Моё первое увлечение

        Лето прошло, и мне надо было опять идти в школу, во второй класс, а тут как раз новая школа в поселке открылась, туда и ездить не надо было, пешком дойти можно, и меня туда записали. Только за лето я привык к Лидочке, и привязался, как к сестрёнке, и хотел учиться с ней вместе, и так оно и получилось. Ура!!! Мы с мамой пришли в класс, который был 2А,  где уже шел урок, и моя новая классная, Раиса Николаевна, посадила меня на свободное место, рядом с девочкой. Это был весёлый чертик в юбке, Томочка, а фамилию сейчас не вспомню. Она была симпатичной, сообразительной, «быстрокрылой», и к тому же немножко циник. Мы посмотрели друг на друга, и Тома немножко задрала свой носик. Фу, какой!  Наверно подумала обо мне она. Потом я узнал, что она одна  она сидела за болтовню с соседкой, и их, конечно, рассадили. Наладить контакты у меня с Томой сразу не получилось, и я просил Р.Н. посадить меня с Лидой, но безуспешно. И вот так, не глядя друг на друга, мы с ней просидели около месяца.
Я быстро привык к новой во всех отношениях школе, к новому классу во главе с нашей классной Раисой Николаевной. Она была тихим, спокойным и  рассудительным преподавателем, но мы её побаивались, поскольку слова у неё не расходились с делом, и если она что сказала, то обязательно надо будет выполнить. Сначала Р.Н. ко мне присматривалась, а потом, когда поняла, что я хорошо соображать могу, стала требовать, чтобы я занимался по полной программе, и «холявная» жизнь у меня закончилась, приходилось сидеть и сидеть над уроками.
          Надо сказать, что, поскольку папа меня забирал часа  в четыре - в пять, мне приходилось ходить сначала в столовую, а затем в комнату для занятий группы продленного дня, а сокращенно – продлёнки. Там мы должны были делать уроки, но погода стояла отличная и сама учительница продлёнки, предложила нам поиграть во дворе школы до прихода родителей. В группу продлёнки попал и мой приятель по садику, Витя Щаев. Так вот, мы с ним уходили в рядом расположенный парк культуры и отдыха Октябрьского района и там  играли. Но вот погода стала портиться,  и наши походы в рощу тоже закончились.
Потом пришлось нам гулять во дворе школы, но это было скучно. И вот тогда мальчишка из нашего класса, Юра Есин, принес  патроны из папиного пистолета. Мы всей нашей мальчишеской  компанией их покрутили, изучили и пришли к выводу, что они должны выстрелить. А как? Во дворе строители жгли костер, и мы решили, что надо бросить патроны туда, но никто не решался это сделать, и все почему-то посмотрели на меня.
         Ну, а я, взял да и бросил. Потом мы упали на землю и залегли, прямо как в фильме про войну, и стали ждать. А тут, как на зло, пришли строители, чей костер и был, и мы стали кричать: Ложитесь, ложитесь! А они стояли, так ничего и не поняв. И вдруг один патрон ка-ак стрельнет! Строители попадали на землю, а мы вскочили и побежали в школу. А нам вслед как снова бабахнет! Мальчишки разбежались, кто куда, а нам с Юрой пришлось в продленке скрываться. Вот туда в скорости и прибежал директор с криками: А кто это сделал!? Ну, а Юра сразу на меня и показал. Конечно, другом он мне не был, но так предательски делать было нельзя. Директор побелел, потом покраснел и бросился  ко мне, ну, а я, естественно, дал деру. Комната продленки у нас была на первом этаже, и я побежал по лестнице вверх, на второй этаж, а затем и на третий, но деваться там было некуда. И тогда я спрятался за открытой входной дверью, надеясь, что директор проскочит мимо. И так оно и получилось. Директор забежал на третий этаж и стал искать меня по кабинетам, а я бросился вниз, выскочил из школы и забрался в пустой  сарай во дворе школы. Сколько я там просидел, не помню, но меня всего трясло от холода и от страха перед директором. Вот так я и простыл. Потом были всяческие разборки с директором, учителями, родителями, но дело это нудное, и описывать вам я его не хочу. Поправившись, я пришёл в школу, и всё это, прошедшее потихоньку устаканилось.
А потом случилось ещё вот что, правда, не со мной, а с мамой. В воскресенье мы пошли с мамой к дяде Игорю в гости через железнодорожное полотно. Мама наступила на рельс, поскользнулась на нем и упала. Встав, она сказала, что это всё пройдет, и мы пошли дальше, погостили у д. Игоря, я наигрался со своим братом Витей, и мы пошли домой. Дома, однако, боль и к утру не прошла. Папа, как хирург, ничего толком сказать не мог, и маме пришлось идти в поликлинику. Там ей сделали снимок и сказали, что у неё трещина в кости. И теперь мама долго сидела на больничном. Мне, конечно, было жалко её, но то, что она была со мной, было очень хорошо. Мы занимались вместе, играли и вообще –  всё было здорово.      
