Лаборатория

Лаборатория башенных градирен возникла на подмосковном научно-экспериментальном комплексе. Завлаб Кимров принимал участие в строительстве градирен на московских ТЭЦ, защитил по ним кандидатскую диссертацию и был их ярым фанатом. В институт он пришел за три года до меня, а лабораторию  возглавил совсем недавно. Заполучить лабораторию проще было на экспериментальном комплексе, где имелись свободные штатные единицы и помещения. Правда лаборатория градирен в чистом виде не получилась – навязали бесхозные работы по другим темам. Но Кимров не унывал и целенаправленно гнул свою линию – потихоньку набирал людей в Москве, избавлялся от непрофильных тем, а заодно и неугодных сотрудников. Группу градирен он превратил в лабораторию численностью 15-18 человек, из которых половина уже сидела в Москве,  и создал проектный сектор – но не для проектирования, а для возможности манипулирования проектными и научными ставками. Лабораторию и сектор объединил в отдел,  в начальники которого протолкнул своего приятеля-однокурсника Горбачева.

Давно пора объяснить, что такое градирни и для чего они нужны. Эти сооружения применяются там, где существует потребность в охлажденной воде – от компрессоров до турбоагрегатов. Самые крупные градирни высотой более 150 метров используются на  ТЭС и АЭС. Поступающий из котла или реактора в турбину пар имеет трудновообразимые  параметры: давление – 240-260 атм., температура – 550-580°С. На некоторых энергоблоках для демонстрационных целей маленький участок стального паропровода не обмуровывают. Если в темноте прикрыть ладонью фонарь, то просвечивается кровь в пальцах. Нечто подобное происходит в паропроводе – видна пульсация пара. После турбины отработанный пар попадает в конденсатор, где превращается в воду, которая опять подается в котел или реактор. Конденсатор – витиеватая система трубок, по которым циркулирует холодная вода. При конденсации пара вода нагревается и сама нуждается в охлаждении, которое осуществляется в градирне. 

Градирня представляет собой сужающуюся к верху башню с небольшим раструбом, установленную на стойках наклонной колоннады и создающую естественную тягу воздуха. В нижней части башни располагается оросительное устройство – асбестоцементные или пластмассовые листы, собранные с просветами 10-15 мм в два-три яруса. Вода, разбрызгиваемая  соплами, стекает тончайшей пленкой по листам оросителя, отдавая тепло встречным потокам воздуха, и, охлажденная, собирается в бассейне. Вот и вся премудрость! Точно такой же принцип использует мать, чтобы быстрее остудить горячее молоко или чай ребенку – переливает из чашки в чашку. Плотность орошения на градирнях ТЭС и АЭС составляет 10-12 куб. метров воды в час на 1 кв. метр площади – настоящий водопад!

Вокруг градирни в радиусе полукилометра летом стоит туман, зимой – обледенение. Охлаждение воды происходит на 10-12°С, но не ниже температуры воздуха. Существуют «сухие» градирни, в них вместо оросителя используется система трубок, как в конденсаторе, – уноса воды нет, но охлаждение хуже. Наиболее глубокое охлаждение обеспечивают вентиляторные градирни – то есть, градирни с искусственной тягой. Однако они ограничены в производительности, требуют значительного электропотребления на собственные нужды и в энергетическом строительстве не применяются.

Можно ли обойтись без градирен в тепловой и атомной энергетике? Да – устраивая пруды-охладители или используя существующие водоемы. Но это, во-первых, огромные площади – для энергоблока мощностью 1000 МВт требуется пруд-охладитель в 30-35 кв. км; во-вторых, существенное экологическое воздействие на окружающую среду – температура воды в прудах летом поднимается до 27-29°С, в них заводится всякая нежелательная  растительность и живность.

