Шутка

1.

После Нового года в нашем 7-ом «В» появился новенький. Перед началом занятий в класс вошел директор, ведя за руку тощего, малого ростом  мальчишку.

- Ребята, - начал директор. – С этого дня с вами будет учиться вот этот юноша. Звать его Андрей Сизов. Прошу любить и жаловать!

После вступительной речи своего проводника, новенький поплелся к свободной парте, самой  последней в третьем ряду. Его сопровождали насмешливые взгляды и едкие смешки. Димка Симонов с предпоследней парты подставил ему подножку, но бедняга вовремя ее заметил и удачно добрался до своего места. Андрей просидел весь урок, не смея ни на кого поднять глаза. Вид у него был самый смешной. Лохматый, неопрятный,  худой, маленький, очень бледный, ну просто весь какой-то несуразный. Нельзя сказать, чтоб он был некрасивый. Если приглядеться, его лицо можно было бы назвать симпатичным, но все портила угрюмая маска, которую он, кажется, носил, не снимая. Пол-урока к нему летели записки практически со всех парт нашего класса. Всем хотелось узнать кто он такой и откуда явился. Но новенький не развернул ни одной бумажки. Он сложил их в кучку на краю своего стола, а выходя из класса на перемену, выкинул их в мусорное ведро. Естественно, в коридоре его поймали наши мальчишки и начали допрос с пристрастием. Сизов еле слышно отвечал себе под нос, после чего школьный коридор сотрясал взрыв хохота. Так прошел весь учебный день. Нашему новенькому пришлось несладко. Над ним открыто потешались и, не стесняясь в выражениях, обзывали. Бедняга не досидел до последнего урока, сбежал, не отпросившись у учителя.

Спустя месяц за новеньким закрепилось отнюдь не делающее ему чести звание школьного лоха. Мальчишки не ленились клеить бумажки с ругательствами ему на спину, щедро осыпали кнопками его стул, пока он отвечал у доски, отнимали карманные деньги, плевали в еду, били на заднем дворе школы. Сизов ни разу никому не пожаловался на своих обидчиков, терпеливо снося издевательства. Он никогда ни с кем не пытался заговорить, друзей, конечно, у него не завелось. Учился он скверно, предпочитая на уроках разрисовывать свои тетради. В скором времени, однако, от него немного отстали. Бить перестали, но на шуточки не скупились.

Однажды, во время скучного урока геометрии, мы с Анькой Рыжовой, подругой и соседкой по парте, решили глупо пошутить над бедным Сизовым. Я настрочила пылающее признаниями в любви письмо от некой Кати, ученицей нашей школы. Анька шумно его одобрила.

- Класс! – сказала она. – Сизый точно поведется! Но кое-что стоит добавить.
И подруга, жирно смазав губы красной помадой, запечатлела яркий поцелуй в конце письма. Потом достала духи из сумки и обрызгала ими  бумагу.

На перемене мы подбросили письмо Андрею в раскрытый портфель. Ответа мы ждали на Анькин адрес, благо Сизов не мог знать, что на самом деле никакая Катя там не живет.

Уже на следующее утро Анька с сияющим лицом притащила в школу ответное письмо от Сизова. В нем он писал, что крайне польщен и просил фотку своей тайной воздыхательницы. Мы подсунули ему записку, что фото будет завтра. И на следующий день подруга принесла снимок своей двоюродной сестры, на год ее младше, но красотой не уступающей Аньке. Можно только представлять, насколько выросла самооценка школьного лоха, когда он поверил, что в него влюбилась такая вот красотка.

