Северная ведьма Гл. 26 Радиограмма

-   Опять клуб болтунов собрался? После сытного обеда, по законам Архимеда – надо покурить? И, заодно, языки почесать? Игорь Сергеевич! Я ведь всем штурманам говорил, чтобы на мостике никто не курил. В чем дело? Вот, кто сейчас курит, мужики? Или курил…?

   Капитан плавбазы «Ваенга» вошел в ходовую рубку, аккуратно закрыл за собой дверь и проследовал к центральному иллюминатору. Ворчал он по пути громко, но беззлобно. По хозяйски. Чтобы знали, кто на мостик зашел. В кают-компании закончился обед и любители поговорить, или просто поглазеть на окружающую обстановку, переместились в рулевую рубку.

 Что не говори, а смотровая площадка из рубки замечательная. Картина вокруг впечатляющая: бескрайние морские просторы с одной стороны, и полоска каменистого берега с белыми шапками сопок с другой. Море спокойное, купол неба чистый, цвета северной холодной синевы, с редкими низкими облачками по горизонту.  В рубке тепло, светло, обзор из иллюминаторов почти круговой. Кто назад хочет глянуть – милости просим на крыло мостика. Ветра нет, и низкое солнце пощекочет вам лицо теплым лучом, не даст быстро замерзнуть, хотя температура уже со вчерашнего дня минусовая.

  Рубка на плавбазе просторная, хоть танцы устраивай. По штатному расписанию это рабочее место капитана, вахтенного штурмана, рулевого и, если есть необходимость, впередсмотрящего. Сюда всегда может войти начальник радиостанции, радионавигатор. Само собой разумеется – первый помощник капитана – помполит. Вот и собралась уже компания достаточная, чтобы любой разговор, на любую тему, касается он судовых будней, или затрагивает мировые проблемы, мог перерасти в дискуссию, иной раз горячую. Так всегда и происходит. И посетителей в рубке частенько значительно больше, чем перечислено.

   Так было и в этот раз. На мостике, на вахте второго помощника капитана Мячина собралась приличная компания. Здесь был Маркони, так на флоте называют всех радистов, естественно – помполит. А как без него? О чем говорят члены команды, как говорят, с каким настроением – все это его работа. Зашел «на минутку» Дед, старший механик, лет пятидесяти крепыш, в старом морском кителе, и шлепанцах. Дедами всех стармехов зовут, с уважением это произносится, и не только членами машинной команды. Он и курил на правом крыле мостика, у приоткрытой двери. Замечание ему делать никто не решился.

 Старпом стоял у иллюминатора и, позевывая, ковырял спичкой в зубах. Он сменился утром, но поспать не удалось. Теперь он пообедал в кают-компании и поднялся на мостик поговорить с капитаном о предстоящем заходе во льды. А потом, конечно, он пойдет, поспит перед вахтой.

 У центрального иллюминатора стояли два пассажира, работники министерства рыбхоза. Они должны были своими глазами увидеть трассу, по которой транспортируется красная рыба с Дальнего Востока в европейские порты СССР. И остаться во Владивостоке на какую-то конференцию. Марк Давидович и Сергей Константинович, так звали пассажиров, только-что позавтракали с капитаном в его каюте и ждали его на мостике, для продолжения начатой еще за завтраком беседы. Они ни с кем еще по-настоящему  не познакомились, здоровались со всеми сухо, будто встречались в коридорах своего министерства.

 К ним и подошел капитан, похлопал одного по спине и, кивнув на белеющий справа берег, спросил:
-   Красиво?
-   Завораживающе! Нет, вы посмотрите! Это же белое безмолвие! – оживился Сергей Константинович.

   Это его похлопал по спине капитан. Другой, Марк Давидович, поежился и, скептически глянув на собеседников, буркнул:
-   Не хотел бы я там оказаться. Я вот думаю…, напрасно я отказался от коньяку. Может, вернемся…, а? Иван Иванович? По пятьдесят грамм? И лимончик. И твоя очаровательная Верочка нам еще кофейку сделает. Пригласи, не жмись, капитан.
-   Так. Все с вами ясно,- хохотнул капитан, - ладно, пока настоящая работа не началась, пошли. Идите, - подтолкнул он обоих к дверям, - сами устраивайтесь, я сейчас подойду.

