Подданный и его халдеи

               
                И среди нас есть предавшие,
                И среди нас есть отступившие.
                А кто предал себя Ему, те пошли прямым путём,
                Отступившие же от Него – дрова для геены.
                Мы были дорогами разными.

1

Прародитель. Кусайя
 
Прежде чем занести зюльфак, за столетие до этого лиха среди племён, поселившихся близ Ятриба, был небольшой трайб Озра. Одного бедуина, как-то изловленного возле чужого колодца севернее караванной стоянки у Мекки, прежде спросили, какого же ты роду. Со сладостным гневом кары за кражу воды, пронизанной журчащей упругостью, может сравниться лишь гневная сладость долга кровной мести. Следовать ему – дело чести, знак свыше, предначертание, основное отличие истины от греха. Мимо источника, прозванного Замзам по восхитительно упругому журчанию горьковатой целебной влаги, следовало много караванов, запасаясь водой и отдыхая, но основное правило было незыблемым: согласие шейха. Есть принципы, которые должно соблюдать неукоснительно, малейшее отступление от них недопустимо, поскольку чревато грядущей катастрофой. Крохотная паутинка трещины в несущем стержне палатки – и тент из козлиной шерсти и верблюжьего волоса, распятый входом строго на восток, звонко обрушивается и глухо придавливает тень.

Ибо на который посягнули, источником дорожили особо. Как-то иссяк, старейшины племени, испросив согласие у шейха, отделили от табуна верблюда с задумчивыми глазами и через несколько дней, времени не считали, оно само пульсировало для того, кто без воды, но больше, чем пальцев на руке, выхлестали его в пустыню. Пройдя иноходью несколько миль, больше, чем пальцев на обеих руках, он вернулся и бесстрастно лег на место прежнего колодца. Верблюд и кошка – единственные иноходцы, проворство и тишина.

Свою грядущую судьбу, умён, но риск был оправдан, ибо его яростная жажда могла сравниться лишь с жаждой ярости тех, кто строил в отношении него далеко идущие планы. Его пытались поднять, чтобы вновь выхлестать обратно в пески на поиск воды, кололи копьём и рвали за кольцо в ноздре, но он с бесстрастной угрюмостью упорствовал на своем. Ему повезло: вода появилась прежде, чем занесли зюльфак. Грунтовые воды, сделав безумную в своей бессмысленности петлю, вернулись на прежнее русло, и колодец опять наполнился горьковатой целебной влагой. Старейшины по очереди прижимались головой к свалявшейся шерсти щеки и теребили складки пахучей шеи. Им не было свойственно раскаяние, они были лишь благодарны. И верблюд с угрюмой бесстрастностью продолжил караванные переходы, подхватывая бесчувственными жёсткими губами шары перекати-поле, которое позднее в другом мире назовут ещё иерихонской розой, и неся на себе бесчувственных обездвиженных путников, мечтающих уже не о богатстве и неге в обществе гурий, подающих вино, которое пьянит, но не дурманит, это низший рай, чувственный и бессмысленный в своей безумности, высший же, духовный, не о власти и славе, предназначен для дервишей, суфиев и мистиков, а всего лишь о тени.

Выживший верблюд и невыживший бедуин коротко заглянули друг другу в глаза. Мир был таким хрупким, что мог обрушиться от одного только невольного вздоха. Затем дромадер первым отвел взгляд и принялся отрешённо наблюдать, как женщины поодаль выдаивали верблюдицу на нагромождённую кучу песка, чтобы соорудить идол для поклонения.

Я из тех людей, отвечал он, словно в насмешку произнося это, которые умирают, когда любят, обречённый. Он озрит, клянусь Богом, воскликнула молодая женщина, слышавшая это, как раз набирала в мех воду из родника, на который посягнули. Ей было ещё непривычно закрываться, и она откинула ткань с лица, но голубое платье сразу после свадьбы уже сменила на красно-коричневое. Невысокая, с сильными руками и, главное, крепкой шеей, чтобы носить на голове лямку люльки с ребёнком. Проверяя крепость зубов, заставили раскусывать финиковые косточки, а силу волос будущая свекровь испытала, повиснув на них, после чего согласилась с размером калыма. Когда жених пришел свататься, чай ему подали с сахаром: «Да». А невеста в знак согласия выпила розовый шербет.

Ибо Бену-Озра славятся по всей бескрайней пустыне своей безмерной страстностью в любви. Кем именно ты клянёшься? Ведь вера человека узнается из его клятв. Но в те времена, за столетие до предстоявшего лиха, на такой вопрос не могло быть ответа. Уходившие в миражи пески и безжалостное умопомрачение под маревом гневно пылавшего шара ещё только подготавливали грядущее злосчастие.

И первый шаг на этом невыносимо сладостном пути, полном невыразимой истомы и отчаянного безумия, сделала девушка Фатима из племени озритов, выйдя замуж за корейшита Килаба. Имена, как правило, не столь важны, но их упоминание всякий раз придает истории привкус подлинности. Вскоре овдовевши, с безумным отчаянием вырвал с корнем мандрагору и скончался в мучениях, предвестие падучей, которую позднее в другом мире назовут ещё эпилепсией, весь сочился кровью, чтобы носить в качестве амулета, она вернулась, совершив немалый, но знакомый путь на бесстрастном верблюде к своему племени в Ятриб с сыном, который получил между озритами имя Кусайя, что значит «приведённый». Путь его будет славен и прям, предрёк при его рождении кахин, пророк племени, поправив наброшенный на плечи белый тайласан, пока он не срубит хоть одно дерево из рощи при Каабе. Я не допущу этого, усмехнулся Килаб, отрешённо обдумывая между тем идею насчёт амулета.

Достигнув зрелого возраста, Кусайя уже в который раз повторил на бесстрастном верблюде терявшийся в лживых миражах путь под гневным маревом сладостно пылавшего умопомрачения и вернулся в дом своего отца в Мекку. Священной Каабой владели хозаиты, имя старейшины уже не столь существенно, хотя оно отнюдь не утрачено, ведь у него находились ключи от святилища. Ключи не просто от дверей, а от главных ворот Каабы, которые на двухметровой высоте закрывали проход в святыню, ключи от храма, от небес, храмовые ключи из чистой бронзы.

Женившись на его безымянной дочери, Кусайя строил далеко идущие планы в отношении священной должности. Когда наступит время ежегодного очищения Каабы, он как хранитель бронзового талисмана при стечении алчущих чуда приставит лестницу и, возвысившись над всеми, отомкнёт бронзовый замок. Но когда настало время умирать, надеждам не суждено, опасения обидеть соплеменников, и бессмысленная отмычка, предмет нелепого раздора, была передана Абу-Губшану, что значит «мрачный», хотя немногочисленные друзья высокопарно толковали его имя как «отец предрассветной тьмы», старейшему из Бену-Хозаа и не самому толковому. Как говорили в Мекке, ему и в требухе кость попадалась. А если бы он торговал фесками, люди рождались бы без головы. И он не воспользовался своим шансом. 

Зато Кусайя не отказался от своих намерений и готов был упорствовать на своём с отчаянной решимостью. Ибо все замыслы следует доводить до конца с решительной отчаянностью, это ведь такое наслаждение – завершить дело чести. С ним может сравниться лишь восторг кровной мести. Это наше предназначение в жизни, которая для того и отпущена нам. Не для лености и пустомельства, не для чванства и гордыни, не для угодничества ненавистной службы, не для семейного постыльства и оглушающей тоски в топящем течении дней, а для караванных троп и чести, выношенной в одной утробе вместе с местью. Это знак свыше, основное наше отличие от грешников.

- Ты получишь это за ключи от Каабы.

Кусайя хорошо знал слабость соперника. Тот дошёл до такого предела ничтожества, что уже перестал получать удовольствие от вина из финиковой пальмы, но продолжал в дурмане припадать к очередному бурдюку.

- Ты ж-желаешь м-меня одурачить.

- Я желаю лишь предоставить тебе то, что желаешь ты сам. Кто делает то, что хочет, тот встретит то, что его не опечалит.

Кусайя смачно похлопал по меху из козьей кожи, безжалостно наблюдая, как Абу-Губшан опрокидывается взглядом в пьяном помрачении, предопределяя исход. Было предрешено, но по незыблемым правилам следовало поколебаться, хотя бы перед самим собой, чтобы получить нелепый шанс оправдаться в уже несуществующем для него будущем. В мире, где правит честь, грешники всегда оправдываются, а оправдания перемешаны с ложью.

 - Нет д-добра в ж-желании, приведшем тебя к пламени. Б-будут ведь шептать про д-дураков: «Он глупее, чем Абу-Губшан!»

- Кто предвидит последствия, не сотворит великого. А ты всё одно уже ничего не будешь помнить. Месяц – зелёная трава, столетие – колючки.

- А про б-бездарные сделки б-будут говорить: «Торг Абу-Губшана».
- День радости краток. Глаза твои плачут, а сердце веселится. И если нет, чего желаешь, желай то, что есть.

- М-меня никто не поймёт, – Абу-Губшан словно протрезвел напоследок, перед тем, как стать полным ничтожеством. – Никто не поймёт этой жажды отрешиться – от утомительного б-бдения, истощающего поста, от б-бессмысленных переходов и унылой пустыни, которая заполонила наши д-дни. Рождение, ж-жизнь и смерть – вот и всё, что проходит перед нашими глазами, и остаётся только размышлять о Нём. Люби Его, поклоняйся Ему! Неужели нам ничего д-другого не дано, кроме надежд на избранничество и небесное назначение? В чём же заключается наш собственный выбор? Я не вижу. Наверное, я с-слеп.

- Брызни на свои угли водой! И берегись, чтобы твой язык не отрезал твою шею! Ты ведь знаешь: болтливость приводит к раскаянию.

Корейшит, добывающий своему племени немеркнущую славу в истории, и хозаит, стирающий имя этого трайба из памяти будущего, коротко заглянули друг другу в глаза. Мир был таким хрупким, что мог рухнуть от одного только нелепого слова. Затем тот, которым двигала непреодолимая жажда низшего рая, первым отвёл взгляд и припал к чувственному наслаждению. Высший же, духовный, предназначен для победителей и прародителей пророков. И закусил ядрами фисташек, вымоченными в розовой воде, временное и слабое утешение. Сердце твоё вроде и веселится, но с глухой печалью, которой предстоит перерасти в звенящий ужас перед грядущей катастрофой.

Отворители будущности ликующе зазвенели в руках отныне властителя, который был уверен в исходе. Мир чести безмерно справедлив в своей разящей плоскости, зауженной до остроты лезвия зюльфака.

Если бы победитель не был так озабочен стремлением упиться своим триумфом, он бы не преминул заметить в глазах поверженного соперника безумное, потому что невозможное, недосягаемое, недостижимое, и тем не менее восставшее желание отмщения. Вспыхнувшая искра прогорела пороховой нитью и угасла, оставшись лишь в памяти и тщательно скрываемая там.

Чтобы обеспечить себе победу над хозаитами, оскорблённо поднявшими оружие в защиту своих прав, на которые посягнули выходцы с севера, Кусайя обратился в Ятриб – и ему привели на помощь всех Бену-Озра, способных держать зюльфак. Битва с потерявшими честь и посмевшими при этом восстать была ожесточённой до бессмысленности. Когда обе стороны поняли, что друг друга не одолеть даже бессмысленной жестокостью, решено было обратиться к третейскому судье из кахинов. 

Чем можно воздействовать на людей? Страх – это универсальный солдат в битве за честь. Есть ещё подкуп, но для человека чести он гадок, а вот страх пронзительнее, чем остриё зюльфака. Он безупречен как клинок, покрытый изречениями старейшин. Обменявшись взглядом с Кусайей и подтянув потуже завязанный на груди синий наплечный тайласан, тот рассудил, что вернувшийся к своему племени имеет больше прав на Каабу. Ведь он из тех, кто, вылупившись из яйца, не стыдится скорлупы. Твой мир там, где ты. Более того, возвысив голос против ропота на ахинею, всю пролитую Кусайем кровь я растираю своими ногами, а вот за кровь корейшитов, пролитую хозаитами, полагается выкуп. На удивление безотказное средство. Как глаз старше зуба, так и страх выше неба. 

И он стал управителем священной Каабы, единственным, кто мог отворять ворота храма. Отныне только в добротном доме Кусайи, из околотого камня и глины, с толщиной стен в две ладони, в ста шагах от святилища и входом в его сторону, вступали в брак, принимали почётных гостей, решали вопросы кровной мести и платы за кровь, оделяли паломников пищей и водой, подслащённой финиками и изюмом. Здесь же вручали боевое знамя, когда достигалось согласие о военном выступлении. Атрибуты почёта и власти, сладостного гнева и восхитительной обязанности кары, и неукоснительных в своем безумии принципов чести, и уходящего в пески ликующего умопомрачения.

Кусайя долго присматривал место, где выстроить дом. Но осторожность не спасёт от предопределения. А твой мир там, где ты. И он вырубил рощу вокруг Каабы.

Он, праотец творца того, что позднее в другом мире назовут по-разному, утвердивший в Мекке власть корейшитов, родит трёх сыновей, из коих младшего нарекут Абд Манаф, и через пять поколений после него начнётся та история, которую позднее в другом мире назовут различно: катастрофой, или бедствием, или бедой, несчастьем, горем, трагедией, драмой, напастью, лихом или лихолетьем, злополучием или злосчастием, или завершением цивилизации, или её крушением, или же гибелью. Худшие слова – лишние. То есть, безумием.

Им следует отдать должное. Они медленно, но неуклонно двигались к своей цели.

* * * * * * *

- Я не вижу, что за холмом, и мне являются картины лживее, чем мираж. Поэтому прошу лишь пообщаться с Его посланником: ангелом или джинном. Вызови откровение. Я опасаюсь совершить ложный шаг, страшусь открыть дверь, которую буду не в силах закрыть.

- То есть, мне предстоит не только истолковать сон, от которого дух твой ужаснулся, но и воссоздать его, поскольку ты забыл, в чем он состоял? Но знаешь ли ты, что худшие слова – лишние?

- Прошу: ведь тебе ведомо скрытое и доступно лицезрение истины, ты знаешь сокровенное и можешь постигать потустороннее.

- Какова причина, что ты в этом так уверен?

- Ведь джинны сообщают тебе тайны, подслушанные на небесах.

Они так полагали. Пророк племени, кахин, дождался, пока шейх первым отведёт взгляд, и усмехнулся, поправив сбившийся на плечах коричневый тайласан:

- Мужи среди людей прибегают к мужам среди джиннов, и те прибавляют им безумия.

Затем добавил:

- Хорошо, я воссоздам твой сон и разгадаю его. Если не разгадать сон, то погибель, и дом твой разграбят. Мне поможет танец кружения дервишей, тех, кто ищет реальность за пределами разума, кто отвергает земные блага как искушение, вынуждающее человека забыть о своём истинном предназначении. Их танец всё откроет. Ведь танцевальный экстаз стирает грань между сном и явью, душой и телом. Экстаз всегда стирает грани, которые мы воздвигли в нашей жизни. А смерть вообще стирает все грани, ставя вровень…

Он коротко взглянул на просителя.

- …каждый день сытого шейха – и нищего, почерневшего от солнца на пыльных дорогах.

Если бы кахин не был так озабочен стремлением произвести должное впечатление, он бы не преминул заметить гримасу негодования на лице собеседника, означавшую обет отмщения за пережитое унижение. Искра ярости вспыхнула и, пригашенная, стала тлеть, ожидая своего часа.

Ритуал начался с глубоких вдохов и выдохов. Все повторяли одно и то же слово, лёгкое для произнесения. После гимна в Его честь появился дервиш, которого выдавали бесцветные глаза безумца. Он прошёл испытание в тысячу и один день, познавая необходимую истину, времени не считали, оно само пульсировало для того, кто первый год посвятил служению ближним, второй – познанию мира, а третий – заботе о своей душе. Его хирка юбкой в пол символизировала саван, чёрная накидка – погребенное одеяние, которое позднее в другом мире назовут гробом, а коническая фетровая шапочка – насыпь над могилой, которая в том же мире позднее превратится в надгробную плиту.

Под медленные барабанные ритмы и звуки камышовой флейты дервиш начал кружиться, правая ладонь вверх, к небу, левая вниз, к земле. Он принимал энергию свыше, пропускал её через себя и отдавал собравшимся, всю без остатка. Остальные принялись вращаться вокруг него в противоположном направлении, наклонив для облегчения кружения головы вбок и распевая звонкую молитву. Всё быстрее и громче, подобно обезумевшим в пустыне, когда уже неважно, происходит ли это в обожжённой солнцем звонкой яви или в глухом сумеречном бреду, забыв о времени и пространстве, о приличиях и гранях. В вихре песнопения вращались не они сами, а весь мир вокруг них. Находясь в мистическом трансе, они путешествовали во времени, проникали в иные измерения, посещали иные миры. Они являли ликование человеческого существования, состояние исступлённого приближения к Нему.

Танец сопровождался бессвязным бормотанием кахина: 

- Видеть во сне чистую воду предвещает удовольствия, которые тебя ждут. Если вода мутная, ты будешь в опасности. Если ты видишь, что вода залила твой дом и поднимается, это означает, что ты будешь бороться со злом и сопротивляться ему…

- Я не вспоминаю этого, я видел другое, – осмелился промолвить шейх.

