Роман. мой дивный род. глава5, 4

И крепко спала до утра,
И слышит: «В школу уж пора,
Не то сегодня опоздаешь,
Урок любимый прогуляешь.
В тазу вот – тёплая вода.
Умойся, приведи себя
В порядок, в надлежащий вид,
Чтобы тебя не мучил стыд,
Пока Анюту накормлю,
Потом косички заплету».
 
Порою мама тоже била,
Но маму всё ж она любила,
И била не со зла, слегка,
Не больно было никогда. 
А вот побои все отца
Не заживали до конца,
На них всё новый след ложился,
Бил и с проклятием бранился.
И в этот раз ждала опять,
Что он начнёт её ругать,
Умыла личико своё,
Пока кормила мать дитё,
Косички заплела себе,
И было только на уме:
«Как встречу избежать с отцом»,
За сумку – и бежать бегом,
Забыв позавтракать, она
Умчалась, словно от огня.
Желудок, как на грех, урчал
И о себе напоминал;
До боли там внутри сжимался,
Над нею будто издевался:
Урок ей слушать не давал
И постоянно отвлекал,
Казалось, слышит целый класс.
Да, как на грех, тянулся час.
Она стыдилася себя,
На ум наука к ней не шла;
Рука красиво не писала,
Погрешности лишь допускала;
Кружиться стала голова,
И появилась тошнота. 
На перемене на большой
Ел тот, кто что-то брал с собой:
Кто скромно доставал сухарь
И, как конфеточку, сосал,
А кто – картошечку в мундире…
Но был ассортимент пошире:
Колбаска, яйца, бутерброд –
Всем этим набивался рот,
Компотом, чаем запивался
И на уроке продолжался
Их издевательский обед,
И мерк тогда в глазах весь свет.
Стыдилась Тома попросить,
Чтоб голод жуткий утолить,
Довольно, гордою была,
И не просила никогда.

Так отсидела все уроки,
Но буквы съехали за строки,
Вернул учитель ей тетрадь
И приказал переписать.
И стала Тома слёзы лить,
Красиво буквы выводить.
Слеза упала на тетрадь.
Вновь приказал переписать,
И мучил до тех пор её,
Пока сознанье у неё
Не отключилось вдруг совсем,
Тогда лишь стало ясно всем:
Ребёнок силы потерял,
Учитель это осознал.
А дома ждали нравоученья
И требовали объясненья.
Хотя отец уже не бил,
Но, словом душу теребил.
Он стал частенько попивать,
На стороне во всю гулять.

Понавезли в совхоз людей
И побросали, как зверей,
Под небом чистым ночевали,
«Бендерами» их прозывали,
Служили Гитлеру они,
Против Советской власти шли.
Но наступали холода,
И приближалася зима.
Одних отправили в кошары,
Пасти совхозские отары;
Другие место здесь нашли,
Работу сразу обрели;
На отделенье – остальные,
Здоровые и молодые.
 И среди них отец узрел,
Любовью, лаской обогрел
Маричку, странную девицу,
Ядреную, как кобылицу.
Дошло у них уж до того,
Что не стеснялись никого:
Она была его, как тень,
В приёмный депутатский день
Входила смело в кабинет,
Не слыша слов: «Его там нет»,
На стол садилась и ждала.
И секретарша донесла:
«Ваш муж часами с ней сидит,
Других впускать он не велит.
Она наглеет каждый раз
И отнимает целый час,
А то порой бывает – два»

Мать тут же на приём пошла,
И у него её нашла.
Устроила большой скандал.
Когда директор всё узнал,
Хороший нагоняй им дал;
Тотчас Маричку отослал,
Тайком, куда никто не знал,
Хотя отец её искал.
И с той поры он «зверем» стал:
Детей и Бога проклинал,
Всё в доме бил, ломал, крошил
И каждый день безбожно пил;
Летели с уст одни лишь маты.
В семье ему были не рады.
Им бедным только жизнь мутил,
От них к другой не уходил,
И жить нормально не давал,
Хотя начальство заверял,
Что в доме – мир, блаженный рай,
Напрасно дали нагоняй.
 