   Капитан, подталкивая в спины приятелей из министерства, проводил их до самых дверей рубки, закрыл за ними дверь и, обращаясь к старпому и Игорю, позвал их в штурманскую рубку.
-   Пошли, голуби, поговорим о своих делах.
-   Иван Иванович, - с крыла мостика окликнул капитана стармех, - а что, льды скоро?
-   Что значит скоро? Мы уже пришли. Вон, впереди у нас льды.
-   Где? – удивился Дед, - я ничего не вижу.
-   А что ты можешь увидеть из машинного отделения? – засмеялся, оглянувшись на свидетелей разговора капитан, - смотри, внимательнее, с мостика все видно. Смотри, расскажешь потом своим бесам чернокожим. Маркони, покажи Деду лед, - и ушел в штурманскую рубку.

-   Чё он меня разыгрывает? – рассердился Дед, заходя в ходовую рубку.
-   Никто тебя, Степаныч, не разыгрывает, иди сюда, - радист поманил его к себе.
   К радисту подвинулся нахохлившийся у соседнего иллюминатора помполит. Он делал вид, что ему-то понятно, что стармеха разыгрывают, но  все-таки подвинулся. Его угнетало и расстраивало то обстоятельство, что капитан с министерскими гостями проводит время без его участия. Да и ящик коньяка, настоящего армянского, стоящий в каюте капитана, не давал ему покоя. И лед, понятное дело, он тоже не видел. А вот Дед, простая душа, ему было пох…, кто с кем пьёт, кто с кем водится, он не скрывал, что ничего не видит, что сердится, подошел, грубовато оттолкнул плечом радиста и буркнул:

-   Ну, и что тут из твоего окошка видно? Где он, лед? Строят из себя х…р знает что, белая кость, мать-перемать.
-   Не ругайся Степаныч, ты на мостике, - урезонил его помполит.
-   Да пошел ты…, - тихо, себе под нос, пробубнил Дед, - давай, Арсен, показывай.
-   Впереди, - радист кивнул подбородком вперед, - чуть левее курса видишь? Небо светлое, почти белое.

-   А-а, ну вы молодцы. Новость, небо светлеет надо льдами. Я думал, вы мне льды покажете, думал у меня зрение сдавать начало. А то, что небо над ледяными полями светлеет, я знал, когда ты еще под стол пешком ходил.

   Дед отошел от иллюминатора, и последние слова говорил уже стоящему у руля матросу. Видимо они были давно знакомы. Потому, что он подошел к рулевой колонке и, положив на неё руку, негромко спросил:

-   Как думаешь, Женя, далеко до этих льдов?
-   Не знаю, Степаныч, мне отсюда не видно. Ну, если они за горизонтом, то не меньше десяти, пятнадцати миль. Так что через часик, другой мы их увидим.
-   Вот, матрос, спокойно и грамотно мне все объяснил. А вы - пижоны.

    Дед похлопал матроса по плечу и вышел из рубки, хорошенько хлопнув дверью. Из штурманской рубки, продолжая разговор, вышел капитан, за ним старпом и Игорь.
-   Кстати, с Диксона сказали, что сразу за островом Белый чистая вода, на сутки перехода, и штормит семибально. А у нас во втором трюме два твиндека бочками с маслом забиты. Да, Игорь Сергеевич?
-   Так точно, Иван Иванович. Я же вам еще в заливе докладывал, что сам проверял, весь трюм облазил.
-   Ага, я вижу, ты меня понял. Смотри, чтобы там с крепежом все в порядке было.

-   Не волнуйся, Иван, мы с Игорем, после его вахты спустимся еще разок – посмотрим, - пообещал старпом, - у нас еще, кстати сказать, несколько бочек на палубе у кормовой надстройки принайтовано. С этим же маслом. Дед попросил их там оставить.

-   Да, я помню, - кивнул капитан, - тоже…, приглядите…, непогода, она и в Африке непогода. Ну ладно, голуби, пошел я гостей кофейком угощу, а вы тут смотрите.
   В дверях оглянулся и криво улыбнулся.  Сказал, ни к кому конкретно не обращаясь.
-   Они выспались, понимаешь, и теперь им кофе. Вот никогда не любил пассажирские теплоходы!