Башни бывают в монолитном железобетонном или металлическом каркасно-обшивном исполнении. На Дарницкой ТЭЦ под Киевом построена экспериментальная градирня с башней из сборного железобетона. Монолитную  башню возводят в переставной или скользящей опалубке. Возведение в скользящей опалубке менее трудоемко, но не позволяет создать горловину – самую узкую часть баши под раструбом – отчего несколько снижается тяга, а сама градирня теряет изящную стройность. Одним из слабых мест градирни является ороситель. Через 3-4 года эксплуатации интенсивные солевые отложения забивают просветы между листами, вода теряет способность растекаться тончайшими пленками и эффект охлаждения  падает. Кроме того, в 2-2,5 раза увеличивается масса оросительных блоков, и порой обрушиваются балки  опорного железобетонного каркаса. Градирню приходится выводить в длительный ремонт, не всегда совпадающий с плановым ремонтом энергоблока. 

Градирня – не правда ли, поэтичное название. Увидев и услышав, как падают и грохочут в ней  водяные каскады, можно подумать, что это название родилось от слова «град». Нет, слово «градирня» происходит от немецкого глагола  «gradieren», что означает сгущать соляной раствор – первые градирни появились на соляных промыслах. Красиво звучит градирня по-английски «cooling tower» – охлаждающая башня. Но оригинальней  всего градирня произносится на польском языке «хлодне коминове» – холодящий камин! В общем, название градирни и сам облик этого сооружения вдохновляют. Когда в лаборатории отмечали 8-е Марта, Кимров обязательно предлагал шедший на «ура!» тост примерно следующего содержания: «Друзья, давайте поднимем бокалы за  прекрасную особу женского пола, о которой мы думаем не меньше, чем о наших подругах и матерях, которая стройна и грациозна, которая порой снится нам по ночам… Давайте выпьем  за  градирню!»

Кимров был не только фанатом градирен, но и прирожденным демагогом. Переспорить его не представлялось возможным – брал измором! Всегда оказывался прав и искренне верил, что многие значимые события предвидел заранее. Любой пустяковый  вопрос мог обсуждать часами. Спросишь его конкретно по текущей работе – толком не ответит, но понесет: вот как только закончим эту разработку, сразу оформим на нее авторское свидетельство, потом внедрим ее на строящемся объекте, потом будем биться за включение в типовой проект, а потом постараемся выйти с ней за рубеж...

Кимров умел искусно морочить головы молодым специалистам, уверяя, что занимать научные должности перспективнее, чем более оплачиваемые проектные. Научные ставки составляли 70-80% эквивалентных проектных ставок, но на них шел так называемый научный стаж. Должностной оклад научного сотрудника с десятилетним стажем в случае получения ученой степени кандидата наук автоматически увеличивался на 100-110 рублей. Кимров с пеной на губах доказывал, что выгоднее, например, ходить в м.н.с., получая на 30-40 рублей меньше старшего инженера, и писать диссертацию, предвкушая, как в будущем оклад резко взметнется вверх, словно за ночь выстреливший цветок кактуса. Склонным верить в подобные чудеса активно советовал поступать в заочную аспирантуру, предлагал темы диссертаций, находил научных руководителей. В общем, делал благое дело – готовил научный потенциал страны, одновременно экономя фонд заработной платы отдела.

Кимров по характеру тяготил к авторитаризму и постоянно с кем-то конфликтовал. Без устали третировал Виктора Ивановича, заставляя сорокапятилетнего мужика возобновить работу над заброшенной диссертацией. Не на жизнь, а на смерть сошелся с Гусевым, посмелевшим усомниться в одной из лабораторных разработок. Вслед за Гусевым сцепился с Тикминой, долгое время бывшей его правой рукой. Невзлюбил Горлицкую, поступившую не в ту аспирантуру, которую он рекомендовал. Выжил Быстрову – во-первых, подруга Горлицкой; во-вторых, согласилась быть выдвинутой в депутаты вопреки его возражениям. Когда Жмеринский, которого он считал своим учеником, защитился и попытался вести более самостоятельную политику, разругался с ним, как Ельцин с Руцким, и враждовал до самой его скоропостижной смерти. Ни с того ни, с сего ополчился на Малиновскую, милую интеллигентную дамочку, – недоброжелатели утверждали, что причина конфликта крылась в амурных делах. В конце концов, не поладил даже с однокурсником Горбачевым.