Сорок девятый год настал,
Никто его таким не ждал.
Тот, кто всё это пережил,
Недолго в этом мире жил.
Один лишь день я опишу,
Что много лет в душе храню.
Шёл август двадцать восьмой день.
Вставать с постели, было лень.
Но Тома знала, надо встать,
Корову в стадо отогнать;
Две бочки привезти воды
И для коровы и семьи;
Да книгу срочно дочитать,
Чтоб во время её отдать;
За ручку Аню поводить,
Она пыталася ходить,
Но неуверенно ещё.
Её садила на плечо
И с нею прыгала легко,
Да весело крича: «Но! Но!»
Анюта звонко хохотала,
За нею также повторяла.
Поднять так старших не могла,
Для них придумала она:
На четвереньки становилась,
На спину Люда к ней садилась,
Кричала тоже: «Но! Но! Но!»,
Подпрыгивая высоко,
Но братец Виктор не кричал,
А только громко хохотал.
Она им сказочки читала,
А иногда их оживляла:
Подушка репкою была,
Тамара – бабушкой всегда,
Людмила – маленькою внучкой,
А Виктор – чёрненькою жучкой,
Анюта, с деревянной ложкой,
Была пушистенькою кошкой.
Роль мышки ложка выполняла.
Так младших Тома забавляла.

А то играли в «Теремок»:
Садили Аню на горшок,
С горшком на стул её сажали,
Под стулом Виктора держали,
Садилась Людочка под стол,
Стучала Тома ножкой в пол:
«Ах, терем, терем, теремок!
Пришёл проситься к тебе волк.
Кто, кто в теремочке живёт?
Пусть дверь теремка отопрёт».
Сама же за всех отвечала,
По-разному голос меняла.
Смеялись потом от души
Родные её малыши.
 
С постели она соскочила,
Ведь мама её попросила,
А маме перечить нельзя.
«Помочь ей смогу только я».
Тамара в телегу впряглась,
К колодцу тотчас понеслась
И первою там оказалась.
Водицы за ночь набегалось.
Она торопилась набрать,
Чтоб первою вновь прибежать.
А выполнив эту работу,
Проявит о младших заботу.
 Стоял день, настолько хорош!
На многие дни не похож:
Былиночка не шелохнётся,
Лишь солнышко с неба смеётся.
Спешили достроить дома
Строители из самана.
Им крыши осталось накрыть
И пол кое-где постелить;
Спокойно отары паслись,
Повсюду в степи разбрелись.
Их тысячи сотен водились
И множились и разводились,
И славился этим совхоз,
В район, направляя обоз
С бараниной или руно,
Своё драгоценно добро.

И полдень уже наступал,
Пастух своё стадо пригнал,
И каждый навстречу бежал,
Корову свою забирал,
Водичкой её напоить,
Успеть, не спеша, подоить,
Да снова назад отогнать,
А главное – не прозевать,
Потом, чтоб её не искать,
А во время к дому пригнать.
Тамара чуть раньше пошла,
Бурёнушку быстро нашла.
В ста метрах от дома была,
Когда вдруг случилась беда:
К ногам, будто солнце упало,
Светить, в небесах перестало,
В два метра диаметром было,
Своей белизной ослепило,
На миг потемнело в глазах
И боль ощутилась в ногах.
И вдруг, будто небо прорвало,
Всё стадо коров замычало;
Такой поднялся ураган,
С небес всё, швыряя, к ногам:
 Летели осколки металла,
Все крыши с домов посрывало;
Булыжники ,камни ,стекло-
Всё резало, жгло и пекло;
Дома с самана разбросало;
Деревья, столбы поломало…
Глаза было страшно открыть.
Тамара успела схватить
За шею корову свою
И слышит:»Дай руку твою,-
То мать прибежала за ней,-
Беги, дочка, к детям скорей,
Корову сама загоню,
Потом я её подою».
Тамара раскрыла глаза
И только сейчас поняла,
Что чудом осталась в живых.
Не видела в жизни таких
Подобных нигде разрушений   
И было людских много мнений:
- Пришёл конец света, друзья,
Обрушили гнев небеса.   
Каменья летели не зря,
Сожжётся огнём вся земля.
- Покайтесь, покайтесь в грехах
Тогда и оставит вас страх.
- Зачем утверждаешь обман,
Ведь это – простой ураган

Лишь только спустя много лет,
Узнаем мы точный ответ:
Что не был в тот день ураган
Пытались внушить нам обман,
А атомной бомбы был взрыв,
Болезненный, словно нарыв,
Уже сотни тысяч людей,
Нельзя перечесть всех смертей:
Погибли отары овец
И тот не рождённый птенец.
А сколько потом вымирало,
Правительство наше не знало.
Пройдёт пятьдесят ровно лет,
Когда мы получим ответ:
Военный стоял полигон,
Под клятвой свершая закон.
Об этом лишь знал Казахстан,
Стоял Семипалатинск там.