-   Да это они последнюю ночь хорошо спали, - махнул рукой старпом.
-   Почему, - спросил Игорь.
-   Да потому, что эту ночь мы, возможно, уже во льдах идти будем. А там особенно не поспишь.  Как по борту льдинка проскрипит, по другому проскребет, так весь сон пропадет.
-   Да-а, - капитан покивал и ушел.

   За ним ушли старпом, радист и первый помощник. Игорь стал у центрального иллюминатора и задумался, вглядываясь в горизонт. «Давно надо было в море уйти» крутилось в голове, «вот она – настоящая работа». А погода, между тем, портилась, море и небо серели, горизонт размывался.

 Справа за корму уходила белая полоска берега острова Колгуев, а в лобовые стекла иллюминаторов давил встречный восточный ветер из Карских ворот. На какое-то время он усилился, плавбазу даже начало покачивать, периодически видимость терялась, горизонт закрывали первые снежные заряды.

Через полчаса небо окончательно заволокло низкими потрепанными ветром тучами, свисающими, казалось, своими хвостами до мачт, и посыпал не прекращающийся мелкий секущий снег. Игорь вызвал на мостик дополнительного матроса впередсмотрящего. Впереди предстояла встреча с судами каравана, ждущими их у входа в пролив Карские ворота.

 Игорь уже слышал от капитана, что из штаба на Диксоне сообщили о скоплении ледяных полей в проливе. Последние дни восточный ветер подогнал плавучий лед Карского моря к Малой земле, в том числе и лишив чистой воды пролив. Заглянул капитан с радистом и сказал Игорю, что надо запеленговать ледокол, мол, тот будет давать в течение минуты пеленг. А еще через несколько минут «Ваенга» легла на курс девяносто, чистый Ост. Теперь они точно шли на встречу с ледоколом «Сибиряков».

   Вахта пролетела незаметно. Ветер начал слабеть, но вокруг поплыли белые пятна блинчатого льда и зеленые, небольшими полями – ниласа. Игорь показал заступающему на вахту старпому и четвертому помощнику капитана появившуюся на горизонте по курсу группу судов.
 
   Старпом напомнил Игорю, что им не стоит откладывать и пора нырнуть в трюм. Потом пополдничаешь, сказал. «Погоди минут пять» попросил Игорь и пошел заполнять судовой журнал. В дверь штурманской рубки заглянул радист и похлопал по голове склонившегося над журналом Игоря сложенной вдвое бумагой.

-   Земеля, тебе радиограмма.
-   Положи, я сейчас.
-   А ты что, из Ростова? – спросил, бросив бланк на карту Арсен, - земляки?

-   Из какого Ростова? – вскинулся Игорь и нерешительно потянулся к бумажке.
   «Уехала домой тчк».
-   А причем здесь Ростов, - машинально спросил.
-   Телеграмма из Ростова получена. Не видишь? Что, дорогой, неприятности? Это кто тебе пишет? Почему не подписывается?

-   Оно тебе надо? – буркнул Игорь.
-   Ты что, в море первый раз? Это тебе надо, чтобы я знал. Придет радиограмка, я её  могу сразу тебе принести, а могу не спешить. Мне ведь надо знать, от кого ты ждешь, а от кого тебе без разницы.
-   Арсен, дорогой, отстань. Принес – спасибо.

   Радист пожал плечами и вышел. А Игорь лег грудью на стол с картой и забыл, что он должен делать. Это что же получается? Тамара уехала домой, в Ростов, никаких подробностей и причин не сообщает. Два слова – и все. Понимай, как знаешь. А что тут понимать? Все ясно, Игорек. Все ясно.

   В штурманскую рубку вошел старпом. Увидел, что Игорь ничего не пишет и спросил:
-   Ну что? Пошли?
-   Подожди еще минутку. Я не дописал, - Игорь отодвинулся вглубь стола и стал быстро   заполнять журнал.

-   Локатор берег берет? Точку сдаешь?
-   Локатор группу судов впереди показывает. Подойдете, там определитесь. Я счисление сдаю.
   Старпом кашлянул и постучал костяшками пальцев по столу.
-   Ты, я слышал, в этих местах первый раз?
-   Да, - Игорь выпрямился и, не скрывая раздражения, - я пару лет на промысловиках ходил, а потом, в основном, на буксире капитанил. В рыбном порту. И что?

