Глава 1. Цена страха

Небо над Лондоном всегда серое. Особенно в такие дни, как сегодня, когда нависает над городом тяжелым свинцовым куполом, готовое пролиться тоскливым мелким дождем. Небо над Лондоном – такого же цвета, как и глаза Шерлока. Сейчас Джон видит это особенно чётко…
…И он жизнь бы отдал, чтобы не видеть этого. Каштановые волосы слиплись от крови, и Джон не может, не хочет верить в то, что видят его глаза. Шерлок, прекрати это… Это ведь не может быть правдой… Я не верю, Господи, нет, только не это…
Прозрачные серые глаза, цвета хмурого холодного дождя, падающего сейчас на тротуары, неподвижно смотрят в безучастное небо.
- Шерло-о-ок...
Джон, судорожно хватая ртом воздух, подскочил на постели, оборвав крик и пытаясь успокоить сходящее с ума сердце, которое, кажется, разорвет сейчас грудную клетку. Дыхание обжигало губы. Уотсон откинулся на постели, сцепил пальцы, пытаясь задавить прокатывающуюся по всему телу дрожь. Лучше бы ему по-прежнему снились кошмары о войне! Это было не так жутко. Это было не так больно… Всё лучше, чем из ночи в ночь видеть мёртвые глаза лучшего друга и понимать, что это непоправимо, что никакие мольбы и проклятия не вернут его...
Он лежал, глядя в потолок и прислушиваясь к тишине. Почему так тихо? За последние полгода он успел возненавидеть тишину. Она давила, медленно убивая его своей тяжестью и неотвратимостью, и ее не разрывали звуки скрипки, которых Джон всё-таки ждал. Ждал с наивной, глупой надеждой, ждал, даже зная, что это невозможно…
Так, хватит. Он не сможет теперь уснуть, зачем он себя обманывает? И есть только один способ избавиться от липкого давящего ужаса – да, да, именно. Просто встать, пройти в соседнюю комнату и убедиться наконец (в который уже раз за эту неделю), что это действительно – только сон. Просто бред сознания, привыкшего за долгие месяцы к боли и одиночеству.
Джон решительно поднялся с постели и, стараясь не шуметь, вышел в коридор. Возле двери Шерлока он замер. Руки вполне ощутимо дрожали, и ему было жутко – до тошноты, до подламывающихся коленей. Опять накатил ужас, что, открыв дверь, он увидит только пустую постель и запылённую комнату, тот обычный шерлоков беспорядок, который он упрямо не позволял ликвидировать больше полугода, и который в то же время лучше любых слов говорил: в комнате давно уже никто не живет.
Он решительно выдохнул, словно перед прыжком в омут, и толкнул дверь.
Тихо. Темно. Спокойно. Джон едва заметно улыбнулся, сдерживая облегченный вздох. Это становится уже ритуалом. Он никак не может привыкнуть к мысли, что эта зараза, эта консультирующая скотина действительно жива. Он просто боится вновь его потерять. Проснуться однажды и понять, что возвращение Шерлока, его неумелые попытки извиниться, его неуверенная, радостная улыбка были всего лишь сном… Джону казалось, что этого он уже не выдержит.
Уотсон осторожно отступил и потянулся к ручке, чтобы закрыть дверь. И замер. Кажется, Шерлок тоже спал не особо спокойно. Дыхание было неровным, тревожным, пальцы левой, свисающей с кровати руки подрагивали, пытаясь сжаться в кулак, а правая и вовсе вцепилась в простыню, замяв тонкую ткань. Джон присмотрелся к лицу друга – волосы на лбу слиплись от пота, на лице какое-то отчаянное, беспомощное выражение, так несвойственное Холмсу и оттого пугающее.
- Шерлок,  - Джон, чувствуя себя дурак-дураком, тихонько окликнул друга. Никакой реакции. Он растерянно замер, не зная, что ему делать. Разбудить его? Или лучше не показывать, что заметил, и просто уйти? Пожалуй, это действительно будет лучшим вариантом. Шерлок не любит, когда кто-либо замечает его слабости.
Уотсон тихо отступил от кровати и осторожно, стараясь не стукнуть по косяку, потянулся к ручке. В груди свербело странное ощущение, словно он бросал друга в беде. Что с Шерлоком? С каких пор ему снятся кошмары? Он ведь не Джон, он не страдает подобной ерундой. Или?..
Уже, почти закрыв дверь, он не выдержал и оглянулся. Шерлок лежал все в той же позе, беспомощно вцепившись в простыню побелевшими от напряжения пальцами и запрокинув голову. Болезненно изломленные губы дрогнули, едва слышно произнеся что-то. Если бы Джон умел читать по губам, он бы, наверное, узнал произнесенное имя… И, возможно, задумался бы, стоит ли уходить, оставлять Шерлока одного?..
Но Джон не умел.
Он тихо притворил дверь и медленно пошел к себе.
