Кошки скребут на сердце

          Борода беззаботно шел по улочкам городка, что вились себе как угодно. Улочки без смысла петляли в разные стороны, а он все шел по ним в никуда, дабы испить эту чашу до дна, ведь скучно ему жить на белом свете. Его желтые очки создавали иллюзии пустыни. Казалось ему, что весь городок есть Багдад или что-то вроде того, только верблюдов не хватает для полного счастья. Тигры маячили перед глазами, журавли летали в небесах, плыли туманы над улицами, дамы летали над базаром, славит он мир, славит природу. Утро или вечер? Не важно. Планета наша есть сказка. Мы любим планету.
       Наконец-то он вышел на рынок, где у одного магазина обуви встретил монаха. Ему было лет тридцать, такой вот худенький, низенький, но зато радуется всему живому и не унывает, может быть, в монастыре и предается греху уныния, но здесь же, прохожий шарахался от вида его беззубого рта. А он улыбается всем прохожим назло. Те пудрой мажут себе лицо, ищут в туманах бабочек и жуков. Командиры спешат на фронт, в их карманах укроп лежит. Мысли их четкие, словно сбитый советский танк в Берлине.
      Монах держал в руке баночку для записок за здравие и упокой, а также лукошко для пожертвования на благо православного мира. Он так хочет спасти людей от греха, ибо Царство Божие лишь силою берется. Он не мылся, вонял. Пугал мещан. Вонь была ужасной. 
       Лето, жара, все бродят по погоде, а он в рясе стоит и смеется. Борода к нему подходит и начинает ему свои программы набрасывать:
- Тебе не жарко? Брат, ты же герой! Аскет ты наш ненаглядный! Вонючий ты, хомяк, вонь от тебя усталая такая. Я тут в футболке и майке, а мне и то жарко, а ты богатырь, ты все терпишь, как Христос. Каждый хочет учиться у Христа, но заслуживает себе такого учителя, на которого смог выйти в силу своего уровня. Скажи-ка мне, друг, а где можно купить такую рясу и крест? Юбку купить где? Хочу пол сменить себе. Бывает же в мире такое? Мир есть наш ум. Мы сами плетем себе узоры.
Монах хитро улыбается и произносит жестко:
- Мы тут сами по себе. Бога нет. Мы верим в свою судьбу. Мы сами ее пишем. А тебе за каким лешим это надо? Ты бы шел отсюда, парень! Вон иди! Иди пей свое пиво, ибо тебе ничего не надо больше. Катись к черту, овца паршивая! У меня учителя из Космоса. Боги во мне живут. Товарищ, дай мне свой красный билет. Пойдем к Ленину, будешь с ним работать. В Кремле ему видней: что да как. В колхоз хочешь? Там из тебя сделают труженика.
- А у меня из самого Ориона учитель! Я хочу лишь надеть рясу и ходить по городу. Буду пить водку, - улыбается дико Борода, - аббат, прошу вас. Хочу, чтобы все подходили и целовали мне руку. Станут рассказывать мне о своих грехах, а я бы пил с грешниками и говорил им, что все пройдет, что ничто не вечно под луной, что все земное есть суета сует и томление духа, а они бы, разинув рты, слушали бы меня очень внимательно и гадали, что же я дальше совершу. Блэк-метал играл в Лондоне. Теперь стал на иной путь. Буду великим шутом.
- Какой ты все-таки любопытный, так нельзя! - ответил ему монах грозно. - Ты просто рокер, ну да ладно, езжай в Киев и на улице Льва Толстого сорок пять, ты все там найдешь. Ты увидишь вход в семинарию. Постучи в пластиковое окно, выйдет охранник, скажи ему, мол, что ты хочешь прикупить все это для отца Сергия, да сам знаешь, отсыпь денег на подворье, где фабрика, на которой монахи все сами шьют. Дай рублей сто боссу, ответственному за поставки товара в мир деньжат, да не экономь, щедрость должна быть твоим вторым я. К Ленину поедешь? Та дам тебе билет к нему, Ильич тебя поддержит. Станешь на путь.
- Спасибо, я так и сделаю! Стану рабом Иисуса. Как добуду все это, так приду к тебе и буду стоять возле тебя. Ты будешь клянчить деньги у прохожих, брать записочки, а я буду пить водку и матом крыть систему и религию, правительство и все законы. У меня дома гитара есть, я буду петь о красном терроре, инквизиции, ГУЛАГЕ и конце мира. Кали Юга в наших умах!
- Ты полон страсти, полон скорби, дорога твоя в монастырь! - смеялся в бороду монах. – Ты клоун, что бродит в тумане за оврагом своей мечты. Талант твой не должен пропасть. Ты беги от женщин. Они тебе не нужны. Известное количество грехов также необходимо человеку, как известное количество воздуха, чтобы жить. Мирские люди ничтожества, фи! Даже не хочу думать о них. Ты же сможешь уйти из мира. Ты же сможешь постичь Бога в своем сердце.