-   А что ты кипятишься? Здесь свои законы, особенно в Карском море. Ты что, переаттестацию перед рейсом не сдавал?
-   Сдавал.
-   Ну, так о чем мы тогда говорим?  Ты же должен знать, что на Северном пути, а особенно в Карском море, определяться надо при каждом удобном случае. Здесь места такие…, действительно, о чем мы с тобой говорим? Капитан нам в начале твоей вахты что говорил? По вахте сдавать только обсервованную точку. А ты мне что сдаешь?
-   Владимир Сергеевич, извини.

   Игорь сел на короткий диванчик в углу. В руках он по прежнему комкал бумажку радиограммы.
-  У тебя вон, четвертый есть, молодой, шустрый, поручи ему, он быстренько определится. Ну, не успел я. Больше такого не будет.
-   Да мне не надо, чтобы ты передо мной как школьник оправдывался. Я тебе не начальник. Перед капитаном оправдывайся. А мне чтобы сдавал вахту как положено. Мы с тобой в море…, мать-тево. Вблизи берегов. И ходить вслепую нельзя!

   Старпом после каждой фразы прихлопывал по столу рукой, а в конце даже ногой притопнул.
-   Я уже шестой раз этим путем иду…, и всякое повидал…, а впереди льды, мать-тево. А я вот смотрю, ты оказывается, за вахту ни одного определения не сделал. Мы же вдоль Колгуева шли, а? Что, локатор не работает?

   Он оторвался от карты и глянул на Игоря. Тот сидел, наклонив голову, в руках смятая радиограмма, и, будто бы ничего не слышал. Молчал.
-   Что молчишь? Что-то случилось? Что это у тебя, радиограмма?
   Игорь поднялся, сунул радиограмму в карман и направился к двери.
-  Пошли, Владимир Сергеевич, хватит меня долбать. Мне уже стыдно. Сказал, больше это не повторится. Все. Я тебе не мальчик, чтобы отчитывать. Можешь капитану доложить.
-   Не буду я никому докладывать. Он сам все увидит.

  Старпом уже шел следом за Игорем и бурчал себе под нос.
-   Ты, это…, переоденься, потеплее, я имею в виду. Там ветрогон такой, что с палубы сдует.  Слышь, что говорю?
-   Отстань, Сергеич. Мы идем, или нет?
-   Да идем, конечно, идем. Я вижу, ты хреновую новость получил. Да?
-   Это мое дело. Ты вот лучше боцмана прихвати в компанию. Пусть расчехлит комингс.
-   Да, действительно. Что это я? Так, ты иди, переодевайся, а я боцмана вызову. И к трюму подходи.

   Старпом вернулся на мостик и через минуту по громкой связи боцману предложили пройти ко второму трюму. А Игорь постоял у дверей, ведущих на центральную палубу, и никого не дожидаясь, открыл её и направился к трюму. Стоило ему ступить за дверной комингс, как стало ясно, что просто так дойти через палубу до люка будет непросто. Палуба покрылась шершавой коркой льда, и при первых же шагах захотелось стать на четвереньки.

 Неустойчивости добавляла легкая качка. На Игоре были ботинки, в которых он был на вахте, и в которых ему было там удобно. Здесь, на палубе они стали коньками. Возвращаться назад, идти в каюту – да будь оно неладно! Ничего не случится. Плохое настроение, возникшее еще в рубке, после радиограммы делало свое дело. Вот черти! Давно пора было штормовые леера натянуть вдоль палубы. Игорь, балансируя руками, направился к люку. Что он - не моряк?!

   От надстройки он не отошел и трех метров, палуба чуть накренилась, упруго надавил порыв ветра, и ноги подбросило вверх, перед глазами мелькнула мачта и острая боль пронзила руку. Игорь упал на спину и, как с ледяной горки скользнул к борту. Ощущение полета и тупой удар в голову. Мичманка слетела с головы сразу при ударе о палубу, и непокрытой головой он принял первый удар о стойку фальшборта. Боль в руке ударами тока отдавала в мозг, сознание не полностью отключилось, и в его проблесках ощущал Игорь спиной ледяной холод палубы. Что с ним произошло, он уже не понимал. И сколько времени он находится в таком положении, он тоже не представлял.   