***
Если бы Шерлока Холмса спросили, чего он боится больше всего, он бы только презрительно дернул плечом и ответил: «ничего». И спрашивающий, скорее всего, поверил бы. Ведь действительно, чего может бояться человек, который не испугался спрыгнуть с крыши четырехэтажного здания? Который за самую увлекательную игру почитает игру со смертью? Чем можно напугать социопата, который никого не любит?
И никто, даже самый внимательный наблюдатель не смог бы заметить тень, которая промелькнула бы в этот момент в глазах консультирующего детектива. Никто. Даже сам детектив. Страх? Вам показалось. Бояться - это удел простых смертных, скучных, трусливых, предсказуемых людей, не способных предугадать даже несварение собственного желудка.
Никто? Теперь, пожалуй, да… Разве вы не знаете, что под солнцем нет ничего вечного? И все-таки, существовал когда-то в этом мире человек, который совершенно точно знал, чего боится Шерлок Холмс. О, этот человек знал о страхе всё! Страх смерти. Страх банкротства. Страх утратить авторитет. Страх потерять любимых. В мире замков тот, кто владеет ключом – владеет миром. И этот ключ, господа – не деньги, нет. Имя этому ключу – страх.  Именно он – самый злейший враг своего хозяина. Узнай, чего боится человек – и он отныне твой раб. Для того, чтобы спастись от того, чего боится, он выполнит любое твое требование, самое безумное, самое нелепое. Откроет двери самого защищенного банка Лондона. Скажет «невиновен» в ответ на абсолютно очевидный вопрос. Повторит за тобой любую бессмыслицу, которую тебе возжелается набрать на пейджере.
И поэтому утверждение, что миром правят деньги, могло вызвать у этого человека только презрительную усмешку. Деньги? Как скучно, господа… Если в твоих руках есть универсальная отмычка, зачем они нужны? Этот человек прекрасно понимал, что единственное, что по-настоящему ценно в этом мире – это власть…
…И этот человек, тоже, возможно, единственный во всем мире, абсолютно точно знал, чего больше всего боится Шерлок Холмс. Какой именно страх может заставить его сделать шаг в пропасть.
«Пока жив я, живы твои друзья.»
Тебе нравится мой универсальный ключ, Шерлок?..
Холодный, наполненный дождем ветер бьет в лицо, обжигая, срывая с глаз слезы, швыряет в лицо мелкую морось, помогая скрыть от всего мира, что Шерлок Холмс всё-таки умеет бояться. 
Чего же вы боитесь, мистер Шерлок Холмс?
«Стой там, где стоишь, не отводи от меня взгляд!»
Какой страх заставляет вас стоять на самом краю бездны?
«Скажи всем, кто захочет слушать…»
Почему дождь, который вот-вот просеется на землю мелкой зябкой моросью, стекает по вашим щекам?
«Сделай для меня кое-что…»
И мир исчезает вместе с уверенным широким шагом.
***
Джон рывком открыл глаза. Вновь накатила паника, душная и давящая, и доктор несколько долгих секунд лежал, вцепившись руками в края кровати, прежде чем одним движением встать и выскользнуть в коридор. Ну сколько уже можно? Жив Шерлок, жив… И даже здоров…  почти. От пощечины, тем более нанесенной хрупкой пожилой женщиной, ещё никто не умирал. В таком случае почему он вот уже неделю просыпается в холодном поту с ощущением, что возвращение Шерлока было всего лишь сном? Сердце, словно забывая о том, что всё хорошо, каждый раз сжимается от почти непереносимой боли – не достаточной, чтобы умереть, но слишком сильной, чтобы нормально жить. И каждый раз, не выдержав, он идет убедиться, что детектив действительно жив, что он спокойно спит в своей комнате, что больница Святого Варфоломея – всего лишь красивое старинное здание, а не место, где Джон Уотсон умер вместе с лучшим другом.
Джон едва заметно улыбнулся. Сумасшедший был день… Он вспомнил лицо миссис Хадсон, когда неуверенно улыбающийся Шерлок, пропустив доктора перед собой, вошел в дверь. На мгновение ему показалось, что бедная женщина упадет в обморок – он сам в первый момент был недалек от этого. Однако их домохозяйка оказалась намного крепче, чем можно было подумать, глядя на эту маленькую суетливую женщину. Она просто замерла, застыла на месте с полотенцем в одной руке и чашкой в другой. Джону иногда казалось, что эти минуты он не забудет никогда – так же, как никогда не сможет забыть темной, ужасающе реальной крови на сером асфальте и ясного голубого неба, отражающегося в глубине черного камня. Вот чашка, выскользнув из разжавшихся пальцев, медленно, расплескивая чай, поворачивается в воздухе и разлетается белым звонким крошевом осколков. Вот тонкая ладонь с выступающими синими старческими жилами (что же ты сделал с ней, Шерлок, что ты сделал со всеми нами?!) взлетает вверх – Шерлок даже не пытается увернуться от пощечины, только растерянно застывает, и в глазах появляется искреннее, совершенно детское недоумение. А потом женщина внезапно всхлипывает, делает шаг вперед и крепко обнимает ошарашенного детектива, утыкаясь лицом ему в пальто и бессвязно бормоча что-то. А Шерлок, этот большой ребенок, это наивное чудо, играющее в социопата, беспомощно стоит, боясь пошевелиться и смешно расставив руки – кажется, он просто не знает, что ему делать дальше.
