Fiat lux!

Во тьме просторной комнаты, в кричащей тишине раздавалось едва уловимый тонкий звук. Он гладил ее по щеке. Привыкшие к темноте, они вполне могли различать белые простыни и развивающиеся занавески. Ей казалось, он смотрел ей в глаза. От наслаждения она чуть глубже зарылась лицом в подушку: она стеснялась, слишком близко он смотрел. Но он вернул ее. И на губах ее мелькнула блаженно-виноватая, та, самая желанная из всех улыбка вечной молодости. А на щеке образовалась прелестнейшая ямочка, и он едва заметно провел по ней пальцем.
- Ты самая красивая из всех, что я видел, Нина.
После этих слов Нина вдруг перестала улыбаться. Ей показалось, что что-то не так. И не смотря на свой совсем юный возраст, она почему-то подумала: "А если бы у меня не было ямочек?". Как правило, детьми такие мысли отметаются, но ей на всю жизнь запомнился этот момент. Не просто запомнился. Он стал ее преследовать. И чем старше она становилась, чем прекраснее она распускалась, тем чаще он возвращался. 
Через несколько месяцев ее мать умерла. Повесилась. Отца у нее не было. Малютку-сестру отдали в детский дом где-то на окраине города. А Нина оказалась на улице. От матери ей досталось лишь маленькое серебряное колечко.
Очевиден путь пятнадцатилетней красавицы.
Ее взяла к себе мадам де Санд, самая властная женщина в округе. Она бы ни за что не пропустила такого прекрасного создания. Первое время она изводила бедняжку до полусмерти. На нее шел слишком большой поток. Два года Нина провела в забытии, во снах лишь черпая звонкий смех своей Лили, своей милой сестры. Так она назвала ее, ибо мать ее умерла, так и не дав девочке имени. В честь печально-утонченного цветка. Просыпаясь же и вдыхая запах смрада, она, тем самым, вдыхала лекарство, притуплявшее все ее чувства.
Однажды, проснувшись ночью, Нина посмотрела на луну сквозь мелкое окошко напротив. В ее голове в эту секунду раздалось лишь: "Ты самая красивая из всех, что я видел". Внезапно ей овладела какая-то дикая, ненасытимая ненависть. Она бежала в ту ночь. Через то окошко. Навсегда.
Когда она, наконец, дошла до ближайшего города по проселочной дороге, она была совсем слаба. В горле пересохло, и было невозможно вымолвить и слова. От безуспешных попыток просить о помощи, из глаз ее хлынули слезы, омывшие ее прекрасное лицо. Вскоре разум ее помутнел, и она упала без сознания. 
На следующее утро она открыла глаза, а перед ней дремал на стуле какой-то человек. Она была в пастели. Ничего не осознавая, она подалась вперед, в надежде скорее бежать, но спина ее не послушалась, оттуда вырвался лишь хриплый, полный отчаяния стон. Мужчина встрепенулся.
- А, проснулась.
Он ухаживал за ней около недели. Благодаря ему она поправилась, пополнела, щеки ее покрыл легкий румянец, который исключительно ее красил. Она  становилась все здоровее, и прежняя ее красота вскоре вернулась. Она стала даже еще прекраснее после перенесенных горестей. А по вечерам они читали. 
В тот вечер, было уже поздно, она лежала с книгой, а он сидел у ее ног. Пока она читала, про приключения разбойников-пиратов, мужчина придвинулся слишком близко к ее талии. Но она не замечала. Вскоре она вроде бы почувствовала, как что-то касается ее ноги, но она слишком
увлеклась книгой и сразу об этом забыла. Но движения стали настойчивее. Наконец, они достигли запретной зоны. Она выронила книгу и с испугом посмотрела на мужчину. Он был разгорячен, он пылал. Он с силой сжал ее ногу. Его глаза горели поистине адским пламенем.
- Ты так красива. Каждая твоя клеточка идеальна. Каждый изгиб! - с этими словами он неистово пытался сорвать с нее простыни, а она упиралась, как могла, роняя алмазы слез на белоснежное покрывало. - Ты не можешь мне отказать, девчонка. Я спас тебе жизнь. Я теперь ее хозяин и могу забрать ее. Лучше не сопротивляйся. Я должен обладать самым прекрасным на земле. 
