Г. А. Замятин-Док. дисс. - часть 5-Очерк III

Продолжение…
Часть – 5
                Г.А. Замятин

                Очерк III

                Борьба за унию Новгорода со Швецией в 1614 году

                Глава 1
/С. 1/
    Провал кандидатуры Карла Филиппа на Московский престол, наглядно выразившийся в отъезде королевича из Выборга обратно в Швецию 17 января 1614 г., – событие, напоминающее отъезд Сигизмунда с Владиславом из Волоколамска в конце 1612 г.(1). Неизбежно возникает вопрос: что же делать с захваченным Новгородом и его пригородами? Решение вопроса было дано Густавом II Адольфом в инструкции 18 июня 1613 г. комиссарам для ведения переговоров в Выборге с русскими касательно избрания Карла Филиппа русским царем. На случай, если в Выборг явятся послы не от всего Московского государства, а лишь от Новгорода и Пскова, король выражал желание занять Новгород и Псков; это не надо понимать, как подчинение шведской короне. Нет, новгородцы и псковичи «должны оставаться мирным народом и впредь, как было и до сих пор, так соединенные со Швецией под одной короной, как Литва с Польшей»(2).
    Чтобы понять вполне намерения Густава II Адольфа относительно Новгорода, вспомним наиболее важные условия Люблинской унии Литвы с Польшей 1569 г. Известно, что после унии 1569 г. Польша и Литва образовали /С. 2/ Речь Посполитую, с общим королем, выбранным польско-литовской шляхтой, с общим сеймом, состоящим из сенато-посольской избы, с общей внешней политикой и общей денежной системой. Наряду с этим, Польша и Литва сохраняли также свои законы, администрацию (центральную и областную. – Г.З.), бюджет, войско. В прежние годы спорили о том, было ли это «втеление» Литвы в Польшу (in corporation – Г.З.).
    В наши дни вопрос решается в том смысле, что уния 1569 г. не была окончательной инкорпорацией Литвы в Польшу, только часть Литвы вместе с Украиной была инкорпорирована, другая же часть ее еще сохранила некоторую автономию и права иметь свои законы, администрацию, суд и т. д. Зато польское дворянство получило право занимать должности в обеих частях Речи Посполитой и приобретать недвижимость. Таким образом, возникшая в 1569 г. после унии Польши и Литвы «Речь Посполитая» имела державный характер(3).
    Кому уния была выгодна?
    Выгоды получали шляхтичи-крепостники. «В основе унии лежало соглашение, оформлявшее польско-магнатский блок»(4). Если уния Литвы и Польши 1569 г. была заключена в интересах феодалов, то, можно думать, что уния Новгорода со Швецией подобно Люблинской унии, о какой мечтали шведские политики, должна была отвечать в первую очередь интересам шведских феодалов.
    В противоположность своему отцу Густав II Адольф делал немалые уступки дворянству. На время восстанавливают привилегии дворян, что особенно ярко вырисовывается в королевской жалованной грамоте 1611 года. Дворяне получили решающий голос на сеймах, новые права над крестьянами, /С. 3/ высшие должности, во внешней политике король не делал ни шага без согласия дворянства(5).
    Уния Новгорода со Швецией представляет собою новый этап в процессе утверждения Швеции на Балтийском море(6). Когда же шведы стали готовиться к унии Новгорода?
Еще 3 сентября 1613 г., стало быть, спустя неделю после первой аудиенции новгородских посланных у королевича, комиссары обращаются к Делагарди с просьбой сообщить им свое мнение: нужно ли еще ждать послов от Московского и других государств или их декларации, или нужно постараться убедить новгородцев, чтобы они согласились на присоединение к Швеции и признали шведского короля своим государем. Комиссары еще не решили, как поступить.
    Более определенное решение находим в письме Генрика Горна к Делагарди 28 ноября 1613 г. Воля короля, по словам Горна, такова: если нет никакой надежды на то, что Карл Филипп станет царем всей России, в таком случае комиссары должны оказать давление на новгородцев, чтобы они присоединились к Швеции. У послов из Новгорода, которые находятся в Выборге, однако, нет на это никакого полномочия ни от митрополита, ни от новгородских чиновников. По этой причине с ними невозможно вступать в переговоры об унии. Комиссары написали королю, что необходимо ехать и трактовать по этому вопросу в самом Новгороде(7).
О своем намерении ехать в Новгород комиссары, видимо, говорили, не скрывая это от новгородских посланных. Поэтому архимандрит Киприан с товарищами написал /С. 4/ 12 января 1614 г. из Выборга митрополиту Исидору, воеводе Одоевскому, всяким людям Новгородского государства: «а ныне по указу государя нашего короля Густава Адольфа Карлусовича идет в Великий Новгород к Ноугороцкому государству полномочный великий посол Индрик Горн Карлович на большой на полной договор с Ноугородским государством»(8).
Зная хорошо, что у новгородских посланных, прибывших в Выборг, нет полномочий вести переговоры об унии Новгорода со Швецией, шведские комиссары прибегают к непозволительным приемам.
    Из письма комиссаров из Выборга к Делагарди в Новгород от 23 сентября 1613 г. (прибыло письмо по адресу 4 октября 1613 г. – Г.З.) узнаем, что они решили послать Игнатия Харламова (названного в письме un diberun – дворянин – Г.З.) и торгового человека Томилу Пристальцова по просьбе архимандрита Киприана из Выборга в Псков. Видимо им было поручено побывать и в Новгороде. С названными членами посольства архимандрит Киприан с товарищами писали, что они били челом королевичу «о походе в Новгород»(9) 2 января 1614 г. «Томило Присталцов да Спаса Футыня монастыря служка Безсонко Лутьянов» вернулись в Выборг (Харламов, видимо, остался в Новгороде. – Г.З.), привезя от митрополита Исидора и боярина Одоевского две грамоты. Шведские комиссары, «не допустя» приехавших до посла, взяли их к себе «в Вышегород и их о всем подлинно роспрашивали». Т. Пристальцов, должно быть, был подкуплен шведами: он стал говорить, что с ним есть приказ, чтобы новгородские посланные целовали крест королю (10). Такими мерами комиссары хотели воздействовать на посланных. Затея не удалась. /С. 5/
    Отъезд Генрика Горна из Выборга в Новгород по разным причинам, для нас неинтересный, не состоялся. Поэтому письмом от 9 января 1614 г. Горн предложил Делагарди приступить в Новгороде к переговорам об унии со Швецией с сохранением религии, прав и привилегий в соответствии с инструкцией короля. Переговоры должны произойти без особого волнения и смятения. Необходимо предложить и посоветовать (proponere och ahnmodhe. – Г.З) (11).
На основании писем Горна утверждаем, что шведы приступили к переговорам об унии Новгорода со Швецией лишь в январе 1614 г.
    Получив письмо Генрика Горна о предписании предложить новгородцам унию со Швецией, Делагарди с Эвертом Горном приступили к делу.
    26 января 1614 г. (а по русским источникам 25 января. – Г.З.) Делагарди, собравши всех «неметцких воевод и рихмистров и лутчих людей», явился на двор к митрополиту Исидору и велел тому звать боярина Одоевского – «и властей, и дворян, и детей боярских, и гостей, и пятиконецких старост, и лутчих людей». Подчеркиваем, что состав собрания был не демократический, а аристократический, созваны были лишь «лучшие», «знатнейшие», верхушка общества (12). Количество присутствующих установить невозможно. Когда собрались, Делагарди начал речь. В шведском источнике говорится, что речь держал Делагарди «в присутствии фельдмаршала Эверта Горна и других начальников». То же читаем и в показаниях Филатова. В русских источниках указывается, что «говорил» Горн. Возможно, что он передавал предложения Делагарди (13). /С. 6/
    На наш взгляд, эта деталь не имеет существенного значения. Важнее «пункты», предложенные Делагарди. Фельдмаршал напомнил о присяге, данной новгородцами Карлу IX, и об условиях, на каких она была принесена, а именно, что новгородцы признают одного из сыновей шведского короля своим государем, напомнил о посольстве Никандра в Швецию и о том, что Густав II Адольф дал в цари своего брата Карла Филиппа и тот жил в Выборге в ожидании послов от всего Московского государства. Но в Выборг явились лишь послы из Новгорода, а «московские чины» послов не прислали.
    Они выбрали себе царем «одного из своих» (имя Михаила Федоровича в документе не упомянуто. – Г.З.), мало того, без всякого объявления войны взяли Тихвин, Гдов, вторглись в Лифляндию и Кегсгольмскую область (Корела с уездом то же. – Г.З.). Непостоянство московских людей, а также измена новгородских «бояр и крестьян» побудила Карла Филиппа «отказать Новгородскому государству в личном управлении им»: королевич еще «слишком слаб» и не в состоянии без содействия брата-короля отомстить Московскому государству, не в силах вести против него войну, он состоит под опекой брата; к тому же, Новгородское государство само слишком мало, чтобы защищаться своими силами. Поэтому Карл Филипп отказался от управления Новгородским государством и в Новгород не приедет. Ввиду этого Делагарди желал узнать от новгородцев, «думают ли они еще оставаться под покровительством и защитой» короля. Собравшиеся благодарили короля за защиту и покровительство и обещали «и впредь признавать» короля своим /С. 7/ покровителем и оставаться ему верными, согласно своей прежней присяги; «в этой своей присяге они желают жить и умереть»; если требуется снова присягнуть королевичу, они согласны. После того Делагарди спросил: если новгородцы достаточно убедились в вероломстве москвичей, то отказываются ли от них совершенно на будущее время, отделяются ли от них «во всем» и «будут» ли держаться короля и «шведской короны»? Вопрос был поставлен прямо. Ответ на него приведем словами источника: «Они (новгородцы. – Г.З.) снова заявили, что они имеют причины совершенно отделиться от москвичей и вместо того будут верно держаться это охотно, потому что они и без того раньше были обязаны присягой на верность» королю и его брату «и хотят оставаться ей верными».
