Друг мой Сашка

Все началось с покупки первой машины. О ней я мечтал с детства. В 1941 году, когда нас эвакуировали из Москвы в Ивановскую область и разместили в бывшем Доме отдыха Оболсуново, на одном из хозяйственных дворов стояла легковушка, как сейчас помню, «газик» года наверное тридцатого. Выглядел он так, будто  завезли его на край света и забыли навсегда. Это был кабриолет с открытым верхом и залезать в него можно было без всякого труда, достаточно было перекинуть ноги. Сколько часов провел я за рулем этой чудо-машины сказать трудно, во всяком случае оторвать меня от этой колымаги было практически невозможно. Позже, уже взрослым я мечтал о «Победе» и бывало бродил по улицам, высматривая какую -нибудь ржавую или разбитую вдребезги, брошенную машину и мечтал о том, что узнаю телефон ее владельца и если не выпрошу, то куплю за какие нибудь символические деньги. Но это были пустые мечты, потому что никто бы мне машину не подарил, а денег у меня не было. Помню не сравнимое ни с чем ощущение какого-то почти сексуального восторга, когда однажды я забрался в армейский грузовик, завел его и поехал. Я и проехал то всего метров сто, но от возбуждения меня трясло как в лихорадке. Было это в году 55-ом, в Германии на территории нашего полкового автопарка. За руль собственной машины я сел только через двадцать с лишним лет. Это был «Жигуль», трешка красного цвета и куплен он был на авторынке, в Южном порту. Дело было ранней весной 1976 года и мой тогдашний приятель Эдик Козлов, у которого уже была машина, уговорил меня  занять денег у всех кого только можно и купить машину. Я влез в долги и после нескольких поездок в Южный порт, мы все таки остановили свой выбор на красной «трешке»  и после отчаянной торговли с хозяином, купили ее за сумасшедшие деньги — семь с половиной тысяч рублей. 
Машина, как я теперь понимаю, была почти убитая, с подделанными документами и продавал ее мужик, которому ее купила его дама сердца за сексуальные услуги. Видимо, к этому моменту ему надоело тратить свое драгоценное здоровье на то, чтобы ублажать эту даму и он решил, что пока на руках у него доверенность, нужно машину продать. Так, по крайней мере эта история выглядела в его изложении. Надо сказать, что права у меня были. Работая на радио я успел еще в 1964 году окончить курсы, но ездил не много, только на учебном «газике» и еще пару раз брал автомобиль на прокат. Словом я был не очень уверен в себе, как водителе и когда козловский приятель Володя Темнянский попросил у меня машину на несколько дней, я ему спокойно ее отдал. Машина оказалась несчастливой. Темнянский, хотя и был мастером спорта  по авторалли, уберечь ее не смог. В первый же день на одном из перекрестков Ленинского проспекта в него въехал какой-то козел и разбил весь зад. Володька слупил с него сто рублей и быстренько, кое-как, но починил  машину, благо что работал он в таксопарке, и тамошние умельцы за пару бутылок привели машину в божеский вид. Но на этом мои злоключения не кончились. В августе того же 76 года мы с самым близким моим приятелем Сашкой Брусиловским, который тоже успел прикупить себе «Жигуленка» первой модели, решили семьями поехать отдыхать в Одессу, где у Сашки оказались какие то дальние родственники. Дорога была дальняя, больше полутора тысяч километров, в основном по страшно перегруженному Симферопольскому шоссе, но все же доехали мы благополучно и время в Одессе провели замечательно. А вот на обратном пути большую часть дороги ехали в дожде и диком тумане, потеряли друг друга и перед самой Москвой в полной темноте я влетел в отбойную плиту Битцевского моста, разбил машину вдребезги, а  сам оказался в больнице, откуда выбрался только  через  полтора месяца. Потом была долгая эпопея ремонта этой машины, писания бумаг в разные инстанции с просьбой  дать разрешение на замену кузова, что вообще-то было практически невозможно, но я все же через Союз журналистов пробил эту непробиваемую стену. Сделали мне замечательный ремонт, за какие-то сумасшедшие деньги, но все было оплачено Госстрахом с помощью того же Володьки Темнянского, который к этому времени  стал в этой страховой кампании своим человеком. Словом, еще через месяц я получил практически новенькую трешку ярко желтого цвета. Но видно, смена кузова все же не повлияла на печальную судьбу этой машины. Через некоторое время в меня въехал грузовик и после этого, несмотря на все ремонты, машина стала лихорадочно жевать резину. Слава Богу, что к этому моменту у меня уже не было проблем с резиной. Почему? Но это особая история и связана она с  Сашкой Брусиловским. А точнее, с его авантюрным характером.