Кахин, однако, не ответил, он был в трансе, поскольку мистическое откровение – единственно верный способ познания. Его общение с иным миром было таким хрупким, что могло прерваться от одного только неловкого жеста.

У дервишей нет ничего своего: ни дома, ни семьи, ни денег, ни вещей, ни одежды, ни еды, ни финиковых пальм, ни обязательств, ни долгов, ни оков. Они раз и навсегда выбирают для себя нищету, долгие дороги, чужие оазисы и вечные скитания. Ничего не имеющие мистики, суть жизни которых – аскетическое неприятие мира. Только это способствует духовному радению в беспредельном познании и постижению особой трактовки смерти. У каждого земного начала есть завершение, все уходят в иные миры; бесконечна только духовность. 

Они могут взглядом остановить идущего человека, прервать полёт птицы. Но главное, чем они обладают – это таинство общения с Ним. 

Воспитанник опускается на колени против учителя и читает гимн в Его честь. Закрывает глаза, обращает внутренний взор на сердце и старается, чтобы в нём не осталось ни единого слова, кроме Его имени. Требуется мысленно повторять это слово как можно чаще. Учитель в унисон послушнику сам приступает к священнодействию и произносит слово сердцем, всё ускоряя упоминание Его имени. В результате магического проникновения сознания учителя в сознание ученика оба входят в экстаз. И если у послушника из носа начинает фонтанировать кровь, значит, Он не приемлет его за греховность.

Кахин продолжал бормотать:

- …А упасть в мутную воду – знак того, что ты совершишь много горьких ошибок и будешь этим мучительно огорчён…

Лицо у шейха оставалось напряжённым.

Танец был дольше горизонта, длиннее, чем вечерняя тень от копья. И вдруг дервиши сбросили чёрные накидки, представ в белом одеянии как символ смены смерти и воскресения, и внезапно остановились. Это была первая пауза, которая символизировала познание существования Создателя.

* * * * * * *

- А-а, эти… Они уже давно здесь не живут. Как выражаются в молодёжных кругах, срубили бабла за эту квартиру и сделали искейп. И мне, честно Вам признаюсь, совершенно неинтересна их дальнейшая судьба, – Антон был явно раздосадован, что его отвлекли, и не считал нужным скрывать это. Он обернулся к Аркадию и извиняюще ладонью вверх сложил пальцы в арабском жесте: подожди немного. – Для того, чтобы посмотреть их новый адрес, мне надо поднять архивы по купле-продаже, а делать это, не буду скрывать, нет никакой охоты… Могут снести их гараж без компенсации? И очень хорошо. Буду только рад. Значит, всё-таки есть кто-то там, наверху, кто следит за справедливостью…

У них с незапамятных времён сложилось собираться у Антона, спонтанно, без предварительной договорённости, по разным внезапным поводам, порой совершенно диковинным, сокровенная суть которых была ведома только им одним, а иногда и вообще без оных. Поговорить, обсудить, потолковать. Выяснить, перемолоть, излиться. Перетолочь, разрядиться, утихомирить. Анна играла в этих дружеских посиделках не последнюю роль, получая чисто женское удовольствие от процесса говорения, мужского общения и приятной возможности в нужный момент властно пресечь фанатизм в возлияниях. Но сегодня она задерживалась.

- …Да потому что они чисто по-еврейски, будем называть вещи своими именами, оставили нам задолженность по электричеству, и меня тормознули на границе при выезде в командировку. И я должен был, как последний олух, высоко подпрыгнуть, быстро помчаться и срочно погасить эту задолженность, чтобы иметь возможность выехать по делам. Так что воспоминания от бывших хозяев, сами понимаете, у меня остались не самые радужные…

Анна чувствовала, что муж как-то затосковал в топящем течении обыденных, рядовых, ничем не примечательных дней, но была убеждена, что их век ещё не завершён, и противилась угасанию у супруга интереса к тому, что там снаружи, всеми доступными средствами, сгодятся и посиделки. Когда мир вокруг вдруг стал таким хрупким, что может пасть от одной только небрежной усмешки, лучше потакать, пусть даже это очевидное безумие – пытаться отвлечь стареющего от навязчивых мыслей о старости. Она согласна была стать тем ангелом, который помогает забыть ужасающую истину, известную всем ещё при рождении, и пережить ту боль, которая наступает, когда время невежества сменяется временем раскаяния.

- …Нет, это не месть, отнюдь. Назовём это так: попытка восстановления справедливости после того, как с их стороны была проявлена элементарная бесчестность… Да я уже и не упомню за давностью лет, какова была та задолженность, что-то около трех тысяч. Скажите, я Вас правильно понимаю: Вы готовы мне оплатить упомянутую сумму, чтобы я, как последний олух, высоко подпрыгнул, быстро помчался и срочно нашёл их адрес ради того, чтобы Вы с ними связались и они смогли бы получить компенсацию за сносимый гараж? Если позволите, выражу свое мнение: при такой постановке вопроса должны быть в комплексе учтены все факторы. Я ведь понёс ещё значительный моральный ущерб: нервотрепка, унижение на границе, утрата веры в такие социальные ценности, как честь и достоинство. Сами понимаете…

Аркадий одобрительно подмигнул ему из-за стола и сделал энергичный арабский жест кистями рук: завершай уже.

- …А знаете, давайте поступим следующим образом: сейчас я занят, мне не до мелких жуликов, а завтра Вы мне перезвоните, я к этому времени постараюсь всё же найти адрес этих крохоборов. Попробую быть добрее старой верблюдицы. Вы пообещаете только одно: когда Вы свяжетесь с ними, то напомните о том давнишнем обмане. Мной движет чисто спортивный интерес: получивши нежданно-негаданно компенсацию в несколько десятков тысяч за брошенный гараж, изъявят ли они готовность вернуть мне те несчастные три тысячи? Заодно Вы получите представление о своих давних знакомых, я буду этому только рад. Как говорят в арабском мире, когда исчезает стыд, появляется беда. Желаю здравствовать.

Аркадий демонстративно изобразил аплодисменты, и Антон под его одобрительным взглядом разлил новую порцию:

- Извини, подзадержался. Не исключаю, что этой дамой движет желание самой слупить с них компенсацию за свою заботу об их компенсации. Мечеть ещё не построена, а нищие уже толпятся. Но я не хочу быть похожим на того, кто пьёт только окровавленную воду. Кто сеет шипы, не соберёт винограда. Ну, будем!

Закусив, он продолжил прерванный рассказ. Последнее время цапающая за горло тоска проявлялась у него в повышенной говорливости. Аркадий же, неотступно размышлявший о возможной развязке, был склонен отмалчиваться. Они  шли по жизни дорогами разными.

- Так вот, я ведь тоже был далеко не в лучшей форме после вчерашнего. А с утра звонит Алексей и голосом умирающего еврейского мальчика информирует, что его всего плющит и по этой объективной причине он лишён возможности предстать перед начальниками для визирования документа.

- Запросто мог сблевать у кого-нибудь в приёмной, – со знанием дела согласился Аркадий.

- Он уже допился до такой степени, что и удовольствия-то больше не получает. Всё жалуется, что время истекает бездарно: вначале на пьянки, а затем на похмелье. Но всё равно пьёт. И вот я, как последний сраный кот…

- Не оскорбляй Саймона, – отозвался Аркадий, гладя муркавшего у его ног котёнка, прижавшего ушки в полном восторге от обращённого на него внимания.

- И во всех приёмных меня мордовали, как…

- Только не при детях! – вновь предупредил гость, на сей раз спасая ладонь от зубов разыгравшегося зверёнка, который, прижав ушки в показном гневе, храбро бросался на врага. – Как у них всё быстро меняется, однако…
- …Там, видишь ли, поля у документа не те, здесь колонтитул не тем шрифтом, а у статс-секретаря выяснилось, что теперь приложение, глянь-ка, оформляется с другим отступом. Я уже не говорю о том, что каждая секретарша не преминула поставить на вид просрочку контрольного поручения. И лопатился ведь ради совершенно чужого документа! Я – сотрудник восточной секции правового департамента, а прыгать пришлось с докладной о каких-то там мистиках пантеистического толка…

Секретарь курирующего замминистра отодвинулась в кресле от компьютера так, что стали видны её загорелые коленки, и выразительно взглянула на него сухими глазами человека, знающего себе цену: «Ну, и как объяснить такую задержку по срокам?» Антон вдруг понял, что от него, действительно, ожидают ответ, и ухмыльнулся в предвкушении предстоящей выволочки. Коммутаторша на телефоне тире делопроизводитель была неотразима, оно стоило того. Он покаянно вздохнул: «Скорее всего, что никак». Коленки были замечательные, она вполне заслуженно гордилась ими. «Ну, а по какой причине отсутствует виза департамента культурного наследия?» Он смело заглянул в разрез её загорелой груди: «Да по никакой. Просто не захотелось тащиться к ним, вопросы разные ещё стали бы задавать. А мне гораздо приятнее, когда вопросы задаёте Вы. Это означает, что я могу ещё поторчать тут, в приятной компании». В это время в приёмную заявился новый посетитель, и бенефис завершился. «Когда документ будет подписан, я Вам позвоню». – «Буду с нетерпением ждать Вашего звонка. А знаете, мне приходится часто отлучаться из кабинета, давайте поступим следующим образом: я Вам и свой мобильный оставлю». 
- …А теперь самое интересное. Только я расхлебался с этой лабудой и пошёл перекусить, звонят из департамента: есть срочный вопрос. Я чуть не подавился куриной котлетой, по-быстрому заглотил компот, как последний олух, высоко подпрыгнул, шустро помчался и без промедления явился весь в испарине. А это, оказывается, им звонил Алексей и, прихлёбывая пивко на диване, вдумчиво интересовался, насколько успешно его мистики пантеистического толка прошли инстанции визирования…

Аркадий отметил, что раздражение Антона уже превысило его сарказм. Но это вряд ли могло свидетельствовать о его подозрениях. Развязка была далека, дольше горизонта.

- …Как говорят арабы, он ест хлеб раньше, чем его испекут. Но бедуина можно обмануть только один раз. Поклянёмся же в праведном гневе сделать теперь жизнь Лёхи невыносимой! Не будем ему больше наливать на посошок, чтобы помучился как следует.

Они понаблюдали за безумными играми котёнка.  Тот изворачивался боком, выгибал спину, подпрыгивал и, прижав в детском остервенении ушки, хищно бросался на тапок гостя, чтобы растерзать заклятого врага. Затем отскакивал и любовался произведённым разрушением. В отличие от хозяев, он пока ещё не научился горевать.

Анна и сама ощущала необходимость свежего дуновения. Пока же оставалось признать, что они просто трусливо, бездарно ждали – неотвратимой старости, которая умело скрадывала их, отвлекая разменной монетой. Поддавшись её уловкам, они бездумно ждали истечения времени, чтобы по прошествии срока невежества в кровь разбить свои нелепые помыслы о непоколебимую истину, известную всем ещё при рождении, только ангелы помогают забыть её. Вопрос: какие существуют этапы ожидания смерти? Ответ: горе, отрицание, гнев, попытка заключить сделку с судьбой, депрессия и принятие. И всё, кроме бессмертия, есть бесполезная трата времени. Ты чего бесишься-то, случалось, спрашивала она, теряя терпение, но всё прекрасно понимая. И испытывала потаённый стыд: сама она, взбунтовавшись, похоже, уже нашла свой выход.

- Насчёт поездки в Самарканд слышно что-нибудь?

- Будет уже после Троицы.

- Это когда же?

- Ну, ты даёшь, а ещё крещёный, наверное.

- Сам-то хоть разбираешься в этом? – неожиданно вспыхнул Аркадий. – Вот чем отличается насельник от послушника? А кто такой экклесиарх в должностях православного монастыря? А ты в курсе, что получение церковной должности с помощью взятки приравнивается церковью к блуду? Хорошо, а в чём различие анафемы и отлучения?

- Неужели знаешь?

- Конечно. Анафема – это высшее церковное наказание за тяжкие прегрешения, вину за которые невозможно искупить. А отлучение – это всего лишь временный запрет на участие в церковных таинствах за проступки, которые можно загладить.

- Впервые слышу, – честно признался Антон. – Зато я знаю то, в чём мне полагается разбираться. Вот, к примеру, дийа, или плата за кровь, или компенсация за убийство, ранение или увечье. Уменьшается вдвое, если пострадавшая –  женщина, или если сама женщина совершила преступление. В случае убийства беременной дийа выплачивается в двойном размере – за неё и за ребёнка. Полная дийа – сто верблюдов, или тысяча динаров, или двести кусков дорогой ткани, каждый из которых должен быть достаточен для изготовления одежды.

- Прямо как по писанному, – Аркадий уже раскаивался, что вспылил. – А чего это ты про дийю-то вспомнил?

- Так в Самарканде-то ведь убийство будем разбирать, пусть и историческое, халифа Османа. Вот и освежаю в памяти.

- Там дийя не выплачивалась, ограничились обыкновенной кровной местью. Два рода Абд Манафа рассорились вдрызг, в итоге завалили третьего праведного халифа, родственника и сподвижника пророка. Так что для углубления этой темы лучше почитать про зюльфак.

- Без проблем. Отличительной особенностью этой сабли является раздвоенный клинок. Черен имеет слегка загнутую головку, крестовину и перекрестье. По преданию, такая сабля была у пророка Мухаммеда. Одна сторона этого легендарного меча убивала, а другая лечила. По мнению арабов, единственный способ избежать поражения от удара зюльфака – заслониться ладонью левой руки.

- Секундочку, коллега! «Акса» означает «дальняя», а вовсе не «левая».
- А как стоит воин? Выставив левое плечо вперёд. Вот и получается: ладонью дальней, то есть левой руки.

- Это боксёр, если он не левша, так стоит. А стойка арабского воина нам неизвестна, поскольку мы с тобой восточники Минкульта, а не редакторы военно-исторического журнала.

 Их спор прервал Саймон, который принялся буйствовать, гоняя водочную крышку. Он подцеплял её, подбрасывал и пытался поймать на лету.

- То, что в мечеть позволено забредать только белым кошкам, мы знаем совершенно точно. А вот интересно, он так играет только при нас или может и сам по себе? – задумчиво обозначил Аркадий, на которого вдруг снизошло озарение, как следует действовать.

- Ты полагаешь, что все эти игры – только ради зрителей? Вряд ли. 

- Предлагаю в качестве третейского судьи использовать видеокамеру. Поставь её в своё отсутствие, когда никого не должно быть дома. Заодно проверишь аппаратуру перед Самаркандом. Ты ведь собираешься брать её с собой? 

Когда налили ещё по одной, раздался звонок в дверь. Привычно переглянулись, и Антон озаботился традиционным вопросом:

- Анна… Ну как, успеем?

- Кто не оседлал страха, тот не достигнет своих желаний.

Если бы Антон не был так озабочен стремлением скрупулёзно соблюсти обязанности хлебосольного хозяина, он бы не преминул заметить, что Аркадий тщетно пытается скрыть просветление на своём лице. И даже оговорка с долженствованием не была замечена. Мысль о рядовой, будничной, пошлой в своей обыденности, бесчестной мести зацепилась и стала разгораться раздуваемым пожаром. Вот и развязка, подумал он, и нет упрёка после смерти. А женщины – сети сатаны.

2

Прадед. Хашим

Настолько красив, что его сравнивали с луной, но в этот час его прекрасное лицо при каждом звуке, а слух стал более острым, чем у эха, искажалось в беспокойном напряжении. Он стал неразлучней со страхом, чем со своей тенью. Его жена рожала, и он молил, чтобы этот ребёнок был мальчиком.

Абд Манаф, что значит «слуга возвышенного»,  вырос в добротном доме из околотого камня и глины, на месте вырубленной рощи, с толщиной стен в две ладони, в ста шагах от святилища и входом в его сторону, среди уважаемых людей, и поэтому был безумно обеспокоен, которые, чтобы избежать позора, заживо закапывали их, и поэтому его прекрасное лицо, когда рождались девочки, в песок, который лживее, чем мираж.

Кахин положил ладонь поверх его плеча и, забросив за спину зелёный тайласан, постарался уклониться от ответа:

- Для всех это сейчас покрыто мраком неизвестности. Этого не знает даже звездочёт. И ведомо это только Ему. Ребёнок твой из крови твоих пяток.

Ожидание было тяжелее свинца. Как говорили в Мекке, в чёрном году – пятнадцать месяцев. Наконец на входе появилась фигура со стылыми глазами посланника, который перед тем, как решиться, в растерянности помедлил, выгадывая лишнее мгновенье, длиннее, чем вечерняя тень от копья:

- Твоя жена родила двух мальчиков-близнецов.

Коротко, словно удар зюльфаком, выдыхая свой восторг:

- Так покажите же!

Вестник опять непонятно помедлил, потоптавшись у порога в сторону святилища. Если боишься – не говори, если сказал – не бойся. Если бы счастливый отец не был так озабочен стремлением упиться своей радостью, он бы не преминул заметить в отчаявшихся глазах гонца безумное, потому что невозможное, недосягаемое, недостижимое желание отдалить неминуемое. Затем послушно вышел, стараясь каждым своим шагом. Вспыхнувшая искра прогорела и угасла, осев пеплом в подневольной памяти. Когда их осторожно принесли, спеша наткнулся распахнутым взглядом и пришёл в изумление: пальчики одного из них приросли ко лбу другого.