Переписка продолжалась неделю. Все это время мы со смехом наблюдали за бедняжкой Андреем. Он все перемены простаивал в коридоре, вглядываясь в лица проходящих мимо девочек. Но зря. Анькина сестра в нашей школе не училась. В какой-то момент нам стало жаль парнишку, но шутить над ним мы все же не прекратили. В письмах он настаивал на встрече. И наконец наша Катя уступила, назначив свидание в понедельник, на станции метро «Беляево», в три часа. Подбросив это письмо в вечно раскрытый портфель Сизова, мы, довольные, предвкушали эту встречу, представляли себе лицо бедняги, когда он узнает, что Катя, это не кто иная, как Аня Рыжова и Вика Шмелова.

В нетерпеливом ожидании прошли выходные, затем долгий учебный день. Потом мы с Анькой заскочили ко мне домой, перекусили и отправились на свидание.

Подземка походила на разоренный муравейник. Повсюду сновали, торопясь и толкая друг друга, люди. Спрятаться здесь не составляло труда. Мы спустились в метро без десяти три. Не спеша дошли почти до центра зала и возле одной из колонн увидели Сизова. Он стоял, озираясь вокруг, посматривая на часы. В руках он сжимал букет хризантем, на плечах висел школьный рюкзак. Мы спрятались за колонну немного подальше от него и стали за ним наблюдать.

В течение часа Андрей ждал свою Катю. Он заметно нервничал, постоянно смотрел на часы. Мы видели, как его ставшее живым во время ожидания лицо, снова потускнело, когда он в последний раз бросил взгляд на электронный циферблат и двинулся к выходу, обреченно опустив голову вниз. Взявшись за руки, я и Аня пошли за ним, чтобы завершить свою дурацкую шутку.

- Эй, Сизый! – окликнула его Аня, как только мы поднялись на улицу.

Андрей, вздрогнув, обернулся и увидел нас, двух одноклассниц, улыбающихся и чрезвычайно довольных собой.

- Что, не пришла твоя Катя? – издевательски произнесла я.
- А вы ее знаете? – вновь засветившись надеждой, спросил Сизов, подходя к нам.
- А как же! Вот, она, твоя Катя перед тобой! – саркастически ответила Аня.
- Где? – все еще ничего  не понимая, растерянно спросил Андрей.
И Анька процитировала одно из его стихотворений, которыми он осыпал в письмах свою несуществующую Катю. Я добавила к этому одну из его проникновенных строчек, в которых он признавался в любви.

На лице Сизова ясно проступила гримаса боли, затем отчаянной злобы. Наша шутка стала последней каплей, переполнившей чашу терпения.

- Подлые! – крикнул в сердцах Андрей, толкнув Аньку в снег.

Я вступилась за подругу и толкнула парнишку. Тут подоспела Анька и влепила пощечину Сизому. На что он ответил, толкнув нас обеих. Впервые школьный лох пытался за себя постоять. Он скинул мешавший ему портфель в сугроб, закинул подальше цветы и кинулся в драку. Я увидела, как из раскрытого  рюкзака вывалились пара учебников и что-то еще, привлекшее мое внимание. Пока Анька и Андрей дрались, я подбежала к портфелю. Предметом, привлекшим мое внимание, оказался файл, в который были вложены несколько рисунков. Я ахнула. На первом листе был изображен зимний пейзаж. Снег, искрящийся под солнцем, сказочные деревья, деревенские домики с дымящимися трубами… На втором листе красавица осень. Красно-золотые листья, красивая аллея, пара влюбленных на скамье… А дальше лето в деревне и  весна, наша, московская… Рисунки были прекрасны…

- Аня! Аня! Погляди! – позвала я подругу.

Та валялась в снегу вместе с Сизовым. Они отчаянно колотили друг друга. Андрей увидел чтО я держу в руках и, оставив Аню, побежал ко мне. Но моя подруга успела догнать его и оттолкнуть, прежде чем он добрался до меня. Едва поглядев на то, что я ей указывала, подруга, разгоряченная дракой, выхватила у меня рисунки и начала бегать вокруг скамейки от парнишки, который пытался уговорить ее отдать их.
- Сизый, ты что рисуешь? У тебя же лапы куриные, не смеши! – издевалась Анька.
- Я в художке учусь! Отдай, ну пожалуйста! – умолял ее Сизов.
- Отдам! Только сначала порву!
- Аня, не рви! – крикнула я, поняв, что она всерьез. Но она меня не слушала. Разъяренная, красная как рак, уже приняла позу, чтобы разрушить прекрасное.

