Колыбельная

Серёжа открыл глаза. Эх, сейчас, наверное, придёт мама, начнёт собирать его в садик. «Не хочу в садик!»

Он отвернулся к стене, на которой висел ковёр. Пара молодых оленей стояла возле ручья, желая, видимо, утолить жажду. Олени настороженно всматривались в склон, поросший кустарником и небольшими деревцами.
Интересно, попьют они когда-нибудь, или так и будут пугливо озираться…

Серёжа вдруг перевернулся на другой бок, резко усевшись на краю кровати. Какой садик? Бабушка в отпуске! Он же целый месяц будет сидеть дома! Ур-ра!
Сонливость исчезла. Он быстро оделся и вышел из комнаты, намереваясь пройти через кухню к лестнице, ведущей на первый этаж. В огороде есть хорошее местечко, где можно быстро набрать червей. Серёжа только папе показал однажды это место, больше никому, никогда и ни за что! Кому надо, пусть сами ищут!
– Стой! – бабушка, возившаяся возле плиты, схватила его за руку. – Каша готова.
…Кошка проводила его до калитки, держа хвост трубой. Тёрлась о ноги, мягко урча. Потому что в руке у Серёжи была удочка, в этой же ладошке он держал ведёрко, на дне которого перекатывалась баночка с червями и землёй.
Пройдя вдоль поликлиники, он свернул направо, к речке.

– Жили у бабуси три весёлых гуся, – затянул он негромко, останавливаясь иногда, чтобы рассмотреть что-нибудь интересное на дороге. Только на дороге можно найти что-нибудь заслуживающее внимание. Больше нигде! Нет, ну, иногда глаза-то надо поднимать. А то пропустишь дупло, в которое надо заглянуть и, если ничего не увидишь в темноте, засунуть руку в надежде нащупать нужную вещицу.
– Один серый, другой белый… три весёлых гуся… Один серый… другой белый… три весёлых гуся…
Он хотел продолжить песню, но дорогу ему преградил какой-то дядя. Дядя сидел на корточках, рассматривая пацанёнка с оттопыренными ушами. Шорты с сандаликами дополняли картину. Сам дядя был одет в тёмные брюки и белую в полосочку рубашку.
– Три гуся? – спросил он.
Серёжа молчал, разглядывая незнакомца. Тот снова заговорил:
– Один серый – раз, другой белый – два… А третий?
После недолгого молчания Серёжа ответил:
– Вы нискакой. Мне мама не разрешает разговаривать с чужими дядями.
– Какой я? – удивился дядя. – Нискакой?
– Да. Мама так и говорит: иди, гуляй и нискакими дядями не разговаривай. Вы – нискакой!
Дядя громко рассмеялся, Серёжа тоже улыбнулся.
– Я – нискакой?
Посмеявшись, дядя стёр тыльной стороной руки слезинку с краешка глаза и заметил:
– Вообще-то я хороший. Мне просто интересно, какой там у тебя третий гусь.
– Да, я вижу, Вы – хороший.
Серёжа зашагал в сторону реки, рассуждая. Дяде пришлось встать и идти рядом.
– Один серый. – Серёжа посмотрел на дядю. Тот кивнул.
– Другой – белый.
Дядя опять кивнул и спросил:
– А про третьего что скажешь?
Серёжа вздохнул, удивляясь такой непонятливости.
– Три весёлых гуся, понимаете? Понимаете?
– А! – дядя покрутил перед собой ладонью, повертел головой, что-то прикидывая. – Получается, третий тоже был весёлый?
– Да!!
Серёжа едва оглянулся, заставляя незнакомца поспешать за собой.
– Ну, хорошо, – дядя не отставал. – Ты загадки любишь?
– Люблю.
– Вот слушай. А и Б сидели на трубе. А упала, Б пропала. Что осталось на трубе?
Серёжа молчал, недовольно поглядывая на дядю. Тот решил повторить:
– А и Б сидели…
– Да что Вы заладили сто раз, – Серёжа не хотел обижать незнакомого дядю, но решил передразнить его, – А и Бэ, А и Бэ…
– Ты же сказал, любишь загадки.
– Загадки – люблю. – Серёжа почесал нос. – Разгадывать не люблю.
Он покосился на дядю.
– Там осталась «И», – добавил.
– Вот!
Дядя замахал руками, ему понравился ответ мальчишки.
– Эта буква «И» – такая же лживая, как твой третий гусь.
– Мой гусь честный! – выдал сразу же Серёжа. – А Ваша буква… Ваша буква…
Он не нашёлся, что сказать. Поэтому честно ответствовал:
– Я пошёл. Мне сегодня ещё рыбу ловить.
Мужчина понял, что пора откланиваться.
Противоположный берег утопал в кустах. На этой стороне железобетонные плиты круто уходили прямо в воду. Но настоящему рыбаку это не помеха.
…Пять плотвичек да пара ёршиков. Вот и весь улов. А удовольствия сколько. А-а?..

