Хуту. Главы повести Кацуки

Главы повести «Кацуки». Часть третья: На краю великой державы. Хуту

     Повесть «Кацуки» рассказывает о событиях 1981 года, когда герои повествования 22-летний Вячеслав Дубыкин и 26-летний Лев Шаин отправились по железной дороге через всю страну, а затем по Охотскому морю – с Таманского полуострова до Колымского края в город Магадан - в качестве винопроводников (сопроводителей бочкового разливного вина).


    Хуту
   
    К раннему светло-фиолетовому вечеру Чауш перетянули на соседнюю, располагающуюся ниже - и ближе к Ванино - промежуточную станцию с необычным наименованием ХутУ.
    - Эти названия от местных народностей пошли, - пояснил мужичок-составитель и скромно попросил кружечку винца за мягкую стыковку.
    - Какие народности? – поинтересовался Славик, налив железнодорожнику.
    - Ну, орочи, например. Их посёлок вы выше по железке прошли, Усть-Орочи официально называется. Вот вам бы туда попасть. – Словоохотливый мужичок явно рассчитывал на вторую порционную кружку. - Многие ваши ездят. Орочи - лучшие охотники, шкуры ценного зверя имеют, рыбу. За вино - много чего могут надавать, озолотитесь…
    - Обязательно съездим! – загорелся Лёва. – Чувствую я, что нам всё лето здесь, на материке, торчать придётся.
    Шаин, поякшавшись с местными рыбаками, рассуждал теперь, как коренной дальневосточник из приморской зоны проживания. К тому же, он был старше и практичней Дубыкина и, конечно, помнил о жене. А к ней ему хотелось возвратиться не только с толстыми пачками денег, но и с ценными подарками. Пушнина годилась для этого на все сто, как любил он выражаться, и у сметливого Льва в курчавой голове пронеслось немало купеческих мыслей об обмене разведённого вина на полноценные меха таёжных соболей, а то и на шкуры морских нерп.
   
    Хуту-станция встретила их такими же мерзкими загаженными путями, забитыми вагон-трубами. Правда, совсем рядом со своим новым местом стыковки прибывшие увидели несколько металлических мусорных баков, уже почти доверху заполненных, опять же, нестерильными, зловонными отходами...
    - Их специально для ваших нужд поставили, - тут же ответил на вопрос о баках составитель. А как только он, заработавший добавочную порцию портвейна за все ценные сведения, удалился, ребята заперли дверь на замок и отправились на поиски знакомых коллег по Токи.
    Однообразная картина замусоренного полотна, похожие как братья-близнецы винные вагоны – старые, замызганные, залатанные, а с ними и вся эта противная въевшаяся под кожу и во все внутренности вонь – но не винных бочек, а самой железной дороги, от которой никуда нельзя деться - уже начинали угнетать привыкшего к воде, солнцу и простору Дубыкина. После посещения чудесного морского побережья его тянуло в живую природу, в летнюю зелень, в морскую чистую синь… До зуда хотелось и нормальной банной помывки – под душем или просто с шайкой горячей воды, но чтоб – вволю было воды! А если бы ещё и в парную с берёзовым веничком попасть, да после рухнуть на привычную домашнюю кровать, застеленную свежим белоснежным бельём – это выше всех земных и внеземных благ!..
    