                САШКА
Александр Анатольевич Брусиловский. Сашка. Друг мой на протяжении сорока с лишним лет. Красавец, авантюрист, любитель выпить и поволочиться за женщинами. Мама русская, папа еврей, сам украинец. Сочетал в себе русский размах и еврейскую смекалку. Влезал в самые невозможные авантюры, которые грозили не только тюрьмой, но и высшей мерой. В делах был по звериному осторожен, но верил в фарт и выходил сухим из воды в казалось бы безнадежных ситуациях. Был жаден до денег, а потому практически не имел друзей, потому что ломался именно на деньгах. За свою жизнь выпил по меньшей мере цистерну водки и имел бессчетное количество романов, хотя не любил всерьез никого.  Человек безусловно способный, но так и не сумевший себя реализовать. Сейчас его прах покоится на кладбище возле Рижского вокзала. Перед смертью он семь с лишним лет болел и уже всем казалось, что он вопреки всему победил рак, но болезнь все же взяла свое. Последние годы стал задумываться о жизни и смерти, увлекся кабалой и всерьез ее изучал, надеясь в ней найти решение всех проблем. Умирал долго, но достойно. Не жаловался, не проклинал окружающих, стал добрее и терпимее. В конце семидесятых- середине восьмидесятых наладил воровство и продажу автомобильных шин, которые были в то время страшным дефицитом и был довольно богатым человеком. Во всяком случае наколотил на этом подпольном бизнесе полмиллиона рублей. А началась эта история с того, что я познакомился с мужиком, который обещал мне помочь достать колеса. Дал телефон нужного человека. Я позвонил. Витя, так звали клиента, сказал: «Сегодня в час ночи. У завода «Шарикоподшипник». И мы с Шурой поехали. Дело было вскоре после Нового года. Темнотища, холод собачий и ни живой души вокруг. Стоим на какой то площадке, моторы не выключаем. Греемся. Минут через сорок подъезжает грузовик. «Нас ждете?-, наверное вас». Двое мужиков грязных как черти, в рабочих робах, а грузовик между тем полон колес. Сколько вам надо? Да нам по комплектику, штучки по четыре. У мужиков на рожах даже в темноте видно, что они нас просто не понимают. Да берите хоть по десятку. Продадите, заработаете бабок. Это потом мы поняли, что ребята воруют по крупному и покупатель им нужен оптовый, чтобы забирал все сразу и быстро. Ведь если менты накроют, тюрьма. Меньше червонца не дадут. Хищение социалистической собственности в особо крупных размерах. Я, честно говоря, поначалу даже не врубился. Зачем мне десяток колес, что я буду с ними делать. Да и денег у нас с собою было не густо. Но Шура соображал быстрее меня и быстренько договорился с бойцами, что забираем двадцать штук, но платим только за половину. Остальные деньги привезем завтра. Если учесть, что колеса шли за полцены номинала, то не взять их было просто грех, тем более что друзей автомобилистов у каждого было море. Так началась колесная эпопея, продолжавшаяся без малого десять лет и проявившая в полной мере предпринимательский характер Сашки. Он не ограничился мелким воровством, а поставил дело на широкую ногу, подключив к операциям почти всю контору в которой он тогда работал, во всяком случае, мужскую ее часть. И понеслось. Каждую ночь четыре пять