Не успел я отработать и месяц, как Кимров вдруг проявил свой авторитаризм.
– В воскресение у моей племянницы день рождения. Хочу познакомить вас. Приезжай ко мне к пяти вечера, и вместе поедем в гости. На счет подарка не беспокойся – я уже приготовил! – однажды  между делом, как о давно решенном вопросе,  проинформировал он меня.
– С какой стати вы приглашаете за племянницу!
– Да ты что! Она ж мне как дочь родная! – немного опешил Кимров, не ожидая, что я взбрыкнусь. – Потом этот визит тебя ни к чему не обязывает. А Наташка, между прочим – отличная девчонка! Если вдруг приглянется – вот тебе и невеста! Я только рад буду.  И ты не пожалеешь – у нас в роду все девки домовитые, хозяйственные, ну, и красавицы, конечно!

Несмотря на уговоры завлаба, я категорически отверг приглашение, недвусмысленно дав понять, что не одобряю знакомств по указке. Кимров, как ни странно, не взъелся – очевидно, посчитал меня чересчур молодым, горячим. Так оно и повелось – со временем у нас наладились взаимопонимание, однако регулярно приходилось сдерживать направляющий и руководящий зуд завлаба в далеких от градирнестроения областях.

Градирня, любил повторять Кимров, не только сложное инженерное сооружение, но и не менее сложный технологический аппарат, поэтому ее надо рассматривать комплексно – с точки зрения теплофизики, аэродинамики, статики, технологии строительства, эксплуатации. Кто рассматривает градирню однобоко, тот – не градирщик! Он, как редиска, красный снаружи, но белый внутри. А настоящий градирщик, как свекла – красный везде! К настоящим градирщикам Кимров, естественно, причислял себя и своих единомышленников, остальные ходили в редисках. Редиски  сидели в Московском отделении ТЭПа, где был отдел по проектированию градирен, и в управлении «Энерговысотспецстрой», возводившим градирни и дымовые трубы. Именно в этих двух организациях окопались рьяные оппоненты кимровских идей. Свекла произрастала в ленинградском ВНИИГе им. Веденеева – всесоюзном институте гидродинамики. Там работало несколько соавторов Кимрова. Небольшие подразделения градирен существовали в Киеве и Донецке.

Специалистов-градирщиков в стране было порядка 150-200 человек, и они образовывали замкнутый узкий мирок. Все друг друга неплохо знали, регулярно проводили конференции и симпозиумы, ВНИИГ выпускал тематический журнал. В мировой ассоциации гидротехнического строительства существовала секция градирен. Эта ассоциативная секция устраивала  международные конференции – так что ездили за рубеж обмениваться опытом. Ведущими странами в области градирнестроения являлись США, Англия, Франция, ФРГ, ЮАР, Израиль; из соцстран – Польша и ГДР. Разумеется, на проклятый запад попадали большие начальники, но в Польше и ГДР бывали практически все советские градирщики.

Отлично  помню  свою первую конференцию, на которую я поехал в сентябре 1976 года вместе с Горбачевым. Конференция проходила в Нарве, а жили мы в живописном курортном пригороде на берегу Финского залива. Впечатлений масса – и от самой конференции, и от культурной программы. Да и самостоятельно с Горбачевым мы неплохо побродили по Нарве и ее окрестностям. Сходили  в Ивангород – это рядом,  на другой стороне реки, но уже ленинградская область. Порадовались за местных алкашей – тогда проходила очередная компания по борьбе с пьянством и спиртное по выходным не продавали. Не продавали в РСФСР, а Эстония жила по своим законам. Так что счастливые ивангородские алкаши отправлялись в Нарву за водкой – дел то, мост перейти! Но больше всего запомнилась мне эта поездка не докладами, местными достопримечательностями и нравами, а тем, что в ней чуть было не свернул себе шею.

