Баня или заморочки гол х ч. 4

         4.
Напиток – статья особая. Сколько людей в бане, столько разных напитков. Напитки все горячие на основе чая, трав и ягод, а вот традиционного кваса нет ни у кого, не принят квас у хохлов. Мой напиток самый простой: лимонник и корочка лимона, сахар, конечно. Другого не надо – вкусно и жажду утоляет хорошо. А чтобы не обжигал прямо из термоса, я заранее наливаю с полчашки, - пусть постоит, остынет. 
Обматываюсь полотенцем, доливаю чашку до краев – температура напитка получается что надо, и выхожу на улицу. На улице лавка. На лавке сидят, пряча свои достоинства под полотенцами и простынями, голые мужики.  Сюда  выходят, чтобы остыть, но уже остыв и даже замерзнув, уйти не могут, - держит разговор. А что больше всего отличает человека от всех остальных млекопитающих, как не умение поговорить: только одни любят больше слушать – их меньшинство, другие больше любят говорить – их большинство. Многие для того и приходят в баню пораньше, чтобы послушать, а еще пуще, чтобы поговорить.
 Говорящий не прерываясь, протягивает ко мне руку, я  даю чашку с чаем, он делает несколько глотков и возвращает чашку, протягивается другая рука, потом  третья (больше трех не бывает) и чашка с заботливо  оставленным  чаем возвращается ко мне. Хорошо, что не взял термос. О чем они говорят? Странно! Но не о политике. И, что совсем не странно, - не о женщинах. Не странно, потому что о женщинах, вопреки распространенному мнению, именно здесь всуе не говорят. Темы разговоров   часто кажутся неожиданными, но стоит ли чему удивляться, когда промеж собой рассуждают  голые мужчины.   

 Речь, как всегда, держит, Восток,  так   окрестили Диму по месту его бизнеса – славному кабачку, единственному в городе, где ментам не наливали на халяву. Хотя, я назвал бы его «Статистиком» за его любовь к цифрам. Так, например, он не говорит: « Я повернул за угол». Он говорит: « Я ехал со скоростью восемьдесят два километра и на скорости сорок три повернул с Морозова на Байрона». Весь мир вокруг был у него посчитан, все его действия, как ему казалось, были рассчитаны, просчитаны и разумны и, что тоже не менее важно, достаточно быстры, ну, а о качестве вопрос никогда не стоял.  Он был из тех счастливчиков, кто уверен, что все, что у него есть, самое лучшее. Любая вещь от машины до спички становилась лучшей в мире, когда попадала к нему. Иногда, правда, он соглашался с тем, что где-то там у него есть  что-то не самое лучшее, но только потому, что нет ничего лучше в природе.  И, если он еще мог согласиться с тем, что его машина десятилетней давности не самая лучшая, то никогда не согласится, что он в чем-то не прав – как угодно, но этого он себе позволить никак не мог.
Восток всегда делал замечания, когда что-либо делалось не по нему, не так, как он себе это представляет.  Ему всегда, гляда на толпу расхлябанных прохожих, хотелось скомандовать «Равняйсь! Смирно!» и потом запустить их с левой. Делать замечания он любил.
 Но как он делал свои замечания!!!
Заходит Восток в парилку, поднимается наверх, расстилает подстилку, чтобы уберечь свой зад от соприкасания с, обильно политыми потом (а грамм пота по информации Востока убивает даже крысу), досками полока,  садится … и  тут его ноздри, с трудом отличающие запах кофе от запаха чая, затягивают запах зеленого, т.е. не высушенного веника. Мы все знали: Восток был яростным противником зеленых веников. Как-то, когда-то и где-то он вычитал, что зеленые веники опасны и даже для жизни, что зеленые листья выделяют жуткие ферменты, готовые всех отравить. К себе он еще стерпел бы  неправильное медицинское отношение, но в парилке, кроме него, еще полно народу. А за народ он завсегда готов постоять, потому как народ не понимает , народ ни черта не понимает, но в данном случае – вреда зеленых веников.
- Кто это здесь с зеленым веником? – спрашивает он, как учитель спрашивает учеников, когда пытается узнать, кто написал на доске про него в очередной раз очередную гадость.
Все начинают крутить головами, принюхиваясь – откуда запах. А запах – он, хотя и есть, хотя и слышен, но не поймешь откуда. Ну, впрямь, как в троллейбусе – кто-то испортил воздух, а на него – ни в жизнь не подумаешь. Парная не троллейбус, и веник вместе со своим хозяином быстро обнаруживается. Хозяин веника (конечно, он не из нашей компании) ничего не может понять – какие претензии к нему и венику? Он только что из России, из деревни – там все с такими вениками ходят в баню, прямо перед баней наломал веник и пошел париться, зимой другое дело, зимой будут сухие. Все доводы бесполезны, - то Россия, а здесь ферменты и надо их вынести из парилки, чтобы не отравляли   воздух, так хочет Восток.
- А попариться возьми мой веник, - говорит Восток и протягивает свой роскошный веник из канадского дуба, который вовсе не канадский, а назван так потому, что листья у него не закругленные, как у наших дубов, а острые, как у клена, а клен – символ Канады, значит и дуб канадский – такова логика того, кто окрестил дуб с острыми листьями канадским. На самом деле дуб этот называется «красный или северный» и растет он в Северной Америке вплоть до Канады.
Да, может быть, это его прихоть. Но, как отказать ему в его прихоти, при так деликатно поставленной просьбе.

 Все знали: спорить с Востоком дело дохлое. Спорить пытались, кто этого не знал. Тогда Восток с наслаждением впивался в противника   своими выпуклыми голубыми глазами, извлекал из закромов памяти такие цифры и расчеты, что спорщики вынуждены были тут же ретироваться,- кто, скажите, носит в голове кучу цифр и ворох компроматов! А Восток носит. Он говорил всегда, говорил много в течение вот уже второго десятилетия (это только в бане имеется в виду), и, надо отдать должное, редко повторялся. В эти воскресные вечера, когда наша компания собиралась в бане, Восток говорил столько, что если можно было бы количество говоренного им как-то взвесить, то вес этот превышал бы говоренное всеми вместе взятыми.   Не представляю, что должно было  произойти, чтобы Восток, хотя бы один вечер молчал или говорил в половину. Он, ведь, не просто участвовал в беседе: он возбуждал все разговоры и даже, если кто-то открывал тему, она тут же переходила к Востоку, он выворачивал ее на свой манер так, что, затеявший разговор, забывал, что сам имел в виду и о чем это он хотел сказать. 
В этот раз все было, как всегда,как должно быть: речь держал Восток Восток.

далі буде