Прощание славянки. часть 9

Дни накатывались один за другим,  словно морские волны, и мелькали перед глазами бликами. Дела на автобазе шли своим чередом, когда хорошо, когда не очень, но почти всегда улучшая и улучшая её состояние. Михалыч развил такую бурную деятельность, какую от него ни кто не ожидал. Он и так, впрочем, не старый  ещё человек, как-то помолодел, подтянулся. На его щеках появился молодцеватый румянец и он, наконец-то, отбросил постоянно глодавшие его чувство одиночества и ненужности. Давно были готовы помещения для складирования и хранения картошки, капусты и прочих продуктов, которые начали регулярно подвозиться из «подшефных», как их окрестил народ, хозяйств. В то время, как в городе неуклонно падал уровень жизни рядового человека и сокращались рабочие места, на нашей автобазе заработки, как шоферского состава, так
и всего обслуживающего  персонала, понемногу, но неуклонно шли вверх. Состав предприятия
не знал, что такое текучесть кадров, а трудовая дисциплина крепла не на окриках и запугиваниях,    а  самосознании и самодисциплине. На днях торжественно открыли нашу столовую. Михалыч, как и положено в таких случаях главному организатору сего торжества, произнёс краткую, но очень ёмкую по смыслу речь. Которая сводилась к тому, что если хоть одна зараза запрётся сюда в грязной спецовке или того хуже - в таких же сапожищах, то дело будет иметь лично с ним, а этого вряд ли кто захочет. Уж очень он бывал крут во гневе своём, это знал каждый. И ещё, что-то в этом же духе. Но аплодировали ему, как истинному герою - заверив, от ныне и до века, не бывать грязи в
святом, для работяги месте. И потом со смехом все принялись тереть и без того чистые, потому, что
новые робы, и полоскать руки у блестевших никелем новеньких умывальников. Всех  встречала
хлебом солью разрумянившаяся шеф повар и раздатчица в одном лице, знакомая всем и потому
любимая всеми, жена завгара и главного, по совместительству, насмешника базы Климутко Петра
Борисовича – тётя Маша в простонародьи, а официально – Климутко Мария Алексеевна.
Зашедший первым Алексей отломил, как и положено в таких случаях, кусок от  каравая и обмакнув его в солонке принялся жевать. И все снова захлопали в ладоши. Открытие долгожданной столовой наконец-то состоялось.
Все хотели по обыкновению выстроиться перед раздачей в очередь с подносами в руках, но тётя Маша приказала всем садиться. Сегодня, сказала она, всех, как и положено в приличных местах - обслужат. Обед комплексный, без всяких разносолов. Но это – ПОКА, подчеркнула она. В скором времени появятся и разносолы всякие, и разнообразие в блюдах. Так что, потерпите ребятки чуть-чуть. Со временем всё и сладиться. А сегодня покормить вас всех, ей помогут две её внучки-близняшки, которые специально для этого дня, отпросились с последних уроков в школе. Она вон, школа-то, в квартале от нас, проговорила тётя Маша, приступая к своим  прямым обязанностям. 
В столовой стояли столики на четверых, покрытые белыми скатертями. В небольших стаканчиках
были разложены салфетки, тут же лежали четыре вилки и четыре столовые ложки. Алексей
посмотрел на Борисыча, а тот растроганный  вниманием к своим внучкам и жене, сидел и с такой
любовью смотрел на свою жену, что Алексей тут же отвёл свой взгляд, боясь, что тот заметит его
интерес и тогда это таинство души, будет нарушено. Вот бы и мне так в его годы, с лёгкой завистью подумал он про себя и свою жену. А что? Он так же любит свою Алевтину. И у них будет так же, с уверенностью подумал Алексей и принялся за знаменитые тёти Машины щи, принесённые ему её внучками. Обед состоял из салата из огурцов и помидоров, основательно сдобренный самой
настоящей деревенской сметаной. Знаменитых щей, а на второе были отменные голубцы и стакан
свежайшего, без всяких  восстановителей и прочей современной ерунды, молока. Но главный
сюрприз  ждал Алексея ещё впереди – когда он глянул на стоимость этого комплексного обеда, у него по настоящему отвисла челюсть. И люди, пообедав, тоже недоумевали – таких цен нет
нынче и в помине. По залу понёсся шепоток, ни кто не решался задать мучавший теперь уже всех,
вопрос. Тогда Михалыч поднялся со своего места и с внушительным спокойствием заявил:
товарищи не смущайтесь, это действительно реальная цена нашего обеда. По обеденному залу
пронеслось удивление, а какой-то хохмач спросил  – послушай Михалыч, а можно я здесь
жить останусь, и весь зал  захохотал. Всем действительно стало весело. Они впервые, на своём желудке, ощутили отдачу от вложенного ими же труда. И каждый наверняка подумал, дескать, если так и дальше пойдёт, то тогда стоит упираться на работе, как никогда раньше. Это была полная победа  Алексея и всей его команды,  поверившей ему, поверившей  в него и cудя  по сегодняшнему результату, они не ошиблись.
