета с глубиной падения.

Возможно, когда-нибудь люди поймут, почему рождаются такие как я, и для чего рождаются, - смысл в этом какой-то точно есть, ведь в природе всё так целесообразно, что каждая букашка рождается для чего-то. Поймут и даже научатся искусственно выводить таких мутантов. Вот им в помощь я и пишу.

Я уже говорил, что был у меня очень своеобразный дар: я, глядя на математическое выражение, мог видеть его графическое представление, и, кроме того анализировать его и производить с ним в уме различные действия. В частности, находить его характерные точки и корни. Даже если это были системы уравнений с частными производными.

Не знаю, родился я с ослабленным зрением, или оно ослабло позднее, но обнаружилось это уже в школе. Возможно, мои способности были как-то связаны с этим.

Однажды года в 4 или 5 я нашел пустые гильзы от охотничьих патронов, как сейчас помню, картонные такие, с латунными донышками. Наверное, дед оставил, он у меня был знаменитый охотник, что, впрочем, его потом и сгубило: он упал с дерева, где ночевал во время охоты зимой, и раздробил себе обе ноги.

Так вот, нашел я те гильзы и решил их набить как видел дед набивал. И полез я за ватой для пыжа в аптечку на стене. А росточек, надо сказать, у меня был такой  маленький, что даже стоя на стуле, я рукой едва доставал до дверцы ящичка. Открыл я, стоя на цыпочках, дверцу и потянулся внутрь за ватой. И опрокинул себе прямо в глаза открытую пачку с марганцовкой.

А взрослых дома на беду не было. Время было военное, не погуляешь. Вою я, больно, страшно. Но, слава Богу, мама скоро пришла, и меня сразу под струю воды и потом в больницу. Ну, глаза у меня выдержали. Наверное, тогда и стали слабыми. Но кроме этого, с того дня мне стала временами видеться странная картина: будто передо мной лист бумаги в мелкую клетку.

Позднее, в школе уже, на этой клеточке-миллиметровочке стали видны разноцветные линии, причем, только тогда, когда я глядел на написанные или напечатанные арифметические выражения. Так оно пришло. К моему изумлению, ни у кого из моих одноклассников такого не было. Тогда я еще не осознавал, что я другой.

Я, помню, рассказал отцу, - он взял листок и написал на нем большую цепную формулу из множества цифр и знаков арифметических действий, какие я уже знал, и спросил: сколько будет? Я было за карандаш, а он нет-де, давай в уме. Напряг я зрение, и вижу линии в моем воображении задвигались, и в сознании сама собой появилась последовательность цифр, которую я и назвал. Отец на листочке проверил, - точно.

И тогда он мне сказал, никогда не забуду: «Ты только про это никому никогда не говори. Вырастешь – сам поймешь почему». Я и не говорил. Впервые сказал недавно, года три назад, когда почувствовал, что теперь можно, теперь мне всё равно.

С годами способность эта совершенствовалась, Но я не подавал виду, памятуя слова отца. Тянул руку только когда речь шла о достаточно простых действиях. При решении сложных задач морщил лоб и демонстрировал напряжение ума. В институте тоже осторожничал, но, чувствуя теплое дружеское окружение, уже не так сдерживался, как в школе. В институте меня любили, я всем задачки по математике решал с большой охотой, если просили помочь. Институт закончил с отличием, а тогда я работал в СКБ, уже ведущим конструктором, а мне было только 23 года.

И что интересно, талант действительно многогранен. Я стал изобретать, и неожиданно для себя стал первым в организации. Тут уж я не скрывался и не морщил лоб, отрывался на полную катушку. Обладал я и способностью представлять то, чего еще нет, и переносить это из головы на бумагу. Правда, такое типично для конструкторов, и я тут не был чемпионом, мои старшие товарищи были более талантливы.

Потом была аспирантура в Москве, куда я поступил сам только по объявлению в «Справочнике для поступающих в ВУЗы». На кафедру сопротивления материалов. Причем на подготовку к экзамену по избранной специальности затратил один вечер под фонарем на набережной в парке Горького. Очень мне тогда мой дар пригодился.

Сослужил он мне добрую службу и при выполнении диссертационной работы. Без этого я бы такую тему не потянул. Это были прекрасные дни. Москва была совсем иной чем сейчас, и в общежитии у нас сложился неплохой коллектив. В общем, не заметил, как прошла и защита, и настала пора ехать по распределению в Херсон.

Вот там и потерял я свой дар. Глупо, бездарно, так уж судьба сложилась. Правильно говорят, что дар приходит и уходит во время большого, невыносимого стресса, страшной боли, разрывающей тело и душу на части. Так и со мной было. Навалились на меня сразу три беды, одна другой ужаснее.

