Письмо незнакомки моему отцу

Милый, хороший Шура!
Ваше письмо один субъект проносил в кармане больше 2-х  недель  и я его получила через месяц с лишком.  Оно пришло как раз в очень тяжёлую для меня минуту. Я пережила первое и самое ужасное горе:  похоронила 40 дней тому назад свою маму. Это было ужасно. Я не стану передавать Вам этого. Ещё при её жизни я чуть было не сделала непростительной ошибки – не вышла замуж. Но смерть мамы как бы предотвратила эту опасность, открыв глаза на человека, с которым я хотела связать свою судьбу. Этот «удар» не был для меня ударом. Видно я его не любила. Любила в нём воплощение своих мечтаний, подогретое одиночеством и …. молодостью.
Теперь я даже не вспоминаю о нём. Все три месяца моего состояния невесты умерли, будто сон какой. Я радуюсь, что я свободна и не связана с больным, чёрствым и тупым человеком. Но настоящее моё положение более, чем трагично.
Мою семью вернули снова в Опочецкий уезд, в разорённое – но всё также, а может быть, и больше, благодаря маминой могиле, любимое Панино. Я учительствую и, кроме того, хозяйничаю. День проходит сравнительно быстро, но вечера я провожу в настоящее время в полном одиночестве. Семья распалась. Брат погиб видимо.  Две сестры замужем. Одна в Луках осталась и в результате осталась я одна с 60-летним отцом в целом пустом доме. Он уехал на неделю в Луки и я вполне одна, если не считать ученика, ночующего у меня. Мальчика 10-11 лет. Я чувствую, что накопилось много чего-то невысказанного, больного в настрадавшейся душе. Этим больным настроением хочется поделиться с кем-нибудь близким родным душою человеком , а кругом пустыня.
Общество, в котором я вращаюсь в последнее время, было всегда мне чуждо. В него я попала в силу необходимости. Самая яркая пошлость висит в нём. И никаких интересов. Я чувствую, что  теряю способность мыслить, а это так ужасно.
Собирается человек десять так называемой местной интеллигенции: дочери и сын мельника, 3 поповича, недоучившиеся в своё время в семинарии,  и теперь учительствующие, дочери купца, а теперь профессионального самогонщика, и…. я.
Пошлые сальные шутки, хороводы с пеньем глупых песен и поцелуями, бешеные танцы с притоптыванием  ног даже в вальсе и наконец – игра в «носки». Я задыхаюсь там   в полном смысле слова. Вот отчего мне особенно дороги  Ваши строки, милый мой Шурик.
Мне вспоминается то светлое время нашей ученической жизни, воспоминание которого – единственное, чем могу жить. Ваши письма, слова в них, от человека  -  ну как бы сказать  -  не знаю …  От  человека, думающего подобно мне. Моего человека, что ли! Вы поймёте меня.
Знаете, кому я предпочитаю это милое общество, окружающее меня? Общество моих школьников, которые по воскресеньям навещают меня и часами сидят со мною … и с ними легче.
Я знаю, что хоть 1-2 из них любят меня горячо, как могут любить их маленькие сердца, любят и по-своему жалеют меня, утешают в моём одиночестве. Я нуждаюсь в поддержке, в утешении.
Бывало   была мамочка, бесконечно любимая мамочка. К ней я шла с каждым пустяком горя и радости.  Мамочка одна выслушивала, понимала. Если бы Вы только знали, как тяжело мне теперь молчать, копить всё в себе. Видеть много обидного, злого, и ни с кем не поделиться. Кто захочет, кому я нужна! Был один человек -  мама  - и нет её.
Как видите, Шурик, моё письмо далеко от радостного тона. Но,  получив Ваше, получив весточку от  человека иного мира, чем мои «друзья» (которые забрасывают меня грязью ради того, что я не щажу их своим языком). Я не могла дальше молчать. Мне  мало и этого, но я воздержусь. Пока. Давно бы написала Вам, если бы знала раньше Ваш адрес. Неужели Вам нельзя освободиться от военной службы? Я мечтаю осенью уехать учиться. На медицинские курсы, а то, если я не уеду и останусь в этой клоаке, то Вы должны будете вычеркнуть меня из списка своих живых знакомых. Вырывайтесь из  военщины  и Вы, давайте вместе учиться. Я думаю, что мы встретимся, даже уверена в этом. Прочтя это письмо,  Вы, вероятно, поймёте моё ужасное состояние человека в пустыне с дикими зверями и напишите мне скоро и много. Буду ждать.
Наступает весна и как всегда в эту пору моя душа ещё больше болит, тоскует, стремится к чему-то. Бедная одинокая душа!  Когда же ты перестанешь страдать? Я с радостью даю Вам право называть меня каким Вам нравится  именем и благодарю Вас за дружеский ласковый тон письма и эпитет «друга», которым Вы подписались. Если он искренен. Повторяю, я в пустыне и слышать что-нибудь ласковое, тёплое для меня так дорого. Как счастливо сложились обстоятельства, столкнувшие нас вновь вместе, тогда на вокзале Великих Лук и дальше в Новосокольниках. Надеюсь, эта наша переписка станет крепнуть?   В  В.-Л. я была последний раз  числа 25 января, приезжала за мамой. Тогда ещё настроение позволяло побывать в театре и кинематографе. Там я встретилась с Гришей Самуйло. Он всё тот же весёлый мальчик. Вспоминали вас. Его брат уже перерос Гришу. Однако я разболталась. И надоела Вам. Вот вы выслушали грустную повесть моей жизни. Расскажите же теперь о себе, о Вашей жизни в Дорогобуже всё подробно, подробно.
Мне будет крайне интересно знать жизнь Вашу, жизнь другого человека. Да, как далеки гимназические годы. Всё прошло и быльём поросло. Старое умерло, разбилось, для меня, конечно, а нового я не создала, или не умела, или не могла. И осталась на пепелище. Грустная картина и когда ещё переменится ландшафт. Осенью упорно думаю о курсах.
Всего  всего  лучшего
Ваш старинный друг

(подпись неразборчива)

Панино    1922 г.
Письмо подлинное