    В ответ на заявление новгородцев Делагарди сказал, что король одним словам доверять не может. Новгородцы указывали, что они присягали Карлу Филиппу как своему государю, и не считают себя вправе заверять в чем-либо короля: это не в их власти, а зависит от Карла Филиппа. Они просили объяснить, почему король от них требует большего? Узнавши причину, они могут правильнее решить дело. Делагарди отвечал, что король снова желает взять Новгородское государство под свою защиту и покровительство, но при условии, «если они (новгородцы. – Г.З.) добровольно соединятся и свяжутся с его королевским величеством и шведской короной присягой и крестным целованием на вечные времена». Это не надо понимать, будто король стремится сделать Новгородцев /С. 8/ «крепостными и рабами шведской короны». Нет, новгородцы «остаются свободным народом, который отныне, как было до сих пор, будет со Швецией под одним королем, сохраняя свою веру, права и привилегии, как Литва с Польшей».
    Теперь, когда карты оказались раскрытыми, собравшиеся новгородцы заговорили другим тоном. Они заявили, что они уже и раньше были подданными короля и шведской короны (ведь Карл Филипп находился под юрисдикцией своего брата-короля; поэтому и Новгородское государство было «до некоторой степени» послушно и подвластно королю; оно и управлялось уполномоченными короля. – Г.З.), «но чтобы таким образом еще более присоединить Новгородское государство к шведской короне», это не в их власти, а «зависит от воли и желания королевича». Таким образом, новгородцы отказались от унии со Швецией.
По каким же основаниям новгородцы отказались от унии со Швецией? Судя по шведскому документу в русском переводе, новгородцы указали три основания отказа:
    1) они связаны присягой королевичу и без согласия последнего не могут присягать со спокойной совестью никому другому; их могут потом назвать клятвопреступниками и упрекнуть, что они сегодня присягают одному, а завтра другому;
    2) «Они просят подумать о том, какое доверие могут внушать люди», которых подозревают в измене;
    3) если москвичи узнают, что Новгородское государство вынуждено присягнуть шведскому королю, они станут еще более оправдываться в своих действиях и говорить, что они поступили правильно, не признав королевича: они /С. 9/ с самого начала видели, что их хотят через королевича «присоединить к шведской короне». Примером этого теперь служит Новгородское государство.
Новгородцы заявили, что хотя королевич отказался от управления ими, но они-то со своей стороны еще не отступили от присяги ему и никогда от нее не отступят; хотя Московское государство и не пожелало соединиться с Новгородским, все равно, Карл Филипп будет их великим князем, «и все включенные в договор (25 июля 1611 г. – Г.З.) пункты должны выполняться твердо и неизменно». Они надеются, что королевич сжалится над ними и возьмет управление в свои руки.
    Делагарди заметил, что королевич вступил бы в управление (для этого он и отправился в Выборг. – Г.З.), если бы москвичи, а также часть жителей Новгородского государства не отступились от присяги; вина лежит на них, а вовсе не на королевиче. Фельдмаршал указал на опасности, каким подвергается Новгородское государство, если его оставит шведский король, и со стороны Польши и со стороны Швеции. Пусть новгородцы подумают о невозможности для них воевать с двумя могущественными государствами, «поищут против поляков прибежища, обороны и защиты» у шведского короля; пусть обсудят, «какую пользу, выгоду и помощь они могут иметь от Шведской короны для своих необходимых нужд в мирное время на воде и на суше, а также, какую помощь и выручку они в истекшем году уже имели от шведской короны».
    Новгородцы стояли твердо на своем отказе. В заключение, напомнив о расходах шведского короля при /С. 10/ оказании помощи «всей русской нации», Делагарди указал, что новгородцы должны возместить эти расходы, если желают себе добра и ищут дружбы у Швеции.
Новгородцы отвечали, что платить должны не одни они, а «вся земля»: ведь это произошло помимо их желания. К тому же, они со всеми своими землями и крестьянами состоят во власти короля и королевича, которые и могут поступать по своей воле; они – новгородцы, удовольствуются тем, что решат относительно управления и их защиты король и его брат-королевич (14).
    Невольно поднимается вопрос: чем объяснить отказ новгородцев от унии со Швецией? Мы поймем в чем дело, если попытаемся выяснить отношения новгородцев в эти месяцы к Москве. Известно, что угроза полного отделения Новгорода от Московского государства вследствие избрания Карла Филиппа вынудила правительство Михаила Романова отправить под Новгород рать под начальством боярина Д.Т. Трубецкого. Выступление русской рати произошло еще в сентябре 1613 г. В грамоте в Пермь, написанной в Москве «лета 7122, октября в I день» (1 октября 1613 г. – Г.З.) царь писал: «отпустили мы с Москвы под Великий Новгород боярина своего и воевод князя Дмитрея Тимофеевича Трубецкого да окольничего князя Данила Ивановича Мезецкого, со многими людьми, и велели им над Новымгородом промышлять» (15).   Уже 18 октября 1613 г. от Д.Т. Трубецкого и Д.И. Мезецкого с тверитином Вас[илием] Молотеиным отправлена была грамота в Новгород к Делагарди, написанная «в полках». Грамота на русском языке сохранилась в шведском государственном архиве в Стокгольме.
Познакомимся /С. 11/ с содержанием грамоты. Д.Т. Трубецкой и Д.И. Мезецкий ставили в известность шведского фельдмаршала о том, что «на всех великих и преславных государствах Российского царствия» учинился царем Михаил Федорович. Ныне он правит «мирно и безмятежно». Многие города уже очищены от врагов – польских и литовских людей. Делагарди был послан королем царю Василию Шуйскому на помощь, но под Клушиным он – Делагарди – и Эверт Горн «со всеми своими ратными людьми» отъехали к Жолкевскому. После того, «утвердясь» с гетманом, шведы пошли «на Новгород и к Онежскому рубежу». А как бояре, воеводы и всяких чинов люди поднялись против польских и литовских людей под Москвою, Делагарди стал ссылаться с ними, указывая, что король Карл IX желает помочь Московскому государству против польских и литовских людей. Бояре, поверив Делагарди, начали ссылаться с ним «о добром деле и помощи». Но Делагарди «ничего делом не делал, все обманом», захватил Новгород, а «на митрополита и на боярина и воеводу и на всех людей взял… запись сильно по своей воле будто обрали они на Новгородцкое государство государя… Карлуса короля сына, Карла Филиппа».
    Теперь уже «третий год» Делагарди живет в Новгороде. За это время он «ноугородцкие пригороды» «иные взьятием взял, а иные прелестью за крестным целованием» и с Новгорода и с пригородов собирает много доходов и этим вызывает ссору между царем и королем. Воеводы предлагают Делагарди удалиться из Новгорода «со всеми неметцкими людьми» в шведскую землю, вывести ратных людей из всех новгородских пригородов, «не начинать большово /С. 12/ кровопролитья меж государей и государств». Если Делагарди из Новгорода не выйдет добровольно, воеводы начнут «промышлять» над шведами: «отчины своей Великаго Новгорода царскому величеству никому не поступиватце и ее доступать». Делагарди известно, «что Новгород от великих государей… царей российских ни за кем не бывал, и ныне ему быть» за царем. Что касается отношений Московского государства и Швеции, то пусть Густав II Адольф шлет к царю своих послов для переговоров. В заключение воеводы просили дать ответ на грамоту, а посланца Василия Молотеина отпустить без задержки обратно.
Как видно из пометы на документе на шведском языке грамота была доставлена в Новгород 13 ноября 1613 г.
    17 декабря шведы захватили у одного казака и доставили в Новгород другую грамоту Д.Т. Трубецкого и Д.И. Мезецкого, адресованную «новгородским дворянам и детям боярским и государевым дворцовых сел и черных волостей приказчикам и крестьянам и всяким людям». Воеводы извещали, что они по указу царя идут с большой ратью «на очищение его царских отчины великого Нова города и новгородцких пригородов от неметцких людей». Пусть новгородские дворяне и другие люди отстанут от немецких людей и целуют крест Михаилу Федоровичу: пусть промышляют над немецкими ратными людьми вместе с московской ратью, «смотря по тамошнему делу»; а в Новгороде «про всякие новости проведывают: много-ль ныне в Нове городе с Яковом Пунтосовым неметцких и всяких воинских людей, и что его Яковлево, умышленье, и сидеть-ли ему в Нове городе, и с /С. 13/ государевыми людми ему битьца-ли, и где ныне неметцкие и литовские люди, которые были под Тихвиною (и) из Свеи прибылных неметцких людей в Нове городе к Якову Пунтосову не будет-ли». «Проведав про всякие вести», пусть напишут московским воеводам. Царь за это их пожалует. Пусть сообщают вести и в полки, которые ныне стоят в Новгородском уезде. Воеводы добавляли, что новгородцы могут ездить в полки и острожки со всякими товарами, – с хлебом и с кормом для лошадей без опасенья. Ратным людям дан приказ, чтобы оберегали их от немецких людей (16).
    На основании рассмотренных двух документов мы вправе сделать заключение, что московские воеводы помимо официальных писем к Делагарди посылают письма к новгородским дворянам, детям боярским, приказчикам государственных дворцовых и черных волостей, стремясь их склонить на сторону Москвы. Очень любопытно, что в грамоте к новгородским дворянам нет обращения ни к митрополиту Исидору, ни к воеводе И.Н.Одоевскому, ни к духовенству (черному и белому. – Г.З.), ни к гостям, ни к торговым людям. Остается впечатление, что к этим слоям у Московского правительства нет доверия. Не повлияли ли тут рассказы о настроении в Новгороде бежавших оттуда в Москву Угрима Лупандина, Нарбековых и др.?
    Мы не можем сказать ничего о пребывании Василия Молотеина в Новгороде, не можем указать точно, когда он вернулся из Новгорода в полки. Отметим одно: царское правительство, видимо, признало поручение, данное Молотеину, выполненным успешно. Об этом говорит награждение В. Молотеина по возвращении из Новгорода. Ему придано было /С. 14/ «за тое службу» государева жалованья поместного оклада «к 400 четьям 50 четьи, денег к четвертному к жалованью и 12 рублем 7 ж рублев». Придаточные деньги даны были «на 122-й год» (1614) (17).