И Джон внезапно чувствует, как расслабляется внутри что-то, не дававшее нормально дышать все эти бесконечные, бессмысленные полгода. Вся обида, злость, непонимание внезапно куда-то исчезают. У них ещё будет время поговорить обо всём, и Шерлок, конечно же, еще получит свой законный фонарь под глазом – но это всё уже неважно. Слова и объяснения не нужны тому, кто шесть долгих месяцев ежедневно заставлял себя жить, дышать, просто существовать – ради единственного человека, которого назвал своим другом. Ради того, чтобы ему было к кому вернуться.
«Будь… пожалуйста… живым.»
Зачем слова тому, кто, не веря ни в Бога, ни в дьявола, каждый миг своего существования молил о чуде?
Уотсон чувствует, как дрожат губы, уже готовые сложиться в счастливую улыбку, и тихо подсказывает:
- Просто обними её.
***
- Здравствуйте, Джон.
Уотсон удивленно посмотрел на инспектора, стоящего посреди гостиной, и украдкой покосился за окно. На улице разливался тусклый серый полусвет, возвещая о приближении утра. Для Шерлока, с независимым видом сидевшего на диване, такая ранняя побудка не была чем-то непривычным, но присутствие инспектора Лестрейда, в четыре часа утра пришедшего к ним домой, предвещало неприятности.
- Грегори, что случилось? – встревоженный голос слегка сорвался – слишком уж ярко всплыли в памяти подробности последнего такого визита Лестрейда, и Шерлок покосился на него с удивлением. Лестрейд успокаивающе качнул головой:
- Не волнуйтесь, Джон, никаких кровавых преступлений или обвинений. С этим городом вообще не случилось ничего катастрофичного, кроме скуки Шерлока.
- А это и есть настоящая катастрофа, - мрачно сообщил, ни к кому конкретно не обращаясь, Холмс. – Лондон из оплота уголовной романтики превращается в унылое провинциальное болото!
- Это хорошо, Шерлок, - Джон, так и не сумев удержать серьезное выражение,  улыбнулся. – Катастрофа – это когда для тебя становится слишком весело.
И, не выдержав, тихонько рассмеялся, увидев слегка озадаченное выражение на лице соседа. В последние дни он чувствовал себя так, словно надышался веселящего газа, более того – словно сам воздух превратился в эту летучую субстанцию. Шесть месяцев боли, одиночества, рвущей сердце тоски – всё это было теперь неважно. С самого того дня, когда женский голос в трубке сообщил о том, что в миссис Хадсон стреляли, он задыхался от тупой, давящей на грудь тяжести, словно сам воздух вдруг стал твердым и непригодным для дыхания. А вот теперь, когда состояние перманентной асфиксии исчезло, словно дурной сон, он вдыхал  этот невероятно сладкий воздух полной грудью, пьянея от ощущения цельности, ПРАВИЛЬНОСТИ мира. Он не мог сердиться на человека, который просто остался живым и смог вернуться, вернув этим бывшему военному врачу жизнь.
- Джон, знаете, я тоже, в общем-то, рад, что Холмс вернулся и все становится, как раньше. Но вам не кажется, что 49 эсэмесок в полчетвертого ночи – слегка эээ… Перебор? Видите ли, мне очень нелегко далось примирение с женой, и я не хотел бы… Словом, я решил сходить к вам, пока меня не выгнали из дома.
- Сколько?! – Джон оглянулся на друга, который независимо фыркнул и надменно к окну. – А что, вообще, случилось?
Инспектор протянул Джону телефон:
«Есть дело? Ш.Х.»
«Ну хоть что-нибудь? Ш.Х?»
«Хотя бы ограбление. Ш.Х»
«Хотите, выясню, кто из ваших коллег берет взятки? Ш.Х»
«Дело о шантаже? Ш.Х»
«Дайте мне дело. Ш.Х»
«Хоть что-нибудь есть? Ш.Х»
«Мне скучно. Ш.Х»
«Есть хоть какое-нибудь дело? Ш.Х»
Дальше Джон читать не стал, покачал головой и вернул Лестрейду мобильник.
- Господи, Шерлок, тебе никогда не приходило в голову, что ночью принято спать?
- Да? Хм, странная идея.
- А ты попробуй, вдруг тебе понравится?
- Я. Не. хочу спать.
