Звездочка моя первая...

          
 Звезда, звездочка — предмет важный в любом деле. Особый вопрос — армейская служба: припомним, у Лермонтова Грушницкий называл звездочки эполет путеводными. В этом смысле первая моя звездочка оказалась роковой...  Про армейские чудеса — вроде партизанщины беспредела или дедовщины — я услышал много лет спустя после окончания службы. В те же три года, конечно, ничего подобного мне и в голову явиться не могло. Тем более, в поле зрения. Может быть, и тут все дело в стечении обстоятельств: элитные войска, двойная-тройная очистка. Но там, в сержантской школе, меня сразу же окружила именно та атмосфера, знакомая по кино и книгам.  Советским, разумеется. Какие тут могли быть безобразия!  И все же озадачивали некоторые моменты. При жесткой уставности дисциплины, кто-нибудь из командиров вдруг выкидывал мимоходом веселый номерок. «Для разрядки?» — мелькало в башке, несколько утомленной (с телом заодно) перегрузочным военным ритмом. Вроде бы не по уставу. Но все улыбались. Или даже смеялись. Вырванные из киселя цивильной жизни — и, в отличие от меня, отнюдь не добровольно, парни радовались не-уставной этой ерундистике, как дети. Была ли тут командирская педагогика? Или старшие сами отогревались на неверном этом, сугубо штатском и жлобоватом огоньке?  Командир пятого нашего взвода капитан Лысый, например, на физподготовке пользовался плеткой. То есть толщенной и хлесткой веткой, которой выразительно помахивал у гимнастического коня. Между прочим, сей земснаряд на первых порах казался мне неодолимым. По крайней мере, в длину. А именно в этом направлении его и следовало одолевать. Взвод оставлял в гардеробе шапки-ушанки и ремни. И в спортзале выстраивался в колонну по одному. По одному же — разгон и вперед.  Более менее подготовленные (числом — двое) военные рыбкой пролетали над шоколадным крупом этого жеребца, и в мгновение ока приседали на мат с той стороны, вытянув вперед руки и жмурясь от полетного удовольствия. Это были младшие сержанты, замкомвзвода Гребенюк и командир второго отделения Камаркявичус. Отличники боевой и политической подготовки, краса и гордость первой батареи. Ну-с, а мы, грешные курсантики, как правило, оказывались на коне верхом. И моя шутка «Редкая птица долетит до середины коня», хоть и полюбилась, но странною любовью.
Вот тогда-то капитан Лысый пускал в ход свою плетку: глухо хлестал по заду от души. Уставом не предусмотрено. Но — регулярно, каждый раз. И, между прочим, весьма ощутительно.  Мы, конечно, только улыбались. На вопросительную капитанову улыбку бодро ворчали: «За битого двух небитых дают». И хвастались друг перед другом числом и качеством полученных ударов.  Следует также заметить: в школе вообще витал старинный суворовский дух, в поддержание какового будущих младших командиров учили еще и солдатским хитростям, облагороженно именуемым смекалкой. «Живи по уставу», «Действуй по обстановке!». Собственно, на этой доктрине основывалось и одно из первых моих оборонных изобретений. Принято оно было взводом на «ура!» и принесло мне изрядную популярность, хоть и было элементарно. Шапку-ушанку, которую полагалось снимать и оставлять на вешалке, я придумал засовывать в штаны.  Просторная гимнастерка первого года службы (без пояса —считай, по колено!) и обширнейшие штаны вполне позволяли внедрение в жизнь такого рацпредложения без излишней помпы.  И прыгали мы «на-конь» теперь довольно спокойно, лишь имитируя переживание неудачи и шлепков — каждый по-разному, в силу артистического дара. Теперь можно было не шлепаться на пол под плеткой, а аккуратно спрыгивать и занимать очередь в «колонне по одному», повторяя попытку. Словом, все шло, как по маслу. Я даже пошел дальше в разработке открытия: придумал и внедрил способ закрепления шапки-ушанки в пространстве между кальсонами и штанами.
...Увы, ничто прекрасное под Луною не бесконечно. И в один прекрасный день все сорвалось. Из-за мелочи, которую обязан был предусмотреть. И о которой просто не подумал. На лобовой части шапки была, согласно Уставу, латунная пятиконечная звезда.  И держалась она на разведенных в стороны латунных же усиках.  Что-то сместило ее положение. И когда со смаком шлепнулся в очередной раз на привычную, терпеливую кожу конской спины, я вроде как получил выстрел снизу. Да так, что брызнуло из глаз и вырвало вопль из груди — за секунду до того, как розга комвзвода со свистом распорола пространство.  Я даже не сразу сообразил, что красная моя звезда на сломанном усике отогнулась. И латунный угол вонзился в солдатскую мою задницу до основанья. Как дальше? Что дальше? Уж как-то очутился я рядом с конем этим коварным. И капитан Лысый торжественно извлек из моих штанов шапку-ушанку уставного образца. Он поднял ее высоко над головой — триумфально поприветствовал товарищей курсантов. И даже потряс ею в воздухе, будто это была моя буйная голова.  Торжествовал капитан, впрочем, недолго. Заглянув в штаны Шапрову — так, на всякий случай — он уже с невеселой физией достал оттуда и его убор. Под тяжелым взглядом командира взвод неловко доставал меховые свои шеломы. Ситуация выходила до того неловкой, что будущие товарищи отделенные и замкомвзвода очи опускали долу. А у особо впечатлительных уши горели гирляндами, выразительность каковых подчеркивалась стриженностью голов «под ноль».
Романтическое изобретение, не выдержав встречи с жизнью, погибло на корню, не дожив до расцвета и дальнейшего развития.  Впрочем, довольно быстро, месяца через два, все мы уже летали рыбками над конем. И было не совсем ясно, зачем ради такого пустяка пускались во все тяжкие. К этому времени умозрение мое адаптировалось к яркому армейскому свету. И на душу легли куда более тяжелые раздумья, чем недоумение относительно командирской плетки в спортзале.