   Старпом с боцманом, видя, что дверь открыта, вышли на палубу. Уже выглянув за дверь, старпом выругался:
-   Степан, мать-тево! Почему у нас штормовые леера не натянуты? Как ты сейчас к трюму пойдешь, а? Ты видишь, лед на палубе?
-   Так никто о шторме не говорил, Владимир Сергеевич. И вы никаких команд не отдавали, - запричитал боцман.

-   А ты сам, мать-тево, о чем думаешь? Ты кто? Боцман? Какие тебе команды надо отдавать? Ты что слепой? Погода какая, не видишь? А, кстати, где второй? Это же он дверь открыл? Ё - моё! Да вон он же! Степан, куда ты смотришь?!
   Старпом в полуприсяде, скользя, кинулся к лежащему у борта Игорю. Под головой Игоря бурым пятном, с уже не тающими снежинками застыла лужица крови. Рука неестественно подвернулась под туловище.

-   Японский городовой, Владимир Сергеевич! Как это он?
   А старпом уже щупал сонную артерию, искал пульс у Игоря. Но Игорь разлепил ресницы, припорошенные снегом, и застонал. Мужики молча подхватили его, один под мышки, другой под колени и, расставив ноги, скользя и приседая понесли его к двери. В коридоре их встретил проходящий матрос, старпом передал ему ноги Игоря, а сам кинулся к врачу.

-   В санчасть его, быстро в санчасть! – крикнул он через плечо.
   Когда моряки принесли Игоря к двери санчасти, старпом с судовым врачом уже возились с замком. Вернее, открывал дверь старпом, а врач, молодой парень, в сползающих на нос больших роговых очках, в расстегнутой рубашке, отдал ключи старпому и, подняв руки, как будто он начинал операцию, склонился над Игорем.

-   Доктор, ты чё? Боишься его руками тронуть? - рассердился боцман.
-   Не орите на меня! – строго, не поворачивая к боцману головы, сказал парень, - стойте и аккуратно держите его. Аккуратно, я сказал! Я пока руки не помою, его не трону. Аккуратно! Вы что, не видите? У него рука сломана. Вот эта, правая.

   Игорь непрерывно стонал. Рука безвольно висела, касаясь пальцами палубы, а  его спасатели постоянно толкали её ногами.
-   Едрит-твою, а я и не обратил внимания, - расстроился боцман.
   До кушетки Игоря несли уже не спеша, положили аккуратно, но в последний момент, видимо, когда укладывали руку, Игорь громко застонал и потерял сознание. Врач уже мыл руки и, повернувшись, командовал:

-   Разденьте его, рукава, кажется, придется резать.
-   Чё, и куртку резать? – спросил боцман.
-   Все резать, все. И куртку, и свитер…, все, что там будет, аккуратно разрезать и убрать. Рука дороже.

   Он уже вымыл руки и, локтями растолкав помощников, наклонился над Игорем.
-   Так, все отошли, я сам. Вы, - он ткнул пальцем в старпома, - включите стерилизационный кипятильник. Вон, видите? И розетка там, рядом. На полке, выше,пеа в банке бинты и тампоны. Видите? Давайте мне сюда, под руку.

   А у самого уже в руках появились ножницы, и он стал медленно разрезать рукав куртки.
-   Валерий Абрамыч, а вы видите, у него с головой что-то? – старпом тревожно смотрел в лицо Игоря, - он, вообще, живой?
-   Живой, живой, я контролирую, я вижу, у него артерия пульсирует на шее. А голова…, голова подождет. У меня не десять рук.

   Старпом отодвинулся в сторону и, как будто неожиданно, увидел боцмана. Он дернул его за рукав и толкнул в сторону двери.
-   Ты еще здесь? А ну, мать-тево, быстро собери свою команду, и натянуть везде леера! Ты знаешь, что с нами капитан сделает? - и он махнул головой в сторону лежащего на кушетке Игоря.
-   Владимир Сергеевич! Вы мне всех не разгоняйте, - врач оглянулся, - а лучше пришлите мне кого нибудь из столовой в помощники, женщину.