    Хриплый голос Димки Двоеглазова они услышали прежде, чем дошли до места его нахождения.
    «А-ли-ба-ба, ты пос-смотри какая же-нщина-а…» - раздавался знакомый припев из незнакомого вагона.
    - Вон где алибабашит наш Двуглазый! - обрадовался Лёва и крепко стукнул по вагону кулаком, ещё не дойдя до двери. – Алибаба, выходи! Мы тебе Шахерезаду привезли!
    Димка, выглянул на зов, узнал, спрыгнул, бросился к землякам с объятиями.
    - Васёк! Иваныч! – заорал он хозяевам вагона. – Наши казачки-кацучкИ прибыли!
    В дверном проёме появился русоволосый, простецкого вида парень лет двадцати пяти, со светлыми, чуть на выкате глазами. Очевидно, это и был Вася. Он нетрезво и благодушно заулыбался незнакомым казачкам, обнажив тусклую рондолевую фиксу.
    - Поднимайся к нам, хлопцы!
    Однако гостеприимный призыв обрубил потеснивший Васю огромный толстый дядька с опухшей, лоснящейся от пота и жира красной ряхой. На ряхе блестели маленькие свиные глазки, а над глазками светились лоб со светлыми бровями и розовая лысина. Одет Иваныч (кого ж ещё так почтительно мог называть Алибаба) был в растянутую, местами лопнувшую на боковых швах майку, доходящую ему до пупа, и в выцветшие не в нынешнем сезоне летние рабочие брюки, ширинка у которых, очевидно, не застёгивалась наглухо никогда.
    - Хто там ишо! – проревел он с вызовом пьяным голосом.
    - Та то ж кубанцЫ, Иваныч, они проводники - наши хлопцы! – поморщился, как от назойливой мухи, не оборачиваясь, но чуть посторонясь, Вася.
    - Ну, тохда пусть заходют, только если пить - вино своё нехай несуть, - разрешил Иваныч. – Мы своих примаем…
    Наземные поднялись в вагон. Зоркий Лёва сразу отметил, что бочки здесь стояли присыпанные сверху сырыми опилками, а не устеленные рубероидом и покрытые горбылём, как у них.
    «Век живи – век учись», - подумал он. – «Мягко и влагоустойчиво».
   
    Иваныч и Васька, как называл младшего напарника старший бригадир вагона (Иваныч сам себе подкрепил должность основательным словом «старший») везли «Портвейн «Кавказ»-белый» из станицы Тамань.
    Кроме лысины и скандального голоса старший бригадир Иваныч обладал почти Лёвиным ростом и уже обозначенным выше объёмным пузом, выпуклым и покатым, как у кацучьих бочек-пятисоток. За этот впечатляющий живот Василий обзывал Иваныча за глаза обидным прозвищем «Икряной».
    В вагоне, собравшем сразу пятерых кубанцев, завязался почти родственный разговор и продолжилась выпивка. Чтоб не быть нахлебниками, Славик сгонял за своим «Кавказом-красненьким», захватил кое-что из закуски.
    Алибаба сообщил, что Ася и Жора, «подогрев» деньгами и спиртным «тех, кого нужно» из станционного начальства, проскочили вне очереди на следующую станцию Чепсары, откуда до Ванино уже пешком дойти можно.
    - Подкупают евреи всю ЖД, - злился Димка. – Но мой ПашкО-напарник ещё хитрей. Он - хохол западенский, кум мадьярский - аж в Ванино дёрнул: все основные документы на вагоны для выгрузки в тамошнем порту находятся. Вот он к портовому высшему начальству и подался со своими сучками-кацУчками. Глядишь, если удачно подогреют начальство, – я скоро всех евреев обгоню и первым на Магадан доберусь!
    Большинство кацуков торопилось развязаться с хлопотным подотчётным грузом. Денежная дорога по голодным в винном отношении просторам страны осталась позади. Впереди проводников ожидали одни выгрузки-перегрузки - на железной дороге, в портах да на базах - и неизбежные «дояры» (железнодорожники, портовики, милиция, пожарники, грузчики и т. п.), высасывающие и без того в каждом дне вытекающее и испаряющееся из бочек вино.
    - А мне всё равно когда я его сдам, - говорил приглушённо Вася, чтоб не услышал Иваныч-Икряной, уже дремлющий после портвейна гостей на бочковых нарах. Вася говорил о своём подотчётном виногрузе. – Дома детей, жинки нет - два года, как развёлся. Торопиться мне некуда. Что тАм пить, что - здесь. Только дома за деньги, а тут бесплатно. Ха-ха! А недостачи я не боюсь. Икряной – работник старый на винзаводе, и брат у него в замах директора завода ходит. Мой Иваныч много лишку вина загрузил, а сколько – не говорит. Жмот ещё тот – следит, чтоб я лишней кружки не выпил…
    Иваныч и Вася сопровождали груз нервно и напряжённо. Старбриг (старший бригадир) много пил, много ел и много спал. Зато именно в эти частые и продолжительнее часы – время атомного пьяного храпа «старшОго» - Вася получал полную независимость и делал то, что хотел. Но проснувшись, Икряной первым делом орал на весь состав: «Васька! Ты хде, сукин кот!». И когда напарник не отвечал, находясь вне «рабочего места», Иваныч, громогласно матерясь, вываливал свою тушу наружу и шёл, матерясь, искать нерадивого подчинённого по всем вагонам.
    И всё же такие отношения, вероятно, устраивали обоих и Василий, надёжно прикрытый противотанковым брюхом и относительным надзором командарма Иваныча, чувствовал себя с сумасбродным напарником комфортно, себе в удовольствие...
   
