Вера, ау!

Он ходил по комнате, курил и в который уж раз никак не мог решить некую задачку в отношении дополнительного заработка, зарплата на основном месте работы не позволяла нынче – в разгар всяческих финкризисов – существовать без напряга, а тем паче в своё удовольствие, то бишь заниматься своим, присущим ему органически, делом. Нечаянно его внимание привлёк голос радиодиктора. Насторожившись, он стал вслушиваться не столько в смысл (какая-то реклама), сколько в сам голос, знакомый именно бархатным своим тоном, и уже затем, подойдя к приёмнику, прибавил звук. Нет, он не мог спутать, не мог обознаться – это её голос. И как раз, заканчивая рекламу, она сказала: "С вами была Вера Миронова", и повторила номер контактного телефона. Он схватил было ручку, но, выдохнув и усмехнувшись, положил обратно на стол. Нет, нет, это не ему позывные. А жаль.
Как давно это было! Бог мой, целая эпоха. Вихри соцкатаклизмов извертели, закрутили мозги так, что кажется, ты тот давний уже не ты, а кто-то непоправимо канувший в небытие… Да, когда ж всё-таки это было? Ах да, в девяносто первом, именно так, потому и запомнилось, что совпало с выходом на улицы танков – этих до странности неожиданных, инородных существ в городском антураже... Потом неожиданностей будет куда больше, притом ненормально диких, если вообще не аномальных, но это потом... Значит… значит, семь – восемь лет. Семь или восемь? Тьфу, какой сегодня год?! Да не всё ли равно. Тогда впервые танки, сегодня – уже не впервые – финансовый кризис... не всё ли равно.
“Что ж нам тогда помешало?”
Ах да!.. Опять “ах” да “ох”. Дрязги в издательстве, где он работал завом одной из редакций, она – младшим редактором, ещё только со школы, девчонка семнадцати лет – игривая, смешливая, с лёгким характером, вся такая непосредственная, болтушка... милая болтушка.
Ещё ведь что-то такое было, что вклинилось в их отношения... возможные отношения. В их, точнее, развитие.
Семинар молодых литераторов. Он выезжал с ними в Ялту (на последнем, как говориться, дыхании их лихорадившегося издательства, по инерции как бы ранее закрученных мероприятий). Суета административных обязанностей, предвкушение южно-сладких благ и утех черноморского побережья... и роман с поэтессой, бурный, бестолковый какой-то роман. А когда вернулся, опять вроде было не до того, что называется: директор уволил всех в их отсутствие, и они все толпой ходили по судам, и разговоры велись сугубо – толпа ж есть толпа – на производственно-судебные темы. Так, с небольшими отклонениями. Например, запомнилось: идут они втроём – отделились от основной массы сотрудников – он, Вера и ещё Маша, тоже молоденькая девчушка, тоже младший редактор, почему-то обсуждают район новой застройки, по которому лежит путь. Маша говорит:
- Нет, мне не нравится здесь, не хотела бы тут жить.
- А где ты живёшь? - это Вера. Маша называет район.
- У меня шикарная однокомнатная квартира, с антресолью. Бабушка оставила, царство ей небесное. Сказала, выходи замуж, будешь владеть. А сама вот не дождалась.
- А у нас под окнами липы, и вдалеке виден чистый пруд. Лебеди иногда садятся. Откуда они прилетают, интересно? - Вера оборачивается к нему – про лебедей говоря, на полшага вперёд вырвалась, - но он пожимает плечами, слабо улыбается. "О чём это они... какие, право, дети". В голове у него мысли совсем не про лебедей. Хорошо им, таким юным, согнали с работы, родители куда-нибудь ещё устроят, да и сами устроятся, симпатичных таких всюду берут...
Не дождавшись его ответа, они продолжают говорить уже о другом. Маша рассказывает, как приезжала к ней “Скорая помощь”.
- Понимаешь, они решили, я наркоманиха. А у меня просто аллергический шок – от лекарства. Я чего-то загрипповала и слопала сразу две нормы, думала так быстрей поправлюсь... И вдруг чувствую, крыша едет, язык опух, руки-ноги одеревенели. Едва номер раскрутила на диске. Надо телефон с кнопками купить. И в трубку: бу-бу-бу... сама еле разбираю, а голос вообще не признаю, будто за меня кто-то. Они, конечно, и подумали. Приехали и ведут себя соответственно. Видимо, много нынче наркоманов этих, им и надоело вся эта канитель с музыкой.

Да, подумалось ему, насчёт квартир неспроста они тогда заговорили. А Вера так точно с ревностью какой-то на лебедей перевела сразу. «Хм. А я не понял.» Да и выпивши, кажется, был. Забежал тогда же после суда в чипок, дёрнул пару стопарей. А, кроме того, роман его Ялтинский ещё длился, переместясь из Ялты в Московские пределы, он ещё встречался с той поэтессой, слушал её стихи, хвалил, хотя ничего в них, стихах её, особенного не находил... Потом и роман закончился, и о Вере вспоминалось не однажды, но всё опять завертелось, он уезжал, приезжал, и было некогда, некогда, некогда... полоса такая, что ли.
Он покрутил колёсико настройки приёмника, но голоса её нигде, нигде, нигде... И размечтался вдруг. Вот он идёт... нет, лучше так: выходит из машины и видит её. Сухой жаркий день, она в шортах и маечке – навстречу. И такая она вся – ой! – ладная. И оба обрадовались нечаянной встрече.
- А я слышал тебя по радио, но не успел записать телефон. Как ты? Живёшь?
- А ты как? (Или она к нему на “вы”?)
Он любуется её лицом, глазами, чувствует, как ей этот взгляд его льстит, предлагает:
- Отметим нашу счастливую встречу?
- Почему бы и нет!
И он распахивает дверцу машины...

- Н-да.
Он вновь берёт авторучку, вертит в пальцах, пытаясь вспомнить порядок цифр, даже пишет... но их рисунок явно не тот, не тот, не тот... Да, собственно, и надо ли? Машины всё равно нет. И Вера, должно быть, теперь совсем другая. “Кстати, она так, что ли, и не замужем? Раз под своей девичьей фамилией... Хм". Опять вертит в пальцах ручку и медленно кладёт её на место.