   Игорь периодически проваливался в пустоту забытья, из которой его вырывала острая боль в руке. Боль то ударяла током, то жгла нестерпимо, казалось, что сил уже нет её терпеть, и тогда обморочное состояние снова забирало его. Кроме этого тупо болела правая сторона головы, и эту боль иногда усиливала другая, пульсирующая, стреляющая в висок боль. Боже мой, всплывало сознание из черного омута, что со мной? Где я?

 «Тамара! Томка! Где ты? Почему не подойдешь? Мне плохо!» Он ведь слышит, она с кем-то разговаривает здесь, рядом. Голоса то удаляются, пропадают, то кричат ему прямо в ухо. «Не кричите! Мне больно!» «Успокойся, миленький, сейчас доктор еще укольчик сделает и боль пройдет».
 «Это Томка? Томка-а!»

   Кто-то раскачивает доску, на которой он лежит, голова упирается во что-то острое. «Уберите, поверните мне голову!». Голоса куда-то удаляются, и он летит в пустоту. Сколько прошло времени – он не знает, он и не думает о времени, он вновь слышит голоса.
«…уберите с пола все, что мы здесь насорили. И протрите пол. А со стола я сам все уберу».
«… гипс сначала сметите весь, не размазывайте по полу».
«…доктор, он, кажется, приходит в себя».

   Игорь с трудом разлепляет веки. Тупая боль в голове, в груди и в боку. Правая рука сдавлена от плеча до кисти. Над ним склонились два лица: одно - молодого, хмурого парня в очках, второе - женское, растерянное. Нет, это не Тамара.
-   Где я? Что со мной?

   Хотел пошевелиться и провалился в пустоту. И снова, не чувствуя времени, не сознавая, что с ним и где он, Игорь выныривал из этой вязкой пустоты, старался вслушиваться в голоса, плавающие вокруг, никому не принадлежащие, произносящие чепуху не понятную, и неважную. А то важное, что он хотел услышать, не произносилось, важное, нужное ему прятали, заглушали непонятным шумом и свистящим шепотом. Голоса раздавались то в дальних краях бесконечно огромного зала с многократным эхом, то слышались высоко над головой, то, как бубен стучали прямо в висок.

 «…да, двойной перелом…, нет, закрытый, слава Богу…, но со смещением…, я не могу гарантировать, - возмущенно, прямо в ухо, - что правильно срастется…., у меня рентгена нет».
«…Валерий Абрамович, а что у него с головой?».
«…Иван Иванович, я судовой врач, понимаете? У меня возможности…, ну вы же все сами понимаете…, там не просто гематома, я там зашил…, да в двух местах, затылок и чуть выше височной части».

«…у вас лекарств достаточно? Что вам еще надо?... сегодня на радио…, заказывайте…, может помощь?...»
«…нейрохирургическая клиника…,»
«…что, еще что-то?»
«…у него температура тридцать семь и три…, понимаете, была бы выше, я бы что-то понимал, а так…, переохлаждение, он ведь на ледяной палубе лежал…» «…возможно плеврит, возможно воспаление легких…, я еще раз говорю, вы меня с клиникой путаете…».
«… эх, Игорек, Игорек…».
«…вот эта девушка, что мне помогала…, да с ним надо все время…, неотлучно…, конечно, о чем вы говорите? …конечно, пока под себя будет…».

   Ну, чтож. Это только казалось, что все разговоры мимо его сознания пролетали. Очнулся Игорь через сутки, сразу, как будто бы проснулся, и сразу все вспомнил и понял. Ясно мыслить мешало только головная боль. Кроме этого очень грудь болела, и любое шевеление на койке причиняло боль. Тошнота и слабость подтверждали худший диагноз о сотрясении мозга. В момент, когда Игорь пришел в себя, женщина, что сидела у кровати, и которую он уже приметил в бреду, наклонилась к его лицу близко, так, что прядь рыжих волос, выбившаяся из-под косынки, качнулась у его глаз. Удивительно голубые глаза, с зеленцом, какие бывают только у рыжих, сузились, превратились в щелки – улыбнулась?