Доктор озадаченно хмыкнул и слегка встревоженно присмотрелся к другу. Первые дни его не удивляла ни бледность Шерлока, ни его неестественная, даже для него чрезмерная худоба, ни усталый вид. Но, казалось бы, за неделю спокойной жизни, при неустанной заботе миссис Хадсон, он должен был перестать выглядеть, как узник замка Иф – так нет же!
- Шерлок, у тебя глаза красные, как у кролика. Я же вижу, что ты почти не спал. И кофе пьешь литрами. Что с тобой?
- Спать скучно.
Надменный, короткий ответ. И в этом весь Шерлок… Джон смотрит на него и в который уже раз чувствует, как на него наваливается невероятное облегчение. Шерлок мается от скуки и изводит всех окружающих, скоро, надо полагать, дойдет очередь и до пистолета… Пожалуй, надо будет перепрятать сигареты...  Все действительно вернулось на круги своя.
Появление миссис Хадсон, удивленной ранними гостями и предлагающей сделать всем кофе (только на этот раз, молодые люди, исключительно ради дорогого инспектора – я вам не домработница!) оказывается последней каплей. Джон чувствует, как выражение его лица становится неприлично счастливым, и поспешно вылетает вслед за женщиной. Миссис Хадсон, конечно, совершенно не возражает против добровольного помощника. Она тихонько мурлычет что-то себе под нос, пока Джон разливает кипяток по кружкам, чувствуя, против воли, некоторую неловкость. Все-таки, действительно, не слишком прилично взрослому мужчине, тем более бывшему военному, так радоваться каждой выходке друга – пусть даже этот друг совсем недавно воскрес из мертвых.
Домохозяйка оказывается за его спиной совершенно неожиданно, и Уотсон вздрагивает, когда легкая сухая ладонь осторожно взлохмачивает волосы на его макушке. В тихом голосе женщины звучит сочувствие и ласковое одобрение:
- Не стесняйся, дорогой, я тоже по нему скучала…
***
Шерлок захлопнул ноутбук. Отвратительный день! Преступность в глубокой коме, Лестрейд вообще перестал отвечать на эсэмэс, сериалы миссис Хадсон тупы и предсказуемы. Скука, скука, ску-у-ука! В правительственных кругах тоже ничего интересного. Секретные файлы Майкрофта – тоже детская забава,  переписка Джона с Молли и то забавней! Ску-ко-ти-ща! С минуты на минуту позвонит большой брат, будет опять читать нотации – и это тоже ску-у-у-учно...
Ладно, пусть звонит. До рассвета ещё шесть часов, и их нужно как-то пережить.  Даже занудство Майкрофта лучше, чем ничего. Что угодно лучше этих снов, где он вновь и вновь не успевает спасти тех, кого любит.
Шерлок тихо застонал, утыкаясь лбом в ладони. Скрываясь от всех в крошечной квартире, снятой Майкрофтом, он насильно заставлял себя спать, понимая, что не может позволить себе ни малейшей слабости. Страх… Он стал его постоянным спутником. Днем – страх провала, ошибки, разоблачения. Самое же главное – страх какой-нибудь оплошностью погубить тех, ради кого он согласился на эту проклятую игру. Ночью же… Ночью эти страхи трансформировались в ужасающие своей реальностью видения, пугая сочетанием дорогих лиц и крови, которой в его снах почему-то всегда было очень много. Миссис Хадсон, Лестрейд, Майкрофт, Молли… И Джон. Да, Джон… Вот он почему-то появлялся в его бредовых видениях чаще остальных – возможно, потому, что в ТОТ день, разговаривая с ним, он больше всего боялся не успеть. Боялся, что у снайпера вдруг дрогнет рука, или случится ещё что-то непредвиденное – и уже не Джону, а ему придется стоять над безжизненным телом друга. Раз за разом, проваливаясь на несколько часов в сон, он видел, как его лучший друг неловко, словно сломанная кукла, валится на тротуар, как промокает от крови его светло-серый свитер… В реальности ведь он был в куртке, откуда взялся этот странный образ?..
 И в то же время всё было слишком реально. Он мог разглядеть каждую волосинку на его безвольно раскинутых руках, каждую морщину на лице. Он надеялся, что теперь, когда Мориарти мертв, его группировки больше не существует, и его друзьям не угрожает пуля из снайперской винтовки, эти сны уйдут. Почему этого не случилось?
Детектив потер глаза раскрытой рукой. Лечь все-таки придется, хотя бы на несколько часов. Нельзя совсем отказаться от сна из-за боязни кошмаров. Даже он не сумеет не спать всю жизнь. Просто ему придется научиться жить с этим страхом. Другие люди ведь живут? И он научится. Так же, как когда-то в детстве научился справляться со страхом темноты или общения с чужими людьми.
Шерлок встал, скинул халат и ничком упал на кровать. Он намного сильнее всех этих скучных ленивых обывателей. Он всегда справлялся со слабостями собственного организма. Он справится.
***
Странно.
