Она просила называть ее Анорексия

Она играла на пианино только для меня.
Ее тонкие пальчики скользили от клавиши к клавиши, и я закрывал глаза каждый раз, когда она снова давила на ноты сознания.
Но это все не важно.
Казалось еще вчера она была совсем как все.
Казалось, только вчера у нее были пухленькие щечки и здоровый цвет лица, только она все равно не была собой.
И я уже не помню тот день, когда она решила стать собой.
Меня, верно, в этот момент не было рядом.

В ее сознании давно поселился кто-то еще.
Кто-то, кого видит в зеркале только она.
Видит и стремится.
Хотя мне все время казалось, что она и без того похожа на хрупкую бабочку.
Ее лицо стало узким, впалые щеки давали оттенок нездорового румянца, а тонкие руки она все чаще простирала к вратам Рая, отпускала громаду в небо, чтобы прозреть в темноте.
И сердце предательски замирало каждый раз, когда она порхала от стены к стене, но только там, где была она, не было стен.
Были только люди с восхищенными взглядами в ее тонкую спину.
И больше никого.
Хотя, я, верно, ошибаюсь.
Рядом с ней всегда был кто-то еще.
На самом деле это целое искусство: видеть в зеркале кого-то еще, кроме твоей непосредственной вакуумной пустоты.

В ее белой коже всегда жили и синели тонкие нити голубоватых вен.
А сама она была похожа на стройный стебель тонкого цветка.
И с каждым новым днем, когда остывал ее завтрак, я боялся все больше, что совсем скоро она исчезнет,
ускользнет сквозь мои пальцы,как вода, и будет такой же прозрачной и чистой.
Ей, казалось, уже не было страшно.
Страшно было только мне, но этот мнимый страх был тем восторгом, тем восхищением, пробуждавшим где-то внутри меня поэта.
И я летал вместе с ней.
каждый раз, когда ее тонкое тело прогибалось под тяжестью сумок, многочисленных пакетов и даже мнений других.
Мы оба знали, что она - сильнее.
Сильнее чужого мнений, ярлыков и моды.
Сильнее стада, идущего за силиконовыми подделками и крупными объемами.
Как забыл сказать один француз:
Там, где все горбаты, тонкость становится уродством.
Или искусством?
Ибо искусство способны понять не все.

Там, где была она, никто не срывал цветы.
Их целовали мимо проходящие счастливые влюбленные пары и шептали
"До встречи..."