-   Ну и что тут смешного? – Игорь разлепил засохшие губы.
-   Вот дурачек! Да я же не смеюсь. Я радуюсь. В себя мой подопечный пришел.
-   Радуешься? А ты кто?
-   Буфетчица, ваше величество. Прислуга ваша. Давайте знакомиться, товарищ второй штурман.
-   А-а, да. Я тебя вспомнил. Тебя Нинкой звать. Рыжая. Тебя женщина с мальчишкой провожали. Да?
-   Да, рыжая. Да, провожали.

  Лицо отдвинулось, губы поджала. Обиделась. Стала расправлять складки на коленях. Взяла из деревянного кольца в стене стакан.
-   Хочешь чаю сладкого, горячего принесу?
-   Не хочу. Ничего не хочу. Голова болит.
   Положила сухую прохладную ладонь на лоб. О, как хорошо!
-   Ты на меня не сердись. Рыжая – значит красивая.
-   Ох-ох. Заговорил. Очухался.
-   Я кричал?
-   Да нет. Стонешь все время… и бормочешь. Томку какую-то зовешь. Жена?
 
   «Жена? Это она уехала? Взяла – и уехала». Собственный голос в голове гудит, стучит в черепную коробку, причиняя невыносимую боль. Лучше помолчать. Что это я ей сказал – «красивая»? Ну, какая она красивая? Щеки все в конопушках. И нос красноватый, весь усыпан …, чем? Это веснушками называется? Веснушки…, это значит весна? А сейчас разве весна? ………… За окнами поля цветущие, поля…, поля. Вагон качается…, стучит. И гром гремит..., гроза?
-   Куда мы едем?
-   Едем? Мы плывем, товарищ второй штурман. Во льдах, кстати, плывем. Слышите, как по борту льдины скребут? О-ой, я никак привыкнуть не могу. Заснуть нет никакой возможности. Только начнешь дремать, а они бубух в борт, и потом, пока вдоль всего борта не проскребет, не затихнет.

-   Во льдах? В каких льдах!
   Хлопнула где-то рядом дверь, пахнуло свежим морозным воздухом. Шаги, ближе, ближе.
-   Нина, вы пойдите, отдохните, я с ним до вечера побуду. Устали? Как он?
-   Разговаривает, он очнулся, Валерий Абрамович.
-   Вот как? Хорошо, - очкарик потер руки, -  идите, Нина, идите.
-   Валерий Абрамович, я возьму его одежду. Постираю, починю, зашью. Вы не против?

-   А мне то что? Он не против? – взял Нину за локоть и отвел к двери.
-   Это ничего, что вы вот так, ухаживаете за ним? Это ведь не каждый может. А вам приходится его…, ну вы понимаете. И вот, стирать беретесь. А?
-   Мне не привыкать, - Нина прямо посмотрела врачу в глаза, - я за больным отцом ухаживала. Он у меня парализованный…, был.
-   Извините. Ну, хорошо, хорошо.

   Нина собрала лежащую в углу одежду Игоря и стала увязывать её в узел. На пол упала бумажка. Девушка подняла, развернула и прочитала. Долго посмотрела в сторону лежащего Игоря, положила радиограмму на столик у его кровати, придавила флаконом с каким-то лекарством и ушла.

   О случившемся со вторым помощником капитана плавбазы «Ваенга» было сообщено и в управление флота в Мурманске, и в Штаб морских операций в порту Диксон. «Ваенга» уже шла в караване, проходила Карские ворота. Ледовая обстановка была не по сезону серьёзная, восточный ветер нагнал в пролив много годовалого льда, который стоял устойчивыми большими полями. Просветы между полями были столь малы, что использовать их для маневра и прохода не считалось возможным.  Работал ледокол, и скорость движения каравана соответствовала ситуации.

   И когда решался вопрос с Игорем, в первую очередь учли то, что караван еще недалеко во льды ушел. Предложено было попытаться собрать небольшой консилиум из врачей на «Ваенге», и только потом принять окончательное решение, что делать дальше. Одно было ясно, что если дела его плохи, то надо снимать его с судна. Пока караван не ушел далеко по Северному морскому пути. На том и порешили. Подойдут к большому полю, ледокол не станет его колоть, а используют его для транспортировки врачей. Если худшие прогнозы у Игоря подтвердятся, его переправят, по возможности, на ледокол, а с него уже вертолетом на Диксон. А там уже видно будет.

Продолжение следует.http://proza.ru/2013/07/29/1819