Безбожно осквернил он в ту ночь всю ее непорочную тягу к добродетели, ее непорочные мысли о вечном, ее искреннюю веру в разум и нечто высшее. 
На следующее утро он выгнал Нину, дав с собой лишь кусок старого хлеба. Ее лицо раздирал ветер, а внутри все изнывало. Девушка не прошла и мили, свалившись на землю в глубоком обмороке. Очнулась лишь поздним вечером.
Она долго сидела на холодной твердой земле, поджав колени. Глаза ее были сухи. Она выплакала почти все свои слезы. Сердце ее тоже иссохло. Ей было лучше. Она размышляла и думала. Перед ней раскрывалась волшебная картина заходящего солнца. В тишине шелестел ветер и манил ее за собой. Она посмотрела на горизонт. Поднялась. Последняя в жизни слеза выкатилась из уголка ее глаза. Отвернувшись, она пошла в противоположную от солнца сторону. До Парижа ** миль. 

В Париже Нина стала знаменита. В определенных кругах. Спрос на нее был самый большой из всех тогдашних куртизанок. Ей завидовали женщины. Ее боготворили мужчины. День за днем Нина слышала тысячи слов о своей неописуемой, невероятной, сказочной красоте, о прелести ее лица и мягкости ее стройного, нежного тела. Нина ничего не говорила. Нина улыбалась. Нина улыбалась тому солнцу, от которого когда-то отвернулась. Она знала, оно ждет. Она улыбалась ему опущенными ресницами...
Нина играла в театре, где состояли все самые именитые куртизанки города. Ей всегда давали главные роли, хоть игра ее была посредственна - зритель ходил смотреть только на нее. Актрисы ее ненавидели. 
Последняя ее роль, и самая блистательная ее роль, была ролью прекрасной  Афродиты, богини любви. Однажды прямо на репетицию явился молодой курьер и спросил мадемуазель Нину. Мальчонка дрожащими от волнения руками передал Нине мешок с письмами и удалился, тихо плача, в тысячный раз повторяя в голове мягкий контур ее улыбки. Нина не стала смотреть письма. Поэтому их распечатывал режиссер и по совместительству директор театра. Он громко декламировал каждое послание богине от поклонников, полное восхищения, одержимости и неистовой страсти. Нина, отвернувшись к окну, крутила в руке свое серебряное колечко. Женщины с каждым новым письмом все ожесточеннее ее проклинали. Нина представляла себе поле, покрытое маргаритками и летящих нам ними бабочек... А письма все не кончались. 
Вдруг Нина разразилась громким звенящим смехом. Откинув свои пышные темные кудри назад, она сотрясалась всем телом. Все замолчали, в недоумении глядя на нее. Нина смеялась как никогда. Она смотрела на все это, и ее одолевали новые и новые приступы смеха. Женщины начали переглядываться. Режиссер беспокойно подался вперед. А Нина все смеялась. Когда она чуть успокоилась, она устремила вперед свой ясный взгляд. С улыбкой плавными движениями подошла она к столику, на котором лежали распечатанные письма. Но их она не тронула. Она, с той же улыбкой взглянув на режиссера, взяла со стола небольшой ножичек, которым педантичный директор подравнивал свои ногти. Так же с улыбкой Нина поднесла ножик к своему лицу и, еще яснее улыбнувшись, мгновенным движением проткнула свою щеку, попав лезвием прямо в очаровательную ямочку. И снова засмеялась. Она смеялась как безумная, не переставая кромсать свое лицо. Когда ошеломленные обитатели комнаты опомнились, ее лицо было уже больше похоже на свалявшийся кусок кровавой материи. Ее белоснежную грудь залила ярко-бордовая горячая кровь. Колени все еще смеющейся Нины подкосились и она упала. 
Безумный смех прекратился только с последним вздохом. 
Глаза мертвой, холодной Нины, такие же прекрасные, как и всегда, были широко раскрыты и устремлены вверх.
К солнцу.