Во-первых, меня лишили ученой степени, перед этим здорово помучив. Видит Бог, я нисколько не виноват перед советской властью, хотя врать не буду, никогда ее не любил за ее иррациональность. Но я не расклеивал листовок и не ходил на Красную площадь с плакатами.

Почему для показательной порки избрали именно меня, не знаю. Наверное, все же на меня писали доносы, «а особист Суетин, неутомимый наш, уже тогда приметил и взял на карандаш». «Он выволок на свет и приволок подколотый, подшитый материал. Никто поделать ничего не смог», а того «кто не стрелял», видимо не нашлось. Очень это было для меня больно. Очень. До сих пор фантомные боли чувствую, будто отрубили мне голову, а она все болит и болит.

Во-вторых, у меня не сложились отношения с местной институтской элитой, для которой больше подошло бы слово «мафия». Я взяток не брал и на своей кафедре это делать не давал. У них из-за меня возникли проблемы с «лифтом», денежки с этого направления перестали подниматься.

Я тоже сообразил, что надо отсюда делать ноги, но был на обязаловке, должен был по распределению отработать три года. Как я благодарен человеку с красивой украинской фамилией Гриценко, который спас меня тогда и выручил от неминуемой гибели! Как я тогда боялся, что устроят мне не те, так другие «случайную драку». Просто каждого куста боялся.

И в третьих, угораздило меня с женщиной связаться, которую то ли вовсе не любил, то ли любил, да не достаточно. Она замужем была, но вот однажды объявляет, что беременна, и от меня. Я до сих пор дочери, которая в Херсоне живет, ничего вразумительного сказать не могу. Но что сделаешь, нужно было подавлять инстинкты. Хотя, хорошо что человек родился, и жалеть об этом грех. Но боли в сердце эта мысль не убавляет. Очень это ненормально прожить всю жизнь вдалеке от родного человека, и не мочь ничего сделать. Не мог я там жить, а мама ее, которая к тому времени овдовела, была до мозга костей тамошняя, и здесь бы не прижилась.

В общем, в последнем несчастье никто кроме меня не виноват, но седых волос оно мне добавило больше первых двух.

Математикой тогда я не мог заниматься категорически, не до нее было. Только через год примерно, уже когда я вернулся в Иваново и пригласили меня в НИЭКМИ на должность зав. отделом, я вновь взбодрился и решил снова показать себя назло всем несчастьям. Так со мной случалось уже однажды, когда меня не приняли в институт после школы. Я тогда назло окончил институт только на «отлично», а за ним еще один.

Так и тут, решил я удивить мир. Продолжить мою кандидатскую работу, которая была посвящена статической задаче контакта отжимных валов, и решить эту же задачу, но уже в динамике, т.е. при вращении валов.

Взял я чистый лист бумаги и начал. … Но, «бумага-миллиметровка», служившая мне верой и правдой долгие годы до этого, перед моим мысленным взором не появилась. Что я ни делал, а она не появлялась и всё тут. И понял я, что мой волшебный дар покинул меня навсегда.

Я тогда, помню, до полуночи просидел в кабинете, обхватив голову руками и рыдая как маленький, как тогда, когда сжег глаза марганцовкой. Потом встал, оделся и пошел через весь город домой пешком, уже ничего не ходило. А вахтер так ничего необычного и не заметил, - мы частенько на работе задерживались. Для него нормально, а для меня тогда весь мир обрушился.

Но вот что интересно, в изобретательстве талант сохранился, и я стал автором в общей сложности более 200 изобретений в области новой техники и технологий. Почему эта часть осталась, не знаю. Вероятно, была повреждена только небольшая часть мозга.
Я и сейчас в хорошей форме, и мог бы работать, да кому сейчас нужны и ученые, и изобретатели. В здании нашего института какие-то чиновничьи конторы. Страна прожирает нефть с газом, какая уж тут наука. Да и заводов тоже нет, для кого изобретать.
Применяю свои таланты в должности дизайнера газеты «Стройка», а что, компьютер – тоже целый мир, и виртуальный мир не менее увлекателен, чем реальный. Да порой и не различишь, что более реально…

И вот еще что хочу сказать. Я не хотел бы ничего изменить в моей прошлой жизни. Что было, то было. Бог ведет нас к цели, которую нам знать не дано. Есть притча такая: взмолился однажды человек Богу: «Господи, помоги мне грешному, веди меня по жизни, будь со мной всегда!». И Господь внял его просьбе, и отныне куда бы человек ни шел, за ним оставались два следа, его и Бога. Но вот однажды оглянулся он, а след только один! Он опять взмолился Богу: «Господи, почему ты меня покинул?». На что Бог ему ответил: «А с чего ты взял, что я тебя покинул? Видишь след? Это мой. А тебя я на руки взял».

Вот такая история с тем, как я лишился моего необычного дара, который так никому и не принес счастья.

Валентин Спицин.