машин подъезжали в район Коломенского, где на берегу Москва-реки находилось какое невероятное скопление гаражей, сараев и каких-то развалюх. Место абсолютно глухое и просто идеально подходящее  для воровских дел. Заехать туда было просто, а выехать, если милиция перекрывала единственную дорогу, просто невозможно. В эту глухомань лихие ребята, в основном лимитчики работавшие на шинном заводе, завозили ворованную резину. Как правило, это были одна или две грузовых мусоровозки, которые загружались по самую завязку и засыпались мусором. Сам процесс воровства колес был очень не простым. Работала, как правило команда, потому что в одиночку вывезти или вынести колеса с завода было просто невозможно — вооруженная охрана и наряды милиции с собаками дежурили всю ночь. Поэтому наглые воры брали еще горячие баллоны прямо в цехе, потом разными путями, через подвалы или по заводской крыше перетаскивали их на территорию соседнего подшипникового завода. Там их перегружали в мусоровзки и  потом ночью же или рано утром вывозили за заводские ворота. В назначенном месте их ждал Шура со своими бойцами или его многочисленные конкуренты. Теперь по прошествии многих лет, только диву даешься как мы ни разу не нарвались на ментов. Ведь если ночью или в четыре часа утра, когда ты едешь по пустой Москве и тебя останавливает милицейский патруль, объяснить откуда у тебя в машине десять новеньких дефицитных колес, просто не возможно. А поскольку на шинном заводе воровали каждый день и помногу, то в случае если ты попадешь под раздачу на тебя спишут все многомиллионные убытки, которые понес завод в результате злостного расхищения социалистической собственности. А воровали, действительно очень много. Дошло до того, что завод несколько раз поджигали, чтобы скрыть дикую недостачу. Мальчики, которые шастали по крышам обвешанные колесами часто гробились, калечились, задыхались в подземных коллекторах, но все равно остановиться не могли. Конечно, на заводе действовали несколько организованных групп, которые имели контакты и с охраной и с милицией. Доходило до смешного. Несколько раз  местные менты устраивали драки  с перестрелкой, когда на заводе московский уголовный розыск пытался устраивать облавы. Словом, дела были без преувеличения расстрельные. Но мало было украсть колеса. Их надо было реализовать. И вот здесь мой друг проявлял чудеса изобретательности. С его легкой руки дешевыми колесами  были облагодетельствованы Закавказье и Северный Кавказ, Средняя Азия и Украина. Не брезговал он и родной столицей, обеспечивая если не все, то большую часть шиномонтажных  мастерских. Последние годы Шура работал в одиночку, без напарников, но колеса вывозил целыми грузовиками. На окраине Москвы, где-то далеко за ВДНХ он купил гараж с большим подвалом, куда складировал резину. Гараж был огромный и в нем иногда скапливалось по сотне и больше покрышек. Словом «работал» широко. Правда, потом гаражи стали сносить и в какой то из дней он обнаружил, что гараж пустой и в нем нет сотни покрышек, новенького автоприцепа и  нескольких молочных бидонов, в которых мой друг хранил самогон. Самогонная история заслуживает того, чтобы о ней рассказать отдельно.