    Посмотрим, как реагировали в Новгороде на получение от московских воевод письма и прежде всего Делагарди. К сожалению, в наших руках нет ряда документов на шведском языке. Поэтому мы вынуждены кое-что передавать с чужих слов.
    О приходе рати Д.Т. Трубецкого к Торжку Делагарди уже 21 ноября 1613 г. написал в Выборг комиссарам Бойе и Теннессону (18). На письмо Д.Т. Трубецкого Делагарди ответил, что если москвичи желают предотвратить кровопролитие, то могут достичь этого путем переговоров. Таким образом, он предложил начать переговоры. Одновременно он послал письмо московским чинам в том же духе в полном соответствии с присланным к нему из Выборга Г. Горном черновиком. В своем рапорте Густаву II Адольфу 16 декабря 1613 г. об обращении к русским он пытался убедить короля в невозможности принудить Новгород к покорности. День спустя после того, он писал Г. Горну, чтобы Швеция по-новому искала мира с Россией, потому что успехи шведов начинают прекращаться.
    Таким образом, Я. Делагарди определенно склонялся к миру с Россией. Не лишнее здесь вспомнить, что на риксдаге в Эребро в январе 1614 г. проявилось сильное стремление к миру с русскими. Считаясь с настроением чинов, король заявил, что он готов писать царю (см. очерк I С. 70. – Г.З.) 19 марта 1614 г. Густав II Адольф отправил в Новгород митрополиту и всему освященному собору, а также боярину /С. 15/ Одоевскому и всяких чинов людям грамоту, в которой приказывал  писать в Московское, Владимирское и другие государства Российского царства, чтобы те послали к 20 июня своих уполномоченных в Великий Новгород или другое ближайшее место, для переговоров о мире. Король желал иметь к 1 июня точные сведения, пошлют ли москвичи уполномоченных. 30 апреля 1614 г. Густав II Адольф дал в Або мемориал Эверту Горну, в котором также говорилось, что московские люди могут прислать уполномоченных в Новгород или в другое подходящее место в окрестностях Новгорода для переговоров о мире, также выражалось желание знать к 1 июня, пошлют ли москвичи уполномоченных.
    Из приведенных фактов видно, что стремление к миру с Россией обнаруживалось не только у Делагарди, но и в самой Швеции (19).
    Обратимся к новгородцам. В грамоте, посланной из Новгорода митрополитом Исидором и воеводою И.Н. Одоевским к Д.Т. Трубецкому и Д.И. Мезецкому с Иваном Филатовым в 1614 г., нам встретилось такое упоминание: «В нынешнем, господа, во 122-ом (1613) году, декабря (пустое место. – Г.З.) день писали яз, преосвещенный Исидор митрополит и весь освященный собор да яз Иван и всяких чинов люди Ноугороцкого государства Московского государства к боярам и всяких чинов людем с посланцем боярина и воеводы князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого о надобных з(емских) делах». Необходимо сделать вывод, что грамота Д.Т. Трубецкого и Д.И. Мезецкого, отправленная новгородским дворянам, не осталась без ответа. Этот ответ все же пока /С. 16/ остается неизвестным. В более поздней (1615 г. – Г.З.) грамоте новгородцев московским боярам находим краткое указание, какого содержания была отписка новгородцев Д.Т. Трубецкому «с Васильем Молотеинвым». Новгородские власти просили московских воевод: «чтоб оне не обославься с Яковом Пунтусовичем к Новугороду не ходили, а обославься с Яковом Пунтусовичем с добром посредии, для того, как лучитца притти блиско Нова города Московского государства ратным людем». Не трудно заметить, что новгородские власти ведут ту же линию, что и Делагарди: они действуют под влиянием Делагарди (20).
    Нам хотелось-бы обратить еще внимание на следующий факт. Начиная с сентября 1613 г. среди источников о Новгороде обычными становятся поручные записи. Так, от сентября 1613 г. известна поручная запись за Ивана Косицкого, что он не изменит Карлу Филиппу, не отъедет «ни в которые изменницкие городы», не станет «лазучити» или ссылаться «писмом и грамотки». К 11 октября 1613 г. относятся четыре поручные записи: в первой кашинец Илья Грушецкой вместе с Шепелевым и Свистовым ручаются за Якова Федорова Дубовского в том, что «ему жити в Великом Новегороде без выезду, покаместа он на себя окупом промыслит или на обмену, или как его государь пожалует и до государеву указу из Новогорода не збежати никуды, и живучи в Великом Новегороде бездельных смутных речей никаких не вмещати и Московского государства и со Псковскими людьми и с иными ворами, которые от Новгородского государства отложились, ни о какове дурне писмом не ссылатца и /С. 17/ речью не ноказывати… а государю королевичю и великому князю Карлусу Филипу Карлусовичу служити и прямити во всем»; в остальных трех поручных записях сам Я.Ф. Дубовский выступает поручителем за Грушецкого, Шепелева и Свистова.
    20 ноября 1613 г. 26 новгородских помещиков ручаются «в государеву казну по Богданове жене Лупандина по Федосье, да по Угримове матери Лупандина по Анне по Матвееве дочери, да по Парфеньеве матери Нарбекова Настасье Ивановне дочери, да по жене его Овдотье, да по Самуйлове сыне Нарбекова по Офонасье, да по Парфеньеве сыне по Григорье, да по Степане Андрееве сыне Нарбекова, да по Максомове дочери Нарбекова по Степаниде, да по Парфеньевых дочерях Нарбекова по Параскевье да по Федоре». Известно, что Самуил, Парфен и Богдан Нарбеков, Богдан да Угрим Лупандин, князь Григорий Мещерский бежали еще до 6 августа 1613 г. из Новгорода в Москву. Поручная запись дается по оставшимся родственникам бежавших. В чем же новгородские помещики ручаются? Приведем буквально выдержку из записи. «Быти им за нашими поруками, в Великом Новегороде, и без государева указу из Новагорода никуды не отъехати и не изменити, и живучи в Новегороде в мире никаких смутных речей никому не говорити и не вмещати. И будучи в Новегороде учнут с ким (кем) какие в мире смутные речи говорити или вмещати, или из Новагорода без государева указу куды отъедут или изменят: и на нас на порутчиках пеня» Карла Филиппа.
    8 декабря 1613 г. подьячим поместной избы Торопом /С. 18/ Беляковским, пономарем Семеновым и др. дана была поручная запись за казначея Отня монастыря старца Феодосия в том, что он из Новгорода «без боярского ведома никуда не убежит и с воровскими людьми грамотами ссылатца не будет».
    Поручные записи служат показателем известного брожения в Новгороде. В январе 1614 года даже комиссары в Выборге стали выражать новгородским послам негодование, «что многие люди из Великого Новгорода отъезжают к ворам». Позволительно думать, что приближение московской рати к Новгороду и грамоты Д.Т. Трубецкого возымели действие (21).
На основании изложенного позволяем высказать догадку, что отказ новгородцев от унии со Швецией на собрании 26 января 1614 г. необходимо поставить в связь с приходом московской рати под Новгород. Новгородцы почувствовали опору. Прав М.Н. Тихомиров, утверждающий, что «с 1613 года новгородцы не были одиноки и опирались на Московское государство» (22), но надо указать точнее, в последние месяцы 1613 года, когда армия Трубецкого двинулась на очищение Новгорода от шведов. Думается, что необходимо принять во внимание и другой факт – это приезд Якова Михайловича Боборыкина из Выборга в Новгород. Дворянин Деревской пятины, Я.М. Боборыкин определен был в Выборг в числе послов во главе с архимандритом Киприаном. Вернулся Боборыкин из Выборга «сево великого мясоеду», еще до предложения Делагарди унии новгородцам, т. е. до 25 января 1614 г. Любопытно, что другие послы во главе с Киприаном остались в Выборге, /С. 19/ они приехали лишь в августе 1614 г. Почему Боборыкин вернулся один, сказать не можем. Пребывание в Выборге, по-видимому, произвело перелом в настроении Я. Боборыкина: отправившись в Выборг в качестве посла к Карлу Филиппу (что заставляет думать, что он был вначале сторонником шведского королевича. – Г.З.), Я. Боборыкин по возвращении оттуда становится ярым противником унии Новгорода со Швецией, ревностным радетелем Московскому царю. Об этом свидетельствует интересная челобитная Я. Боборыкина Михаилу Федоровичу 1615 г. с выписками из «столбцов» о заслугах Боборыкина (23).
    Прибывши в Новгород, Я. Боборыкин, по рассказу новгородского посадского человека Ивана Филатова, стал спрашивать митрополита Исидора и других новгородцев, «по чьему велению» новгородец посадский человек Томило Остальцев, приехавший в Выборг (он же Томило Пристальцев. – Г.З.), говорил, что с ним митрополит Исидор, боярин Одоевский и другие новгородцы приказали архимандриту Киприану, чтобы «послы королю крест целовали». Это позволяет сделать вывод, что Боборыкин выехал из Выборга после 2 января, после прибытия туда Пристальцева. Боборыкин добавлял, что Киприан и другие послы речей Томилы Остальцева не послушали и отказались целовать крест королю: «хотя-де и всем помереть, а королю им креста не целовать». На вопрос Боборыкина митрополит Исидор и боярин Одоевский и новгородцы «всякие люди» отвечали, что они с Томилом Остальцевым послам «не приказывали, и умышленья у них о том нет, что им королю целовать крест, не бывало». Я. Боборыкин рассказывал об /С. 20/ Остальцове и Делагарди и спросил шведского фельдмаршала «про то он, Яков (Делагарди. – Г.З.), целованье ведает ли?» Делагарди отвечал, что он «про то целованье то первое от нево (Боборыкина. – Г.З.) и слышит» и обещался проведать об этом целованьи у митрополита и у воеводы и у других новгородцев.
