Смерть и музыка Севы Любомудрова

  (Воспоминания возлюбленной поэта)

     #
               

  Вначале скажу несколько слов: почему я - не литератор -

  всё-таки решила написать этот биографический очерк. Незадолго

  до своей гибели он попросил меня написать воспоминания о нём, будто

  он уже умер. Он - это мой любимый Севка... Ему почему-то нравились

  подобные заигрывания со смертью. Меня же они серьёзно раздражали,

  и я отвергла эту затею с мемуарами сразу. Данное же эссе я пишу

  вынужденно, выполняя просьбу Севы уже пост-фактум, когда

  всё самое трагичное уже свершилось. А потом, мало кто знал

  его так, как я. Большинство людей знало о нём, если можно

  так выразиться, с мифологической точки зрения, я же знала его

  с реальной. 


  Если и был в моей жизни по-настоящему удивительный человек,

  то это как раз Севка.


  Родился Всеволод Любомудров в 1978 году (когда мы стали с ним

  встречаться, он с гордостью рассказывал о том, что код его

  банковской карты - 7880.


  - Это же годы нашего рождения, мой 1978, твой - 1980! Грамотно

  мне карту выдали, код не забуду!)


  В детстве он трижды ломал ноги (два раза правую и один раз левую),

  впоследствии Сева говорил об этих переломах, что они - реальное

  воплощение метафоры его "хромой" судьбы.


  Семья Любомудровых, кроме Севы, состояла из его отца, матери и

  сестры Полины. Сестра была старше брата на 6 лет. Мальчик в детстве

  был очень привязан к Полине; став взрослыми, они утратили внутреннюю

  связь из-за различия натур. В одном из стихотворений Всеволода

  есть строки:


    Больше "завтра" и "вчера"
    я люблю тебя, сестра.


  Именно тема времени является одной из главных тем поэзии Любомудрова,

  наряду с темами любви, мироздания, смерти и творчества.


  О родителях Сева говорил: "От мамы мне досталось нравственное

  начало, от папы - артистическое." Папа его играл на нескольких

  музыкальных инструментах, прекрасно танцевал, печатался

  в газетах и обладал отменным чувством иронии. По отношению

  к отцу Сева чувствовал вину, говорил, что не успел ему

  дать нужного количества общения и любви. В его смерть Всеволод

  с годами так и не поверил, считая, что отец просто уехал

  далеко-далеко, в какой-нибудь санаторий. Когда я прочитала

  стихотворение Севы "Памяти отца", я плакала.


  В школе Сева учился на "4" и "5", но без особого интереса, любя

  по-настоящему лишь музыку, литературу и русский язык. Если бы

  не  Севина мама-завуч, он бы с радостью учился на "тройки", по его

  собственному признанию. В школьной самодеятельности юноша участвовал

  более охотно, часто выступал с мини-концертами, исполняя песни

  под гитару. После одного из таких концертов на конкурсе, посвящённом

  Лермонтову, один авторитетный слушатель заявил, что парня ждёт

  великое будущее.


  Этот конкурс проходил в районном центре. Сева порой сетовал на то,

  что родился в глуши, в сельской местности - и был лишён возможности

  записаться в музыкалку, художку или на бокс.


  В университете Всеволод учился тоже без энтузиазма, предпочитая

  учёбе более сущностные, по его мнению, занятия: чтение любимых книг,

  выпивку, общение с девушками и интересными людьми.


  Когда он жил в общежитии, его чуть не убили какие-то подонки за то,

  что он был "ребёнком цветов". Подробностей его студенческой жизни я не знаю,

  хоть и училась с этим человеком в одном ВУЗе на одном факультете...

  Общались и пересекались с Севой в ту пору мы мало.


  Знаю, в те годы случилась у него большая любовь к девушке, которая была

  на четыре года старше его и отличалась своей богемностью и

  приверженностью к "свободной любви". Кроме страданий эта любовь

  ничего не дала Любомудрову.


  Прошло много лет - и нам суждено было ворваться в судьбы друг друга.

  Я как-то нашла его страничку в соцсети и написала от нечего делать.

  Завязалась переписка, и вскоре мы договорились встретиться. Первое

  свидание произошло 4-го марта. Сева радовался, как ребёнок, что

  судьбоносная встреча пришлась на его любимое число - четвёртое. Число

  четыре представлялось ему символом гармонии: не случайно именно

  столько сторон света, первостихий, в четвёртый день творения было

  создано время (небесные светила, если точнее) и т.д..


  В это первое свидание мы встретились на Арбате, посетили музеи

  Андрея Белого и Марины Цветаевой. Было как-то легко общаться с Севой,

  будто и не было долгих лет разлуки. Первая встреча очень скоро

  вылилась в серьёзные отношения. Выяснилось, что в студенческие годы

  Сева был влюблён в меня, но боялся признаться мне в этом, потому что

  я, по его мнению, была слишком правильна для него, слишком идеальна.