                КАК ШУРА СТРОИЛ ДОМ
Идея купить дом овладела Шурой давно. Подвигнул его на это массовый ажиотаж, когда осенью года восемьдесят пятого или шестого, москвичей вдруг потянуло на землю. Причем, речь шла не о знаменитых шести сотках в дачном кооперативе, а о приобретении в  деревне, в пределах ста километров от Москвы, какой -нибудь развалюхи. Мой приятель на работе Мишка Гитуляр, человек абсолютно городской и деревню видевший только в кино, на пару с таким же как он гнилым интеллигентом, к тому времени приобрел дом в деревне чуть ли не в Ярославской губернии. И как оказалось, он был не одинок. Это поветрие, как дурная болезнь стало быстро распространятся среди знакомых граждан. Звали и меня, но я деревенской жизнью не прельстился, но рассказал об этом Шуре. И как ни странно, идея стать хозяином деревенской хибары запала в его разбойничью душу. В то время мы активно отоваривали дачников и крестьян в окрестностях Москвы пленкой для парников. Где ее доставал Шура не знаю, но весь дом у него был забит рулонами этой самой пленки. Наша коммерческая деятельность Московской областью не ограничивалась, заезжали и в Калужскую, и однажды даже доехали до Рязани. Пленка была, естественно, ворованная и продавали мы ее по дешевке, но тем не менее дела шли ни шатко, ни валко. Не наше это было дело, не колеса. Зато во время наших разъездов мы обязательно спрашивали не продает ли кто либо в деревне дом, и как правило, такой дом находили. Естественно, что через некоторое время мы уже довольно прилично разбирались в конъюнктуре, но ничего подходящего так и не нашли. То далеко, то дорого, то хозяева какие -то подозрительные. Вообще то, смотрели на нас косо, если не сказать просто враждебно. Оно и понятно, понаехали какие то зажравшиеся москвичи и собираются здесь обосноваться. Поскольку мамашка (Мария Ивановна) была женщина деревенская, приходилось и мне возить ее на родину, во Владимирскую область. Сейчас это сплошной дачный рай, а тогда деревня была дикая и голодная. Так что, порядки тамошние я знал и хорошо себе представлял как относятся в любой русской деревне к чужим. Наверное,  не только в русской. Так бы наверное Шура и не стал землевладельцем, но помог случай. Был у него приятель, который имел родственников в Подмосковье. Во время очередной пьянки когда  Сашка завел разговор о деревенском доме, Виталик Кокин, так звали приятеля, сказал что ему предлагали купить у какой-то восьмидесятилетней старухи дом недалеко от города Воскресенска. Дом собственно, не дом , а развалюха которую старушка, «божий одуванчик», получила в наследство от умершей родственницы. Виталику это было и задаром не нужно, а вот Шура загорелся. Взял адрес и мы покатили в сторону столицы советских химиков. Старушку мы нашли довольно быстро, но оказалось, что она уже фактически кому-то продала дом за восемьсот рублей, но Шура тут же дал ей полторы тысячи и  решил проблему. Остальным претендентам было отказано. Конечно, это был риск, потому что никаких документов на дом он не получил, поскольку продать его можно было только жителям Московской области. Пришлось полагаться на честное старухино слово и Шурину пробиваемость. Когда я увидел эту хибару, то мне, честно говоря, стало дурно. Покойная тетка была по сути бомжом, человеком с диагнозом шизофрения, к тому же умиравшим от рака. Грязь и вонь там стояли такие, что страшно было в дом войти. То ли от старости, то ли от запустения, но он весь сгнил. Участок был огромный , как позже утверждал Шура восемнадцать соток, но весь запущенный и заросший. Ну, а поскольку он стоял на болоте, то все это напоминало одновременно джунгли и зону из фильма Тарковского «Сталкер». Но дело было летом, мы были оптимистами, и вооружившись пилой и топорами, мы стали участок вырубать под корень. Работали неделю не разгибаясь, но все привели в хоть какой-то порядок. Дом проветрили, позвали баб, которые вымыли полы, а потом побелили потолок и поклеили дешевенькие обои в цветочек. После того, как  местный умелец привел в порядок печь, то оказалось, что жить в этой хибаре можно. По крайней мере летом, и пока нет дождей. Шура для эксперимента на выживание запустил туда тещу с тестем и, как ни странно, они приспособились и выжили. Понятно, что