Кахин, помедлив, ему было ведомо дальнейшее, положил ладони поверх и разделил их. И пошла кровь.

Плохое предзнаменование. Словно сама судьба произнесла свой приговор. Все в доме из околотого камня и глины, с толщиной стен в две ладони, что на месте вырубленной рощи, потупили головы. Прав тот, кто доволен тем, что уже имеет.

- Отвечай: будет между ними кровь?

- Для всех это сейчас покрыто мраком неизвестности. Скажи: как назовёшь их?

- Так будет вражда, будет раздор?!

- Брызни на свои угли водой! И отвечай: как их будут звать?

- Амр, что значит «повелитель», и Абд Шамс, что значит «солнечный».
- Если один из них изменит своё имя, между их родами произойдут многочисленные войны.

- Значит, я не допущу этого!

Решительный отец и опечаленный кахин коротко заглянули друг другу в глаза. Мир был таким хрупким, что мог повергнуться от одного только нескладного движения. Затем прорицатель первым отвёл взгляд и принялся отрешённо наблюдать, как женщины поодаль готовили к предстоящему празднеству розовый шербет. Это был любимый напиток младшего сына Кусайи, он укреплял силы, изгонял хворь и заставлял взгляд останавливаться на женщинах.

В семье старшего же сына, Абд Дара, что значит «слуга горя», хотя  немногочисленные соратники толковали его имя как « хранитель дома», предпочитали вытяжку из тутовых ягод. При строительстве его дома в раствор добавили мускус, и раскалённые солнцем камни испускали в зной дурманящий аромат. Может быть, поэтому кости его были слабыми, словно он уже состарился, слабее паутины, и о нём не говорили в народе, и он не был так почитаем, как Абд Манаф, жилище которого, чтобы изгнать дьявола, окуривалось благовониями мирры, бадьяна и нероли, но мускусом или амброй – никогда. Но когда настало время умирать, опасения нарушить традиции оказались непреодолимы, и бессмысленные атрибуты почёта и власти были переданы старейшему из рода. Абд Дар унаследовал всё. Отныне только в его доме вступали в брак, принимали почётных гостей, решали вопросы платы за кровь и кровной мести, оделяли паломников водой и пищей, подслащённой изюмом и финиками, вручали боевое знамя. И он был единственным, кто мог отворять ворота храма.

Неукоснительные в своём безумии принципы чести требовали, чтобы эта несправедливость была устранена. Железо рубится железом. И возмужавшие близнецы не отказались от своих намерений, они готовы были упорствовать в сладостном гневе с отчаянной решимостью. Ибо все замыслы всегда следует доводить до конца. С наслаждением завершить дело чести может сравниться лишь восторг кровной мести.

В одну из ослепительно лунных ночей, именно тогда появилось имя Лейла, когда, по утверждению кахинов, луна, сиявшая подобно клинку зюльфака, настолько отстояла от жребия фортуны, насколько солнце от асцендента, восходящего знака в момент нашего рождения, этой двери, которую мы отворяем, выходя во внешний мир, Амр, о котором уже говорили в народе, и Абд Шамс, которого это не интересовало, встретились на месте вырубленной рощи. Не было сомнений,  Кусайа обидел их, завещав Абд Дару и его роду, который презреннее связанного осла, все атрибуты власти и почёта. Род Абд Манафа более достойный. Как говорили в Мекке,  он был благороднее червонного золота. Из этого следовало только одно: два меча в одни ножны не входят.

- Доверься мне, – это был, конечно же, Амр. – Я всё продумал и всё устрою. 

Он поклялся дождём и звездой, сумерками и луной. Надежда без действия – что дерево без плодов. С восхитительной обязанностью кары и сладостным гневом может сравниться лишь уходящее в пески ликующее умопомрачение.

Люди из рода Абд Манафа вынесли из дома Амра блюдо, наполненное благовониями, обнесли его вокруг Каабы, затем опустили в него руки и коснулись святилища: клятва воевать до тех пор, пока не завоюют власть и господство, и заверение, что не отступятся и не предадут друг друга. Поднимаясь дымом вверх, благовония связывают нас с незримым иным миром и приближают к Нему.

Люди из рода Абд Дара, в свою очередь, вынесли блюдо с кровью, вокруг Каабы, опустили руки, защищать свои права, на которые посягнули, далее по уже знакомому списку, всё повторяется, и нет ничего нового под этой усталой, изнемогающей от собственного ослепительного света луной. 

Когда по уже известному сценарию, и обе стороны поняли, бессмысленная ожесточённость, всё повторяется, и нет ничего нового, решено было обратиться к третейскому судье из кахинов. Чем же можно воздействовать на людей пронзительнее, чем остриё зюльфака? Страх безупречен как клинок под этой усталой, изнемогающей от бессмысленных людских повторов луной. 

Обменявшись взглядом с Кусайем, тот распустил завязанный на груди голубой наплечный тайласан и рассудил: кровь сильнее благовоний, и род Абд Дара заслужил вознаграждение по праведности деяний своих. Через него путь отыскивается и слепота рассеивается. И посему надлежит ему награда. Не достоин власти никто, помимо него, и остаются ему все атрибуты власти и почёта. Кроме источника Замзам. Мир будет достигнут лишь при условии, что роду Абд Манафа, о котором говорят в народе, передаётся право на воду.

И, возвысив голос против яростного ошеломлённого выдоха, и только-то? И всего-то за то, что я почитаем в народе? Поступай со мной справедливо, или я потребую воздаяния! Или желаешь, чтобы твой тайласан напитался кровью? Продолжил уже вполголоса:

- Брызни на свои угли водой, глупец! Не будь безрассуднее мотылька и властнее волчицы! Не впадай в заблуждение и припади к правильной стороне! Имея воду, ты пройдёшь сквозь тьму и утвердишься на вершине. Ты будешь поить их ради Его лика, не требуя никакой награды и благодарности – и возвысишься, а их – принизят. Тебя наделят, а их – оградят. Ты будешь введён, а их – низведут.

Если бы исступлённый араб не был так озабочен своей яростью, он бы не преминул заметить горькую усмешку на лице прорицателя, который, чуть помедлив, завершил:

 - Что же касается кровопролития… Как говорят у вас в Мекке, сложно любить свою кровь, даже в золотом тазу. Пролитая кровь чернеет. И когда красное на тайласане обуглится, это станет завершающим цветом. 

И Амр стал руководить раздачей воды и пищи паломникам, а Абд Шамс, которого это не интересовало, отправился путешествовать в Шам, что значит «северный край», который позднее в другом мире, вздохнув, назовут ещё Палестиной, или Ливаном, или Иорданией, где приятный климат и свежая ключевая вода, где только два времени года: ясное лето и росистая зима, и где хорошо мечтается о неге в обществе гурий, подающих вино, которое пьянит, но не дурманит.

Когда выдался необыкновенно засушливый год и не стало хватать ни воды, ни пищи,  люди пришли к Амру. Он отдал всё, что у него было, все свои запасы, он поил и кормил их ради Его лика, не требуя никакой награды и благодарности. Голод, между тем, усиливался, и среди народа росло ожесточённое озлобление. Дверь бедствий широка. В долине шайтана паломники, возвращаясь с горы Арафат в Мекку, все чаще кидали камни не в каменные столбы, которые олицетворяли дьявольское искушение, сбивающее людей с пути истинной веры, а в проводников из числа дервишей, чтобы поторопить их. По долине следовало много паломников, желавших с озлоблённой ожесточённостью побить камнями символы сатаны, но основное правило было незыблемым: согласие нищих мистиков, определявших наступление нужного срока, но не в зависимости от людской прихоти, а по откровению свыше.

Он отправился в Шам, где Абд Шамс передал ему целый караван сухарей. Вернувшись в Мекку, спаситель был восторженно встречен своим народом. Им не было свойственно раскаяние, но они всегда готовы были быть благодарны. Он раздавал хлеб, разламывая его на куски для тюри, и они могли есть обеими руками. Накормленные провожали его по пыльным улицам радостными криками. И если бы торжествующий вождь не был так озабочен своим триумфом, он бы не преминул заметить задумчивый взгляд своего брата-близнеца, которого уже перестали даже узнавать. Справедливость – высшая из добродетелей, но зачастую она лишь пожелание слабейшего.

Кульминацией многочисленных войн между родами Амра и Абд Шамса станет убийство третьего праведного халифа Османа, родственника и сподвижника пророка, преданно сопровождая его, они клялись не забыть его доброе дело, клялись дождём и луной, сумерками и звездой, и в ознаменование своего спасения назвали его Хашимом, погрязли в междоусобицах и дворцовых интригах, предательство и завершение правления духа, как спасительна сытная тюря, отныне Хашим, что значит «разламывающий на куски», победа низшего рая, значит «крошащий в сытную тюрю», отныне и навсегда, всего лишь о тени.

- Нет!.. – воскричал Абд Манаф, но было уже поздно. Дольше горизонта.

Следует отдать им должное. Они продолжали медленно, но неуклонно двигаться к своей цели.

* * * * *

После паузы они возобновили танец.

Из одежды дервиши носят лишь хирку, что значит «рубище», надетый на голое тело халат из верблюжьего волоса, сшитый из лоскутов одежд других дервишей.  В порыве экстаза во время радения одежда разрывается, и разноцветные заплаты несут в себе силу экстатического состояния. Длину халата определяет истинность веры: чем она полноценнее, тем он длиннее. Ширина рукавов предполагает, что ничто из земных благ не задержится в них. Дервишей, достигших полной веры, называют суфиями, и у них самая длинная хирка с широкими рукавами. Эта одежда выпрямляет в мыслящей душе уродливые черты характера. Сменить одежду у суфиев означает сменить личность, а сжечь одежду врага – уничтожить его.  Лохмотья нищего на дервише знаменуют отказ от земных радостей и вступление на путь мистического единения с Ним.

Танец продолжался, и шейх напряжённо вслушивался в полувнятное бормотание кахина:

- …Если идёшь по влажной земле и чувствуешь, что ноги становятся мокрыми, это предвещает неприятности, болезнь и нищету. Пить мутную воду – также предупреждение о грядущей хвори, пить чистую и свежую – знак благоприятного завершения самых смелых надежд. Если снится, что на твою голову падают брызги воды, это означает страстное пробуждение любви, которая завершится счастливо…

Цвет тайласана, наплечного шарфа дервиша, доступен пониманию лишь посвящённым. Белый цвет означает мудрое признание реальности,  синий – тлеющую надежду на высшую милость. Коричневый, подобно коре, скрывает тайное знание, зелёный призывает к душевному покою. Голубой говорит о незыблемой уверенности в силы добра в этом безумном мире, красный предупреждает о грядущих потрясениях. Чёрный, обугленный цвет свидетельствует о том, что доступно пониманию лишь посвящённым.

На поясе дервиши носят камень с дыркой, глубоко на лоб надвинут чёрный войлочный колпак, ноги обмотаны грубой тканью джумджум из верблюжьего волоса. Кроме того, в путь нельзя пускаться без халата, чтобы скрыть наготу, молитвенного коврика, ковша для омовения, верёвки и ивового посоха выше человеческого роста. Он – символ духовной власти и неземной силы, способной творить чудеса. Им пишется откровение свыше и отворяется скала с источником. 

Кахин открыл глаза, поправил на груди подвязанный молитвенный коврик и совершенно внятно произнёс:

- Если бы он, перенесённый на Бураке в Иерусалим, выбрал чашу с водой, а не молоком, ему было бы суждено утонуть вместе с общиной.

- Я не знаю тех имён, которые ты произносишь, и ничего не ведаю про чашу с водой. Джинны, подслушивающие на небесах, сообщили тебе тайну? – с нараставшей подозрительностью поинтересовался шейх, и кахин, поняв это, лишь хрипло засмеялся в ответ:

- Кто соревнуется со временем, тот споткнётся.

- Так о чём же был мой сон? И что предстоит мне и моему роду? – напористо продолжал шейх.

- Худшие слова – лишние. Ведь вечернее слово можно стереть дневным. Живи – и ты поймёшь, что за холмом то, что за ним.

Если бы шейх не был так озабочен стремлением непременно вникнуть в суть произносимого, он бы не преминул заметить горечь в интонации прорицателя, который желал избавить его от знания предстоявшего. Искра вспыхнула в общей россыпи палящих проблесков и стала тлеть в ожидании своего часа, отказавшись быть похороненной под обетом признания поражения.

Вторая пауза в танце кружения совершается дервишами в знак восхищения вселенной.

* * * * *

Перед командировкой следовало привести в порядок некоторые дела. Фраза «привести дела в порядок» относилась исключительно к родителям, поскольку свои собственные дела утрясались как-то сами собой. Вопросы же, касавшиеся отчего дома, имели удивительную тенденцию без присмотра стремительно усугубляться.

И во многом этому способствовал характер отца. Антону редко приходилось встречать людей, которые с такой исступлённостью думали только о себе. Это была их вера.

- Как люди-то говорят? Почитай отца да Бога, и будет тебе повсюду дорога, – укоризненно внушал отец, и Антону приходилось сдерживать себя, чтобы не передёрнуться, поскольку этот партиец старой закалки в церкви ни разу не был и бесповоротно верил только в наступившую повсеместно после обрушения их эпохи всеобщую несправедливость.

В квартире, которую прижимистый хозяин отродясь не ремонтировал, искренне веря, что за его былые заслуги это должны делать другие, неистребимо пахло старостью и заброшенностью, взаимосвязанные вещи. И изо рта, и от одряхлевшего тела тоже пахло, невыразимо. Антона подташнивало от этого духа, и он всякий раз решительно отказывался от приглашения к совместной трапезе.

Отцовская скаредность, которую он сам полагал за похвальную экономность, по своей неистребимости была сродни невыносимому старческому смраду.

- Антоша, хотел бы угостить тебя коньячком, но сейчас слишком жарко, он ведь не пойдёт, правда? А как попрохладнеет, так заходи, отведаешь. Как говорят люди, не оставляй отца и мать на старости лет, и Бог тебя не оставит.

- Пап, вот скажи: зачем тебе ломаный стол? Он только захламляет коридор.

- Я столешницу сниму, она ещё пригодится. Ей же цены нет.

Сквалыжничество удивительным образом сочеталось в нём с любовью к медицинским псевдо-инновациям. Он всю свою пенсию тратил на эти обманки, изобиловавшие в красочных рекламных буклетах. Когда с почты приносили очередной заказ, в глазах у обоих дрожало, застывая, неподдельное изумление: Антон не мог понять, как можно было польститься на такую ерунду, а отец пытался мучительно вспомнить, точно ли он заказывал именно этот удивительный товар.

- Да, Антоша, а вот прибор Чижевского ты мне так и не купил, а я просил ведь. Ему же цены нет. А как люди говорят-то? Кто родителей почитает, тот вовек не погибает. Придётся теперь самому заказывать.

- Конечно, я должен высоко подпрыгнуть, быстро помчаться и срочно завладеть этим барахлом. Пап, уверяю тебя, что это полная туфта, которую, выражаясь молодёжным языком, впаривают только таким наивным состоятельным простачкам, как ты. Скажи вот лучше, ты почему не разрешаешь выкинуть ковёр, который уже рассыпается под ногами?

- Да ему ещё служить и служить! Ему цены нет!

Антон промолчал, пересиливая себя, и отец поспешил воспользоваться возникшей паузой:

- Ты мне, Антоша, часы заведи, которые с боем. Помнишь, мне на юбилей такие хорошие часы подарили, им цены нет. Да, на свете всё найдешь, все приобретёшь, только отца с матерью не купишь.

Было три часа пополудни, часы остановились на четырёх. Пустить их спустя час означало шестьдесят минут вдумчивой беседы на темы передовых медицинских разработок. И Антон предпочёл взгромоздиться на стул, чтобы передвигать стрелки через весь циферблат, останавливаясь на каждой риске.

Пять ударов… В метро ему посчастливилось сесть, и он в полудрёме видел напротив себя руки девушки, раскованно щебетавшей со спутником с вызывающим напором беспечной юности. А её руки старели на глазах, и он понял, что спит, и спасало только это осознание. После пересадки везение отвернулось, он оказался притиснутым к женщине и в давке никак не мог ни различить названия книги в её руке, ни определить наличие обручального кольца. Когда прихлынула следующая порция толпы и все уплотнились, он прочёл: «Справочное пособие юриста. Нормативные документы по безопасности…» Ещё одна утряска, и он дочитал: «…в нефтяной и газовой промышленности». Очередная подвижка обнажила кольцо, но его интерес уже угас. Это люди иной веры.

- …Антоша, ты ведь помнишь, как люди говорят: деткам жить отцовским умом, а не отцовскими деньгами…

Шесть ударов… Перед самой церковью зеленел скверик. На почти изумрудном газоне поодаль друг от друга гуляли двое: девушка с бордер-колли, над триммингом которой трудился явно грумер с Тверской, и бомжиха с окурком меж заплывших синюшных щёк. Одна мечтала о себе, и снова о себе, и о прочем, таком же приятном. Другая – уже ни о чём, глядя на девушку и понимая, что лучше бы уже не думать ни о чём, и не вспоминать, и хватит.