Нарвская и ивангородская крепости стоят напротив. В нарвской крепости музей, порядок, туристы. В ивангородской – мусорные кучи, заросли крапивы, бродячие собаки. Мы взобрались на ивангородскую крепостную стену и пошли по ней, чтобы полюбоваться панорамой Нарвы. Через каждые 20-30 метров – крепостные башни, консольно выступающие за стену. В одной башне четырех-пяти метровый выступ пола обрушился. Горбачев уперся руками в стену, наклонился градусов на тридцать к вертикали и, осторожно переступая ногами по сохранившейся кромке пола, миновал опасный участок. Я последовал его примеру.

– Только вниз не смотри! – крикнул мне Горбачев, но  поздно. Не пройдя и половины проема, я взглянул вниз и меня заклинило. Стена была метров десять высотой, примерно столько же – обрывистый берег Нарвы. У самой кромки воды виднелись маленькие фигурки рыбаков. Сорваться туда означало верную гибель. Я, как распорка, застыл межу двумя стенами, руки и ноги предательски немели, со лба стекал холодный пот.

– Все будет нормально, старик! – успокаивал и направлял меня Говбачев. – Давай тихонько передвигай левую ногу и одновременно левую руку. Вот молодец! Теперь также подводи правую ногу и руку. Хорошо!  Опять двигай левой ногой и левой рукой… 

Когда я бледный и взмокший выбрался из этой передряги, то выкурил подряд две сигареты.

– Ничего, обошлось! – похлопывал меня по плечу Горбачев. – У нас на градирнях и не такое случалось. Бывало, начнут ускоренно поднимать  скользящую опалубку, и не застывший в ярусе бетон вывалится. Тогда одно спасение – цепляться руками и ногами за армокаркас. И это на высоте 50-60 метров!   

Сорокалетний Горбачев был матерым высотником – до института работал  в «Энерговысотспецстрое». Он возвел не один десяток градирен и труб, но больше всего гордился тем, что строил Останкинскую башню и хорошо знал ее главного конструктора Никитина. Когда на лабораторных советах начинали ссылаться на трудности программного расчета той или иной конструкции, Горбачев всегда приводил в пример Никитина, который рассчитал  уникальную башню с помощью логарифмической линейки. Прирожденный строитель-практик, он с трудом вживался в специфичную институтскую среду. Почти все руководители его уровня имели ученую степень, а он – нет, и это обстоятельство порождало в нем комплекс неполноценности. Он не обладал достаточным научным багажом, был прямолинеен и не очень искушен в кулуарных интригах. Назад ходу не было – «Энерговысотспецстрой» Горбачев покинул после конфликта с руководством. У нас он долго не задержался – был избран освобожденным секретарем парткома института, потом на три года уехал на Кубу, когда вернулся, опять секретарствовал, а затем до пенсии ходил в зам.начальниках  небольшого проектного отдела.   

Самоустойчивые стойки наклонной колоннады, несъемная полимерная опалубка водосборных бассейнов, вытяжная башня на основе вантовых конструкций, монолитные оболочки с меридиональными ребрами жесткости – вот далеко не полный круг вопросов, которыми занималась лаборатория. Но любимым детищем Кимрова являлась трехсекционная градирня. По этой градирне у него имелось несколько авторских свидетельств на изобретения, и ее разработку он проталкивал всеми правдами и неправдами.