Мы доверяем рассказу Филатова. Но следует подчеркнуть, что если ответ митрополита, боярина Одоевского и других новгородцев Я. Боборыкину был искренним, то ответ Делагарди был, наоборот, не искренним. Делагарди, несомненно, знал инструкцию Густава II Адольфа шведским комиссарам в Выборге 18 июня 1613 г., где говорилось об унии Новгорода со Швецией (см. выше. – Г.З.). Нам представляется, что расспросы Делагарди послужили поводом для публичного выступления Делагарди с предложением унии, тем более, что 22 января Делагарди получил письмо о том же от Индрика Горна из Выборга.
    В наших руках нет данных, позволяющих выяснить роль Боборыкина на собрании 25 (26) января 1614 г. Мы не можем сказать, присутствовал ли он на нем и выступил ли. Одно нам кажется вероятным: по приезде в Новгород Боборыкин осведомил новгородские власти о планах шведов привести новгородцев к присяге на имя короля; они могли обсудить вопрос об унии до собрания 25 (26) января 1614 г., могли подготовиться и выступить на собрании организованно.
    Как реагировали Делагарди и Эверт Горн на отказ новгородцев от унии со Швецией? По рассказу Филатова, «Яков Пунтосов сказал: покаместа что вделяетца и они-де /С. 21/ покамест от королевича не отставали» (24). Можно добавить к этому, что в документах мы не находим следов репрессий со стороны шведов по отношению к новгородцам, отказавшимся от унии. Делагарди действовал, как ему советовал Генрик Горн.
    Твердость новгородцев в вопросе об унии со Швецией не заставила все же шведов отказаться от этой меры. Попытки их осуществить унию продолжаются в течение всего 1614 г. и в первой половине 1615 г. Чтобы правильно понять события, нам необходимо не упускать из виду обстановку и, в частности, связи новгородцев с Москвой. К слову сказать, в русской исторической литературе эти связи оставлялись без внимания (25).
Начнем с того, что делают московские воеводы с отписками Делагарди и новгородских властей? Как полагалось, воеводы отправили их в Москву царю. 26 февраля 1614 г. из Москвы присланы были воеводам «образцовые списки». Воеводы писали позднее царю: «Февраля, государь, в 26 день (1614 г. – Г.З.) письмо от тебя… к нам, холопем твоим, из Посольского приказу с Терехом Шатерниковым, и присланы с ним к холопем твоим образцовые списки, каковы нам от себя послати в Новгород к митрополиту Исидору и к боярину (ко) князю Ивану Одоевскому и ко всяким людем и к Якову Пунтусову против тех грамот, каковы он к нам, холопем твоим, прислал с Васильем Молотеиным» (26). К сожалению, не можем сказать ничего ни о содержании образцовых списков, ни о том, когда были отправлены воеводами грамоты в Новгород. В начале марта 1614 г. приехал к Д.Т. Трубецкому в полки /С. 22/ новгородский посадский человек Иван Филатов сын Железников.
Кому принадлежит инициатива присылки Филатова? В своей челобитной царю Михаилу Яков Боборыкин заявляет, что он, «поговоря с новгородцами, митрополитом Исидором послал ноугородца посадского человека Ивана Филатова от митрополита и от боярина и ото всех чинов людей Ноугородцкого государства з грамоты» (27). Несколько иначе дело рисуется в записи расспросных речей Ивана Филатова. Здесь указывается, что «приговоря, Исидор митрополит з боярином со князем Иваном Никитичем Одоевским и со дворяны и со всякими людьми Ноугородцкого государства» послал к Якову Пунтусову «говорити» дворянина Якова Боборыкина с товарищи, чтобы Яков Пунтус позволил им писать к царю. Оставляя вопрос о том, принадлежала ли инициатива посылки Филатова Я. Боборыкину, открытым, мы все же признаем, что Я. Боборыкин принимал участие в деле посылки Филатова к Д.Т. Трубецкому, допускаем вполне, «что Яков Боборыкин приказывал с тем посадским человеком с Иваном Филатовым многие вести, служа государю».
    Когда был отправлен Филатов из Новгорода? В речах Филатова находим два указания на это. Филатов рассказывает, что под «Печерским монастырем Муксоловила и Карбеля государевы люди… побили… и с тово бою на сборное воскресенье Муксоловил пришел в Новгород при нем Иване с невеликими людьми». Сборное воскресенье или неделя христаявления православия в 1614 году приходилось на 13 марта, так как Пасха была поздняя – 24 апреля. Другое, более неопределенное указание на время приезда /С. 23/ Филатова в полки московских воевод находим в его заявлении при допросе, что «королевич из Выборга пошел в Свею во свои городы тому недель с семь». Известно, что королевич отправился из Выборга 17 января 1614 г. Выходит, что Иван Филатов выехал из Новгорода в половине марта 1614 г.
    С Филатовым послана была грамота «Московского государства господам воеводам и всяких чинов служилым людем, которые стоят в Новгороцком уезде на Московской дороге». Она сохранилась. Имена воевод в грамоте не указаны, как будто о них не знают.
    В начале грамоты читаем: «Ноугороцкого государства богомолец преосвященный Исидор митрополит и игумены и протопопопы, и попы, и дьяконы, и весь освященный собор бога молят, и челом бьют, да Иван Большой Одоевский и дворяне, и дьяки, и дети боярские, и приказные люди, и гости, и пятиконецкие старосты, и торговые посацкие и всяких чинов служилые и жилецкие люди всего Ноугороцкого государства челом бьют». Обращает внимание на себя здесь то, что у Одоевского нет титула «бояре и воевода князь», затем упоминание о дьяконах. Возьмем на заметку эти отклонения, они нам пригодятся в дальнейшем. Содержание грамоты таково:
    В текущем 122 (1613) г. митрополит и князь Одоевский писали из Новгорода с посланным Д.Т. Трубецкого о воинских делах. Однако, до сих пор ответа на письмо нет.   Ныне «Московского государства воеводы и ратные люди» стоят в Новгородском уезде на Московской дороге, чинят задоры с немецкими и с новгородскими ратными людьми, опустошают Новгородский уезд и «всчинают напрасное кровопролитие». Забыли, пишут /С. 24/ из Новгорода, «наше прежнее природное попечение о вас когда было московское государство во утеснении от литовских людей, а Московского государства бояре и воеводы стояли под Москвою и ссылались в Новгород королевского величества з боярином и большим ратным воеводою с Яковом Пунтусовичем с государем нашим (sic!) о королевиче пресветлейшем и высокорожденном великом князе Карлусе Филиппе Карлусовиче, как мы в те поры королевского величества боярину били челом и упрашивали, чтобы на вас своих ратных людей не посылал и вашему помыслу над литовскими людьми помешки не учинил». Делагарди тогда «с Московским государством никоторого задору не учинил». Ныне, наоборот, московские воеводы «навели» на новгородцев «королевского величества великого боярина (sic!) и немецких ратных людей многие» (подозрение), будто они пришли по совету и по ссылке с новгородцами. Из-за этого новгородцы «по всяк час» ждут гибели Новгородского государства, а «себе до сущих младенцев посечения», как это случалось раньше в Московском государстве «при литовских людях». Видя «свою конечную погибель» и рассуждая которым обычаем и отчего наперед сего при литовских людех Московское государство погибнет (sic!), «не желая Ноугородцкое государство в таком-же разорении и церквей божиих в запустении и многие невинные души в посечении видети», новгородцы просили у Делагарди разрешения сослаться с московскими воеводами. Получив разрешение, они посылают с грамотой Ивана  Филатова. Пусть воеводы сошлются с Делагарди через послов или посланников, «чем бы такое напрасное кровопролитие /С. 25/ отвратити и мирное постановление получити». «А будет у вас от государя вашего (sic!) о том указу нет, чтобы сослатися, и вам бы к нам отписати с тем же нашим посланным и дати вам правое свое обещание, что вам наших посланников, которых мы вперед учнем ко государю вашему (sic!) посылати, не задержати, дати им дорогу к Москве без задержания и на Москве-б их не задержати». Новгородцы обещают послать посланников о земских делах» к царю в Москву.
    В заключение говорится, что если воеводы не пришлют к Делагарди своих послов или посланников «о добром деле», задержат Филатова, не дадут ответа, «и которая неповинная кровь через того прольетца», то эту кровь бог взыщет на воеводах и на их детях. Пусть же воеводы дадут ответ с Филатовым (28).
    Считаем решительно необходимым остановиться на вопросе, как составлялась грамота? По рассказу Андрея Хирина (о нем см. ниже. – Г.З.), Иван Филатов передавал в Москве «боярам»: «что были они, Исидор митрополит и всяких чинов люди Новгородского государства, написали грамоту ко государю царю и великому князю Михаилу Федоровичу всея Руси с его государским именем и с подлинным титлом, и ту-де… грамоту взял толмач Анцэ Бракилев, и переписал по Яковлеву приказу Пунтосова по своему умыслу… и переписывали-де ее многижде, а переписав ту грамоту по-своему, Яков Пунтусов прислал к нему, Исидору митрополиту, и он-де Исидор митрополит, вычетчи тое грамоту, говорил, что та грамота написана… не по тому, как они писали, и, вели /С. 26/ кою-де неволею ту грамоту запечатав, дал Ивану и приказывал Ивану, велел ему бити челом царского величества боярину и воеводам, кому он ту грамоту даст, что на него, Исидора Митрополита, не подосадовали: запечатал он ту грамоту неволею; а писана так не по их уставу» (29).
    Некоторые внешние особенности грамоты, как, например, отсутствие собственных имен русских воевод в грамоте, затем мысли, развиваемые в ней, – например, что «наперед сего при литовских людях Московское государство погибло», наконец, полное совпадение желания Делагарди получить ответ (о чем свидетельствует Филатов. – Г.З.) с требованием ответа в грамоте, – все это заставляет думать, что рассказ Филатова о процессе исправления грамоты шведами заслуживает доверия. Подобные случаи встречались в Новгороде при Горне в том же 1614 г. Не лишнее подчеркнуть, что Филатов, рассказывал о поведении митрополита Исидора, умалчивает о поведении воеводы И.Н. Одоевского.
    Решение вопроса, как составлялась грамота, приводит к заключению, что посылку Филатова из Новгорода необходимо рассматривать, как средство шведов завести сношения с Московским государством. Это вполне отвечало настроению Делагарди: мы уже упоминали, что рапортом 16 января 1614 г. он стремился склонить короля к миру с русскими и даже писал в Москву.