- …Антоша, а ведь правду говорят: родительское благословение в воде не тонет и в огне не горит…

Семь… Стеснительность – одна из черт нашего отношения к церкви, подумал он. Он стеснялся молиться при Анне, при коллегах, при посторонних. Словно готовишься оправдываться, если тебя укорят за подлог.

В святках не было её имени, слишком вычурного, поэтому привлекательного в ту эпоху, которая рухнула, и он не мог заказать молитву за её здравие. Зато имя отца не было запретным к упоминанию в церкви. Может быть, поэтому один бодрствовал и укорял, другая же без слова упрёка тихо угасала. В течение всей жизни она ходила за ним, и у этого эгоиста был расчёт на то, что с учётом разницы в возрасте за ним будут ухаживать до последнего. Но располагаем не мы.

- …Нет такого дружка, как родная матушка да родимый батюшка…
Восемь… Служба уже завершалась. Батюшка наставлял:

- Не можно служить Богу и маммоне. Трезвитесь и бодрствуйте, потому что диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить. Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истребляют и где воры подкапывают и крадут. Не поклоняйтесь бесам и идолам: золотым, серебряным, медным, каменным, деревянным. Ибо всё, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, – не есть от Отца. Мир проходит, и похоть его проходит, а исполняющий волю Отца пребывает вовек…

Тишина и умиротворение, и нас ждёт иной мир или вечность.

- …Что же происходит с душой человека после смерти? Мытарства. В первые два дня после смерти она скитается рядом с домом, где положено тело. На третий день христианская душа возносится к небу для поклонения Творцу. В этот же день тело предают земле и совершают поминки. Следующие шесть дней душа проводит в обители святых, наблюдая за красотой рая и радостями праведных. На девятый день после смерти ангелы снова возносят душу на поклонение Богу, и в этот день проводят поминки. После того, как душа дважды поклонилась Богу, она попадает в ад, где тридцать дней наблюдает за мучениями грешных. На сороковой день душа вновь возносится к небесам, чтобы в очередной раз поклониться Богу, и попадает на суд. Для пользы души умершего человека на сороковой день родные опять совершают поминки. Наши молитвы помогают усопшим в искуплении грехов. Что же касается участи душ некрещёных людей, мы можем уповать, что души людей, живших праведной жизнью, на Страшном суде будут помилованы.

- Антоша, вот послушай-ка меня. Ведь родительское слово мимо не молвится. Как говорится, живы родители – почитай, померли – поминай…

Антон рывком перевёл стрелки дальше по кругу.

Девять, десять, далее… Он понял, что стал бояться смерти. Он знал, что это не ново, и что ничего зазорного в том, чтобы страшиться этого. Но – и только? 

Он спустился, осознав, что решение пришло. Прошёл в свою бывшую комнату и взял хранившийся здесь зюльфак.

- Ты скоро уезжаешь? Я буду молиться за тебя, Антоша. Люди-то ведь что говорят? Отцовская молитва со дна моря вынимает. А ещё говорят: отцовская клятва сушит и с корнем вырывает.

Если бы Антон не был так озабочен стремлением разобраться в своих оскорблённых чувствах, он бы не преминул заметить, что отец пытался скрыть отчаяние человека, ощущавшего, что не заслужил любви, но не понимавшего, почему же так получилось, и почему не сложилось, и времени уже не осталось, и сил, и этой жизни. Осознание надвигающейся неотвратимости пронзает наотмашь и бездыханно рассверливает умопомрачительной болью, не отпуская ни на миг. Может ли молиться неверующий?

Антон промёрз на улице и зашёл в универсам. Он бесцельно двигался по этажам и пытался понять. Видеокамера оказалась вполне исправна, и сегодня он отсмотрел записанное. Знал ли Аркадий, что можно увидеть в записи, когда никого не должно быть дома? Не должно было бы быть. Он облокотился на стекло витрины в ювелирной секции и почувствовал жар лампы для подсветки украшений: платиновых, золотых, серебряных, в сочетании с бриллиантами и другими камнями. Он отогревал руки и пытался избавиться от наваждения: будто он стал маленьким и незначительным, как наша жизнь.

3

Дед. Шейба

Во главе каравана, направлявшегося в Шам, она приняла предложение, узнав, что к ней сватается вождь племени знатного рода и благородного происхождения, который безмерно почитаем своим народом. Хашим проезжал через Ятриб и был очарован ею, а когда пришло время, родила красивого мальчика, который совершенно очаровал всех клоком белых волос. Его назвали Шейба, что значит «седой». Ещё не достигнув зрелого возраста, он на бесстрастном верблюде под гневным умопомрачением пылавшего марева совершил путь, мерцавший среди лживых миражей, в дом своего отца в Мекку.

Не мог даже и помыслить, повзрослев, отличался благородством, был щедр и пользовался авторитетом среди своих соплеменников. Он поил жителей Мекки и паломников, и люди оказывали ему такой почёт, которым никто из его предков не пользовался. Он стал почитаем, и его ждали большие свершения, хотя о самом главном из них даже и помыслить было невозможно. 

Начало его славе положил необыкновенно засушливый год, когда не стало хватать воды и люди пришли к нему. Он отдал всё, что у него было, все запасы бурдюков, он поил их ради Его лика, не требуя никакой награды и благодарности. Жажда, между тем, усиливалась, среди народа росло ожесточённое озлобление. Дверь бедствий широка, и далее по списку.

Посоветовавшись с кахином, Шейба велел украсить Каабу двумя золотыми статуэтками газелей и дать обет: если прольётся дождь, неверно, после того, как он прольётся, сделать заповедными верблюдиц, принесших десять детёнышей, и не использовать их больше ни для верховой езды, ни для перевозки грузов. Именно десять верблюдов составляли полную дийю, плату за кровь. И считать следует на пальцах, чтобы пальцы свидетельствовали об этом в Судный день.

Они поклялись сумерками и луной, звездой и тем самым дождём и уложили статуэтки газелей из червонного золота на лучшие места перед Каабой. И дождь пролился ещё перед тем, как появились тучи.

Но это деяние не относилось к числу главных его свершений.

Однажды во сне Шейба получил веление расчистить источник Замзам, который был засыпан племенем Джурхум. Эти нечестивцы во главе с Абрахой, то ли йеменец, то ли эфиоп, волей смотрителя храма были изгнаны из Мекки, поскольку дошли до такого предела ничтожества, что ели мясо животных, принесённых в жертву во имя Каабы и рядом с Каабой. Времени не считали, оно само пульсировало для тех, кому было дано несколько дней перед тем, как выхлестать в пустыню, но меньше, чем пальцев на руке. Покидая Мекку и проклиная Каабу, они закопали в колодце две выкраденных золотых статуэтки, множество драгоценностей и мечей и засыпали источник лживым песком вровень с не менее лживой пустыней. 

Однажды во сне ему явился джинн, подслушавший тайну на небесах, и велел: выкопай Замзам. Невозможно представить себе, но они ели мясо животных, принесённых в жертву. Их застали за этим кощунством как раз после того, как мекканцы объявили заповедными верблюдиц, принесших десять детёнышей: им надрезали ухо, чтобы оставить метку неприкосновенности, и отпускали на волю во исполнение обета, не используя больше ни для езды, ни для перевозки в песках с лживыми миражами, когда во время караванных переходов приходилось подхватывать бесчувственными жёсткими губами шары перекати-поле.

Однажды во сне он услышал повеление свыше и спросил:

- А что такое Замзам?

- Это то, что не истощается и никогда не вычерпывается, обильный, не мутный, утоляет жажду паломников храма. Как великая милость, не делится. В нём дают обет благодетелю. Пока этот источник есть, ничто не боится последнего исхода, ничто живое.

- Тебе ведомо скрытое и доступно лицезрение истины, ты знаешь сокровенное и можешь постигать потустороннее. Так скажи: где же он?

- Там, куда сваливают содержимое желудка и кишок закланных животных, где вороны вьют гнёзда, где кишат мухи и муравьи. Под отбросами и кровью.

Мужи среди людей прибегают к мужам среди джиннов, и они прибавляют им безумия, подумал Шейба и, взяв кирку, отправился туда, где совершали обряд жертвоприношения. Стоял невыносимый, тошнотворный смрад, пахло хуже, чем старостью. Превозмогая этот дух, он ковырялся в останках, и когда стало совсем тяжко, воззвал к Нему, чтобы ему было даровано десять сыновей, которые доживут до таких лет, что окажутся способными помогать ему в будущих деяниях. Если это чудо случится, одного из них он принесёт Ему в жертву у Каабы, поклялся он луной и дождём, сумерками и звездой. Он рассказал им о своём обете и призвал их уплатить его долг, и они подчинились.

Вознаграждение пришло прежде, чем сгустились сумерки: вначале он наткнулся на двух газелей из червонного золота, затем – на драгоценности, мечи и доспехи, а вскоре под киркой забила вода.

Последствия сказались прежде, чем сумерки повзрослели в ночь.

- Ты копал рядом с нашими идолами, где мы закалываем жертвенных животных? – люди из Бену-Хозаа были вне себя от гнева. – Этого не было никому позволено! И поскольку это колодец предка нашего, Исмаила, тебе следует отдать нам наследство джурхумов. Или желаешь, чтобы зюльфак перестал отражать сияние луны, покрывшись коркой твоей крови?

Мир был таким хрупким, что мог обвалиться от одного только непритворного стона. Шейба воззвал к Нему, чтобы Он даровал ему десять сыновей, которые доживут до таких лет, что окажутся способными защитить его. В случае такого чуда, поклялся он дождём и луной, звездой и сумерками, он принесет Ему одного из них в жертву у Каабы. Он рассказал им о своём обете и призвал их уплатить его долг, и они подчинились.

Чем же можно воздействовать на человека в наступившей мгле под усталой, изнемогающей луной? Подкуп – вот универсальный, безупречный  способ. Есть еще страх, пронзительный, как остриё зюльфака, но он не для того, кто уверен в своей правоте. Обменявшись взглядом с Шейбой, кахин, выбранный третейским судьей, поправил красный наплечный тайласан и рассудил: мечи и доспехи должны предназначаться доблестному и мужественному роду Бену-Хозаа. Заниматься источником и поить паломников надлежит Шейбе. А прорицателю полагаются золотые газели. И, возвысив голос против ропота, пригрозил: иначе я не буду растирать своими ногами пролитую кровь, и вам придется платить дийю. На удивление безотказное средство. 

Но и это деяние не относилось к числу главных его свершений.

Каждый клад имеет своего владельца. И джурхумы вернулись за своим добром, и предводителем у них был Абраха, то ли эфиоп, то ли йеменец, исполненный сильного гнева и неизменный в своей ненависти. Он привел шестидесятитысячную армию и слонов, мечтая не только о кладе. Есть и высший рай, духовный, не только чувственный низший. Он готов был пить только окровавленную воду и жаждал, чтобы страхи его противников стали выше неба. Есть принципы, которые должно соблюдать неукоснительно, малейшее отступление от них недопустимо. Ибо все замыслы следует доводить до конца, это ведь такое наслаждение – завершить дело чести и разрушить ненавистный храм Каабы, именем которого они скитались столько лет, времени не считали, оно само пульсировало для тех, кто оказался лишён пристанища в пустынном мире с одними миражами, но больше, чем пальцев на руке. С ним может сравниться лишь восторг кровной мести. 

Он выбрал для себя самого большого слона, а всего их в его войске было тринадцать, считали, как и должно, на пальцах, чтобы пальцы свидетельствовали об этом в Судный день. Слоны были облачены в доспехи из воловьей кожи, а на бивни им были насажены наконечники, обработанные ядом макассар,  который позднее в другом мире назовут ещё гликозидом, а также кислотой из косточек персика, личинками диамфидий, останками гниющей змеи и остатками разлагающейся человеческой крови. И они ничего не боялись, кроме визга свиней.

Встречая по пути отряды мекканцев, обречённых встретить смерть, Абраха растаптывал их слонами, которых перед каждым боем кормили ладаном и вдоволь поили цельным вином, чтобы те рассвирепели. Верблюдов же у побеждённых он забирал. Особенно ему нравились верблюдицы с надрезанным ухом.

Переговоры с Абрахой вел Шейба.

- Что угодно тебе, мекканцу, одному из тех, которые бесполезнее зимней луны, живучее ящерицы, быстрее волка в своем вероломстве, которые всегда желают есть обеими руками и стремятся замазать солнце глиной?

Когда Шейба встречался с кахином, тот ответствовал ему без колебаний: ты сможешь увидеть его сердце, когда он будет умирать. 

- Верни мне всех захваченных верблюдов.

Абраха поразился:

- Ты ведёшь речь о верблюдах, которых я захватил, и ничего не говоришь о доме твоей веры и веры твоих предков, который я пришёл уничтожить? Вы, мекканцы, и верно бестолковее ножен без меча.

А поймёт он все лишь тогда, добавил кахин, когда кончики его пальцев начнут отпадать.

- Я – владыка своих верблюдов, а у дома есть свой хозяин, который сам защитит его.

Если бы азиат не был так озабочен стремлением упиться предстоящим отмщением, он бы не преминул заметить в глазах повергаемого противника насмешливое спокойствие человека, уверенного в неразличимых стороннему взгляду намёках судьбы. Вспыхнувшая искра побуждения отгорела положенный срок и угасла, уступая место неминуемому року.

Когда Абраха дошел до Мекки, а огибал город для боевого маневра он с востока, куда глядят в задумчивости, не моргая, входы тентов из чёрной козлиной шерсти и верблюжьего волоса и добротного дома властителя Каабы, слон под ним остановился и опустился на колени, уткнув бивни с отравленными наконечниками в песок. И каждый раз, как он направлял слона к югу, северу или востоку, тот поднимался и бежал, но как только он поворачивал его к Каабе, тот опускался на колени.

Внезапно со стороны Мекки налетели стаи птиц, которые были похожи на ласточек, но на самом деле оказались стрижами, и каждая из них несла с собой по три камешка величиной с горошину, которые на самом деле оказались кусками обожжённой глины: один в клюве и два в лапках. Когда такой камешек попадал в кого-нибудь из воинов, части его тела начинали распадаться, несчастный превращался в подобие изъеденной насекомыми соломы и погибал. Остальные бросились в бегство, давя друг друга, и их тела усеяли собой все дороги и забили все источники воды. И стрижи пожрали все их трупы и всю изъеденную насекомыми соломку, а затем обратились к Абрахе.

Расплата пришла прежде, чем они покружили над ним. Кончики его пальцев начали отпадать, и до Йемена он добрался в самом жалком виде. Когда же он достиг Эфиопии, на груди у него образовалась такая рана, что через неё можно было увидеть его сердце. И он умер.

Но и это деяние также не относилось к числу главных его свершений.
Когда Шейба рассказал сыновьям о своём обете и призвал их уплатить его долг и они подчинились, он написал их имена на стрелах и отдал их хранителю идола при Каабе, а сам стал молиться. И в этот час его прекрасное лицо при каждом звуке, а чувства стали более острыми, чем остриё зюльфака, искажалось в беспокойном напряжении, и он стал неразлучней со страхом, чем со своей тенью.

Отдать им должное. Они были уже близки к своей цели. 

* * *

Сердце – это высшее понятие у дервишей, и суфиев, и кахинов. Оно является божественной тайной, заключённой в человеке, благодаря которой он возвысился даже над ангелами. Это место общения между Ним и человеком, божественный престол, сокровищница сокровенного. Это орган познания, наделённый видением самой сущности вещей.

Сердца праведников прозрачны как хрусталь, тогда как сердца грешников покрыты ржавчиной. У тех же, кто ничтожен настолько, что нуждается в негодяях, на груди образуется рана, через которую можно увидеть их сердце, и они умирают в мучениях, предвестие падучей, сочась кровью, и не оберегает даже амулет.

Людские сердца следует размягчать, готовить их к восприятию божественных знаний и отвращать их от слепого следования мирским страстям и желаниям. Ведь уходящие в миражи пески так безжалостны, что этот хрупкий мир может исчезнуть от одной только невыверенной мысли. Благочестивые дела полируют сердце и приближают нас к Его созерцанию. Сердце является единственной на свете сущностью, способной вместить Его. Сердечное знание – привилегия святых и мистиков. Они всегда сердцем с предвечной истиной.

Кахин задумчиво произнес:

- А если кто увидит во сне, что пьёт воду из священного колодца Замзам, это означает, что ему предначертана священная наука. Но кто домогается знаний и не следует при этом Ему, тот уподобляется сидящему на берегу моря и пьющему его воду: он никогда не сможет выпить это.

- Я не понял тебя, прорицатель.

Шейба начертал на одной стреле имя «Абдалла», а на другой – «десять верблюдов» и отдал их хранителю идола при Каабе, а сам стал молиться.

- Тогда слушай. Через некоторое время у Хаджар, которую позднее в другом мире назовут ещё Агари, закончилась вода, и напрасно она искала колодец или источник: там, где они были брошены с Исмаилом, не было даже намёка на воду. Среди голых скал, в пустынном и безжизненном месте её поиски были бесплодны. Тогда Хаджар удалилась от Исмаила, оставив его одного, чтобы не видеть предсмертных мучений своего сына. Ребёнок твой из крови пяток твоих. Когда смерть была близка настолько, что весь мир вокруг готов был споткнуться, тот в отчаянии начал ударять ногой о землю, и на этом месте вдруг забил источник. Хаджар, услышав его крики и думая, что на него напали дикие звери, в великом горе устремилась к сыну. Увидев воду, восхитительно упругое журчание горьковатой целебной влаги, она напоила его и напилась сама, а чудесный источник бережно огородила камнями, и отныне он стал называться Замзам. А Авраам, бросивший их среди голых скал, в безжизненном и пустынном месте, в честь их спасения устроил Каабу.