В чем же заключается смысл трехсекционной градирни? С ростом геометрических размеров традиционных круговых градирен проявляются такие недостатки, как низкая эффективность охлаждения воды в центральной части оросительного устройства (где практически отсутствует тяга и возникает так называемая «мертвая зона», невозможность осуществления ремонтных работ без полного отключения и отсутствие условий поэтапного ввода в эксплуатацию при значительной продолжительности строительства. В результате градирни часто не обеспечивают требуемый охлаждающий эффект, что сказывается на работе энергоблоков снижением выработки электроэнергии или перерасходом топлива. Трехсекционная градирня дает возможность решить эти серьезные проблемы. Оболочка ее вытяжной башни представляет собой три совмещенные под углом 120° полуэллипса. При этом увеличивается периметр, сокращается расстояние до центральной части оросителя и напрочь исчезает «мертвая зона». Трехсекционная градирня  может иметь вытяжную башню на 20% ниже по сравнению с круговой градирней эквивалентной производительности. Кроме того, она обладает маневренностью, так как позволяет посекционно вводить в эксплуатацию и выводить в ремонт оросительное устройство без полной остановки процесса охлаждения воды. 

По мнению Кимрова, его детище должно было совершить революцию в градирнестроении. Но это в теории. Когда он с соавторами опубликовал несколько статей в журнале «Энергетическое строительство», лишь некоторые эксплуатационники одобрили трехсекционную градирню, в то время как против нее ополчилось большинство проектировщиков и строителей. Их в первую очередь пугала сложная форма оболочки вытяжной башни. Кимров клеймил оппонентов ретроградами и заверял, что все вопросы будут успешно решены при надлежащем финансировании. В конце концов, ему удалось включить трехсекционную градирню производительностью 85-100 тыс. куб. м/час в пятилетний план отраслевой программы «Наука бюджетная» – да еще по категории закрытых тематик. В ходе работы предстояло провести широкий комплекс исследований и расчетов – от нахождения оптимальной с теплофизической точки зрения конфигурации вытяжной башни до определения напряженно-деформированного состояния трехсекционной оболочки.

Первоначально ответственным исполнителем был назначен Виктор Иванович, однако он скоро уволился, и Кимров предложил мне возглавить это направление. Подсознательно я чувствовал сомнительность идеи трехсекционной градирни – все гениальное бывает простым, а здесь оригинальная, но  очень замысловатая форма оболочки. Тем не менее, работа представлялась достаточно интересной и самостоятельной – я согласился. Кимров сразу повел разговор об аспирантуре, о диссертации. Дескать, сам бог велел – такая непаханая проблема, научной новизны наберется на вагон с маленькой тележкой! И за научным руководителем дело не встанет – его приятель и соавтор по изобретениям Болотин из ЦНИИпромзданий. Я подумал и снова согласился.

– У тебя уже пять лет научного стажа, – держа  меня за пуговицу пиджака, увещал Кимров, – четыре года отучишься в заочной аспирантуре, защитишься и практически сразу такую весомую надбавку получишь – за степень, за стаж!

– Вы бы сейчас мне оклад прибавили, – возразил я завлабу, – как-никак ответственность на себя возлагаю не малую. Виктор Иванович, кстати, на этом поприще имел оклад в 210 рублей, у меня же – только 150!

– Да-да, разумеется! – успокоил Кимров. – Вот только штатное расписание утвердят, и сразу начну прибавлять!

Я неплохо потрудился над этой тематикой: обобщил результаты теплофизических исследований, выполнил эскизный проект вытяжной башни, с огромным трудом вышел на аэродинамическую трубу и определил характер ветрового воздействия на трехсекционную оболочку, изготовил несколько типов моделей оболочки и провел модельные испытания на основные силовые воздействия, создал программу статического расчета оболочки. Разработка экспонировалась на ВДНХ и получила серебряную медаль. Однако чем больше я работал, тем отчетливее убеждался в правоте своей первоначальной интуитивной догадки о несостоятельности трехсекционной градирни, требующей для возведения индивидуальной нетехнологичной оснастки. И главное сомнение заключалось в том – хватит ли у нас потенциала преодолеть инертность и боязнь риска чиновников Минэнерго. Кимров вел с ними непримиримую борьбу, напоминая порой Дон Кихота, сражающегося с ветряными мельницами.