    Последуем теперь за Филатовым. О путешествии его из Новгорода до места расположения московской рати нам ничего неизвестно. В московские полки Филатов прибыл /С. 27/ в середине марта. В полках Филатова расспросили, а затем его самого и его «расспросные речи с Павлом Арбузовым послали» в Москву. В Москву Филатов приехал 25 марта. Здесь Филатова подвергли новому допросу.
    Что же рассказывал Филатов? До нас дошел лишь отрывок его расспросных речей. Филатов сообщил о неудаче шведов под Рамышевским острогом, под Печерами (у Пскова. – Г.З.), под Гдовом; о том, как Эверт Горн из-под Гдова пошел к Ивангороду, а оттуда вместе с братом, Индриком Горном, отправился в Выборг; об отъезде Карла Филиппа из Выборга в Швецию, но особенно подробно он рассказал о предложении Делагарди и Эверта Горна унии Новгорода со Швецией, правда, не указывая дня, когда это предложение было сделано.
    Обращает на себя внимание, в каком выгодном свете представлены новгородцы. «Исидор митрополит, и власти, и всяких чинов люди Новгородцкого государства все Якову Пунтусову с великим шумом отказали, что им всем хотя помереть, а королю креста не целовати, а от Московского государства от государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси отлученным им не быти». В дальнейшем Филатов сообщил, что хотя в Новгороде к Делагарди приезжали литовские посланники, фельдмаршал все же говорил, «что ему с литовскими по смерть не миритца», «а миритца-де ему, Якову, с Московским государством». С Данией шведский король «помирился», а помирился-ли с польским королем, того он не знает. Немецких людей в Новгороде у Делагарди всех конных и пеших до 4000. В заключение Филатов сообщил, сколько взяли шведы денег «с Филипова заговейна» (т. е. с 14 ноября 1613 г. – Г.З.) (30). /С. 28/
    Наше внимание привлекает особенно рассказ об унии. В.А. Фигаровский принимает его за чистую монету. По заключению, «новгородцы, отказывая Густаву под предлогом верности Карлу Филиппу, тем самым голосовали за Москву» (31). Мы обращаем внимание на два момента: 1) запись расспросных речей Филатова производилась московским дьяком или подьячим; этим приказным людям было в привычку писать полностью титул царя, они, вероятно, внесли титул и в запись речей Филатова; 2) с Филатовым передать вести приказывал Яков Боборыкин, ярый сторонник сближения с Москвой. По этим причинам мы не можем считать речи Филатова безупречным отражением настроения всех слоев новгородского общества; думаем, что в начале 1614 года новгородцы еще не отказались от договора 25 июля 1611 г.
    По ознакомлении с речами Ивана Филатова царское правительство уже 29 марта предписывает воеводам «послать от себя в Новгород к митрополиту и ко всяким людям сына боярского», рязанца Андрея Васильевича Хирина; вместе с Хириным оно отпускает назад в Новгород и Ивана Филатова. С Андреем Хириным прислан был из Москвы образцовый список грамоты, какую воеводы должны были отправить в Новгород. В наших руках нет этого образцового списка грамоты. О содержании грамоты, посланной Д.Т. Трубецким и Д.И. Мезецким, судим лишь по отписке воевод царю, привезенной арзамасцем Гавриилом Хохловым 28 апреля 1614 г. Царь предписывал, что если Делагарди [хочет] с царем и его воеводами «послов своих или посланников о добрых делах послати», то воеводы должны с фельдмаршалом «сослатись». /С. 29/
    Представляются интересными наказ и память, данные Андрею Хирину: они помогают понять и позицию царского правительства, и его виды. Уже по этому одному следует с ним познакомиться.
    Начнем с наказа. Воеводам вменялось в обязанность отпустить Хирина и Филатова вместе в Новгород и велеть проводить их, «до коих мест пригоже, чтоб им от русских и от немецких ратных людей приехати здорово». А как воеводы отпустят Хирина и Филатова в Новгород, «и Ондрею ехати в Нов город потому – и бережно, чтоб ему ото всех людей проехати здорово и тому мужику, Ивану, отставати от себя не велети-ж. А жесточи никаких тому мужику не делати, говорити с ним гладко и обнадешивать его государевым жалованием и почесть ему во всем чинити и поити и кормити его с собою, чтоб ему то было незнатно».
По приезде в Новгород Андрей Хирин должен был сказать Ивану Филатову, чтобы тот ехал с ним «прямо к митрополиту».
    Почему к митрополиту? А где воевода И.Н. Одоевский? Мы уже подчеркивали раньше, что И. Филатов выдвигает в рассказах митрополита Исидора, а об Одоевском молчит. Царское правительство действует, конечно, на основании полученных от Филатова сведений. Тут невольно возникает вопрос, не начал ли митрополит Исидор проявлять тяготение в сторону Москвы? Во всяком случае, можно предположить, что партия сторонников Москвы в Новгороде, насчитывавшая в своих рядах в первое время немногих (вроде Я. Боборыкина. – Г.З.), видимо, стала /С. 30/ расти. Если же случится, что «немцы» поведут его к Делагарди, тогда Хирин должен сказать: прислал митрополит Исидор и весь освященный собор и князь Иван Одоевский и всяких чинов люди к Д.Т. Трубецкому с товарищами Ив[ана] Филатова и с ним грамоту. В ответ на нее Д.Т. Трубецкой послал с ним, Хириным, свою грамоту и велел отдать ее митрополиту; к Делагарди же грамоты и «приказу» никакого у него, Хирина, нет; пусть его отведут к митрополиту. Если Хирину в этом откажут и заявят, что «не быв ему у Якова (Делагарди. – Г.З.), у митрополита не быти», тогда Хирин, «стояв за то накрепко и говорив всякими мерами», должен идти к Делагарди (1 случай. – Г.З.). Если Делагарди спросит, к кому и от кого он, Хирин, прислан, тогда отвечать в соответствии с наказом. Если Делагарди будет просить грамоты, то Андрею на это возразить, что Д. Трубецкой с товарищами велел отдать их митрополиту. Если Делагарди «упрямится /С. 31/ сказывати, что делается лучшее».
    Если Андрея будут спрашивать о количестве войска Д. Трубецкого, Андрею отвечать, что с Д. Трубецким теперь больше 50000, сверх тех, которые были в Тихвине, под Старой Руссою и «по иным местам»; из тех мест конным людям «велено идти под Новгород же».
Если Андрею придется быть у митрополита и у всего собора и у князя Ив[ана] Одоевского, «а при них тут будут немецкие люди или Яков Пунтусов сам» (2 случай. – Г.З.), в таком случае подать митрополиту грамоту, «а поклону не править и ничего не говорить»; если же его спросят, «есть-ли с ним приказ речью», тогда сказать, что приказу нет, все написано в грамоте и тут же просить, чтобы его отпустили, не задержав, и против грамоты с ним отписали и «проводити-б его послали».
    Но если Андрею придется быть у митрополита «или где с митрополитом видется, а наедине, или будеи московским говорити, и без немецких людей и без Яковлевых советников, которые (т. е. «московские люди». – Г.З.) Московскому и Ноугороцкому государству добра хотят» (3 случай. – Г.З), тогда Андрею «править митрополиту от бояр челобитье тайно» и говорить, что бояре велели их спросить о здоровье и сказать митрополиту и всех чинов людям «царского величества отчины великого Нова города» царскую милость, что царь, видя новгородцев в плену, жалеет; «а которые статьи в грамоте» к ним от Трубецкого с товарищами «писаны жестоки, и то писано для Якова (Делагарди. – Г.З.), чтоб великого Нова города… всяким людем иссечения не было, и они-б того не опасались, на царскую милость были надежны». /С. 32/
    После этого Андрей должен был передать, что рассказывал Иван Филатов, и сказать, что если все это правда, «что Иван Филатов сказывал», государь, «слыша их раденье», что они ищут к себе царского жалования и от него (государя. – Г.З.) и от Московского государства «отстать не хотят», их «похваляет». Пусть они стараются и мы о том, «как бы им ото врагов бытии свободным»; все государевы бояре и воеводы будут «промышляти с своей стороны, сколько милосердной бог помочи подаст». В заключение Хирин должен был просить, чтобы его отпустили «не задержав», и в ответ на грамоту с ним написали, «а о тайном деле, что нельзя писати, о том бы с ним митрополит словом наказал подлинно», а он (Хирин. – Г.З.) это все царского величества боярам расскажет, а бояре донесут до царского величества и у царского величества его (митрополита. – Г.З.) служба и радение в забвении не будет. Что же касается того, «чтобы обослаться с Яковом Пунтосовым», то «это дело не статочное»: известно им, что при прежних государях шведские короли ссылались «и перемирье и докончанье» делали с новгородскими наместниками. Как же ссылаться царю с Делагарди? А «которые дела меж государей настоят», пусть «свейский Адольф король шлет к государю своих послов или посланников», а Делагарди пусть от себя шлет к Д. Трубецкому.
Таков наказ, данный Хирину. Помимо его, Хирину была дана еще памятка. В ней указывалось, что должен был разведать в Новгороде Хирин. Если Як[ов] Боборыкин скажет, что то, что передавал Ив[ан] Филатов, он Яков, действительно приказывал ему, то Андрей говорит, что /С. 33/ Боборыкин государю «службу свою показал, рассказал ему (Андрею. – Г.З.) подлинные по Яковлеву мысль (Делагарди. – Г.З.)»: «Что Яковлево умышление? Зачем из Нова города нейдет: король-ли ему не велит или своею волею мимо королевского наказа в Новгороде сидит? И долго-ль его житья в Нове городе чаять? И впредь из Нове города идти хочет-ли или хочет сидеть и с государевыми людьми биться? А будет хочет с государевыми бояры и воеводами обсылаться, и о каких делах хочет ссылаться? На какове мере из Нова города Яков хочет идти? И как ныне свейский король с польским, в какове мере и чего вперед чаять?».