- Я не понял тебя, прорицатель.

В этот час его прекрасное лицо искажалось в беспокойном напряжении при каждом звуке, а чувства стали более острыми, чем остриё зюльфака.

- Тогда слушай дальше. Его имя следует произносить так: первая часть слова – мысленно, вторая – сердцем. И чем скорее это слово произносится, тем короче путь единения духа человека с Ним.

- Я не понял тебя, прорицатель. Где же разгадка моего сна? И где сам сон?

И он стал неразлучней со страхом, чем со своей тенью.

- Рождение, жизнь и смерть – вот и всё, что проходит перед нашими глазами. Желающему спастись следует помнить об этом. Сердце истинного пророка есть светоносный источник, озаряющий светом откровения души людей в предвечности. От него исходит сияние, отличное от отблеска сверкающего клинка зюльфака.

Если бы шейх не был так озабочен стремлением непременно осознать суть предсказания, он бы не преминул заметить, что его собеседник стремится избежать ответа, чтобы не наполнить его страхом, который лишает человека рассудка и не позволяет ему прислушаться к своему сердцу. Искра прочертила путь света и оставила его в памяти в ожидании пробуждения.

Третья остановка в танце кружения дервишей делается в честь любви, рождённой восхищением вселенной, и перехода в состояние бесконечного творения.

* * *

Поезд Москва-Ташкент пилил до места назначения почти трое суток, поэтому времени у Антона с Алексеем было достаточно, чтобы собрать все улики с самого рождения этой истории.

В день первый они устроились поудобней, благо чужих в купе не было, накрыли поляну, как полагается, и принялись, как и принято, всё раскладывать по полочкам. Досудебная стадия производства расследования преступлений называется предварительным расследованием, которое может проводиться в форме дознания или предварительного следствия. И величайшее поощрение преступления – это безнаказанность.

Осознавая приближение смерти, пророк торжественно совершил последний хадж в Мекку в сопровождении десятка тысяч мусульман и во время проповеди заявил, что считает свою миссию оконченной. Преданно сопровождая его, они клялись не забыть своего спасения от безверия, клялись звездой и дождём, луной и сумерками. После возвращения в Медину силы стали оставлять его, но он упорно отказывался от лекарств. В одну из лунных ночей жёны, воспользовавшись бесчувственным положением пророка, напоили его каким-то горьким напитком, от которого он очнулся и, придя в негодование, заставил всю семью выпить это лекарство. После этого он потребовал чернил и бумаги, чтоб написать книгу, которая навсегда предохранит его последователей от заблуждений. «Пророк бредит, — сказал Омар, блестящий оратор, не было ещё и шестидесяти, улыбчивый и обаятельный, удерживая тех, кто хотел непременно исполнить озвученное требование. – Ведь у нас есть Коран, слово свыше». Он опасался, как бы пророк не назначил своим наследником Али, своего кузена и зятя, одного из первых последователей ислама, храброго воина, блестящего оратора, улыбчивого и обаятельного. Поднялись споры: одни хотели исполнить волю пророка, другие противились этому. Чем можно воздействовать на людей? В начавшемся хаосе Омар приготовился использовать оба безотказных средства, но прибегать к ним не пришлось. Вновь очнувшись, пророк пришёл в негодование и велел всем уйти: «Удалитесь! Не подобает спорить в доме Его посланника».

На этой фазе всё упомнили? Ничего не упустили? Вроде бы тут всё ясно, никаких скелетов в шкафу. Можно считать, что первый этап – проверка сообщения о преступлении – успешно пройден. Все соучастники выявлены. Прервёмся на время.

- В армии, похоже, ты нормально служил, – заметил Антон, оценивающе наблюдая, как Алексей вскрывает разогретую тушёнку: со дна, где, по физическим законам минпромторга, застыли лохмотья мяса, вытолкнув жир наверх.

- Я после института как знаток английского был бортпереводчиком на самолёте морской разведки. В Индийском океане облётывали авианосные группировки. Самым главным был штурман. Ему вручали видеокамеру и ставили задачу фиксировать бортовые номера врага.

- И в чём заключались твои функции?

- Содействовать процессу коммуникации. Реально же я сидел в районе туалета на коробке с банками тушёнки и старался не мешать, поскольку пилоты, сближаясь до дистанции визуального контакта, показывали друг другу всё, что хотели, одним пальцем.

- То есть, ты там был лишним.

- Нас там таких было трое: ещё замполит и особист. Коробка с тушёнкой была здоровенной, места на всех хватало.

- А они-то зачем там торчали?

- Когда мы приземлялись на базе, замполит брал у штурмана камеру и торжественно нёс её в штаб. А особист его бдительно сопровождал.

Ну, по маленькой и поехали дальше. Продолжаем исходить из того, что такая практика унаследована из римского права, которое предусматривало общее предварительное расследование, то есть исследование события преступления и розыск его совершителя, и специальное, направленное против определённого лица и имевшее целью установить его виновность. Ну да, или невиновность. Ведь мы легко прощаем тому, кого не способны наказать.

Вот так вторым праведным халифом стал Омар, блестящий оратор и улыбчивый воин. Когда ему не было ещё и шестидесяти, в мединской мечети его смертельно ранил раб из персов. Попытка восстановить справедливость и исполнить истинную волю пророка. После трёх дней агонии измученный, постаревший, неулыбчивый Омар вместо того, чтобы, по логике вещей, назвать своего преемника, и все остались бы довольны, назначил совет из шести старейших сподвижников пророка для избрания нового халифа. Злой умысел налицо, поскольку появление советов никогда не приводило ни к чему хорошему. Совет три дня мучительно решал, кому быть третьим халифом. Чем можно воздействовать на людей? Они смотрели друг на друга и не могли удержаться от усмешки, поскольку знали каждого как облупленного. Преступление творит умысел, а не случайность. 

И ещё по маленькой, поскольку без стакана тут не разобраться.

К исходу первого дня на станции Бузулук к ним подсел русский коммерсант, Василий, представился он, удержавшись на ногах. М-мужики, готов поддержать честную компанию, с-словом и д-делом. Пить – горе, а не пить – вдвое. Другими очевидными достоинствами он не обладал. Представитель коммерческого племени несколько часов говорил по мобильнику, яростно матерясь и прерываясь лишь на короткие, но энергичные глотки из серебряной фляги, но прежде, чем сгустились сумерки и напиться в хлам, собрался с последними силами. А не подскажите, м-мужики, м-мне вот тут памятку перед отъездом, что тут в ней про это с-самое, м-место назначения? Валюта – сумы, за один доллар дают полторы тысячи бумажек этой макулатуры. Обмен желательно производить в аэропортах сразу по прибытии либо в банках. Надувательство повсеместно, поэтому проверка обязательна. В гостиницах и за такси можно смело расплачиваться долларами. В остальных случаях, особенно в официальных учреждениях, желательно платить сумами, так как оплата в долларах уголовно наказуема. Откупиться можно только за валюту.   

Предлагается продолжить раскрытие преступления, то есть установление обстоятельств и лиц, его совершивших. И помним при этом, что большое число соучастников не оправдывает злого умысла, а тут, похоже, один сплошной злостный умысел. 

Итак, главным претендентом был Али, кузен и зять пророка, один из первых последователей ислама, храбрый воин, блестящий оратор, улыбчивый вождь. Как представитель революционных сподвижников пророка, он обещал быть несгибаемым догматиком и жестоким правителем, способным сдерживать неуёмные аппетиты богатых нуворишей. Вот так третьим праведным халифом был выбран Осман, самый старый из всех. Это не важно, подумал он. Зато он был покладист, имел вкус к роскоши и придерживался принципа «Живи и жить давай другим». Преемник пророка был последовательно женат на трёх его дочерях: Рукайи, Умм-Кальтум и Наиле. Когда одна из  них умирала, он имел обыкновение жениться на следующей. Другими очевидными достоинствами он не обладал. Когда мудрые старейшины объявили своё решение, он прошептал он одними губами: «Это не важно». Виновный боится закона, невиновный – судьбы.
- Повторим? Ещё по одной. Василий, а тебе чего?

Д-да вот уточнить б-бы, м-мужики, что там насчёт, это с-самое, насчёт транспорта? Между Ташкентом и Самаркандом ходят поезда, но на расписание лучше не ориентироваться. Стоимость железнодорожного билета желательно узнавать заблаговременно и внимательно смотреть на пробитую в квитанции цену, поскольку отмечены случаи недобросовестного поведения кассиров.   

Предельно насытившись, в том числе информацией, их попутчик собрался с последними силами, поставил на мобильнике будильник за час до подъема – это, м-мужики, чтобы до толпы успеть в с-сортир – и отрубился на ближайшей полке прежде, чем сумерки повзрослели в ночь.

Итак, продолжим. И будем считать при этом, что следующий этап – возбуждения уголовного дела по результатам проверки сообщения о преступлении –  также успешно преодолён.

Первоначально Коран передавался изустно, от слушателя к слушателю, а если и записывался, то отрывочно и бессистемно. Когда пророк закончил свою земную жизнь, его смерть вызвала не только горе, но и большую озабоченность. Прекратился приток откровений, а священная книга всё еще находилась в неупорядоченном виде. Из-за частых войн быстро уменьшалось число людей, которые слышали посланника и запомнили дословно его проповеди. Редели ряды сподвижников пророка, которые уходили из жизни от старости, болезней, ран. Существовала реальная опасность утраты текста Корана, хранимого правоверными лишь в виде отрывочных и разрозненных фрагментов. Знать истину и не следовать ей – это преступление. 

Кстати, законодательством предусмотрено участие в расследовании преступлений гражданских лиц, не являющихся сотрудниками правоохранительных или судебных органов. Их задействование крайне полезно, поскольку следователь зачастую не в состоянии уделять установлению всех деталей преступления достаточно внимания.

На сегодня, пожалуй, достаточно, вон, Оренбург уже за окном. Стояла ослепительно лунная ночь. Ночное светило, сиявшее подобно клинку зюльфака, настолько отстояло от жребия фортуны, насколько солнце от асцендента, восходящего знака в момент нашего рождения, этой двери, которую мы отворяем, выходя во внешний мир. Однако без установления асцендента определение линии судьбы оставалось ограниченным, и грядущее грозило не стать истинно натальным.

На второй день они продолжили подборку документальной базы предстоявшего расследования.

Проблемы Османа начались после того, как он сместил с должности наместника Египта Амра, а вместо него назначил Сарха, на которого сам пророк гневался до самой смерти. Амр, которому не понравился такой поворот событий, развёлся с сестрой Османа и отправился в Медину, чтобы настраивать людей против своего обидчика. Ещё будет вместе с псами лакать воду из дождевой канавы. Чем можно воздействовать на людей? Он подговаривал их высказывать претензии по поводу злоупотребления положением, неправильного распределения казны, незаконного одаривания родственников подарками и должностями. Один сплошной злостный умысел. 

Назначение Валида, брата Османа, правителем Куфы было вопиющим примером. Валид имел пристрастие к вину из финиковой пальмы и дошёл до такого предела ничтожества, что уже перестал получать удовольствие, но продолжал припадать к очередному бурдюку. Постоянно навеселе, он однажды в пьяном виде совершил в мечети утреннюю молитву, прочитав четыре раката вместо двух, после чего тихо наблевал во дворике. Терпение общины лопнуло, и жители Куфы снарядили в Медину делегацию  с жалобой. Осман же приказал своему верному слуге Ахмеду выпороть их: «Эти люди по злому умыслу возвели напраслину на своего эмира и должны быть наказаны согласно шариату». По тентам из козлиной шерсти и верблюжьего волоса, распятым входом строго на восток, поползло негодование: «Вместо развратника он наказал свидетелей».

Куфийцы обьединились с египтянами и подняли бунт. Требования к халифу были исторически стандартными: навести порядок в провинциях и наказать несправедливых наместников. Это всё не важно, бессвязно кричал Осман и приказывал Ахмеду сажать жалобщиков на верблюдов без седла и таким мучительным образом отправлять их восвояси. Одни преступления прокладывают путь другим.

От бодрого музона на тюремно-лагерный мотив спозаранку проснулись все, кроме самого владельца, который ещё долго, времени не считали, оно само пульсировало для тех, кто разбужен, но дольше, чем симок в крутой мобиле, самозабвенно храпел, раскинувшись по чужой полке.

- Прервёмся, а то голова уже кругом. И кстати, Василию – пивка для рывка, хотя он уже и так хорош.

Удобно иметь дело с целеустремлённым человеком, который знает, чем заняться в часы невольного досуга. В данном конкретном случае он настойчиво пытался прояснить путём мучительных переговоров с проводницей, а почему нельзя-то, это с-самое, прямо в номер, то б-бишь, в купе.

По халифату бродило несколько десятков разных списков Корана. Разногласия между их приверженцами доходили до того, что в одном углу мечети собирались для чтения Корана по Абу Мусе, а в другом — по ибн Масуду. Осман вызвал Зейда, приёмного сына и личного секретаря пророка, который записывал  речи посланника, и поручил ему создать священную книгу, свободную от разногласий и противоречий.

Зейд с воодушевлением принялся за дело. Он собрал и сличил разрозненные записи, сделанные на костях, камнях, коже, пальмовых листьях. Он работал целый год, выбирая только те тексты, которые подтверждались независимыми друг от друга источниками. Была составлена единая книга ислама, из которой убрали всё, что могло вызвать раздоры. Суры были скомпонованы не по смыслу, не по значимости, не в хронологическом порядке, а по размеру: от самых длинных до небольших, в три стиха. Все проповеди Зейд переписал лично. Когда окончательный сводный текст Корана был закончен,  Ахмед выдал ему из казны сто тысяч дирхемов. Священная книга была переписана в пяти экземплярах и разослана в Мекку, Медину, Дамаск, Куфу и Басру. Подлинник Осман оставил себе.

Остальные оригиналы всех насильно или добровольно собранных записей Осман запретил распространять под страхом смерти. Подумав, он дал Ахмеду распоряжение уничтожить их. Это было больше, чем преступление, это было ошибкой.

Василий, ещё какие-то вопросы? А что там с ж-жильем? Читаем. В отелях обязательно требовать талоны регистрации, которые необходимо сохранять для милиции и таможни со всех мест проживания. Отсутствие справки даже об одном дне проживания может послужить поводом для разбирательств и вымогательства. Откупиться можно только за валюту. Поэтому хранить до момента вылета или отъезда, чтобы иметь возможность пресечь злой умысел. В противном случае придётся высоко подпрыгнуть и быстро помчаться в прекрасную даль, чтобы срочно исправлять критичную для себя ситуацию. 

От Шалкара до Саксаульской он ещё держался, но при подъезде к Аральскому морю, это с-самое, м-мужики, то б-бишь, всё завершилось в полном тумане.

День третий, заключительный. Следовало завершать, поскольку уже подъезжали. Мобильник опять дисциплинированно надрывался без всякого толка – для расстроенного хозяина и издевательски – для невыспавшихся пассажиров.

Приятно иметь дело с целеустремлённым человеком. В данном конкретном случае он настойчиво пытался прояснить путём мучительных переговоров по роумингу, почему встречи запланированы прямо по приезду. М-мужики, а на вечер отложить, это с-самое, где-нибудь в ресторации, что, никак нельзя? Станция Арысь, стоянка двадцать минут. Следующая станция – Ченгельды. Осторожно, двери закрываются.

И будем считать при этом, что впереди остались лишь такие этапы, как направление уголовного дела с обвинительным заключением прокурору, его успешное утверждение и последующее направление в суд. Справедливость – высшая из добродетелей.

Когда дом Османа осадили, это неслыханное святотатство, невиданное кощунство, никаких идеалов, полное падение нравов, основным обвинением было сожжение старых рукописей Корана, самого сжечь. Все преступления заканчиваются одинаково – наказанием. Третий праведный халиф, притихнув, обязался действовать только на основании Корана и сунны пророка. Кара должна следовать за преступлением по пятам. И прекратить злоупотреблять своим положением. Принцип неотвратимости наказания незыблем. И начать правильно распределять казну. Как говорят в Мекке, преступление и наказание растут на одном стебле. И вернуть все подарки, незаконно переданные своим родственникам. И поснимать всех их с должности к чёртовой бабушке. И назначить новых наместников. Но когда мятежники тронулись в обратный путь, в их душу закралось сомнение. Так быстро не меняются даже разыгравшиеся домашние зверюшки. А когда они увидели верного слугу Османа, Ахмеда, целеустремлённо спешившего в Египет верхом на верблюде, их сомнения окончательно оформились в подозрение. Они обыскали халдея, хотя тот был решительно против, и нашли у него письмо с личной печатью халифа, серебряная с лазуритом, весом в полкило, предназначенное правителю Египта Сарху: «Именем Аллаха. Когда к тебе явятся эти злоумышленники, прикажи нанести им сто ударов плетью, остричь и бросить в тюрьму». Он был проворнее волка в своем вероломстве.