Через несколько дней, не успел  Алексей ещё зайти к себе в кабинет, как раздался телефонный
звонок. В трубке загудел громкий баритон министра. Ты что же это - получил новенький транспорт,
уже во всю пользуешься им, а нам кинул какую-то отписку и ни слуха от тебя, ни духа. Весь город
гудит – открыл, говорят, какую-то сверх вкусную и сверх дешёвую столовую, продаёшь своим
чуть ли не бесплатно экологически чистые продукты, скупаемые из близлежащих сельских хозяйств
 и всё это в тихую. Буржуй ты этакий. А ещё другом зовёшься. Не стыдно? Нет? Да я, это…
растерялся Алексей от неожиданной атаки. Молодец! Молодец и ещё раз молодец! Эх, нам бы побольше таких как ты. Ну, да ладно пока и от одного тебя сердце радуется – есть ещё, чёрт возьми,   
люди со стержнем! Есть! И тут же, по своему обыкновению, перешёл к делу. Ты вот что, Алексей,
бери-ка руки в ноги и ко мне, да не забудь, бумаги там разные, отчеты. С ростом твоих сторонников, как это принято в номенклатурном корпусе, будь он трижды неладен, у тебя растёт и противоположная сторона. Ну, то есть – враги. Помилуй – Виталий Евгеньевич, да кому же я дорогу-то перешёл? Ни с кем вроде бы и не пересекался ещё. Вот потому и растёт число врагов, потому что завидуют, сволочи, твоей хватке завидуют, да смётке, чего у них и сроду не бывало. Привыкли на соцхарчах жиреть, да интриги от безделья плести. Не дадим мы тебя ни кому обидеть, будь уверен, не дадим.  А  я  Виталий Евгеньевич, ни кого, ни когда не боялся. Если нужно и бой приму и  штыковой не испугаюсь. Ну, ну, пожурил его министр, Чапаев ты наш. В политике не всегда в штыковую ходят. И эту школу тебе ещё предстоит пройти. Одним словом – не телефонный это разговор. Садись на свою новенькую «Волгу» и приезжай. Своей прытью ты и губернатора заинтересовал. В общем, предстоит серьёзный разговор. Пора и тебе влезать  в политическую кухню. Вы и про «Волгу» тоже знаете, спросил удивлённый Алексей. Должность у меня такая – знать всё, ответил тот. Так что давай сынок, ноги в руки и ко мне. 
Было хотя и раннее утро, но губернатор  был уже у себя и просматривал какие-то бумаги.  Вошедшим показал рукой, что бы те сели и подождали, когда он закончит. Буквально через минуту, он вскочил со своего кресла и направился к ним, показывая на ходу, что бы не вставали. Сев за стол против сидящих, он сказал своей серетарше, что сегодня его ни для кого нет. Даже если звонок будет «оттуда». Я хотел бы услышать от тебя Алексей Алексеевич, кто ты и что ты, обратился губернатор к нему. Дело, которое мы затеваем, требует полнейшего доверия, а потому, хотя я и знаю о тебе то, чего ты и сам о себе не знаешь, всё же хочу послушать именно тебя, самого.           Да что там рассказывать – родился, крестился, учился, служил, а остальное, как на ладони. Вот собственно и всё – закончил рассказывать свою короткую биографию  Алексей. А почему не расскажешь о двух орденах красной звезды, ордене Ленина и двух медалях за отвагу? Ох, тихушник, ну и тихушник. Сам герой, каких у нас в области единицы, а молчит. Ты только погляди на него. Возмутился министр. Да ладно тебе Виталий, скромность нынче в большом дефиците, но она ему идёт. Порасспросив, где Алексею приходилось воевать, он сам как-то сник и ещё долго молчал, глядя куда-то туда, куда не дано было заглянуть ни кому кроме него самого. И Алексей, вместе со своим прямым начальником, не мешали ему, т.к. чувствовали, что давит человека что-то изнутри, что-то такое – сидящее,  словно заноза и не дающее спокойно жить и радоваться этой жизни.    Потом Иван Игнатьевич, словно вынырнул из своего глубока, встрепенувшись, начал разговор, словно ни чего такого и не было. Но каждый сидящий в этой комнате, теперь уже твёрдо знал, что тот только запрятал поглубже свою боль и не ушла она совсем от него ни куда, да и не уйдёт, видимо теперь до самой его смерти.