    Хуту был крошечным станционным посёлком, в который кацуки ходили только за продуктами в единственный магазинчик. Ничем другим посёлок не интересовал их, даже женским населением – больно мал, все жители наперечёт. Вагонный люд почти всё круглосуточное время проводил в своих забашмаченных жилищах или рядом с ними - больше по вечерам, у костерков за болтовней, анекдотами со взрывами хохота, за выпивкой и костровой закуской, как то: хлеб или сало, поджаренные на проволоке на огне, или куски рыбы, или та же уха.
    Вечера ещё не звенели комарами, но дальневосточное лето хоть и нагревалось медленно - тепло его становилось всё ощутимей и устойчивей, и надобность протапливать буржуйки на ночь уже не была обязательной.
   
    Рядом с таманцами соседствовали спаренные вагоны двух кацуков-метисов из Армении. Одного звали Сергей по фамилии Казарян, другого «просто Вольдемар» - так он любил, златозубо (не Василия рондоль!) улыбаясь, представляться незнакомым. Каждый из них заведовал своим личным вагоном, где и жил обособленно, но груз они везли общий, задокументированный на обоих сопроводителей. Вино эти русские армяне доставляли на Сахалин.
    Сергей, более общительный, кудрявый седоватый мужчина лет сорока, к рассказу о себе и своём напарнике всегда добавлял интересную деталь. Мать у Казаряна была русская, а отец армянин. А вот у Вольдемара, наоборот – отец русский, а мать армянка. В вагоне у Сергея имелся в наличии баян, на котором он здоровски играл и пел, как русские, так и армянские песни, значительно разбавляя репертуар слезливыми тюремными балладами.
    Вольдемар был менее компанейским мужчиной, приблизительно, одинаковый возрастом с Казаряном, но повыше, посолидней и представительней. И совершенно непьющим. На забулдыжный кацуковский народ он поглядывал чёрными умными глазами с иронической усмешкой. Но очевидных своих достоинств и превосходств во внешнем благородном облике не выпячивал. С коллегами Вольдемар общался мало, разве что за игрой в карты на деньги. Но игроком был не азартным и часто отделялся от общества, привозя из Ванино и ещё, бог знает, откуда в свой вагон всё новых и новых прелестных наложниц, среди которых преобладали девицы совсем юные. Кроме них доступа в его гаремный рай никому из посторонних мужчин не было, за исключением Казаряна, разумеется.
    Не гнушался женским полом и Казарян, но был не так разборчив, как напарник, и тот частенько «сплавлял» ему своих лишних подруг-путан.
    Познакомившись с Лёвой и Славиком, Казарян частенько приглашал их к себе «на нарзан и на баян» и как-то, по случаю, устроил импровизированный вечер «варьете-разврата», который позже они иначе, как «вечер жареного стриптиза», не называли…
   
     Продолжение   http://www.proza.ru/2013/02/23/660