Обманутые дольщики разъярённой толпой ринулись к дому Османа и в гневе прибили эпистолу к резному орнаменту ворот. Преступник может иногда избежать наказания, но не страха перед ним. Ему ничего другого не оставалось, кроме как не писал никакого письма. Люди были возмущены. Хотя согласен, что слуга – мой. Их негодованию не было предела. И верблюд, на котором тот скакал, тоже принадлежит мне. А как славно было задумано. Самое святое дело становится кощунством и мерзостью, если ради его торжества прибегают к преступлению. И началась осада его дома. Попытка восстановить справедливость и исполнить истинную волю пророка. Осман посылал гонцов к наместникам, но те не спешили на помощь, выжидая, что из этого всего выйдет. Что ж, это уже не важно, определил он. Бесславие – кара худшая, чем смертная казнь.

Манускрипт был исполнен древним куфическим письмом на трёхстах пятидесяти трёх листах толстого крепкого пергамента, с одной стороны гладкого и глянцевитого, жёлтого цвета, с другой белого, в мелких морщинках. На каждом листе было размещено двенадцать строк. Каждая сура отделена от соседней цветной полосой из узорчатых квадратиков и начиналась со слов: «Во имя Аллаха, милостивого и милосердного».

Мятежники плотным кольцом удерживали дом Османа в осаде, никого не подпуская к нему. Кончилась вода, но восставшие воспретили передачу мехов. Будет вместе с псами лакать воду из дождевой канавы. Когда они узнали, что Осман вызвал вспомогательные войска из Дамаска и Басры, они решили покончить с деспотом прежде, чем до него дойдет помощь. Когда толпа убийц, утративших человеческий облик, ворвалась в дом и разоружила охрану, Осман читал первоначальный список Корана, не обращая внимания на бряцание мечей. Со временем все копии погибли, осталась только та книга, которая хранилась при его дворе и с которой он не расставался. Преступление всегда нуждается лишь в предлоге. В первый момент никто не осмеливался дотронуться до седой головы халифа. Но негодование было слишком велико и не могло утихнуть в одночасье. Его заслонила жена Наиля, что значит «успешная», она пыталась левой рукой отразить удар зюльфака, и ей обрубили пальцы. Вслед за тем

В ночь на двадцать пятое число месяца рамадан Аллах начал передавать на землю книгу книг – Коран. До этого мать всех книг находилась на седьмом небе под престолом Аллаха и, никем не сотворённая, существовала всегда, предвечно. И вот теперь Всевышний решил раскрыть её людям. Для пророческой миссии он выбрал жителя Мекки, сорокалетнего торговца и проводника караванов из арабского рода корейшитов. Почему выбор пал именно на него, сам мекканец никогда не спрашивал. Значит, на то воля свыше. После подготовки подлинного удостоверенного текста Корана ни один смертный не может изменить в творении Аллаха ни одной буквы. «Стирает Аллах, что желает, и утверждает». Я сделал это, я избежал бесславия.

брызнула фонтаном кровь наместника пророка и залила страницы святой книги, которую умирающий крепко прижимал к груди. Его убили в восьмидесятидвухлетнем возрасте. Это уже не важно, выдохнул он. А что же важно? – воскричал тот, который только что владел саблей с раздвоенным клинком.

Пора, уже промелькнула станция Сары-Агач. Ну что, м-мужики, с-славно провели время. На перроне Ташкента Василия пошатывало, но в целом держался он мужественно. Ж-жаль вот только, что про нас, крещёных, с-совсем неинтересно. Б-без-дарно как-то. Вот про этих б-бусурман – с-совсем д-другое д-дело.   

И если бы его попутчики не были так озабочены стремлением незамедлительно окунуться в свои учёные дела, они бы не преминули заметить, что под ослепительным солнцем на вокзальной аллее радостными столбиками цвели каштаны и акация гаркад, а игриво трепавший ветерок был наполнен запахом созревающей вишни. Но это случается только, когда мысль о безвозвратном истечении дней цепляет за горло и разгорается раздуваемым пожаром. Когда осознание надвигающейся неотвратимости пронзает наотмашь и бездыханно рассверливает умопомрачительной болью, не отпуская ни на миг.

В ходе судебного заседания рассматриваются все представленные доказательства на предмет достоверности, допустимости и доносимости, и в их совокупности – достаточности для принятия решения, после чего следуют прения сторон и вынесение приговора. И остаётся лишь исполнение наказания.

Их встречал гид из местных. Тёмные глубокие глаза истового фанатика, смешная бородка, сандалии на босу ногу, зачем-то посох. Представился: Сайфуддин – меч веры.

4

Отец. Абдалла

Принести в жертву. Самый младший из них был самым красивым и самым скромным. Принести в жертву. У Шейбы было десять сыновей, и именно его, любимца отца. Абдалла, что значит раб божий.

Клянусь дождём и сумерками, звездой и луной. Одним пальцем лица не закроешь. Если бы у меня было десять сыновей, способных помочь мне и защитить меня и Замзам, я бы непременно. При Каабе. И когда у него появилось десять сыновей, и он увидел, что они уже могут помочь ему и защитить его, он рассказал им и призвал, и подчинились.

Шейба начертал имена сыновей на стрелах и отдал их хранителю идола при Каабе, а сам стал молиться. В этот час его прекрасное лицо при каждом звуке, а слух стал более острым, чем у эха, искажалось в беспокойном напряжении. Он стал неразлучней со страхом, чем со своей тенью.

Стрела не промахнулась. 

Шейба взял в одну руку – пальчики младшего сына, в другую – нож и пошёл к Каабе.

Там стояла женщина из рода Бену-Асад, про которую говорили: «Это та, брат которой принял христианство». Увидев лицо Абдаллы, она побледнела и воскричала:

- Всегда можно откупиться! Это безупречный  способ для того, кто уверен в своей правоте. 

- Но что же мне делать с моим обетом?

- Не следовало открывать дверь, которую не в силах закрыть. Теперь тебе остается обратиться к дочери кахина из рода Бену-Озра, только она даст совет. Она носит чёрный тайласан, имеет отрешённый вид и всегда знает ответ, ей об этом сообщают джинны, подслушивающие на небесах. Она умеет стирать грани между сном и явью, душой и телом, все грани, которые мы воздвигаем в нашей жизни, и находить слова за пределами разума.

На пути к прорицательнице у него и его спутников кончилась вода. Они испытывали яростную жажду и были убеждены, что погибнут. Но они не искали себе облегчения и готовы были ждать, пока Он напоит их в другой стране. Им, однако, было позволено одолеть эту дорогу.

Совершив под маревом горя переход в песках, уходивших в миражи, страждущий отец заглянул в бездонные глаза отрешённой предсказательнице. Мир был таким хрупким, что мог рассыпаться, зазвенев, от одного только неверного звука.

Женщина первой отвела взгляд и перевела его на Абдаллу. Увидев его лицо, она побледнела и воскричала, поняв  в безжалостном умопомрачении, что будет зарезана той, которая покончит с собой:

- Нет! О, если бы вы знали!

Затем опомнившись, она остановила посетителя взглядом, уже направившегося было к выходу, ориентированному на восток, и протянула ему розовый шербет. Она не стала входить в мистический транс, чтобы путешествовать во времени, проникать в иные измерения, посещать иные миры. Она задала только один вопрос:

- Какова в Мекке цена за пролитую кровь? Какова полная дийя?

- Десять верблюдов.

- Дух, пришедший ко мне, повелел тебе следующее: бросай жребий до тех пор, пока Он не удовлетворится. Для этого поступишь так…

Напоследок она решилась ещё раз взглянуть в лицо Абдалле. Когда они уходили, она провожала их, не останавливая взглядом.

Если бы радостно возбуждённый отец не был так озабочен стремлением непременно предугадать исход предстоявшего, он бы не преминул заметить, что она обманула их, поскольку дух не нисходил к ней. Взамен вспыхнула ослепительно яркая искра, предшествующая состоянию исступлённого приближения к Нему.

На обратном пути у него и его спутников кончилась вода; они испытывали яростную жажду и были убеждены, что погибнут. Тогда каждый из них по мере оставшихся сил выкопал себе яму. Они сели и стали ждать своей смерти. Они не искали себе облегчения и ждали, пока Он напоит их в другой стране. Когда их нашли, Шейба понял, что ему позволено одолеть эту дорогу.

Он начертал на одной стреле имя «Абдалла», а на другой – «десять верблюдов» и отдал их хранителю идола при Каабе, а сам стал молиться. В этот час его прекрасное лицо при каждом звуке искажалось в беспокойном напряжении, и он стал неразлучней со страхом, чем со своей тенью. Он обещал уважать отца и мать, учителей и старших, щадить младших, помогать в нужде бедным и одиноким, проявлять милосердие к сиротам, оберегать слабых, стариков и инвалидов, указывать дорогу заблудшим, а ещё мирить тех, кто в ссоре, и оженить сына в день его спасения.

Но стрела не промахнулась. Тогда он добавил десять верблюдов и вновь обратился с молитвой, обещая на этот раз быть справедливым, не забывать в гневе добрых дел, не смотреть в довольстве на плохие дела сквозь пальцы, быть милосердным, великодушным и прощающим, не гневаться попусту, иметь чувство стыда, не завидовать, ибо зависть сжигает душу так же, как огонь сжигает дрова, а ещё не проводить без пользы даже малую часть своего времени.

И опять жребий пал на Абдаллу. Шейба добавил ещё десять верблюдов и поклялся избегать обмана, ложных клятв, лжесвидетельства, злословия и лицемерия, выполнять обещанное, быть верным своему слову при любых обстоятельствах, не посягать на то, что ему доверено на хранение, а ещё не говорить больному о смерти и умерших, не смотреть на него пристально и не выражать ему жалость.

И вновь выпал Абдалла. Шейба довёл количество верблюдов до сорока и пообещал остерегаться наносить кому-либо вред словами или действиями, прощать зло и отвечать на него добром, призывать к добру и удерживать от зла, быть храбрым и выносливым, хранить тайну, признаваться в своих ошибках, а ещё избегать плохих друзей, недостойных товарищей и греховных мест.

И снова выпала стрела с надписью «Абдалла». Шейба добавил десять верблюдов и дал клятву соблюдать материальную и духовную чистоту, сопротивляться влечениям душевных инстинктов и бороться с дурными страстями, очищать свои мысли от плохого, проявлять смирение перед предопределением и в любом положении благодарить Его, укреплять свое сердце надеждой и постоянно просить Его о прощении в Судный день, не возвышать голоса своего более того, чем требуется, а ещё проявлять усердие в молитве.

Стрела опять не промахнулась. Шейба добавил ещё десяток верблюдов и дал слово жить так, словно он будет жить вечно, и готовиться к будущей жизни так, как будто он умрёт завтра, помнить о загробной жизни и готовиться к ней, гордиться тем, что Он оказал ему честь ниспосланием лучшей Книги и лучшего пророка, помогать борющейся умме, убирать с пути единоверцев то, что может причинить им вред, а ещё всегда считать себя солдатом в казарме, ожидающим приказ.

Выбор оказался прежним. Шейба продолжил жребий, увеличив число верблюдов до семидесяти, и обязался положить жизнь свою на то, чтобы земля войны, которая не имеет права на существование, была освобождена от неверных и возвращена к земле покорности, где обитают единоверцы, чтобы земля покорности распространилась на весь мир путём усилия, которое позднее в другом мире назовут ещё джихадом, и он не будет прекращён вплоть до окончательной победы, а всякий уклоняющийся от него – подлый предатель, заслуживающий только смерти, а ещё её заслуживает тот, чьим трусливым сердцем овладела любовь к земной жизни и кто отвратился от борьбы и смерти в то время, как силы мира выступили против уммы, словно голодные псы, собравшиеся вокруг тарелки с едой.

Ничего не изменилось. Шейба перечертал на верблюжьей стреле число восемьдесят и посулил бдительно следить за неверными, которым запрещено выступать против единоверцев ни силой оружия, ни словом, которые могут существовать на земле покорности только в том случае, если разоружены, признают над собой власть единоверцев, платят особые налоги, а ещё согласны с запретом на колокольный звон.

Всё было по-прежнему. Шейба вывел «90» и поручился, что настанет тот день, когда неверные будут оказывать уважение единоверцам, вставать при их виде и опускать свои наглые глаза, им будет запрещено подвергать насмешкам Книгу единоверцев, критиковать и искажать её текст, им будет запрещено говорить о единоверцах лживые или презрительные слова, притрагиваться к женщинам единоверцев, посягать на имущество или жизнь единоверцев, отвращать тех от их веры, а ещё оказывать любую помощь врагам единоверцев.

Он уже знал, что опять выйдет именно так. Он процарапал стрелой себе руку, написал сворачивающейся в чёрное кровью «сто верблюдов» и, помолившись, клянусь Тем, Кому принадлежит моя душа, а ещё послеполуденным временем, приближающим спасение, прокричал в небо, да будет так, что за все добрые деяния, совершённые людьми, которые не были единоверцами, им в этом мире будет воздано добром, но в день Суда все они обнаружат, что страница, на которой должны были быть записаны их добрые дела, окажется пустой, ибо все добрые дела неверных не имеют никакого отношения к вечной истине и вечной жизни — она уготована только единоверцам. Неужто не видели, каков был конец бывших прежде них? Он истребил их; подобное будет и с этими.

И Он удовлетворился. Он согласился, что будет достаточно принести в жертву сто верблюдов. И считать следовало на пальцах, чтобы пальцы свидетельствовали об этом в Судный день. Их предстояло принести в жертву вместо Абдаллы. Как принесли в жертву овна взамен спасённого в пустыне Исмаила после того, как испытали веру Авраама и его любовь к Нему. И никому не запрещали брать их мясо, ни людям, ни диким зверям, и никого не отгоняли от него.  И если раньше плата за кровь, дийя, равнялась десяти верблюдам, но теперь она возросла до ста.

- Нет, – сказал Шейба. – Жребий должен выйти три раза.

И он начертал на одной стреле имя «Абдалла», а на другой – «сто верблюдов» и отдал их хранителю идола при Каабе, а сам исказил свое прекрасное лицо и стал молиться. 

Все три раза жребий пал на верблюдов.

Завершив с этим, Шейба взял Абдаллу за руку и повёл его, куда обещал. Чай жениху подали с сахаром: «Да». И невеста в знак согласия выпила розовый шербет. Одно из её платьев, как и должно, было исполнено в зелёных тонах, а имя её было Амина, что значит «верная».

Когда они проходили мимо Каабы, где должно было состояться то, что не случилось, там стояла женщина из рода Бену-Асад. Вновь увидев лицо Абдаллы, она, побледнев, упала на колени и сказала:

- Пока ещё не поздно. Я дам тебе столько верблюдов, сколько было заколото вместо тебя, если ты прямо сейчас женишься на мне.

Но он ответил отказом. Два граната в одной руке не удержишь. И беспокоиться следует о том, что надо купить, а не о том, что надо продать.

Перед свадьбой невесту не видел никто, кроме членов семьи. Её искупали, волосы отдельно омыли экстрактами амбры и жасмина. Затем все её тело натёрли маслами из хурмы с молоком верблюдицы и миндальными отрубями, кисти рук и ступни ног разрисовали трепетным орнаментом из хны. Ближайшая подруга, натерев руки кожурой граната, чтобы они стали шершавыми, сделала ей массаж.

Для спасения от сглаза у дома жениха принесли в жертву трепетавшую овцу. Затем невеста, держа в руке платок с хлебом, солью и сыром, трепеща, вошла в свой будущий дом. Невысокая, с сильными руками и крепкой шеей, раскусившая все финиковые косточки и прошедшая испытание силы волос. Размер калыма приятно порадовал её родителей, которые стали добрее старой верблюдицы.

Приглашённые танцоры увлекли в круг гостей. Под барабанные ритмы и звуки уда и рабаба танцующие принимали экзальтированную энергию молодых, пропуская её через себя и отдавая празднику всю без остатка. Всё быстрее и громче, подобно накурившимся наргиле, который позднее в другом мире назовут ещё кальяном, с патокой и искендерийским яблоком, когда уже всё одно, наяву ли это делаешь или в бреду, забыв о времени и пространстве, о приличиях и гранях, отдавшись вихрю праздника. Вращались не они сами, а весь мир вокруг них. Танец был дольше горизонта, длиннее, чем вечерняя тень от копья. Они являли ликование человеческого существования, состояние исступлённого приближения к радости.

Затем с невесты сняли покрывало, и молодожёны с трепетом впервые лицезрели друг друга. С той, чей стан – кипарис, а уста – словно лал, в сад любви удались и наполни бокал, пока рок неминуемый, волк ненасытный, эту плоть, как рубашку, с тебя не сорвал. За вечер невеста сменила пять платьев, вышивка золотом, тончайшая ткань. Она принесла с собой из дома особую пищу и за столом вкушала её, разделяя с будущим мужем.   

Рано утром, пока родственники были заняты раздачей блюд, оставшихся после первого дня праздника, соседям и друзьям, Абдалла пришёл на то место, где не случилось то, что могло состояться, и, как и предполагал, встретил её там.

- Сегодня ты уже не предлагаешь мне то, что предлагала вчера?

- Нет, не предлагаю, – она была на удивление спокойна и безучастна.