Мама, пришедшая после работы, заставила Серёжу переодеться в другие шортики и рубашку. Что им, взрослым, нужно? Только бы командовать!
Серёжа с бабушкой и с мамой должен был идти в магазин на той стороне, за рекой. Ему туда нравилось ходить. Магазин был классный! Баржа, тихо покачивающаяся на воде. К барже ведут мостки. Они немного ходят под ногами, гуляют, поскрипывают, от этого и жутковато становится, и озорно.
– Серёжик, – услышал он мамин голос, – вот гольфики, давай быстрей.
Бе-е… Какой дурак придумал гольфы?
Мама шла чуть впереди, разговаривая с бабушкой. Серёжину руку она крепко держала в своей. Иногда оглядывалась.
Серёжа любовался в эти моменты мамой, её улыбкой, движениями плеч. Копна светлых волос. Он знал, что там какой-то шиньон, иногда он видел эти волосы отдельно от мамы.
И всё равно. Она такая красивая!
Перешли мост. Спустились к барже. С замиранием сердца прошёлся он по сходням, останавливаясь, когда они шевелились.
Несколько отделов на первом этаже, несколько – на втором. Внизу интереснее. Особенно в отделе с конфетами и пряниками.
– Мам, я тут постою.
– Хорошо, – её голос был строгим. – Мы с бабушкой пойдём наверх. Жди тут. И никуда. Понял?
– Да понял я!
Серёжа отвернулся к витрине, рассматривая фантики на конфетах и просто кусочки колотого шоколада неправильной формы россыпью.
«Сейчас будут выбирать себе рубашечки да юбки, а я тут стой… Фантики красивые. Придут, попрошу купить вот эти. И зефир. Не, не купит... Диатез! Диатез!»
Он представил себе, как мама будет кривить лицо, произнося это слово.
Серёжа подошёл к окну. Отсюда за рекой была видна набережная, по которой они шли до моста, а немного под углом – и сам мост. По мосту иногда проходили легковушки, дребезжащие грузовики. Очень редко – автобусы. В них летом очень жарко. А зимой печки греют так, что на улицу потом выходить не хочется. Папа сказал, имя этому чуду – ЛАЗ. Серёжа стал считать автобусы. Со счётом у него проблем не было. Один, два, три… Стало интереснее. Он даже к конфетам не отходил, чтобы не сбиться со счёта. Шесть, семь… А если в другую сторону под углом посмотреть, то вон там он сегодня рыбу ловил. Десять, одиннадцать… Пятнадцать… Сейчас бабушка с мамой придут с сумками в руках. Девятнадцать. Вот автобус едет… как его… десятнадцать? Где мама?
Он прошёл по всем отделам на втором этаже. Где мама с бабушкой? Спустился вниз. Надо спросить. Десятнадцать?
Прошёл отделы с колбасой, хлебом, посмотрел опять на конфеты. «Почему они без меня ушли?» Осторожно по мосткам сошёл на землю. Дорогу домой он знал. Перейти обратно мост. Затем по набережной…

– Нагулялся?
Папа подхватил Серёжу на руки. Дома, кроме папы, никого не было.
– Мы с мамой и бабушкой ходили в «Поплавок».
– Сейчас придут?
Серёжа молчал. Улыбка сошла с папиного лица.
– Они идут?
Серёжа пожал плечами, не поднимая головы. Буркнул:
– Я их искал, искал в магазине…
Когда мама ругалась, было очень страшно. Он не плакал. И даже обрадовался, оказавшись в углу. Громкие возгласы сместились в другую комнату. Он вздохнул. Рядом было открытое окно. Прислушиваясь, не идёт ли кто, можно было лечь животом на подоконник и плевать вниз, на широкий железный скат над окнами первого этажа. Железо давно не красили, оно было ржавое, но слюни на нём смотрелись очень живописно. Надо было попасть в предыдущую слюну, тогда, если солнце уже ушло за крышу, слюни копились и не сохли. Постепенно они набирали критическую массу, начиная медленно сползать по рыжей железяке, гремевшей обычно во время дождя. Так, слюна потекла… Задача в том, чтобы докатилась до края и начала капать вниз.
На дороге за калиткой заскрипели тормоза. Напротив дома остановился грузовик. «Может, к нам», – подумал Серёжа. Но выскочивший из кабины дяденька с досадой открыл капот и, ругнувшись, полез ручищами внутрь неведомого зверя.
«Какой наглый…»
Серёжа, не сводя глаз с шофёра, слез с подоконника, шаря рукой по столику, установленному между двух окон. Там он нащупал рогатку из толстой проволоки. Резинку к рогатке приходилось вытаскивать из поясной резинки от трусов, иногда из колготок. Квадратные не подходили, быстро рвались. Лучше всего годились «венгерки», круглые в сечении.
Взяв рогатку, он натянул резинку, целясь в незваного гостя. «Сейчас мы тебя…»
Отпущенная упругая форма довольно дзенькнула. Серёжа улыбнулся. Теперь надо нащупать там же, на столике, заранее подготовленные из проволоки пульки.
«Держись, дяденька…»
На этот раз резинка с грузом коротко свистнула, когда Серёжа отпустил её. Серёжа спрятался за стену, осторожно выглянул. Дядя продолжал ковыряться в моторе. Промазал! Ну-ка… а ещё раз!
Пульки улетали одна за другой, однако дядя упорно продолжал свою работу. Вот теперь Серёжа по-настоящему расстроился.
«Снаряды» закончились. Слюни на ржавом скате высохли. Он встал в угол и заплакал.
За столом сидели молча. Бабушка поворчала сразу, когда пришла. Мама выплеснула весь свой гнев, похоже, тогда же. Молчал папа, подмигнув сыну один раз. Наверное, у него было своё мнение по поводу случившегося. А у Серёжи и после ужина кошки скребли на душе. Мама с бабушкой не разговаривали с ним. Папа трепал по волосам и улыбался. Настроение всё равно было скверное.
Серёжа не стал дожидаться, пока ему укажут на кровать. Сложив покрывало, лёг, повернувшись к оленям. Его друзья всё ещё высматривали опасность в кустах, не успев попить воды. По щеке опять поползла слеза.
…В прошлом году поздней осенью они вечерами сидели перед телевизором, следя за соревнованиями олимпийцев в Мехико. Больше всего разговоров тогда было про американца Боба Бимона, прыгнувшего дальше всех. И ещё запомнилось, как не хотелось после трансляций лезть в постельку, настолько она была холодная. Мама грела простыню утюгом, Серёжа быстро ложился. Обняв сына, мама пела колыбельную. Затем, думая, что сын уснул, уходила, а он не один раз вылезал из тёплого уютного гнёздышка, надеясь разглядеть за окном того самого цыплёнка из колыбельной. Его ждали разочарование и холодная постель.
И всё-таки настоящий цыплёнок существовал! Серёжа видел его, закрыв глаза, пока мама пела. Это в том году…
Сейчас он проснулся оттого, что чья-то тёплая рука коснулась волос. И тут же услышал родной голос, в тысячный раз начавший петь его любимую песню. Мамин голос дрожал, а по щеке её медленно сползала слезинка. Не успев ни о чём подумать, он быстро прильнул к её груди. Мама не допела, прижав его к себе.
– Спой ещё, – глухо попросил Серёжа.