Трехсекционная градирня, на мой взгляд, конечно, имела право на существование, но только как уникальное сооружение, а не объект поточного строительства. Кимров, наоборот, по мере исследований и разработок строил все более смелые планы по ее внедрению и  яростно критиковал меня за пессимизм. На рубеже 1970-80 годов тепловая и атомная энергетика бурно развивалась. На смену энергоблокам мощностью 500 МВт пришли энергоблоки в 1000 МВт. На их обеспечение охлажденной водой уже требовались градирни производительностью 150-180 тыс. куб. м/час, и Кимров, переименовав  трехсекционную градирню в градирню повышенной маневренности и ремонтопригодности,  пропихнул ее в следующий пятилетний план.
 
В перестроечные годы дела ухудшились – министерство стало урезать централизованное финансирование, нависла серьезная угроза закрытия тематики трехсекционной градирни. Чтобы спасти положение, Кимров совершил ловкий, но рискованный ход – разослал обращения в адрес  крупных западных фирм, занимающихся энергетическим строительством: мол, разработан новые тип градирни, который обеспечит прорыв в системах охлаждения ТЭС и АЭС, предлагается взаимовыгодное сотрудничество и т. п. За такое телодвижение можно было и схлопотать, так как тематика считалась закрытой, но в горбачевские времена родиной торговали уже гораздо в более крупных масштабах! Как ни странно, месяца через полтора прилетели два инженера из французской компании HAMON. Завлаб гоголем ходил по институту, а за ним волочился шлейф слухов: «Кимров создает совместное предприятие с французами», «Ему вблизи Бордо выделяют лабораторию для дальнейших исследований», «Оклад он себе запросил 5000$, и они согласились»… Французы послушали Кимрова, полистали отчеты, посмотрели чертежи, схемы и улетели, обещав подумать. Думают до сих пор! Но благодаря их своевременному визиту Кимров пошел в министерство и ультимативно заявил: «Все, раз денег нет, закрываю лабораторию! Но учтите, когда французы прилетят с конкретными предложениями, сами будете иметь с ними дело!» Финансирование трехсекционной градирни продолжилось. 

Последняя международная конференция, на которой мне довелось присутствовать, состоялась в Ленинграде летом 1990 года, когда огромная страна уже доживала последние месяцы. Организатор ВНИИГ им. Веденеева денег не пожалел, и конференция походила на пир во время чумы. Три дня заседали в роскошном  доме литераторов – бывшем дворце князя Юсупова. Потом – четыре дня на арендованном теплоходе, который курсировал по Ладоге с заходами в Кижи, Петрозаводск, Валаам. Каждый вечер банкеты – сколько было выпито крепких напитков, сколько съедено деликатесов! Иностранные гости сперва смущенно взирали, как советские градирщики хлещут водку и коньяк, закусывая икрой и красной рыбой, но быстро освоились, перестали, как пижоны, в течение вечера цедить бокал мартини, принялись не хуже наших пить водочку и даже научились занюхивать ее черным хлебом. Я подружился-спился с одним деятелем из Южной Африки. Он по пьяной лавочке настойчиво приглашал меня в Кейптаун, обещал устроить в своей фирме, сулил золотые горы. Я, подливая водку в рюмки, соглашался. Черт возьми, потерял его визитку! Впрочем, оно может и к лучшему: ведь не только СССР развалился, но и ЮАР перевернулась – апартеид кончился, к власти пришли негры, и белые побежали из страны.

Развал Союза и стагнация энергетики не сказались на радужных планах Кимрова. Уже не строились новые энергоблоки, трехсекционная градирня окончательно прекратила доиться, лаборатория чахла на глазах и перебивалась случайными непрофильными заказами, а он все носился со своей идеей фикс.
 