Джон закинул руки за голову и задумался. Показалось ему, или у Шерлока действительно сейчас даже более усталый вид, чем в тот день, когда он вернулся домой? В чем дело? Он точно очень мало спит, в этом доктор был уверен – симптомы слишком явные, и не заметить их невозможно. А вот о причинах плохого сна своего непредсказуемого соседа он может только гадать. Что это? Бессонница? Ага, бессонница, с которой приходится бороться огромным количеством кофе? Нет, сам по себе факт того, что Шерлок практически не спит несколько дней подряд, Джона не пугал и не удивлял – занимаясь расследованием, он мог не спать по двое суток. Однако в том-то и дело, что никакого расследования у него сейчас нет – и поэтому он изводит Джона своим нытьем и жутким мяуканьем своей бедной скрипки, пугает миссис Хадсон на диво неароматными опытами и донимает инспектора Лестрейда сообщениями.
Доктор нахмурился. Пока ещё рано делать какие-то выводы, однако ему нужно будет проследить за Шерлоком и выяснить причину его нездорового внешнего вида. Точнее – он усмехнулся, вспомнив дедуктивный метод друга – ему нужно понять, является бессонница причиной или же следствием.
Я выясню это, Шерлок. И, если у меня возникнут хоть малейшие сомнения в состоянии твоего здоровья, тебе не удастся отвертеться от обследования – пусть даже в домашних условиях. Я обещаю тебе это.
***
Ветер не знает скуки.
 Он так любит игрушки, которые эти смешные, короткоживущие люди привыкли называть своими. Любит переворачивать страницы застывшей памяти, которую люди именуют книгами, ворошить кудри, вскидывать к небу лёгкие юбки зазевавшихся барышень.
Люди защищают свои вещи от ветра, не позволяют ему забавляться. Раздраженно отмахиваются от шаловливых воздушных пальцев, убирая с лица взлохмаченные волосы, недовольно придерживают полы взметнувшегося от легкого дуновения платья, кладут на тонкие желтоватые страницы тяжелые телефоны и зажигалки. Ветер не обижается. Он знает, что рано или поздно все эти забавные вещи станут его собственностью, и больше никто не станет ему мешать развлекаться в своё удовольствие. Он умеет ждать.
Ветер лениво скользит над рыжей кирпичной крошкой – ему уже не интересно поднимать ее в воздух. Зачем, если у него сейчас есть намного более интересные игрушки? Невидимые пальцы касаются обгоревших страниц тяжелого фармокологического справочника, заставляя их осыпаться невесомой пылью – и бросают в нетерпении, жадно устремляясь к другой, наиболее редкой добыче. Ветер, довольно вздохнув, шевелит коротко остриженные светлые волосы, густо побитые сединой. Жаль, что игрушка совсем промокла от крови, но ветер радуется и этому. Люди – скучные, унылые, жадные – так редко дают играть с ними! Но в этот раз ветру нечего бояться. Рука уже никогда не взметнется, приглаживая взъерошенный озорным сквозняком ежик.
Хруст кирпичных обломков под ногой. Ветер, радостно взвизгнув, бросает скучную игрушку и нетерпеливо кидается к человеку, неловко пробирающемуся по развалинам комнаты. Касается темных вьющихся кудрей, тревожно замирает на мгновенье – но человек даже не думает мешать. Его не интересует сейчас поведение собственных волос, его ничего сейчас не интересует. Пожалуй, упади сейчас небо на землю – человек даже не заметил бы этого.
Двигаясь медленно и неловко, как слепой, человек останавливается возле тела, безжизненно распластавшегося возле окна, и опускается рядом с ним на колени.  Дрожащая рука с тонкими, хрупкими пальцами касается промокших от крови волос лежащего мужчины, ощупывая висок, бережно проводит по искаженному гримасой боли лицу, заставляя закрыться глаза. В разрушенной страшным взрывом комнате стоит звенящая тишина, даже ветер замолкает, удивленный странностью происходящего. На светло-серый свитер лежащего мужчины падает маленькая капля соленой воды, впитывается в ткань, делая её в этом месте чуть темнее. Впрочем, это крошечное пятнышко почти не заметно на фоне огромного алого пятна, и совсем не меняет картину. Почти не меняет.
Ветер осторожно касается мокрой щеки сидящего возле его первой игрушки мужчины. Он уже видел однажды на его лице эти мокрые дорожки, и в тот раз они протянулись вдоль щёк тоже из-за этого же человека. Ветер тихо ерошит темные кудри. Он не умеет сочувствовать.
*** 
Шерлок распахнул глаза с коротким, судорожным вздохом, больше похожим на всхлип, и ещё несколько минут лежал, невидяще глядя в потолок. Воздух с трудом проходил сквозь стиснутое, спазмированное горло, а в груди словно натянулось что-то, мучительно давящее, вызывающее желание согнуться и тихо скулить. Сыщик поднял трясущиеся руки, чувствуя, как всего его сотрясает дрожь, и с силой провел ладонями по лицу, пытаясь прогнать остатки кошмара. И пальцы ощутили на щеках влагу.