    Вот что интересовало Московское правительство. Выведать все это Андрей Хирин должен был не только у Як[ова] Боборыкина. Нет, Андрею поручалось в Новгороде «проведывати всякими мерами у всяких людей, у ково мочна, в ком почает правды: что Якова Пунтусова мысль: хочет-ли из Нова города идти, не дожидаяся государевых бояр и воевод с ратными людьми, или хочет в Нове городе сидети в осаде? И будет хочет сидети в осаде, и в обеих ли городах хочет сидети или в одном Каменном городе? И сколько с Яковым в Нове городе всяких ратных людей, сколько свейских и сколько иных земель наемных, и каковы люди, и запасны-ль хлебными и всякими съестными запасы? Русские люди в Нове городе царскому жалованью жадны-ль и радеют-ли о том, чтобы им быти под государевой рукою, и чают-ли их промыслу над немецкими людьми с государевыми ратными людьми, как государевы бояре и воеводы придут под Новгород? И прибыльных людей из Свеи или из литовских городов к Якову на помочь не чают-ли? И сколько немецких ратных /С. 34/ людей в Ноугороцких пригородах порознь, сколько в котором городе, которые за немцы? И как ныне свейский король с польским королем: мирны-ль или меж ими война? И будут мирны, и сколь давно помирились и на чем помирились и чего впредь меж их чаять, и на чем положили о Московском государстве? И где ныне свейской Адольф король и брат его Филипп королевич? И не наймуют-ли из которых земель ратных людей? И присылка их свейского короля в Нове город к Якову Пунтусову была-ли? И будет была, и хто приезжал, и о чем: король-ли Якову не велит из Нова города идти или сам Яков мимо королев указ из Нова города нейдет? И что говорят немецкие люди про государевых ратных людей в Нове городе: сидеть хотят-ли или страшаться и хотят идти прочь? И кто из ноугородцких изо всяких людей промышляет государю и хто Якову (Пунтусову? – Г.З.) и кого из русских больши… (Яков? – Г.З.) слушает и верит? Того ему (Хирину. – Г.З.) однолично проведать подлинно. И о всяких вестях проведывати, что годно государю и государству Московскому?».
    Отправление Хирина в Новгород «для вестей» показывает, что царское правительство недоверчиво относилось к новгородцам. Оно проверяет прежде, чем принять то или другое решение.
    Последуем теперь за Хириным. Как видно из отписки воевод к царю от 28 апреля 1614 г., Хирин приехал к ним 8 апреля. На другой же день (9 апреля. – Г.З.) воеводы проводили его и Филатова в Новгород. Нам не встретилось источников, которые позволили бы детально осветить путешествие Хирина и пребывание его в Новгороде. Из дела Як[ова] Боборыкина /С. 35/ мы все же знаем, что в бытность А. Хирина в Новгороде «Боборыкин имал его к себе на подворье тайно многижда и о государеве деле радел, про всякие вести ему рассказывал». А. Хирин вернулся из Новгорода в полки к московским воеводам 22 апреля. Отметим, что за службу Хирина (как и Молотеина. – Г.З.) пожаловали: «Как они из Новагорода приехали, и придано им за тое службу государева желованья помесного окладу к прежним их окладом: Ондрею к 550 четьям 100 четьи, денег к четвертному жалованью к 27 рублем 7 рублев». Сверх того «Хирину дано за изрон, что его громили казаки, 10 рублев» (32). Награждение Хирина доказывает, что поручение, данное ему Московским правительством, было выполнено успешно.
    А. Хирин доставил из Новгорода грамоту «от митрополита Исидора и ото всего священнова собору и боярина князя Ивана Большово Одоевского и ото всех чинов великого Нова города». Она не найдена. Д. Трубецкой и Д. Мезецкий в отписке царю, привезенной 12 мая 122 (1614) г. суздальцем Путилом Козловым, отмечали, что в грамоте, доставленной Хириным, царского «полного имени не отписано, и ныне непригожие слова писаны». Вместе с тем воеводы сообщали, что в грамоте писано и «о послах»: если царь позволит сослаться с шведским королем «послы или посланники» и назначит место съезда, то «Адольфа короля свейского послы будут на то-ж место».
    В той же отписке находим и запись сообщений Хирина. Митрополит Исидор, освященный собор, боярин И.Н. Одоевский и всяких чинов люди приказывали Хирину просить, /С. 36/ чтобы царь «опалы своей на них не положил» за то, что в грамоте «царсково имени сполна не описано и невежливые слова писаны»: «писана та грамота по Яковлеву велению Пунтусова, а не по их хотенью»; они все слушают и радеют во всем царю: «радеют все твоей царской милости, чтобы им быти и под твоею царской высокою рукою». Ниже они просят ссылку «учинити» со шведским королем. Если ссылки и договора не будет, в таком случае им всем быть побитым от шведов, а Новгороду «быть раззорену до основания». Митрополит Исидор, князь И. Одоевский и другие новгородские люди просили московских воевод, пока у них нет от царя указу, не начинать кровопролития с немецкими людьми. В свою очередь Я. Боборыкин говорил Андрею, что «он подлинно ведает», что Яков Делагарди хочет мириться с царем и потому написал воеводам, что шведские послы будут на съездах в том месте, какое назначит царь. Равным образом, «немецкий толмач» Анца Бракилев, сидя у Якова Боборыкина, спрашивал Хирина, почему московские воеводы ни о чем не напишут Делагарди? Последний «подлинно рад ссылке и миру», готов сделать «как угодно» царю, но без договора ему (Делагарди. – Г.З.) из Новгорода «не хаживати, а битца» с царской ратью. Наконец, сказывали Хирину в Новгороде «дворяне и дети боярские и торговые люди», что «подлинной у короля о том приговор и к Якову Путусову» о том писал, что «с царем хочет миритца», а «быти на съезде в послах Ивену Горну» (33).
    Как отнестись к речам Хирина? Сообщение о желании шведов и новгородцев завести переговоры с русскими о /С. 37/ мире у нас не вызывает сомнений. Более скептически мы относимся к сообщению, что в Новгороде все желают быть под властью Московского царя. Эти сведения Хирин почерпнул, наверное, у Якова Боборыкина, который «имел его (Хирина. – Г.З.) к себе на подворье тайно многижды» (см. выше. – Г.З.). Таким образом, источник сведений Филатова и Хирина один. Не исключена возможность, что Я. Боборыкин приукрашивает действительность.
    Грамоту новгородских властей и самого Хирина воеводы отправили в Москву. О приезде Хирина из Новгорода в полки в Москве знали уже 12 мая, однако, сам он прибыл в Москву, по-видимому, позднее. Что же делает царское правительство? Еще 2 мая из Москвы посылают с переводчиком Елисеем Павловым воеводам два образцовых списка грамот, какие должны быть отправлены митрополиту Исидору и другим новгородцам, с одной стороны, Делагарди – с другой; кроме того, посылается воеводам статейный список, как «сделати о ссылке с Яковом Пунтусовым». Образцовых списков в наших руках нет; возможно, что они погибли. Но статейный список сохранился, хотя и не полностью. Он является результатом обсуждения вопроса о ссылке со шведами в Боярской Думе, что доказывается следующим заголовком: «и апреля в 29 день государь царь и великий князь Михаил Федорович всеа Руси з бояры сее отписки (отписки воевод, присланной в Москву – «122 (1614) апреля в 28 день» с арзамасцем Гавриилом Хохловым. – Г.З.) слушал и приговорили к /С. 38/ боярину «ко князю Дмитрию Тимофеевичу с товарищи отписати». Статейный список предусматривает несколько случаев.
    Если Делагарди напишет Д.Т. Трубецкому с товарищами, что король хочет «о добром деле и о покое хрестьянском слати к царю послов своих или посланников», и будет просить опасный лист на них, в таком случае воеводам говорить, что они сообщат об этом царю, а царь пришлет опасный лист вскоре. Если Делагарди будет просить опасный лист от воевод, пусть те пошлют его соответственно присланного воеводам образца. Если Делагарди пожелает ссылаться с воеводами, а грамоты напишет без имени царя, но с именем короля; такие грамоты отсылать назад и говорить, что без царского именования доброму делу не бывать. Если шведы скажут, «что они и своего государя короля в листах не описуют», зачем же русским на этом настаивать, тогда воеводам отвечать: пусть шведы делают с королем, как хотят, но им, воеводам, без царского имени «ничего не делывати»; воеводы должны отослать листы назад, но с листов переводы или списки и с разговорных речей записи «прислати ко государю тотчас наскоро».
    Если Делагарди напишет воеводам, что митрополит и весь Новгород и он, Яков, хотят слать к царю послов ото всего Великого Новгорода, пусть воеводы пропустят их в Москву; если посланные придут в полки, тогда воеводам сперва расспросить, с чем посланные идут к царю; если они скажут, что идут «бити челом» царю, тогда воеводам пропустить посланных к Москве и «приставов /С. 39/ послати». Но если посланные не скажут, зачем идут в Москву, а будут просто проситься туда, в таком случае воеводы обязаны «их про всякие вести распросити и о всяких делах с ними поговорити, чтоб у них проведати подлинно», с чем они «ко государю к Москве хотят ехати», а затем написать царю, «посланных-же велеть побыть в полках», поставить к ним приставов, а поставить их «окроме Яковлевых посланных», к Москве и назад в Новгород без государева указа не отпускать.
    Если Делагарди будет просить на своих посланных и посланных от Новгорода «закладов», тогда воеводам посланных и новгородцев принять и дать вместо них закладов либо из дворян, либо из детей боярских, «смотря по людям, каковы люди от них в посланных будут». Посланных расспросить «накрепко», «с чем они присланы», грамоты взять, прочесть и давать ответы на них «против сего статейного списка», выведать всякие вести, и о всем известить «наскоро» царя. Если посланные начнут вести переговоры, «о которых великих делах», тогда воеводам сказать, что они отпишут с нарочным гонцом об этих делах царю.