долго так продолжаться не могло. Надо было строить настоящий дом. И Шура начал строительство, а поскольку он был человек сугубо советский и хорошо знал здешние порядки, то стройку начал со знакомства с местными умельцами, естественно сплошь пьяницами. Поэтому первый рабочий день начался с того, что работяги, а их было пятеро, выпили по стакану предложенного Шурой самогона, а дальше ударили по рукам и договорились  вырыть фундамент, заломив за это восемьсот рублей, деньги в то время очень не малые. Предполагалось, что рыть они будут вручную. Но умельцы оказались  сметливые,  за тридцатку пригнали трактор с ковшом и за час вырыли котлован. Работяги получили деньги, выпили еще дармового шуриного самогона и удалились страшно довольные собой. Еще бы, где еще в деревне можно было найти такого лоха, но Шура нисколько не расстроился. Напротив, когда мы обмывали первый рабочий день стройки века, он ухмыляясь сказал: «Я этот дом построю за самогон». И как в последствии оказалось это была чистая правда. Дело в том, что Шура кроме того что воровал и продавал колеса, увлекался самогоноварением и, надо сказать, делал это профессионально. На соседнем почтовом ящике, который   делал ракеты или какие -то детали к ним, ему сварили из титана самогонный аппарат, который устанавливался сразу на четыре газовых комфорки и Шура днем гнал самогон, а вечером воровал колеса. Производительность этого чуда техники была фантастической — три литра чистейшего самогона в час. Естественно, на балконе Шуриной квартиры стояли сорокалитровые молочные фляги с брагой, а все подоконники в квартире были заставлены трехлитровыми банками с готовым продуктом, который очищался с помощью    марганцевки и ваты, скупаемых в местной аптеке. Качество было отменное и Шура поставлял этот божественный напиток в Краснопресненские бани, где он пользовался большим успехом у моющихся и парящихся граждан. Естественно, что и деревенский народ не был обделен. Цена была очень умеренная - восемь рублей за поллитра , а качество и крепость много лучше деревенской сивухи.   Потому и брали очень охотно. Так что Шура тонко чувствовавший психологию трудящихся, рассчитал все правильно. Бригада начинала  день со стакана, в обед еще по стакану, ну и когда шабашили перед уходим принимали еще по стакану, а литр брали с собой. Итого в течении рабочего дня бригада выпивала четыре литра самогона, что по деревенским понятиям совсем немного, а в денежном выражении это составляло шестьдесят четыре рубля. Все это Шура записывал в тетрадочку и в конце недели, когда народ приходил за расчетом он выдавал бригадиру триста рублей, а на вопрос где же еще пятьсот, молча показывал тетрадочку. Пропили. Народ чесал репу, матерился, но с горя брал еще пару литров и уходил в запой. Вот так за лето Шура построил деревянный дом с кирпичной пристройкой, кирпичную же кухню(она же летний домик) и огромный кирпичный сарай метров двадцать длиной и бетонным фундаментом глубиной пять метров. Предполагалось, что там он будет хранить ворованные колеса. Получилось мощное сооружение мало чем уступающее «Волчьему логову» покойного Адольфа Алоизовича. В общем, все Шура правильно рассчитал, но не учел главного — специфику русского национального характера. Как говорится, «не долго музыка играла, недолго фраер танцевал». Сначала сожгли до тла летний домик со всем находившимся там имуществом: мебелью, холодильником, газовой плитой и телевизором. Остались одни каменные стены.  Как выяснилось, сожгли те самые ребята что строили дом и вовсе  не потому, что посчитали себя обманутыми. Просто хотелось выпить, а не было. Решили позаимствовать у Шуры, но не нашли и в расстроенных чувствах подожгли дом. Традиция у них в деревне такая. Потом поджигали большой дом. До тла не сожгли, но одна из комнат выгорела как следует. Потом, но это уже мелочи, вытащили из дома холодильник Зил и всякое барахло. Когда хозяева, уезжая осенью в Москву затащили все вещи в сарай, который нельзя было взломать ничем, даже автогеном, умельцы залезли через крышу и вытащили все, даже дрова. И это при том, что в годы перестройки когда жрать было нечего даже в Москве, Шура регулярно снабжал пол деревни мясом и другими продуктами. Но и это не помогло. Потому, чужой.