Подскочив с постели, он бросился к валяющемуся прямо на полу серому халату, прижал мягкую ткань к лицу и начал с силой тереть, стараясь как можно скорее уничтожить свидетельство собственной слабости. Поморгал, пытаясь избавится от жжения в глазах. Швырнул пониженную в должности до полотенца одежду обратно на пол и вновь рухнул на кровать.
Почему? Ну почему?! Этого ведь не было, этого никогда не случится! Почему он раз за разом видит это? Это не рационально!
Он глубоко, прерывисто вздохнул. Конечно, всё объяснимо. Он слишком привык бояться за своих друзей. И поэтому даже теперь, когда опасность миновала, его мозг конструирует варианты событий, используя для этого сюжеты некогда случившегося. Как с тем сном, в котором он не сумел заставить американского агента отвести пистолет от головы миссис Хадсон и мог только бессильно смотреть, как тот нажимает на курок и как медленно валится на пол женщина, которой, единственной из всех, он позволял называть себя «дорогой».
 Но откуда, черт бы всё побрал, такой реализм?! Он до сих пор чувствовал холод застывшего тела Джона, пальцы, казалось, до сих пор были липкими от его крови. Неужели это никогда не закончится?! И он каждую ночь будет вновь и вновь видеть смерть самых дорогих для себя людей? Если бы он мог просто встать и пройти в комнату Джона… Просто услышать его дыхание, убедиться, что он спокойно спит – теплый, спокойный… Живой. Что на его одежде нет крови.
Нет, нельзя. Джон – не миссис Хадсон. Это с ней он мог спокойно зайти в комнату и стоять, прислушиваясь к едва слышимому посапыванию столько, сколько нужно было, чтобы успокоить колотящееся сердце. С Джоном такого не получится. Он солдат, он проснется от любого шороха – и обязательно начнет задавать вопросы. Нельзя…
Холмс обреченно откинулся на подушку. Он больше всего боялся, что Джон или миссис Хадсон узнают о его кошмарах. И все равно не мог отделаться от непонятной ему самому надежды, что они сами всё поймут, что они смогут помочь… Особенно Джон. Он ведь тоже знает, что такое – кошмары.
Джон, где ты? Почему тебя нет рядом со мной сейчас, когда ты так мне нужен?!
***
- Какой идиот это написал?!
Шерлок в бешенстве швырнул потрепанный томик в угол, к довольно внушительной кучке таких же забракованных книг. Вскочил, сердито запахнул полы халата, и зашагал по гостиной, продолжая возмущенно говорить вслух, словно споря с невидимым оппонентом.
- «Сон – это отражение реальных страхов, фобий, подозрений. Для того, чтобы побороть свой страх, вы должны пережить в реальной жизни то, что мучает вас во снах, и понять, что вы этого больше не боитесь.» Имбецил! Некомпетентный идиот!
Он вновь рухнул на диван, подтянул колени к подбородку и замер. Вся эта валеология – такая чепуха! Столько людей тратят свое время, исследуя психологию сна – и ни один не может внятно сказать, что нужно сделать, чтобы избавится от кошмаров.
Если верить всем этим психологам (приставка «псих» здесь очень уместна, по многим из них клиника явно плачет!) он не сможет по собственной воле убедить себя в том, что бояться больше нечего. Потому что он полгода точно знал, что бояться очень даже есть чего, и эмоции тогда были очень сильными. Как там – Шерлок протянул руку, подцепил с пола одну из книг и раскрыл ее на замятой странице: «в случае сильного эмоционального потрясения вырабатывается привычная психосоматическая реакция, которая…»
- А то я этого не знал! – Шерлок резко захлопнул книгу, приподнялся и со злостью швырнул ее через всю гостиную. Рывком повернулся лицом к спинке и мрачно сгорбился, замолчав и закрыв глаза. Это не должно происходить – только не с ним, все эти страхи, сны… Это совершенно иррационально и, следовательно, несущественно! Всегда, сколько он себя помнил, он мог доверять своему разуму. Своим глазам, ушам, тому, что ощущали его пальцы. Лишь однажды его совершенное оружие, его мозг, обманул своего хозяина – там, в овраге Дьюэра – но тогда всё было объяснимо. Со временем Шерлок и сам убедил себя, что то, что с ним случилось – не слабость, а всего лишь форс-мажор, травма, которая может случиться с каждым. А теперь… Теперь его идеально откалиброванный, безотказный инструмент раз за разом даёт сбои, порождая ненастоящие, но ужасающе реальные видения, заставляя его задыхаться от нестерпимой боли, от ужаса, от давящего своей безысходностью ощущения непоправимости случившегося. Теперь он понимал, что чувствовал Джон, когда он обрек его наблюдать за своим «самоубийством». Неужели он также молил Бога, в которого даже не верил, о чуде? И, если это так, то как, Господи, как он сумел это выдержать?! Как у Джона хватило сил простить ему эту боль? Он ведь даже не ударил его… Даже миссис Хадсон одарила пощёчиной, а Джон только вцепился ему в плечи – судорожно, отчаянно, почти причиняя этим боль -  словно боялся, что неожиданно воскресший друг вновь исчезнет. Просто стоял, глядя ему в глаза – изумленный, ещё ничего не понимающий, ещё не решающийся поверить… Счастливый. И Шерлоку было жутко от этого взгляда, как никогда. Он не заслуживал такой преданности…
Шерлок тяжело вздохнул. Джон опять, в который уже раз, оказался лучше его. Сильнее. Он сумел выдержать. А вот самому ему не хватает на это сил. Почему он не может справиться с этим?! Почему он, Шерлок Холмс, высокоактивный социопат, никого не любящий и ничего не боящийся, не может заставить себя не бояться потери близких?! Неужели он слабее Джона?! Слабее миссис Хадсон?