- Спасибо, да я такой! Ничего — прежде меня, ничего — после меня, ничего — кроме меня. – хохотал Борода. - От всего ушел и никуда не пришел. Я полон жизни и пуст в тоже время. Я сейчас чувствую себя выключенным из повседневности, когда стою на этом месте с тобою, или это очень необыкновенная повседневность? Я хочу быть Цезарем, Августом, Марком Аврелием, Нероном, Каракаллой, дьяволом, папой! За моей спиной стоит верблюд. Не оглядываюсь. Слабо чувствую в себе ростки будущего. А будущее во мне исчезло, но я все равно еду в Киев. Хочу и сознаю, что я – ничто. Я всегда один и тот же. Тщеславие. Начало и конец всего, вечная и единственная причина всего. Что не произведено тщеславием, произведено страстями. Страсти и тщеславие — вот единственные владыки мира! Мне всегда причиняет невероятную боль мысль, что человек, который мне нравится, может не любить меня.
 
       Зеваки, что столпились вокруг них, мощно аплодируют, а Борода смеется сам с себя, ему смешно от того, что он только что произнес, он быстро допивает полбутылки пива «Янтарь» и под хохот зевак, которые слушали весь разговор от начала и до конца, идет на вокзал, чтобы взять билет на поезд.
       Через неделю Борода пришел на то же самое место уже с бронзовым крестом на мощной цепи и в рясе, не смотря на сорокоградусную жару, но была на его лице улыбка. Он шептал молитвы Господу. Вчерашние его дела были ему противны. Он жаждал новой жизни.
       Отец Сергий взял его аккуратно под руку. Они пошли себе в сторону набережной, где уселись за столик в одном из баров, выпили сто грамм, а потом отец Сергий важно сказал о том, что много лет жил сам в горах, а это дало ему силу для того, чтобы выйти на уровень безмолвия. В горах он понял, что молитва лишь дает ему силу для того, чтобы быть в духе. Теперь же он ждал осень, ведь осень было для него временем мысли, а весна навевала скуку, а лето же было ужасно чужим, а зима, словно долгая болезнь, которую нужно переждать. Но времена года ничего не значат для него, ведь Он всегда с ним.
       Борода же в тот миг подумал о том, что лукавый есть не более, чем слово, которое ничегошеньки не значит, ведь каждый сам создает в своем уме то, что пожелает увидеть и ощутить в своих объятиях.
       Тут отец Сергий, глядя в темные зрачки Бороды, сурово молвит, глядя на проходящую мимо сексапильную красотку с длинными белыми волосами, в короткой кожаной юбки почти до самого пояса.
  - Гадина она, нас соблазнить хочет, не мы ее рабы, мы Бога любим, а она сатанистка. Ее тело есть тлен и прах, - слышит Борода бархатный голос монаха, - представь ее через лет сорок. То будет безобразная старуха, вся в морщинах и бородавках. Представь, как ее тело едят черви после того, как тело положат в гроб и закопают. Представь, как она испражняется. Безумием было бы любить ее за красивое тело. Возлюби Бога всем сердцем своим, ведь когда похмелье - похмеляться, а когда нету похмелья - просто пить. Вот как, очень любопытно, а горы любят тишину, ведь тишина есть язык вечности. А холод приятен мне, ой как люблю морозы, но в Крыму их почти не бывает. А в Сибири, откуда я родом, я как-то шел по горной тропе и впереди меня был обвал, там льды падали с вершины настолько высокой, что не видно даже конца вершины, знаешь, брат, было страшно, но я понял, что смерть есть моя любовница и поэтому нужно стремиться к встрече с нею, а иначе свободы не видать, ведь я свободы от своего ума хочу, но тотальной такой свободы от всего иллюзорного, что подкидывает мир, который на самом деле и не наш вовсе мир. Я сюда же за свободой и пришел, тут хорошие горы, там благодатно жить, я хочу стать либо зверем, либо богом, ведь только это мне интересно, а остальное не важно все, мы тут лишь путники. Льды так притягательны. Когда я смотрю на замерзшие реки, то кровь в жилах течет быстрее, я замечаю стаю воронов на кладбище за селом, я вижу , как они велики, они пытаются рассказать мне о своей свободе, дать мне силу для того, чтобы я стал птицей и улетел за горизонт. Только так: либо все, либо ничего – в этом мой бунт против всего мирского. Откровенно говоря, все в этом мире бессмысленно и любой разговор, в том числе и этот, что мы сейчас ведем; мы все равно не сможем выразить вечность и высшие миры словами, а жаль. Слова так ненадежны. Мы не можем выразить высшие чувства одной лишь мыслью. Тишина лечит душу. Тут огонь горит в моей груди, и как об этом не кричи, ты не передашь его жар, брось ты снег туда - пар повалит. Келья темна, ночь глубока, моя молитва вместо сна будет мне подарком вечности.
        После этого разговора Борода продал квартиру, раздал деньги нищим и ушел высоко в горы в один дремучий лес. Он выкопал там землянку и уже лет двадцать живет отшельником и молится за весь грешный мир, дабы люди любили друг друга, ведь это и есть то, ради чего он оставил мир, а больше у него нет никаких желаний. Ему часто бывает трудно, но вера в Бога не дает ему пасть в бездну. Он философствует, глядя со скал на ночной пейзаж: «Человек — это мешок, наполненный самолюбием и покрытый тщеславием. Теперь он живет сразу семью жизнями. Любовь уменьшается, когда не может больше возрастать. Что я такое? Ничто. Чем я хочу быть? Всем!».