- Ты обиделась? Огорчилась? Опечалилась?

- Нет, теперь это всё пустое, – она была невозмутима и отстранена.

- Что же изменилось со вчерашнего дня? Сегодня я согласен. Ведь вечернее слово всегда можно стереть дневным.

- Тебя покинуло то сияние, которое исходило от тебя. Оно угасло, – у неё был совершенно отрешённый вид. 

- Сияние? Как от клинка зюльфака?

- Нет, другое, совершенно другое. У меня больше нет потребности в тебе, поскольку ты – не тот, – она была похожа на человека, который что-то потерял и смирился с этим.

- Я не понял тебя, женщина.

Она остановила его взглядом и ушла прочь. И если бы новобрачный не был так озабочен стремлением непременно завладеть новой красивой женщиной, он бы не преминул заметить отчаяние в её жестах, означавшее признание начавшейся уже неотвратимой катастрофы, которая, пригашенная, начала тлеть, ожидая своего часа.

Она слышала от своего брата, принявшего христианство, что в этом народе есть пророк, и нет у дьявола над ним власти. Теперь же она поняла, что у сатаны много слуг. Человек подвластен только Ему и сам властвует над бесом, но у того неисчислимая рать халдеев, которые принимают разные облики. 

Через несколько дней, времени не считали, оно само пульсировало для той, часы которой были сочтены, но меньше, чем пальцев на руке, женщина из рода Бену-Асад пришла в дом дочери кахина из рода Бену-Озра. Ты всё знаешь. Да.

На пути сюда у неё и её спутников кончилась вода; они испытывали яростную жажду и были убеждены, что погибнут. Тогда каждый из них по мере оставшихся сил выкопал себе яму. Они сели и стали ждать своей смерти. Когда кто-нибудь из них умирал, его спутники опускали тело в выкопанную им яму и хоронили его. Они не искали себе облегчения и ждали, пока Он напоит их в другой стране. Пока не осталась последняя из них. Когда её нашли, она поняла, что ей предписано одолеть эту дорогу.

Через несколько дней, времени не считали, оно само пульсировало для той, часы которой были сочтены, но меньше, чем пальцев на руке, женщина из рода Бену-Асад зарезала дочь кахина из рода Бену-Озра, ты знаешь, за что, да, я спасла будущего отца пророка, последователи которого объявят джихад неверным. А потом покончила с собой, с той, которая сама отправила Шейбу к прорицательнице за спасением будущего отца пророка, последователи которого сделают всё, что в их силах, чтобы приблизить Армагеддон, который позднее в другом мире и в другом измерении  назовут ещё Апокалипсисом.

А через несколько поколений началась та история, которую позднее в другом мире назовут по-разному: катастрофой, бедствием, бедой, несчастьем, горем, трагедией, драмой, напастью, лихом, лихолетьем, злополучием, злосчастием, гибелью цивилизации, но суть останется неизменной – она знаменовала вступление в безумие. 

И они продолжали медленно, но неуклонно двигаться к своей цели, завершая свой путь и устремляясь к тому, что им, по их разумению, следовало отдать.

*

Главное для них – не обременять себя условностями повседневного существования, поскольку смысл жизни — в чувстве вечности, а не в том, что приносит и уносит время.

Когда суфий теряет контроль над собой в момент мистического экстаза, он выкрикивает шатх. Это выплескивание наружу чувств, овладевших душой мистика, когда он ощутил своё единство с Ним. Истинный смысл этого восклицания может быть понят и оценён лишь посвящёнными.

Я – Он! Я – истина! Ваши времена кончаются, и лишь у моего времени нет ни конца, ни начала! Под этим рубищем нет никого, кроме Него! Кроме Того, Кто выше нас!

Одни полагали, что шатх – удел избранных и надо отказаться от его истолкования. Ведь мистик в состоянии экстаза становится рупором божества, поэтому он не отвечает за свои слова. Другие утверждали, что выкрикиваемая бессмыслица – это результат непосильных аскетических испытаний, которым подвергали себя эти несчастные, бессмысленное и опасное разглашение высших божественных тайн. Либо неверие, ведь шатх противоречит догмам.

Лейла, рабыня вождя племени Бену-Асад, была близка к суфиям. Ей было ведомо состояние, когда ощущение реальности Высшего переполняет блаженством, превосходящим все земные мерки, когда богатство, власть, слава — всё пустое. Достаточно самой обыденной жизни, но она должна быть освещена изнутри. «Лейла, что должно считать вершиной?» — «Встать поутру, пойти на базар, купить провизию, приготовить обед — и не забывать Его».

Этим вечером она исполняла танец в доме своего хозяина. Члены семьи в отрешённом молчании наблюдали за ней. Шейх осознавал, что всех их объединяет тоска по личному переживанию вечного, и чувствовал исходившую от этих ритуалов опасность. Так кочевник привносит в дом оседлого араба ощущение, что линия горизонта смещается. Шейх не мог стереть из памяти одного из её откровений, которым она поделилась только с ним. Однажды, когда она достигла совершенной близости к Нему, Он спросил её: «Что ты хочешь?» — «Ничего. Мне довольно того, что Ты есть».

- Аскетизм должен очистить твою душу от всех посторонних забот и страстей, – внушала она, – подготовить её к восприятию божественной любви. Благословенна нищета духа. Только нищий духом, сбросивший все оболочки, провидит внутреннее — то, что сбросить нельзя. Требуется отказ от всего, что может отвлечь от созерцания Его и общения с Ним, в первую очередь от мирских соблазнов. Его следует почитать ради Него самого, а не ради райского блаженства или из страха перед мучениями в аду.

- Я верю. Но я не готов.

Она завершила танец, выйдя из состояния транса. Все понимали, откуда она только что вернулась.

- Что ты видела в раю?

- Когда заходят в дом, смотрят на хозяина, а не на утварь.

Её язык был особым, ведь невозможно объяснить то, для чего нет готовых слов. О некоем можно говорить только парадоксами, только так, как поступил мессия, когда он захлебнулся хлынувшим переизбытком Духа и оборвал свою речь одним восклицанием: «О, если бы вы знали!»

- Нельзя описать, чем вкус мёда отличается от вкуса сахарного тростника, — говорила она. – Надо попробовать мёд.

Ей была близка и понятна традиция племени озритов, воспевавших любовь, сильную, как смерть. Только влюблённый может прийти к Нему, и сила чувства должна быть подкреплена отказом от двойственности. Не я и ты, а только ты. Я должно быть растворено в любви.

- Для любящих племён и званий нет. Влюблённый ближе к небу, чем аскет, и чем мудрец, что знаньем нагружён, хранит ревниво груз былых времён. Сними с него его бесценный хлам, и он немного будет весить сам.

Когда шейх отправил её с караваном прочь, благовония и перстни, бусы и монисто, золото и серебро в сочетании с камнями, ткани и ковры, по Мекке запуржила песчаная буря. Она красным ковром накрыла и караванные тропы, и оазис с источником, и тенты из чёрной козлиной шерсти и верблюжьего волоса, и добротные дома из околотого камня и глины. Она поставила вровень каждый день сытых шейхов и нищих, почерневших от солнца на пыльных дорогах.

У неё и её спутников кончилась вода, и все, кроме неё, были убеждены, что погибнут. Ей же было ведомо, что начертана иная дорога. Она не искала себе облегчения и знала, что Он напоит её в другой стране. Караван пришел в Ятриб, не растеряв своего груза, и все, кроме неё, были спасены.

Пережив чувство единства с Тем, Кто выше нас, она стала равнодушной к букве, к догме, к закону. Когда её в первый же день спросили, следует ли совершить паломничество в Мекку, она ответила: «Обойдите вокруг меня, во мне Он тоже есть».

Это сочли кощунством. Но особую ярость вызвал её шатх. Ваши времена кончаются! Участь тех, кто почитает Его лишь ради райского блаженства, решена! И спасены будут только нищие духом!

Все веры начинаются по-разному, но затем в каждой складываются свои правила, основанные на страхе, своё послушание, свои убежища для беглецов из мира, своя священная война. Повсюду секты и течения, проклинающие друг друга, начётничество и ослепление. Только немногие избранные пробиваются к поэзии и духу, не давая поработить себя букве.

Её публично бичевали, отсекли кисти рук, повесили вниз головой, побили камнями, а в заключение сожгли тело, чтобы оно не могло воскреснуть в день Страшного суда. Их ярость была безмерна, когда они услышали её последние слова: «О, если бы вы знали!»

Четвертая пауза в танце кружения дервишей – это приветствие, которое посылается душе, покинувшей тело для слияния с Ним.

Когда прозвучал последний аккорд, они упали на колени, показывая, что вернулись из своего путешествия.

- Я так и не понял тебя, прорицатель.

- Тогда завершим. Когда суфия спросили, что он думает о подвижнике, который в экстазе взлетел над землёй, тот ответил: «Птицы летают ещё выше». «А дервиш из ордена каландаров был сразу в двух местах». — «Дьявол может явиться сразу в тысяче мест».

- Я не понял тебя, прорицатель.

Все думали, что они разгадывают сны, разбираются в знамениях, предсказывают судьбу. Они казались пекущимися о вере, а поклонялись лишь своей идее. Чем более суфии рассуждали о путях единения с Ним, тем дальше они уводили от веры. Ибо сказано: «Кто лжёт о ясном знамении от Него, и не следует за Ним свидетелем от Него, и не верует в Него – огонь обетование их». Если не разгадать сон, то погибель, и дом ваш разграбят.
Они не разгадывали снов, добиваясь разрушения дома. Должно быть, они знали нечто, неведомое остальным, и стремились избегать ответа, чтобы не наполнить просителей страхом, который лишает человека рассудка и не позволяет ему пробудиться и прислушаться к своему сердцу.

Чтобы занять места на корабле, пекущиеся о нерушимости границ и преступившие эти границы тянули жребий по стрелам, в результате чего одни разместились на палубе, а другие – внизу. Когда оказавшиеся внизу хотели зачерпнуть воды, им приходилось проходить через разместившихся на палубе, и в конце концов они сказали: «А не проделать ли нам дыру в днище, чтобы набирать воду, не беспокоя тех, кто наверху?» Если преступивших границы предоставить самим себе и позволить им совершать то, что они хотят, если не схватить их за руки, то погибнут все.

*

У Антона с Алексеем сразу же возникло стойкое впечатление, что их пытаются ввести в заблуждение. Убийство халифа Османа, говорите? А дийя выплачивалась? Ведь полная дийа – сто верблюдов, или тысяча динаров, или двести кусков дорогой ткани, каждый из которых должен быть достаточен для изготовления одежды. Завершилось обыкновенной кровной местью, говорите? Ну, надо же! Вот уж не знал! 

Гид был до неприличия энергичен и деловит, что как-то не вязалось с его богословским обликом. Он неудержимо устремлялся вперёд, постукивая нелепым посохом по терпко цветущим каштанам, и динамично отмерял фразы через плечо:

- Мы намерены предложить вам обширную культурную программу. Первым пунктом – концерт органной музыки. Редкая возможность. Уверяю, получите истинное удовольствие. В католическом костёле. Замечательное историческое место. За вещами присмотрят, можете не беспокоиться.

Из-за его спины с профессиональной уместностью появился водитель приблатнённого вида, подогнавший  раздолбанное такси. Антону с Алексеем на таком ездить ещё не приходилось: все зеркала, кроме водительского слева, были оторваны, отодраны были также все ручки внутри обшарпанного, замызганного какими-то кровяными потёками салона.

Они не успели опомниться, как очутились на концерте. Очевидно выпивший органист размахивал не в такт туловищем и промахивался по педалям. Его ассистент при переходах за спиной музыканта к регистровым переключателям отчаянно скрипел на весь зал новыми ботинками. Зрители на пьяно с хрустом стягивали с обуви баулы, а наверху, на служебном ярусе, перекрикивались две пухленькие милиционерши, которым было безумно скучно дежурить в этот ясный выходной день.

Сайфуддин использовал перерывы между произведениями для продолжения расспросов: 

- А расследовать-то собираетесь по Корану Османа? Говорят, он был вывезен из Мекки из западных ворот, которые вели на Ятриб, ныне Медина.

Антон не поверил ему:

- Мекка имеет ещё северные ворота, или иракские, поскольку от них отправляются в Ирак, и южные, или йеменские, которые стоят, соответственно, на пути в Йемен. Но список Османа вывезли из Медины, а не из Мекки.

- Ну, надо же! Вот уж не знал! Говорят, каждая стена здания священной Каабы тоже имеет своё географическое название?

- Речь идет об углах: северный и южный – соответственно иракский и йеменский, западный – сирийский, главный же, восточный, называется чёрным углом, поскольку в него вставлен Чёрный камень.

- Говорят, в правой части камня видна маленькая блестящая точка, сверкающая, как мечта, как зюльфак перед битвой?

- Да, её рассматривание обостряет зрение.

- Ну, надо же! Вот уж не знал!

Антон вновь не поверил ему, но их энергичный провожатый уже увлечённо вёл их далее:

- Следующий пункт нашей программы – посещение монастыря дервишей суфийского ордена каландаров, замечательное историческое место. Позвольте представить образ жизни его насельников. Монаху должно вести жизнь нестяжательную, предпочитать телесное уединение, иметь благоприличную наружность, голос умеренный и слово скромное, принимать пищу и питие, не причиняющие мятежа, есть в безмолвии. Перед старшими следует молчать, мудрых слушать, к равным иметь любовь, низшим подавать исполненный любви совет. Надо удаляться людей негодных, плотских и суетных, больше думать, а меньше говорить, не быть дерзким в словах, не допускать излишеств в разговоре, избегать смеха, украшаться стыдливостью, взор потуплять долу, а душу возносить горе. Должно на прекословие не отвечать прекословием, быть благопокорным, трудиться своими руками, всегда помнить о смерти, с надеждой радоваться, скорби терпеть, непрестанно молиться, за всё благодарить, перед всеми быть смиренным, ненавидеть высокомерие. Предписывается быть трезвенным и охранять сердце от лукавых помыслов, заботиться о страждущих, плакать с ними, вразумлять бесчинных, утешать малодушных, служить недужным, заботиться о братолюбии. И главное – прощать. Хотя, например, в Мекке говорят, что прощение – это надменная месть.

- А также уважать отца и мать, учителей и старших, щадить младших, помогать в нужде бедным и одиноким, – с профессиональной невозмутимостью добавил водитель, неотступно следовавший за ними, – проявлять милосердие к сиротам, оберегать слабых, стариков, инвалидов, указывать дорогу заблудшим, мирить тех, кто в ссоре, быть справедливым, милосердным и великодушным, не гневаться попусту, иметь чувство стыда, не завидовать, избегать ложных клятв и злословия, быть верным своему слову при любых обстоятельствах, не говорить больному о смерти и умерших и не выражать ему жалость. Кроме того, не возвышать голоса своего более того, чем требуется, помнить о загробной жизни и готовиться к ней.

- Насчет голоса уже было, это повтор, – заметил Сайфуддин.

Антон не поверил, окончательно и бесповоротно. Он был явно раздосадован и не считал нужным скрывать это:

- А можно больше не морочить нам голову? Скоро ли мы, наконец, приступим, собственно, к расследованию?

Сайфуддин резво обернулся к гостям и извиняюще ладонью вверх сложил пальцы в арабском жесте: подождите немного.

- И все же: когда можно будет попасть в Самарканд?

- Что ж. Прямо сейчас.

Спидометр не работал, но скорость от этого не казалась меньше, скорее, наоборот. Всё чаще возникало ощущение фантастического полёта. Навстречу проносились гигантские в сумерках фуры, отчего такси периодически сносило ветром на обочину. Вскоре совсем стемнело. Что их похитили, стало ясно очень скоро: когда остановились среди пустыни, на месте когда-то вырубленной рощи.

Стояла ослепительно лунная ночь. Ночное светило, сиявшее подобно клинку зюльфака, настолько отстояло от жребия фортуны, насколько солнце от асцендента, восходящего знака в момент нашего рождения, этой двери, которую мы отворяем, выходя во внешний мир. Однако без установления асцендента определение линии судьбы оставалось ограниченным, и грядущее грозило не стать истинно натальным.

Они испытывали страх и были убеждены, что погибнут. Каждый из них по мере оставшихся сил выкопал себе яму и стал ждать своей смерти. Они искали объяснения и не находили его, и их смятение свидетельствовало о том, что они не были готовы перейти в другую страну.

- Список реликвий ислама насчитывает тысячи предметов, – начал свою речь их провожатый, раскачиваясь с пятки на носок и опираясь для большей устойчивости на посох. – Среди них самое почётное место занимают вещи пророка: сандалии, плащ, куски одежды, кубок, копьё, посох, миска…
Песок похрустывал под его сандалиями, создавая впечатление движения каравана в направлении Шама, ветерок трепал полы плаща. Водитель оставался в машине, но постоянно держал их в поле зрения профессиональным поворотом головы. 

- …Очень высоко ценятся автографы пророка. Они столетиями хранятся в семьях, ведущих свою родословную от современников пророка. Однако самой великой ценностью в мусульманском мире, обладать которой стремились все верующие, всегда считались волосы из бороды или с головы пророка… 

- Да, знаю, – отозвался Антон, отчаяние которого всегда проявлялось в повышенной говорливости; Алексей же в такие моменты, напротив, наглухо замолкал; они шли дорогами разными. – В странах ислама этих волос насчитывается столь большое количество, что просто диву даёшься.