***
- Шерлок, это что?! – вошедший на кухню Джон тут же споткнулся о стопку книг (книг?!), сваленных у порога. Ошарашено огляделся. Ну, первоначальное впечатление, что книгами завалена ВСЯ кухня, было, конечно, не вполне верным. Книг было не больше двух десятков, но лежали они почему-то именно там, где, по мнению Уотсона, книгам совсем не место. Он осторожно поставил на стол пакет с покупками, предварительно убедившись, что на столе нет ничего взрывоопасного, стащил с себя насквозь промокшую куртку, нагнулся и поднял лежащий у самой двери тяжеленный талмуд.
- Шерлок, это что, Юнг? Ты читаешь Юнга?!
Должно быть, изумление в его голосе прозвучало слишком уж явно, потому что Шерлок, лежавший, поджав колени к подбородку, на диване, вскинул голову и недовольно уточнил:
- И что?
- Зачем это тебе?
- Мне скучно, - мрачно-надменный ответ, с оттенком обиды на весь этот ужасно скучный и предсказуемый мир. Всё, как всегда. Следующим этапом, надо полагать, будет стрельба по стенам. В тот самый смайлик на обоях, который Джон так и не позволил заклеить.
Джон помялся, не осмеливаясь заговорить о том, что его тревожило. Потом, решившись, осторожно спросил:
- Шерлок, ты хорошо себя чувствуешь?..
- По твоему, если я читаю книгу по психологии, я сошёл с ума?!
- Не передёргивай, - доктор покачал головой. – Я не считаю, что ты сошел с ума. Я спрашиваю именно о здоровье. Я серьезно, Шерлок. Ты практически не спишь, ты вспыхиваешь в ответ на каждое слово, почти не ешь. Что с тобой происходит?
Холмс сел на диване, задумчиво оглядел друга с ног до головы и уже спокойно, почти равнодушно сообщил:
- Это не со мной происходит. Это происходит с тобой. Ты боишься, что со мной вновь что-нибудь случится, и паникуешь не по делу. Я всегда был таким. Неужели ты всего за полгода успел это забыть? Осторожней, Джон. Ты попал в газетную ловушку. Не поверив, что я маньяк и обманщик, ты создал себе образ идеального героя, без проблем и недостатков.
- Я не…
Детектив махнул рукой, заставляя его замолчать, и с досадой продолжил:
- Ох, Джон, оставь это выражение! Со мной не происходит ничего необычного, я великолепно себя чувствую, и – я не герой. Я уже не раз тебе это говорил, было бы неплохо, если бы ты это наконец запомнил!
Джон открыл было рот, чтобы возразить на тираду сыщика, объяснить, что его тревожит и, быть может, разобраться наконец в причинах его странной бессонницы. Тем более что фраза «ничего не происходит» ассоциировалась у него с понятием «депрессия» - в этом они с Шерлоком были очень похожи. Даже начал подбирать слова, которые могли бы переубедить упрямого детектива. Но озвучить их не успел.
- Оу, мальчики, я не помешала? – миссис Хадсон проскользнула в гостиную, укоризненно покосилась на разбросанные по всей комнате книги и повернулась к Джону.  – Джон, дорогой, мне очень неловко тебя отвлекать, но ты не мог бы съездить к миссис Данвиш? Я обещала одолжить ей свое свадебное платье, её девочка выходит замуж, ты представляешь? Но я совершенно не могу ходить, бедро совсем замучило…
Джон с сожалением покосился на Шерлока, который вновь рухнул на диван, отвернувшись к спинке и демонстрируя всему миру своё глубокое отвращение к нему. Ничего не изменилось, в этом Шерлок прав.
Ладно. Он успеет поговорить с ним. Потом, когда он не будет настолько явно раздражен.
- Конечно, миссис Хадсон. Я ммм… С удовольствием съезжу к миссис  Данвиш. Шерлок, ты поедешь?
- Нет, - мрачно буркнул тот.
- Нет-нет, Шерлок, вставай, тебе надо прогуляться!