  Я не сразу привыкла к Севиным "выкрутасам", к строю его мышления.

  Например, он всерьёз мог выдать:


  - Попробовать слова на вкус очень просто, достаточно написать их

  перед употреблением на клочках бумаги. На вкус они действительно все

  будут разные!


  Или:


  - У поэта есть 33 буквы, а, стало быть, целый мир. И даже больше,

  чем целый мир, потому что поэт может создать новый — свой — мир.


  Или:


  - Многие ненаписанные стихи находятся в чернилах, поэтому очень важно

  при покупке стержней прислушиваться к еле уловимому полумузыкальному

  гулу, исходящему от них.


  Когда Любомудрову предлагали выпустить книгу, он отвечал, что уже

  выпустил целых две книги и в любой момент может выпустить сколько

  угодно ещё. Своими книгами он называл сборник стихов "Камушки"

  и поэму ритмов (по его собственному определению жанра) "Сердцепись";

  эти книги он изготовил вручную, они были обложены чёрным бархатом и 

  содержали иллюстрации, выполненные Всеволодом. Обе они, конечно же,

  существовали в единственном экземпляре и были подарены двум

  приятельницам автора.


  Кроме музыкального и поэтического талантов Сева также обладал и

  талантом рисовальщика - выполнял в графике (а иногда маслом

  или акварелью) очень интересные абстрактные или с налётом

  сюрреализма работы. Когда его подруга - прекрасная художница Ира -

  предлагала ему устроить совместную выставку, он, естесственно,

  говорил, что просто дарит свои картинки знакомым, так - честнее...


  Всеволод не понимал и не любил разговоров о целях, о смысле жизни.

  Он считал, что смылом жизни может быть только любовь и творчество.

  Себя он называл по-разному: то генератором доброты, то повелителем

  стихий, то радостедарителем, то чернорабочим от музыки...

  Одним из своих главных достижений за всю жизнь поэт считал,

  как это ни странно, изобретение им неологизма "диво-плачель"

  (это слово было им придумано, чтобы называть так свой любимый

  музыкальный инструмент - виолончель).


  Когда он в чём-то провинялся, то никогда не боялся признать вину,

  попросить прощения. "Ты же должна понимать, что я не святой, далеко

  не святой...", - говорил он иногда. Да, святым он не был, но я часто

  замечала, как при ходьбе оставался зазор сантиметра в два-три между

  асфальтом и подошвами его ног...


  Летом мы ездили в Одессу. Всеволод влюбился в город безоговорочно,

  ведь тот был связан с именем Пушкина. Александра Сергеевича

  Любомудров обожал, это была абсолютная, ни на что не похожая любовь

  поэта к поэту. Больше Пушкина Сева любил только, пожалуй, музыку

  (в самом широком понимании). Музу же он недолюбливал, называл её то ли

  в шутку, то ли всерьёз падшей женщиной, отдающейся слишком многим.


  В Одессе мы, как советовала всем гостям города девушка-экскурсовод,

  подставили руки под "фонтан слёз" 19-го века, чтобы навсегда

  перестать плакать. Из этой затеи ничего не вышло: следующим вечером

  мы повздорили - и рыдали в голос, когда помирились.


  Ещё Сева жаловался мне, мол, начав отношения со мной, он перестал

  (почти совсем) писать стихи.


  - Но это даже хорошо: ведь взамен стихов я обрёл счастье любить

  и быть любимым, а оно не менее важно, чем творчество, вернее, это

  и есть высший вид творчества.


  За время нашего общения Любомудров посвятил мне всего одно

  стихотворение. Закончил его он 1 сентября, а показал 4 сентября,

  когда исполнилось полгода нашим отношениям. Помню, тогда оно мне

  показалось слишком абстрактным, отвлечённым и потому не понравилось.

  В тот день Сева дождался меня с работы и произнёс свою коронную

  фразу:


  - Таша, ты забыла что-то сказать мне...


  - Что? - судорожно, но безуспешно перебираю все слова в голове.


  - Сегодня полгода нашей любви!!! - орёт он, как безумный, и летит

  целовать меня.


  Погиб поэт Любомудров в точности так, как и мечтал, - нелепо: его

  смертельно ранили в метро ножом тёмные личности, когда он заступился

  за девушку, которую те избивали. Убийц не нашли.


  Теперь каждое слово его единственного обращённого ко мне стихотворения

  мне кажется в высшей степени оправданным, и ничего абстрактного

  в тех строчках нет: я на самом деле часто протягиваю к Севе свои руки

  во сне, но не могу дотянуться до него, он как будто всё время ускользает,

  тает... Однако когда-нибудь настанет тот день, когда мы снова встретимся

  с моим дорогим Севкой - и уже навсегда. И мы станем чистыми,

  как снег, о котором идёт речь в том стихотворении.