– Посмотри-ка! – сказал он однажды, отведя меня в сторонку и с таинственным видом доставая из папки лист бумаги. – Вот копия письма  Назарбаеву.

Я принялся внимательно читать – Кимров предлагал оснастить трехсекционными градирнями все ГРЭС, находящиеся в зоне Экибастузского угольного бассейна.

– Думаете, заинтересуется? – скептически пожал плечами я.
– Обязательно! У них там страшный дефицит воды! Только ты молчи – никому ни слова! Это дело политическое! Тут надо выждать!
– Да мы ноги протянем, выжидая пока Назарбаев удосужится обратить внимание на нашу градирню!
– Ничего, на спирте и сахаре продержимся!

Действительно, последние полтора-два года мы жили исключительно благодаря сахарным и спиртовым заводам. Заводы, как правило, располагались в районных центрах Белоруссии и Украины. Барановичи, Калинковичи, Речица, Ромны, Лубны, Ахтырка – всех и не упомнишь! Эту жилу раскопал Кимров. Для обслуживания компрессоров на заводах использовались небольшие вентиляторные градирни производительностью 200-1000 куб. м/час – чаще всего старые, изношенные. Их оросители были деревянными, давным-давно сгнили и обвалились. Градирни по сути дела не охлаждали воду, а только ее перекачивали. Мы давали рекомендации по восстановлению оросительного устройства с использованием современных материалов.

Особенно нам нравилось ездить в Белоруссию. Республика уже обзавелась своей валютой – белорусскими рублями. С этими рублями, или «зайчиками», как их называли из-за изображения упомянутого зверька на основной купюре, одно время царила очень выгодная для нас  неразбериха. Курс белорусского рубля к российскому рублю составлял тогда примерно пять к одному. Мы получали командировочные российскими рублями и еще в поезде меняли их на «зайчики». Нехитрый фокус заключался в том, что на всех документах, подтверждающих расходы в Белоруссии, стоимость стояла в рублях. Наша бухгалтерия считала, что в российских рублях – хотя это были «зайчики». Короче говоря, беря, к примеру, под отчет 1000 российских рублей, мы закрывали из 1000 «зайчиками», выгадывая при этом 800 рублей.

Разъезжая по городам и весям я заметил, что Кимров стал резко сдавать. Если раньше в командировках он даже в поезде на верхней полке всегда что-то писал – техническую статью или научную программу, то сейчас больше спал. Начал зацикливаться на болезнях, не приминал случаем посетовать на давление, радикулит и прочие хвори. Невиданное дело, инициативу, которой всегда дорожил, передавал мне, а сам с удовольствием смотрел в холле гостиницы вместе с  горничными мексиканские  сериалы. Перестал спешить. Повадился ходить по магазинам, разглядывая всякую ерунду. Подолгу копался в секциях женской одежды, выбирая жене в подарок платье или халат. Обязательно консультировался с продавщицей – девушка, как вы думаете, моей старухе подойдет? Девушки обычно пожимали плечами – кто ж ее знает, подойдет или нет! Но одна продавщица ему хорошо ответила: «Да, старухе, дядя, все подойдет, а ты вот молодухе попробуй подобрать!». Кимров, всегда умевший оставлять за собой последнее слово, открыл рот!

Однако сахарно-спиртовая жила скоро иссякла. На рынке появились современные мобильные вентиляторные градирни, представлявшие собой технологические аппараты полносборного заводского изготовления. Отпала необходимость строить градирни – возиться с копкой земли, бетонированием, монтажом конструкций и оборудования. Привози несколько таких штуковин, устанавливай их в нужном месте, подключай к водопроводу и электросети, нажимай кнопку, и процесс пошел. Заводы охотно приобретали эти аппараты, отказываясь от наших услуг по реанимации старых градирен. В 1995 году я уволился из института, а Кимров, которому уже было за шестьдесят, ушел на пенсию. Лаборатория башенных градирен приказала долго жить.

Р.S. Фото из интернета.