- Я. Не. Хочу, - почти со злостью отчеканил сыщик. Рывком сел, схватил с сиденья подушку и вновь упал на диван. И замолчал уже окончательно, давая понять, что разговаривать больше не о чем.
Джон потоптался возле дивана, тяжело вздохнул, и через минуту Шерлок услышал, как хлопнула входная дверь. На душе было на редкость тоскливо. И почему-то очень обидно. Какая-то глупая, иррациональная, НЕЛОГИЧНАЯ злость на Джона – за то, что он может спать спокойно, когда Шерлок каждую ночь смотрит в его мёртвые глаза и понимает, что потерял лучшего друга, а вместе с ним – и жизнь. За то, что он спокойно уходит по какому-то глупому делу, даже не догадываясь, как тяжело Шерлоку оставаться сейчас одному. За то, что он ничего, ничего не понимает!
За то, что он опять остаётся один. Даже рядом с лучшим другом и женщиной, которая не менее, а, пожалуй, и более дорога, чем мама – он всё равно один. Всегда.
***
Отвратительная погода. Шерлок поднял повыше воротник, чтобы дождь не заливал за шиворот и, сгорбившись, зашагал по улице. Дождь он ненавидел с детства, и с детства же понял: Лондон – самый дождливый город в мире, и ему придется или мириться с его погодой, или подыскивать себе другое место жительство. Впрочем, тогда вопрос приспособления к дождливой погоде не особо волновал его – в южный морях ведь почти не бывает дождей – разве что шторма, и то только несколько месяцев в году. А с этим вполне можно смириться.
Шерлок завернул за угол, и даже отсюда увидел знакомую невысокую фигуру, стоящую возле их дома. Джон о чем-то разговаривал с девушкой, которая показалась ему смутно знакомой – возможно, одна из его бывших (или действующих?!) подружек. Они о чём-то оживленно болтали, весело смеясь, и совершенно не обращали внимания ни на дождь, ни на обиженного такой несправедливостью детектива. Почему-то все девушки Джона, за исключением, быть может, первой, Сары, вызывали у него раздражение пополам с обидой и ревностью. Он никак не мог понять, почему общество этих скучных тупых кукол с интеллектом дождевого червя его друг предпочитает его обществу. Неужели с ними ему интересней, чем с Шерлоком Холмсом?! О чем с ними вообще можно говорить?!
Он раздраженно вытащил из кармана телефон (кстати, можно было бы уже придумать  модель специально для Лондона, не боящуюся влаги!) и зло забарабанил по кнопкам. 
«Кто на этот раз? Опять занудная учительница? Или, ради разнообразия, она хоть немного умнее тебя? ШХ»
Джон замолчал, сунул руку в карман. Вытащил из кармана свою «нокию», быстро пробежал глазами сообщение и заозирался, пытаясь, судя по всему, разглядеть Холмса.
Улыбнулся, увидев детектива, и начал набирать сообщение.
«Если бы я хотел поговорить с кем-то умным, я бы поговорил с тобой.»
Ах, так?! Значит, говорить с ним – с умным, талантливым, интересным Шерлоком он не желает?! Ну ладно, Джон, ты сам виноват…
Шерлок, кипя от злости, размашистым шагом шел к нему. Джон спокойно стоял у края тротуара, но детектив, легко читающий все оттенки эмоций на выразительном лице друга, заметил выражение легкой неловкости. Девушка, сообразив, что собеседник на что-то отвлекся, недовольно обернулась и тоже уставилась на детектива.
И поэтому машину, вывернувшую из-за угла, Шерлок увидел первым. Форд неприметного грязно-желтого цвета с заляпанными грязью регистрационными номерами двигался слишком быстро, и Шерлок, машинально просчитавший его траекторию, задохнулся от ужаса и бросился вперед, пытаясь… Что? Он уже понимал, что не успевает, что ему не хватит буквально нескольких метров. Нет… Господи, если ты есть, пусть этого не случится! Только не сейчас, не так глупо! Этого ведь не может быть!  Этого не может… Как в замедленной записи, он видел, как Джон, увидев выражение лица друга, оборачивается, как отлетает в сторону его светловолосая спутница, которую доктор отчаянным рывком отбрасывает с пути обезумевшей машины. А потом грязно-желтая обшарпанная малолитражка врезается в него, и мужчина, неловко взмахнув руками и запрокинув голову в странном, неестественном жесте, отлетает к стене в россыпи ярко-алых, ужасающе крупных капель.
И мир превращается в камень. Холодный. Неподвижный. Неживой.
Кто-то хватает Шерлока за плечо, он слышит, как его окликают, знакомый тревожный голос звенит от волнения. А он не может даже пошевелиться, не может отвести взгляда от безжизненного тела лучшего друга, и сил хватает лишь беспомощно следить, как разбегаются из-под него темные ручейки, смешиваясь на асфальте с потоками дождя и расползаясь в лужах безысходно-алым узором.