- …Сейчас лучше избегать кощунств… Волосы пророка сами по себе удлиняются и размножаются, так что из одного волоса может появиться множество новых, и это вовсе не чудо, а совершенно естественное явление, ибо божественное существование пророка вовсе не закончилось с его смертью, а продолжает проявлять себя самым разнообразным образом. В городе Конья, бывшей столице Иконийского султаната, в мечети Мевланы и сейчас хранится реликвия, в подлинности которой не сомневается ни один мусульманин, – борода пророка. Она заперта в ларце, из которого выступает клок седых волос, источающий магическую силу. А музей Топкапы в Стамбуле может похвастаться совершенно уникальным экспонатом – мумифицированной рукой пророка, оправленной в серебро. Верующие благоговейно умолкают при виде такой реликвии…

- Да, знаю, и никто не задумывается над тем фактом, что в своё время тело пророка было погребено со всеми руками и ногами при большом стечении народа.

Сайфуддин продолжил с нарастающей напористостью:

- … Сейчас лучше сторониться кощунств… Ничуть не менее волос пророка популярны зубы Увейса аль Карани, легендарной личности, почитаемой в качестве святого во многих мусульманских странах. Он был просто благочестивым пастухом, бродил босой и нагой, едва прикрытый хиркой, громко читал молитвы и выкрикивал имя Аллаха. Он просил Его отпустить всех грешников, чтобы самому наставить их на путь истинный, и бил себя камнем по голове. Узнав, что пророку в битве с врагами выбили камнем один зуб, Увейс аль Карани решил тоже лишить себя зуба, однако, не зная, какой именно зуб потерял пророк, он выбил у себя все тридцать два. Эти зубы заняли в списке святых реликвий одно из почётных мест. В память о них созданы мусульманские чётки, в которых насчитывается тридцать три зерна: тридцать два зуба святого плюс один зуб пророка… 

- Да, знаю. Голова внука пророка, Хусейна, хранящаяся в Дамаске, также способна на поразительные вещи: она пишет невидимой рукой угрожающие изречения на стенах мечети, источает аромат благовоний, распевает речитативом суры Корана, излучает сияние в виде нимба и обращает христиан в ислам… 

- Брызни на свои угли водой! И отвечай: каково заключение следствия?
- Никаких неожиданностей: беспристрастное палеографическое исследование Корана Османа показало, что он не мог быть написан ранее смерти халифа. Относительно же священной крови Османа, будто бы обагрившей этот список… Кровяные пятна намазаны нарочно, и обман произведён так грубо, что сам себя выдаёт. Кровь находится почти на всех корешках и с них расплывается на середину листа, причём совершенно симметрично на каждом из смежных листов. Очевидно, что они складывались, когда кровь была ещё свежа. Такое распределение кровяной субстанции случайно произойти не могло. То есть, список, находящийся в Самарканде, не идентичен тому, за который он выдаётся.

Гид на удивление терпеливо дослушал, затем резюмировал с угрюмой бесстрастностью:

- Меня не интересует мнение неверных, выносимое по вопросам, относящимся к вере. Мне требуется ваше заключение относительно убийства халифа Османа.

- Убит и убит, - пожал плечами Антон.

- Кем и по какой причине?

- Как водится, оппонентами. Сказано же про арабов: когда они слабы, они хитрят, когда сильны – убивают.

- Неверно. Сейчас лучше из всех возможных вариантов выбрать единственно правильный.

Его бесстрастная угрюмость не оставляла надежды. Время само пульсирует для тех, кто оставлен без оной, и его всегда меньше, чем жаждется. Далее по списку. Всё повторяется, и нет ничего, богатство, власть, слава — всё пустое, и у нас не хватает веры в себя настежь, наотмашь отворить, распахнуть ту дверь, которую потом предстоит закрыть.

- Вариантов может быть масса. Он мог быть убит случайно в ходе завязавшейся ожесточённой схватки между мятежниками и охраной. Махали клинками и случайно задели его. Рикошет – и по горлу.

- Неверно. Охрана не сопротивлялась, поскольку не видела смысла в сопротивлении будущим властителям. Как глаз старше зуба, так и страх выше неба. Ожесточённой схватки не было.

- Он мог зарезаться сам.

- Неверно. Мусульманин никогда не кончит жизнь самоубийством. 

- Он был зарезан собственным слугой, – глухо вмешался Алексей.

- Ваш молчаливый коллега близок к истине. Осталось понять: почему Ахмед сделал это?

- Один из мятежников, кощунствуя, ударил халифа ботинком. Слуга не мог этого стерпеть и избавил халифа от такого унижения.

- Неверна только одна деталь: у Ахмеда был не зюльфак. На теле халифа остались следы шамшира – арабской сабли с клинком, покрытым изречениями из Корана. Вся сдавшаяся охрана Османа была тут же перебита. Ахмед был зарезан первым.

Уходившие в миражи пески и безжалостное умопомрачение под маревом гневно пылавшего неба уже подготовили грядущее злосчастие на этом невыносимо сладостном пути, полном невыразимой истомы и отчаянного безумия.

- Ваше время истекло, – подытожил гид. – Мы обязались положить жизнь свою на то, чтобы земля войны, которая не имеет права на существование, была освобождена от неверных и возвращена к земле покорности, где обитают единоверцы. И мы сдержали обещание. Он уже настал, тот день, когда неверные принуждены оказывать уважение единоверцам и опускать свои наглые глаза, когда им запрещено подвергать насмешкам Книгу единоверцев и критиковать её, говорить о единоверцах презрительные слова и отвращать их от их веры. Неверные теперь существуют на земле покорности, признавая над собой власть единоверцев. И замурованные ворота Милосердия в восточной стене Храмовой горы, которым должно открыться лишь при пришествии Мессии, уже распахиваются.

Провожатый приблизился к Антону и протянул ему саблю:

- Ты взял с собой зюльфак, чтобы отомстить. Так действуй же!

Она блестела клинком в лунном свете, и в ней отражались несбывшиеся надежды, и мечталось всего лишь о тени.

Антон не поверил подданному веры и прежде, чем тот занес зюльфак, развернулся, перепрыгнул через свежий ров и стремительно побежал. Он не искал себе облегчения и мечтал всего лишь о спасительном мраке.

Халдей невозмутимо проследил за его оборвавшейся траекторией и приблизился к Алексею:

- Вы не готовы защитить даже собственную честь. Но есть принципы, которые должно соблюдать неукоснительно, малейшее отступление от них недопустимо. Ибо все замыслы следует доводить до конца, это ведь такое наслаждение. С ним может сравниться лишь восторг кровной мести.

Прежде чем занести зюльфак, Алексей пытался заслониться, единственный способ, но в последний момент вдруг засомневался – и не угадал. 

- Не угадал, – сказал гид.

- Это ведь не зюльфак, – усмехнулся провожатый.

- Это шамшир, арабская сабля с клинком малой кривизны для оттяжного или колющего удара, – пояснил подданный веры.

- Посмотри, клинок покрыт изречениями из Корана, – добавил халдей.

- Вот взгляни,– завершил палач. – Если ещё можешь.

5

Потомок. Кадыр

Из Самарканда их транспортировали на самолете, багажом. В составе экипажа были Кирилл, уже командиром, и теперь вторым пилотом Кадыр, что значит «всемогущий».

- Ты чего это так задерживаешься-то? – по привычке не удержался от укора Кадыр. После взыскания, которое в лётном отряде называли отлучением и которое предстояло загладить, он ещё не проникся в полной мере пониманием новой ситуации.

- Да вот матери звонил.

- Не вижу принципиального противоречия между звонком матери и своевременным прибытием к рейсу.

- Да там ведь прервать невозможно. Постоянные обиды на отца. Никак не могут перестать цапаться на старости лет. Каждый думает, что зря прожил и винит другого.

- Понятное дело, это ведь такое наслаждение – дуться друг на друга. С этим может сравниться лишь хорошо продуманный публичный скандал.

- Да уж… Рано или поздно должны опомниться.

Все последние дни Кирилл чувствовал себя неуверенно, словно ему следовало постоянно оправдываться за свое назначение. Будто подлог совершил.

- Счастливого полёта хоть пожелала?

Если бы этот иноверец не был так озабочен стремлением напомнить о прошлом, он бы не преминул заметить гримасу негодования на лице собеседника. Не объяснять же, что бывают люди, которые с отрешённой исступлённостью думают только о себе. Это их особая вера.

Кирилл вдруг понял, что от него, действительно, ожидают ответ, и, с невольным потрясением произнеся его лишь внутри себя  и только для себя, неожиданно вспыхнул:

- Всё нормально! Хватит пустой болтовни! Поехали!

- Ну, что ж, поехали, командир. Взлётное положение стабилизатора – сколько тебе? Девять?

- Да кто их знает, сколько они там, эти восточные шакалы, загрузили багажа в обход весов? Всякий раз приходится на глазок выбирать, – Кирилл форсировано входил в рабочий режим после разговора с родителями, у которых все вопросы имели удивительную тенденцию без присмотра стремительно усугубляться. – Давай восьмёрку.

- М-м? – подчёркнуто саркастически удивился Кадыр.

- Восемь! – оборвал  Кирилл и перешёл в контрнаступление. – Послушай, правильно ли я понимаю: наши славные чекисты отпустили тебя восвояси на все четыре стороны, так ничего и не пообещав тебе за связи с этими страшными и ужасными существами под жутким названием «ваххабиты»?

Второй пилот, всё поняв, лишь хрипло рассмеялся в ответ:

- Справа впереди свободно, разрешение на взлёт получено… Они много чего пообещали. Но порочащие меня связи оказались пустышками: это была просто научная теологическая конференция, без всякой террористической подоплеки… Идём на взлётном?

- На номинале! – продолжал действовать от противного Кирилл. – Нечего максимум выжигать, выпендриваться… А как там твоя врачиха? Продолжает тащиться?

- Взлёт откуда начинать, командир? – уклонился Кадыр от дальнейшего клинча, осторожно вздохнув внутри себя: не будь влажным, не то тебя выжмут; не будь сухим, не то сломают. – С дальнего края полосы?

- Отсюда ближе вырулить. А там развернуться будет сложно.

- Мы крадём у себя полтыщи разбега.

- С середины! – приказал командир. – Для разбега и полутора хватит… И как же ты смог её охмурить до такой степени, что она согласилась прописать тебе этой запрещённой фигни для восстановления чувствительности?

- Есть много способов безупречного воздействия на людей… Режим!

- Кстати, всё никак не могу упомнить, как оно называется?.. Поли… нейро… какой-то там синдром.

Со сладостным гневом отмщения может сравниться лишь гневная сладость долгожданной мести.

- Какая тебе разница?

Начало гнева – безумство, а конец его – раскаяние. 

- Мне-то разница как раз большая. Ты нас когда-нибудь угробишь своим снижением рефлексов. Ноги с тормозных площадок хоть убирать не забывай, это тебе не на врачихе кувыркаться.

- Может, брюки закатывать, чтобы положение ног было виднее?

- Нет уж, давай обойдёмся без этих ваххабитских штучек.

- Что-то тебя совсем вразнос понесло.

- Да просто интересно: как ты охмуряешь медкомиссию, чтобы скрыть от неё хворь?

- Сам знаешь, любой пилот будет по возможности скрывать свою болезнь, чтобы не быть списанным. А комиссию я прохожу регулярно, отклонений не отмечено.

- Да уж знаю: есть разные способы воздействия на людей.

Он продолжал упорствовать в нежелании раскаяться. Линия горизонта вдали была длиннее жизни, а синева неба – тоньше сброшенной кожи змеи. 

- Взлетаем! Рубеж по скорости отрыва – сто девяносто.

- Надо двести.

- Определяю: сто девяносто!

- Понял: сто девяносто… Три... Четыре... Пять... Есть выход двигателя на номинал! Параметры в норме.

Солнце тускло сквозило сквозь клочья облаков, словно замазанное глиной.

При звуке ударов передней стойки о полосу лицо командира исказилось в беспокойном напряжении:

- Что за!.. Передняя стойка не отрывается!

Он добавил десять и продолжил разгон.

- Скорость сто девяносто, рубеж!

Переднее шасси, словно заворожённое, не отрывалось от полосы. Самолёт, дрожа, будто в показном гневе, рвался вперёд и не взлетал. Командир добавил еще десять и усилил тягу.

- Двести!.. Поднимай!..

Пилоты с отчаянной решимостью тянули штурвал на себя, но их усилия были бесполезнее зимней луны. Командир довёл скорость до двухсот десяти и обратился к панели управления:

- Что происходит?! Что держит?!

Он увеличил скорость до двухсот двадцати и воскричал:

- Взлётный! Взлётный!!

Пилоты продолжали безумные в своей бессмысленности попытки оторвать самолет от полосы, переставая понимать происходящее, но осознавая, что длины разбега не хватает.

- Двести тридцать! Что тормозит?!

Если прекратить взлёт, то за пределы полосы, однако без особых кто ж знает и командир неожиданно для самого штурвал от себя и двигатели на малый газ. Самолёт с облегчением прижал нос к земле и, перестав дрожать, начал останавливаться.

- Что ты делаешь?! Или желаешь, чтобы зюльфак перестал отражать в гробу к чертям собачим луны сияние придурок полоумный твоей крови?

А если они всё-таки взлетят, то спасены.

- Взлётный! Стабилизатор!

Пилоты вывели стабилизатор и рули высоты на максимальное положение и с бессмысленным в своем безумии усилием вновь начали тянуть штурвал на себя, что есть силы упираясь: кто – в пол, кто – в беспамятстве в тормозные педали. 

Самолёт с оскорблённой обречённостью выкатился за пределы взлётной полосы, которую в ином мире называют ещё бетонкой.

- Взлётный!!! Кто тормозит?! Это ты, что ли, тормозишь?!

Затем привнеслось нечто, от чего линия горизонта неуловимо сместилась, самолёт оторвался от грунта и, освободившись от тормозов, резко взмыл вверх, а затем под гневным маревом леденящего шара

«Если бы Он на секунду забыл о том, что я тряпичная кукла, и даровал мне немного жизни, вероятно, я не сказал бы всего, что думаю; я бы больше думал о том, что говорю…». 

обрыв записи. Сваливание самолета в чёрную обугленность тайласана, где огонь ада жжёт сильнее, чем летний зной.

Для чего же она отпущена нам? Не для лености и пустомельства, не          для чванства и гордыни, не для угодничества ненавистной службы,  и не для     семейного  постыльства  и  оглушающей  тоски  в  топящем  течении  дней,  а  для

* * *

Так о чём же был сон, который должен разгадать кахин?

И за что мстил Аркадий Алексею – за блуд? Ответ: горе. За пьянство? – Отрицание. За утрату личности и полное ничтожество? – Гнев и последующая попытка заключить сделку с судьбой. За то, что досталась не ему, а другому? – Депрессия. А может, за принятие того, что худшие слова – лишние?

Если не считать времени, то беда, и дом твой разграблен, и весь мир становится безымянным. То есть погибель. И боль, которая наступает, когда время невежества сменяется временем раскаяния. Поскольку если не таить эту истину, то жизнь будет невыносимой.

«Если бы Он дал мне немного жизни, я бы одевался просто, поднимался с первым лучом солнца, обнажая не только тело, но и душу… Если бы у меня было немного жизни, я не пропустил бы дня, чтобы не говорить любимым людям, что я их люблю…».

Когда время невежества пройдёт, совсем скоро, оно сменится временем    безумия.  И если мы слишком слабы,  чтобы  нести  тяжёлое  бремя  решения,  то

* *

Вылетал для того, чтобы забрать груз, Аркадий с тяжёлым чувством. 

Отец замер, уткнувшись лицом в присмиревшего котенка, и лишь время от времени поднимал к Анне заплаканные глаза. Все вздохи подсчитаны и убывают. Когда Аркадий попытался прикоснуться звонок, натыкаясь на ломаный стол в коридоре и спотыкаясь об истёртый ковёр, рваными лохмотьями цеплявшийся за. Это по поводу адреса бывших владельцев.

В Самарканде под ослепительным солнцем радостными столбиками отцветали каштаны и акация гаркад, а игриво трепетавший ветерок был наполнен запахом созревшей вишни.

«Люби так, как будто тебя никогда не предавали. Пой так, как будто тебя никто не слышит. Живи так, как будто живёшь в раю».

Когда он с наслаждением выпрямил в самолёте ноги и отрешился от всего этого безумного хаоса, он с невольным довольством произнёс лишь внутри себя  и только для себя: «Я сделал это!»

«Ребёнку я дал бы крылья и сам научил бы его летать. Стариков я бы научил тому, что смерть приходит не от старости, но от забвения… Я так многому научился от вас, но, по правде говоря, от всего этого немного пользы, потому, что набив этим сундук, я умираю».

Когда мысль о безвозвратном истечении дней цепляет за горло, а осознание надвигающейся неотвратимости пронзает наотмашь и бездыханно рассверливает болью, не отпуская ни на миг, нельзя, чтобы, когда исчезает стыд, нельзя, чтобы всё пожирающее время, нельзя, чтобы принципы, которые должно соблюдать неукоснительно,  чтобы грядущая катастрофа,  чтобы крохотная паутинка,  нельзя

*