    Если новгородцы начнут просить закладов на себя «мимо Якова», в таком случае закладов не давать, а заявить, что они – люди искони вечной царской отчины и им закладов давать не годится, если им нужно ехать к царю, пусть едут без закладов. Если новгородцы скажут, что прежние их посланные задержаны в Москве и до сих пор, отвечать на это, что посланные сами не захотели ехать назад. Иван Филатов пожелал вернуться, и его отпустили. Если /С. 40/ поймали ходивших в Швецию архимандрита Никандра и других, «и тех было как отпустити? Ходили они в Свейское государство и от Нова города, а мы их не посылывали». Впрочем, ныне «тесноты им нет никоторой».
    Если Делагарди напишет, что он посылает к Д. Трубецкому с товарищами от себя «о добрых делах, чтобы кровь хрестьянская уняти и меж государей и государств мир и покой учинить», пусть воеводы пошлют вместо его посланных закладов на время, пока посланные Делагарди побудут у Д. Трубецкого, – в таком случае и воеводы «Яковлевых посланных взяти, а заклады в их место дати, смотря по ним», посланных расспросить обо всем, поставить в известность царя. Если посланные начнут говорить о каких городах «за наем или о заплате (по) найму, что служили царю Василию, или (о) бывших о которых о великих делах», то Д.Т. Трубецкому ответить, что они напишут об этом царю и, как царь укажет, так они и начнут делать, только думают, что пока Делагарди не выйдет со своими немецкими людьми из Новгорода и не велит вывести их из всех новгородских пригородов, доброму делу «не статись». Что до посланных Делагарди, то тех «держати у себя в великом бережении, чтобы им не было в полках и в Московском государстве никаких вестей не ведать». Если Делагарди будет посылать от себя посланных к царю и будет просить воевод, тогда Д.Т. Трубецкому в этом отказать и посланных не принимать. Если посланные Делагарди или он сам напишут, чтобы воеводы «не промышляли» под Новгородом пока доброе дело делается, в таком случае отписать /С. 41/ Делагарди и посланным его сказать, чтобы он, Делагарди, «для покою хрестьянского из Нова города шол» и из пригородов людей своих вывел; это будет началом доброго дела. Пока Делагарди из Новгорода не выйдет и из пригородов шведских людей не выведет, до тех пор «никакое доброе дело и покой хрестьянской бытии не может».
    Если Делагарди вознамерится ссылаться о добром деле с воеводами, пусть они за это время «никаких задоров» не допускают и над Новгородом не промышляют, тогда воеводам написать, чтобы фельдмаршал шел из Новгорода со всеми шведами в Швецию и вывел всех свейских людей из новгородских пригородов…
    Хотя остальная часть статейного списка утрачена, тем не менее, и на основании разобранной части можно сделать вывод, что и царское правительство (как и шведское. – Г.З.) в начале 1614 года не относилось отрицательно к переговорам о мире со шведами. Мало того, представляется возможным формулировать условия, на которых царское правительство склонилось вести переговоры: 1) сноситься лишь с королем, но не с Делагарди; 2) в грамотах обязательно должно быть написано сполна царское именование; 3) условием для переговоров является очищение шведами Новгорода и выведение шведских войск из новгородских пригородов. Возможность переговоров с русскими о мире не осталась без влияния??? и на ход дела об унии Новгорода со Швецией. При создавшейся ситуации, когда вопрос о Новгороде должен был решаться двумя государствами, едва ли имело смысл добиваться решения вопроса об /С. 42/ унии одними лишь новгородцами (34).
    Стремление к миру выразилось не только в форме переписки. 2 июля 1614 года Д.Т. Трубецкой с товарищами извещал царя о съезде посланных из Новгорода – Якова Боборыкина, Никифора Мещерского, с одной стороны, посланных от московских воевод – И.М. Бутурлина, И.Н. Давыдова с другой, состоявшемся 12 июня. Съезд был вызван начавшимися столкновениями русских и шведских войск. Дело в том, что 10 апреля воеводы послали перед собой на Бронницы стольника и воеводу Семена Волынского с ратными людьми. С. Волынский на Бронницах поставил острог «и всякие крепости поделал». У него начались частые стычки с противником. Из рассказов пленных («языков». – Г.З.) и выходцев воеводам стало известно, что Делагарди велел из всех мест «немецким людем быти к себе в Новгород», а Самойлу Кобрину с его людьми и с черкасами приказал идти на Бронницы против Московской рати. «Кобрин и Минхав» (Cobron и M;nnichhofen. – Г.З.) пришли с войском к Бронницам 12 мая. Войско перешло Мсту реку и приблизилось к русским укреплениям. Исак Погожев с своими ратными людьми вышел из острожка против шведов. Стычка кончилась тем, что русские «Немец многих побили и языки поимали и Немецкие люди, отшед от них с версту, укрепясь стали» (35).
    Это, видимо, вызвало в Новгороде крайнюю тревогу. Из Новгорода послали в Московские полки делегатов. Это боярин Я.М. Боборыкин и князь Никифор Мещерский. Известно, что в конце 1614 года и в начале 1615 г. эти лица выступают резко против унии Новгорода со Швецией, даже подвергаясь /С. 43/ репрессиям со стороны шведов; в апреле 1615 года, Э. Горн приговаривает их к высылке из Новгорода в Выборг (36). Это позволяет признать их, особенно Я. Боборыкина, сторонниками московской партии в Новгороде. И съезд, о котором идет сейчас речь, позволительно рассматривать, как мероприятие именно этой партии. От Делагарди у делегатов никакого приказа не было.
    Как же съезд происходит? 12 июня шведский воевода Еган Минков (Johan M;nnichhofen. – Г.З.) прислал к московским полкам на заставу весть о прибытии делегатов из Новгорода. Воеводы послали на заставу «от себя» муромца Степана Караулова и тверитина Афанасия Плюхина расспросить прибывших делегатов, от кого и по какому делу они присланы. Новгородские делегаты сообщили, что они посланы от «Сидора митрополита и от всего священного собора и от боярина от князя Ивана Одоевского и ото всяких людей чинов Новгородцкого государства о добром деле», но о каком именно деле они присланы, они сказать никому не могут, кроме воевод. Они пытались было просить взамен себя закладов, но в этом им отказали: ведь они «государевы прирожденные холопи, а не иноземцы, люди русские, закладов за них давать не пригодитца». Тогда делегаты попросили прислать к ним «на договор дворян добрых московских и иных дворян из городов». Воеводы послали Ив[ана] Матв[еевича] Бутурлина и Ив[ана] Никиф[оровича] Давыдова, «а с ними из городов дворян и детей боярских и атаманов».
    На съезде делегаты заявили, что им поручено бить челом со слезами, чтобы воеводы сослались с Делагарди, во избежание /С. 44/ большого кровопролития. Делагарди сам рад «зделати без крови», но у них от него приказа нет никакого. И.М. Бутурлин и Ив[ан] Ник[ифорович] Давыдов передали о переговорах воеводам. Выслушав сообщение И.М. Бутурлина и И.Н. Давыдова, воеводы велели сказать новгородским посланным, чтобы шведы не начинали задоров, пока воеводы не получат государева указу; сами они дадут такой же приказ. Кроме того, воеводы потребовали, чтобы в грамоте было написано полностью царское именование; грамот, в которых полного царского имени нет, они не станут принимать. Делегаты просили разрешения съездить к Делагарди и к митрополиту. Что касается прекращения задоров, то Я. Боборыкин и Н. Мещерский ручались «за Яганов полк Мен(кова)», стоявший против русского острога, но не ручались за полк Самуила Коброна, стоящий за рекой Мстою. Воеводы на это заметили: «то их готовая неправда, обман. Немецкие лица все посланы (от) Якова, Яган и Смойло Кобрин, а за одного имается, а за другово не имаетеся». Новгородские делегаты заявили, что им нужно съездить к Делагарди, что тот укажет, с тем они приедут на Бронницы. На этом переговоры были прерваны. Делегаты уехали в Новгород. После того по 19 июня от них не было никакого известия (37).
    Между тем, события шли своим чередом. «Тово-ж… числа в ночи после сговору немецкие люди к нам (пишут воеводы царю. – Г.З.), холопем твоим, на отходной острожек и более сотки приходили, а за рекою за Мстою Самойла Кобрин к нашему острожку приступал жестоким приступом. А воеводы и языки в расспросе нам, холопем твоим, сказывают, что /С. 45/ Яков Пунтусов присылает о сговоре обманом, в те поры хочет промышляти» (конца документа не хватает. – Г.З.).
    Спустя месяц после описанного съезда, как известно, произошла у Бронниц битва между русскими и шведами. Судя по рапорту Делагарди королю от 23 июля 1614 года, главные силы Д.Т. Трубецкого начали отступать уже ночью 14 июля, затем московские ратные люди бросили шанцы к западу от Мсты, а 15 июля капитулировали. Тем не менее, Делагарди велел в пример другим убить целый гарнизон в 400 человек.
    Остатки армии Трубецкого собрались у Торжка; между ними не прекращались внутренние распри. Мы не намерены входить в рассмотрение причин поражения московской рати. Остановимся лишь на последствиях.
    После битвы под Бронницами ситуация резко изменилась. Московская рать – опора новгородцев – была разбита. Рушились и надежды на мирные переговоры между Московским государством и Швецией. У московской партии в Новгороде, казалось, не было перспектив. Шведская армия, наоборот, получила свободу действия. Густав II Адольф мог вернуться к своим захватническим планам (38).

____________________

Примечания:
(1) О прибытии Сигизмунда с Владиславом в Россию Делагарди сообщал Оксеншерну письмом из Новгорода 24 октября 1612 г. Rikskansleren A. Oxenstiernas Skrifter och brefv;xling - Semare Afdeln - B V: Jakob de la Gardie bref 1611 – 1650 ( Stockholm. 1893) Sid. 17 – 18.
(2) Действия  Нижегородской Губернской Ученой Архивной Комиссии. Сб. XVI. Отдел II. С. 13.