Вообще, надо сказать что Шурой периодически овладевали какие то идеи, порой закидонские, а порой вполне реалистичные. То он  собирался отоварить всю Москву опилками, которые использовались как удобрение, то  налаживал производство перегнойных горшочков, то обеспечивал чуть ли ни все московские шиномонтажные мастерские свинцовыми грузиками для балансировки колес. Естественно, что все это должно было быть для Шуры или бесплатно, то есть где то украдено, либо покупалось у конкурентов по минимальной цене. На даче Шура выращивал цветы, семена которых я привозил ему из Германии и собирался всерьез заняться ландшафтным дизайном, но идею свою так и не смог реализовать. Правда, это было уже в годы перестройки, когда надо было раскручивать серьезные, но очень рисковые дела, а Шура , как ни странно занялся мелочевкой. Торговал на площади возле метро 1905 года фруктами, вяленой рыбой и прочей ерундой. Деньги у него были и не малые, но рисковать он не захотел. Слишком много было кругом знакомых и приятелей , которые начинали свое дело, раскручивались, но заканчивали , как правило, плохо. Действительно, разобраться в то время с «крышами» местных и приезжих бандитов было довольно сложно, а голову подставлять не хотелось. Правда, в самом начале перестройки он все же успел ухватить новый военный грузовичок ГАЗ-63, на котором ездил в южные края закупать фрукты  и овощи. Сам он водить машину не мог, поэтому нанимал шофера, что было не дешево. Кроме того, народ попадался в основном пьющий и вороватый, а Шура очень не любил когда его обкрадывали продавцы и водители. В это же «лихое время» купил Шура у военных цистерну спирта и в подвале одной из школ, там же на Пресне наладил производство напитка под названием «Брусиловка». По всей округе скупались водочные бутылки, похоже что их даже мыли, а потом из огромного чана, в который помимо спирта и водопроводной воды забрасывалось большое количество лечебных трав, покупаемых в местной аптеке, все это перемешивалось и разливалось по бутылкам. Крепость этого царского зелья была по пятьдесят градусов и народ, ходивший в Краснопресненские бани брал его охотно. Потом такие же манипуляции  Шура проделывал с самогоном, который, как я уже говорил гнал почти в промышленных масштабах. Такая вот картинка постсоветского быта: наверху в школе идут уроки, а в подвале школы пьяные мужики разливают Шурину сивуху. Все это было достаточно стремно, но надо отдать должное Шуриной смекалке и его невероятной наглости, которые помогали ему выкручиваться из практически расстрельных дел. Пару раз его брали с поличным, с ворованными колесами и самогоном и казалось, что от тюрьмы просто не отвертеться, но то ли ему везло, то ли помогало какое то звериное чутье, но он выворачивался. Один раз его приехала арестовывать целая ментовская бригада из оперативников МУРа и Харьковской области, куда он перед этим отправил партию колес. Его забрали, но отпустили. Последние годы были для него не самыми удачными. С возрастом пришли болезни, да и фарт ушел. Пришлось садиться за руль и шабашить на стареньких «Жигулях» и даже сдавать одну из двух своих комнат восточным людям, которые торговали на ближайшем рынке. Словом, судьба повернулась к нему не лучшей своей стороной, но надо отдать ему должное, Шура так и остался оптимистом и жизнелюбом. Он ни о чем не жалел, потому что считал, и не без основания, что прожил жизнь как хотел. Пусть земля ему будет пухом.