Вбежала Тамара в свой дом,
А горло сжимал твёрдый ком.
Увидела плачь малышей,
Испуганный взгляд их очей.
Она стала их обнимать
И крепко к себе прижимать,
Не сразу увидела бровь.
Что брызжит с неё ала кровь,
Да ноженьки тоже в крови
 Искусно-иссечены.
В окно посмотрела потом,
Увидела всюду разгром.
Дома все в сиянье стояли,
Таинственный свет излучали,
Блестела повсюду земля,
Как будто упала роса,
Как россыпь волшебных камней
Рассыпала Фея на ней.
От этой чудесной красы,
Нельзя было, глаз отвести.
И, лёжа уже на печи,
Она наблюдала в ночи,
Как чётко предметы видны,
Хотя нет сиянья  луны.
Их фосфором будто покрыли,
Так чётко и ясно светили.
Но с носа вдруг кровь полилась.
Теперь ежедневно лилась,
Обильно в теченье двух лет,
А врач не давала ответ;
Желудок болеть стал, спина;
Распухшею стала десна,
Она от зубов отходила,
И кровь постоянно сочила.
Тамара нуждалась в леченье.
Имела большое терпенье:
Не плакала и не стонала,
А маме во всём помогала.

Спешила из школы домой.
Ходила всегда за водой.
Колодец был очень глубок:
Пока наберётся бочок,
Рука уставала крутить.
Овец пригоняли поить,
Тогда приходилось всем ждать,
Часами под солнцем стоять.
Однажды соседка пришла,
С Тамарою вместе ждала,
Да с ней завела разговор.
Спросила Тамару в упор:
«Отец тебе, что не родной?
Я слышала, будто – чужой,
Что мать он с тобою уж взял».
- Об этом кто вам рассказал?
-Мне сам лично он говорил.
Вот эти часы подарил.
И, вдруг испугавшись, она
Тотчас от неё отошла.

Сердечко заныло в груди.
«Ты маму об этом спроси»,-
Ей внутренний голос шептал
И детскую душу терзал.
Не спросит у мамы она,
Но боль затаит навсегда.
Ещё раз судьба их сведёт.
И вновь разговор заведёт:
«Понравился маме платок?
Часы? И такой перстенёк?
При мне покупал твой отец.
А ты, я скажу, молодец!
И тайну умеешь хранить.
Аль, может, не хочешь спросить?
В себе эту мысль не носи,
У матери всё же спроси,
Кто твой настоящий отец.
Возможно, какой-то подлец,
И мать твою в жёны не взял,
Красавицу дочь потерял,
На этого не похожа,
И, вправду, ему ты – чужа».
Хотелось ей ссору внести,
Отца от семьи увести.
Не знала Тамара тогда,
Что с ней говорила сама
Отцовская давняя лада,
Была ему сладкой усладой:
«Кобыла» повыше его,
тянула все соки с него.
Замужней она не была,
Но дочку себе нажила,
С казахом каким-то таскалась,
Да замуж всё выйти пыталась.
Никто её в жёны не брал,
Лишь, как с проституткою, спал.
Жила, где Нифановы жили,
А окна во двор выходили.
Однажды средь белого дня
Отец  к ней зашёл на пол дня
Тамара его увидала,
Но матери не рассказала.

Мать сделала тайно аборт
Могла умереть вот – вот – вот:
Вся кровью она исходила
У деток прощенья просила:
«Ко мне подойдите сейчас.
Уже не увижу я вас.
Простите , родные ,меня,
Что я загубила себя,
Что вас оставляю одних
Ещё не смышленых таких.
Ты , доченька, их береги ,
В приют отдавать не вели;
Во всём им всегда помогай.
Пока подрастут, защищай».
«Детей ты своих не пугай.
 Пожалуйста, не умирай,
Ведь тайна раскроется вся
И сразу засудят меня,
А дома ждут дети мои
Такие же как и твои.
Укольчики я принесла,-
Твердила ей женщина та.
Её никогда не видала
И после потом не встречала.
Откуда она к нам пришла
Не знала и мама сама
Соседка в наш дом привела,
Её повитухой звала.
Спасти она Анну старалась.
Тюрьмы она очень боялась
Колоть приходила раз пять
И Анну сумела поднять.

Детей Анна всех целовала,
И крепко к себе прижимала.
И радость светилась в глазах,
Исчез преждевременный страх.
Была ещё очень слаба,
Но юная и молода-
Исполнилось лет тридцать пять, 
Взялась за работу опять.
Отец тоже ей помогал:
Дровишек ,угля запасал,
Да сена машину привёз,
Соломы потом целый воз;
Картошки, немного муки
И ячневой желтой крупы.
Свои были яйца ,творог.
Пекла Анна часто пирог
На диво такой расписной!
Всегда заплетала косой,
Накрутит смешных кренделей,
Наделает всяких зверей
И тесто воздушное ,мягко,

 Продолжение следует.