(3) «Речь Посполитая», – читаем в «Истории СССР» Т. I. М., 1939. С. 543, – не была одним государством, а скорее федерацией двух государств». См.: Кутшеба С. Очерки гос. и общест. строя Польши. Рус. пер. 1907 г., С. 122 – 123; Любавский М.К. Очерки истории Литовско – Русского государства до Люблинской унии включительно. М., 1910. С. 290 – 291.; Пичета В. Литовско-польские унии и отношение к ним литовско-русской шляхты // Сборник статей, посвященных В.О. Ключевскому. М., 1909. С. 605–631; Лаппо. И.И. Люблинская уния и третий Литовский статус // Журнал Министерства народного просвещения (далее – ЖМНП). Сер. XIX. 1917. № 5. Отд. II. С. 97–98.
(4) Пользуясь выражением Н.Л. Рубинштейна. См. его статью «Борьба украинского народа» в Учит. Газ. № 17. 1939.
(5) Меринг Ф. Густав Адольф // Научное обозрение. 1899. № 2. С. 284; Дымша Л. Государственное право Швеции. Т. I. Часть историческая. СПб., 1901. С. 119 – 120.
(6) Какое значение придавал Густав II Адольф приобретению Новгорода, видно из инструкции, данной 26 мая 1612 г. В ней читаем: Dhet Noug;rdische fursi--- d;met ;hr icke nllenest en Borgh f;r finland-- uch f;r Sverige, vtham hisar det kundhe a--- pss- beh;jjes, wore det Sverige fillen steor --- fit f;r the kostelige wahrur skullsom the D. I, 1613–1614 (Helsingfors. 1874). S. 52. По-видимому, это инструкция короля Генрику Горну от 26 мая // RA, RR. См. Кобзарева. С. 209, 418.
(7) Письмо комиссаров к Делагарди в архиве Делагарди в библиотеке университета в Тарту.
(8) Отписка Хутынского архимандрита Киприана с товарищами Новгородским митрополиту Исидору, воеводе князю Ивану Одоевскому и земским чинам о несогласии принца Карла Филиппа продолжать путь из Выборга в Новгород в случае если не явятся к нему уполномоченные от всего государства для приглашения его на Российский престол. 1614, января 12 // ДАИ. Т. II. № 11. С. 27.
(9) ibid.
(10) Фигаровский В.А. Отпор шведским интервентам в Новгороде. НИС. Вып. III–IV. Новгород, 1938. С. 68. В.А. Фигаровский неверно прочел источник – показание И. Филатова о Пристальцове: «что с ним милым (?!) приказ от новгородцев ото всяких людей, чтобы послы королю крест целовали». Правильное чтение: «с ним, Томилом, приказа»; РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614. № 1.
(11) Письмо в библиотеке университета в Тарту (Эстония).
(12) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614. № I.
(13) Память Я. Делагарди Густаву Адольфу о переговорах с новгородцами 26 января 1614 г. // Сб. НОЛД. Вып. VI. Новгород, 1912. № 1. С. 3; РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614. № 1; Ср.: ДАИ. Т. II. № 20, 21; В.А. Фигаровский, приведя цитату из отписки Киприана 12 января 1614 г. о поездке Генрика Горна в Новгород, прибавляет: «и, действительно, в конце января Горн приехал в Новгород и, собрав у митрополита «новгородский собор», т. е. духовенство, воевод, дворян и дьяков, а также купцов и представителей ремесленников, вместе с Делагарди попытался склонить их к присяге Густаву Адольфу». НИС. Вып. III – IV. Новгород, 1938. С. 69. В этом утверждении допущен ряд ошибок. В шведском источнике говорится, что созвал к митрополиту разных лиц «главнокомандующий», не названный по имени. Главнокомандующим в Новгороде (der Setherr) был Я. Делагарди. Из показаний Ивана Филатова видно, что созывал новгородцев Я. Делагарди. Почему же В.А. Фигаровский пишет, что в Новгороде действовал Горн? Недоумение возрастает еще больше по прочтении примечания, сделанного В.А. Фигаровским: «в письме Киприана, – пишет В.А. Фигаровский, – описка: в Новгород поехал не Фридрих Горн, или как произносили русские, Индрик, а Эверт Горн» (ibid, С. 60). Но ведь Киприан определенно говорит, что «идет в Великий Новгород… полномочный великий посол Индрик Горн Карлусович», т. е. комиссар в Выборге. Эверт Горн (брат Генрика. – Г.З.) комиссаром в Выборге не был. Наконец, русские источники знают лишь Индрика (Генрика. – Г.З.) Горна и Эверта Горна – двух братьев. Имя Фридриха Горна попадается только в Арсеньевских бумагах – Сб. НОЛД. Вып. V. Новгород, 1911. Это, очевидно, ошибка переписчика: в указателе личных имен, приложенном к письмам Делагарди к Аксель Оксеншерне (Rikskansleren A. Oxenstiernas skrifter Brefv;xling Senare Axdeln. B. V s. 623 и след. – Г.З.) имени Фридриха Горна не находим. Мы заявляем, что Генрик Горн в Новгороде не бывал, письмом от 9 января 1614 г. он поручил провести дело об унии в Новгороде Я. Делагарди. Важнее другая ошибка В.А. Фигаровского. Он пишет, что на собрании 26 января были собраны «представители ремесленников». Ни в шведском источнике, ни в показаниях Ив. Филатова об участии ремесленников не сказано ни слова.
(14) Сб. НОЛД. Вып. VI. Новгород, 1912. № 1. С. 3 – 12; Ср.: ДАИ. Т. II. № 20, 21.
(15) Царская грамота Пермскому воеводе об освобождении Белой от поляков и победе под Тихвином. 1613, октября 1 // ААЭ. Т. 3. № 12. С. 15.
(16) Грамота в Пермь 1 октября 1613 г. напечатана в ААЭ. Т. III. №. 12. (См. еще приложения).
(17) Памятники дипломатических сношений (ПДС) Московского государства с Польшей (1609–1615) // Сб. РИО. СПб., 1913. Т. 142. С. 582.
(18) Письма сохранились в РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1613 г. Письмо Я. Делагарди комиссарам в Выборг. 21 ноября 1613 г. Напечатано: Waaranen J. Samling af urkunder r;rande Finlands historia. Bd. IV. (1611- 1613). № 165. S. 215. Видимо, оно было перехвачено.
(19) Hallenberg J. Svea rikes historia under konung Gustaf Adolfs den Stores regering B. III, s. 199; Generalstaben.  Sveriges krig 1611-1632. Bd. 1. Danska och Ryska krigen. Stockholm, 1936. S. 448; Ср. Бантыш-Каменский Н.Н.. Обзор внешних сношений России. М., 1902. Т. IV. С. 146; Распроссные речи стольника Ивана Ивановича Чепчугова, московскоо дворянина Никиты Остафьевича Пушкина и дворянина Романовца  Фоки Дурова. После 17 июня 1614 г. // Сб. НОЛД. Вып. V. Новгород, 1911. № 10. С. 30 – 31. Фотоснимок грамоты Густава II Адольфа в Новгород имеется в наших руках.
(20) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614 г. № 1; НИС. Т. II. С. 76–77.
(21) Якубов К. Русские рукописи Стокгольмского гос. архива // Чтения в Московском обществе истории. 1890 г. Кн. I. С. 16–17; ДАИ. Т. II. № 9, 11.
(22) Тихомиров М.Н. Рецензия. Новгородский исторический сборник. Вып. III-IV. Новгород, 1938 // Историк-марксист. 1939. № 4. С. 163.
(23) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614. Д. 1; 1616. Д. 12. Биографическая справка о Я. Боборыкине дана во II очерке диссертации.
(24) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614 г. № 9. (уточнить номер).
(25) Примером может служить работа В.А. Фигаровского. См.: НИС. Вып. III–IV. Новгород, 1938.
(26) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614 г. № 1.
(27) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1616 г. № 12.
(28) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614 г. № 1.
(29) Ibid. Передаем рассказ Хирина по царской грамоте. В расспросе Ивана Филатов показывал: «а как-де Яков Пунтусов с той грамотою его, Ивана, отпустил и, отпущаючи ево, Яков говорил: где он, Иван, будет с тою грамотою у государевых людей, и государевы-б люди против тое нашие грамоты отповедь ему учинили. И будет государевы люди с ним, Иваном, отповеди не учинят, и на нево-б де, Якова, в те поры не пеняли, что он, Яков, учинит над Новым городом». Из этих слов ясно, что Делагарди принимал участие в отправлении Ив. Филатова в московские полки.
(30) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614 г. № 1. Отметим, что рассказ Филатова об отказе новгородцев от унии повторен в точности Андреем Хириным: «и он-же, Исидор митрополит, и воеводы и всяких чинов люди Новгородского государства Якову Пунтусову с великим шумом отказали, что им всем хоть помереть, а королю креста не целовать, а от государя царя и великого князя Михаила Федоровича всея Руси и от Московского государства отлучным им не быти».
(31) НИС. Вып. III–IV. Новгород, 1938. С. 71–72.
(32) Посылка в Оршу из Белой с грамотой и «проведывати Литовских вестей» Г. Сыропятого // Памятники дипломатических сношений Московского государства с Польшей (1609-1615) // Сб. РИО. СПб., 1913. Т. 142. № 30. С. 582.
(33) В Сб. НОЛД (Вып. V. Новгород. 1911. С. 36–37) напечатан мемориал Густава II Адольфа Эверту Горну, данный в Або 22 апреля 1614 г. Разумеется, Хирину, который 22 апреля 1614 г. уже вернулся из Новгорода в Московские полки, не могли рассказать об этом мемориале. Но можно думать, что перед тем, как дать мемориал, в Новгород написали Делагарди, почему о предлагаемом поручении Горну и стало известно новгородцам.
(34) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614 г. № 1.
(35) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614 г. № 1; ДАИ. Т. II. № 16; См. также письмо Делагарди к А. Оксеншерне. Переписка Т. II. 5. С. 76–77 (на швед[ском] яз[ыке]).
(36) См. очерк 2-ой диссертации.
(37) РГАДА. Ф. 96. Шведские дела. 1614 г. № 1; 1616 г. № 12.
(38) Sveriges krig 1611–1632 г. В. I. S. 466–467.

Продолжение следует…