Я подбежала к подруге, пытаясь выхватить у нее рисунки. Но та всерьез решила их порвать. Я держала листы за один конец, Анька за другой, Сизов замер от страха за свои творения. Мои уговоры на разозленную подругу не действовали. Дошло до того, что мы начали ссориться. Сквозь Анькин крик, я расслышала хруст рвущейся бумаги…

- Дуры! Дуры! Что вы наделали! Это мои конкурсные работы! – закричал бедный Сизов. По лицу его катились слезы. Стыдясь их, он убежал, забыв в снегу свой портфель…

По дороге домой мы с Аней шли молча. Я  с трепетом держала в руках разорванные рисунки, подруга тащила Андреев рюкзак. Нам было стыдно. Очень стыдно. Так стыдно, что жить не хотелось. Честно…



2.

Наконец отпустили с работы. Еду в переполненном метро на другой конец города в роддом. Спешу поздравить закадычную подругу с долгожданным первенцем. Анька, в девичестве Рыжова, сегодня стала мамой. Держа в руках букет белых хризантем и пакет с фруктами для новоиспеченной мамочки, вспоминаю нашу шутку над Сизовым. Особенно его слезы  и разорванные рисунки. Вечером того же дня мы принесли к нему домой его рюкзак, аккуратно склеенные скотчем рисунки и себя, раскаивающихся и пристыженных. Дверь нам открыла его мама, как потом оказалось, растившая его в одиночестве. Она впустила нас к Андрею. Мы извинились перед ним, Анька даже картинно встала на колени. А он плакал. Он мечтал победить в этом конкурсе. Потом плакали мы все вместе, обзывали себя самыми гадкими словами, гладили его по голове и разошлись по домам, лишь когда его мать тактично напомнила нам, что пора и честь знать. Так завязалась наша дружба. В школе мы с Анькой имели некий авторитет на правах самых красивых девчонок параллели. Сизова мы взяли под свою защиту. Больше никто над ним не издевался. Через год он победил в конкурсе, в котором, благодаря нам, он не смог участвовать в прошлый раз. Это была его маленькая победа, самая первая. Их потом было много. В 9ом классе он резко перерос почти всех наших мальчишек, пополнел, начал заниматься в спортзале, остриг свои лохмы и из школьного лоха и гадкого утенка превратился в первого парня в школе. Мы с Анькой ушли из школы после 9го и поступили в колледж, Андрей доучился до 11го и поступил в МГУ на факультет культуры и искусств. Сейчас он пишет прекрасные картины, которые покупают задорого, в недалеком будущем Сизов планирует открыть свою художественную школу.

А вот и моя станция. Буквально взлетаю по эскалатору, несусь по бесконечному переходу на улицу, ловлю машину и наконец доезжаю до роддома. Сердце мое упало. Без четверти восемь. Прием передач от посетителей до семи. Я все же захожу внутрь. Меня встречает санитарка с каменным лицом и шваброй в руке. Объясняю ей ситуацию. Вот, говорю, с работы еле отпустили, московские пробки, туда-сюда, вот и опоздала. Растрогать санитарку не получается. В конце концов предлагаю сделку. Я мою вместо нее пол в фойе, а она несет мою передачу кому надо. Ура! Тетка согласилась!

- Номер палаты скажите и имя с фамилией, - сказала она, передавая мне в руки швабру и принимая у меня цветы и фрукты.

Я улыбаюсь. Так хорошо на душе, когда произношу эту фамилию.

- Сизова Анна. Палата 212.