– Когда зимний вечер уснёт тихим сном,
Сосульками ветер звенит за окном,
Луна потихоньку из снега встаёт
И жёлтым цыплёнком по небу плывёт.*

«Жёлтый цыплёнок… по небу… пл… плы…»
Пришедший следующим вечером дядя Валера, мамин брат, спросил:
– Ты помнишь, куда мы сегодня идём?
– А как же! – запрыгал Серёжа. – Воздушного гуся запускать!
– Сам ты гусь! – папа и дядя Валера засмеялись. – Воздушного змея!
Они втроём вышли на улицу.
– Дядя Валера! А помните Боба Бимона? Вы с папой в том году все уши прожужжали мне про него.
– Кто ж его теперь не помнит!? – воскликнул дядя Валера.
А папа добавил:
– Его рекорд теперь тысячу лет никто не улучшит.
Серёжа хитро посмотрел на папу, перевёл взгляд на дядю Валеру.
– А вы можете мне показать, на сколько метров он прыгнул?
Мужчины посмотрели куда-то вперёд.
– Вот как отсюда… – начал папа.
– …и до колонки, – закончил дядя Валера.
– Не-ет! Так не пойдёт! – капризно заявил Серёжа. – Поднимайте меня за руки!
Он протянул одну руку дяде Валере, другую – папе.
– Поднимайте! – скомандовал. – Поднимайте же!
До них дошло. Двум молодым мужчинам не составило труда поднять Серёжу за руки, и вот он уже полетел над землёй!
Колонка осталась позади.
– Дальше! – крикнул пацан. – Я лечу-ууу!
Они несли Серёжу ещё больше сотни метров, возбуждённые его смехом и криками. Остановились только у городского окольного вала, упав в траву.
– Серёжик, – папа задыхался, – мы сейчас… этого Бимона… америкашку… уделали. Теперь твой рекорд никто не переплюнет.
– Советский рекорд! – авторитетно заявил дядя Валера.

…Воздушный змей радостно трепыхался над валом. «Жаль, – подумал Серёжа, – у людей нет столько сил, как у этого змея». И, словно в подтверждение его слов, папа грустно произнёс:
– Пора домой. Завтра на работу.
Пока мужчины подтягивали змея, Серёжа запел себе под нос:
– Три танкиста, три весёлых гуся, экипаж машины боевой…
Они сбежали с вала и пошли к дому.
– Я ж тебе говорил, – взял его за руку папа, – не «гуся», а «друга». Три весёлых друга.
– А я так по радио слышал! – возразил сын.
– Три танкиста, три весёлых… – запел дядя.
– …три весёлых… – подхватил Серёжа.
– …гуся! – пропели неожиданно все трое, рассмеявшись. Они шли по дороге и задорно пели про трёх танкистов-гусей. Они пели про гусей, входя в калитку, и пели про гусей, поднимаясь по лестнице на второй этаж.

Кто-то завтра шёл на работу. У кого-то было самое счастливое время в жизни.

* «Зимняя сказка», Сергей Крылов (1962г.)