          Сидя за партой, я потихоньку привыкал к своей соседке, моей «быстрокрылой» Томе,  и она привыкала  ко мне. И уже не было в её взгляде некоторого презрения к этому, несколько медлительному мальчишке, т.е. ко мне. Но вот однажды случилось вот что. Тамарик, побесившись с девочками на переменке, сломала застежку у своей туфельки и не могла уже спокойно идти домой. А я, молча, собирал в это время свой портфель, чтобы двинуть в продленку. И вот Тамарик с просящим взглядом просит меня остаться с ней и сделать что-нибудь, чтобы можно было дойти ей домой. В общем-то, я уже посматривал на её туфельку и про себя решил, что домой она «доковылять» вполне сможет, поэтому и спокойно собирался. Но тут ведь такое! Тома вот так на меня смотрит и вот так просит!
            И я посмотрел на неё совершенно по-другому. Не как на заносчивую «задавалку», а как на моего милого Тамарика, который просит у меня помощи. Ведь я всегда был немножко женский угодник, но, к сожалению, не все милые моему сердцу дамы это понимали.  Я повозился немного с застежкой туфельки,  а затем с помощью плоскогубцев, взятых у завхоза школы, быстро её наладил и отдал Томе, но она не уходила из класса и смотрела на меня. И тут до меня дошло! Ведь все ученики уже ушли! И она одна пойдет домой! Ведь её же надо проводить! Я такое предложил, а Томочка с благодарностью согласилась.
           И вот мы с Томой идем домой! Выйдя из ворот школы, я попросил Томин портфель, чтобы донести его до дому, а Тамарик, с удовольствием   согласилась. Так мы шли и болтали обо всем и ни о чем! И нам было весело и хорошо вдвоем! А у её дома Тома остановилась и сказала, что вон те мальчишки к ней пристают и домой не пускают. Мы подошли к её дому, и те мальчишки обступили нас. Тогда я разозлился и сказал, что если вы не оставите Тому в покое, то я с Николой большим приду сюда и уже с ними разберусь. Мальчишки расступились и пропустили нас. Тут надо сказать, хотя я в компании этого самого Николы и не участвовал, но Коля, главарь местной мафии мелюзги, был мне приятелем, поскольку мой папа однажды оказал экстренную помощь его матери, вытащил рыбью кость из горла его мамы, за что она была очень благодарна.
          Тома с благодарностью взглянула на меня. Как жаль, что я не могу на словах передать тот её милый взгляд, но мне было очень-очень здорово тогда! Дома Тамарик рассказала всё о происшедшем своей маме, и меня пригласили войти в комнату. Зайдя туда, я увидел очень красивую женщину, она доброжелательно мне улыбалась. Представилась она как тетя Света, а я заворожённо смотрел на неё. Тогда она засмеялась и сказала: А вот и Томочкин спаситель, - и я покраснел. Тогда она подошла ко мне, потрепала мои волосы и пригласила нас с Томой обедать. За обедом я разговорился,                отвечая на задаваемые мне вопросы. Потом подошел её муж, Томин папа, тоже симпатичный, рослый военный лётчик, и тетя Света ему всё рассказала о происшедшем с нами, и вообще пояснила, кто я такой.
         Томин папа представился мне, сказав, что зовут его Витас, а для меня  дядя Витя. Мы с женой литовцы, пояснил он мне на молчаливый мой вопрос. Потом поблагодарил меня, за сегодняшнею мою помощь Томе. Затем родители Томы заговорили на своем языке и в результате чего решили, что попросят моих родителей о том, что в продленку мне ходить не стоит, и я буду провожать Тому домой со школы к ним, где мы с Томой будем заниматься, а вечером дядя  Витя  меня домой отведет. Так оно и получилось.
          Жизнь моя изменилась. В школу я стал ходить с удовольствием. Там меня ждали ласковые (!) Томины глаза, её внимание ко мне, вплоть до состояния моей прически. Томочка была очень внимательным человеком и требовательным в тоже время. И попробуй я не причешись! Ведь она сама при всех ребятах причешет! И ничего не сделаешь, когда она ласковыми глазами вопросительно на тебя смотрит. В общем, она стала мне настоящей старшей сестренкой, такой я её и чувствовал. Ну, помните, какой была в детстве Наташа.
          А после уроков мы шли к Томе домой. Я с большим удовольствием нёс её портфель, а она у меня сумочку со сменной обувью забирала, если таковая имелась, конечно. И никто к ней больше не приставал во дворе, а жизнь моя была прекрасной и удивительной.
Дома у Тамары мы  под руководством её мамы готовили уроки. А затем смотрели интересные книжки. И вот что удивительно. И Тома, и мама её очень любили, когда я им читал вслух. Заберутся обе на диван, улягутся по уютней и просят меня, чтобы я им почитал. Я, конечно, соглашался, и  мне тоже это нравилось. Мне казалось, что я становился им таким нужным в это время. У Томы было много книжек, и  про животных тоже, и я их тогда полюбил, и люблю до сих пор.
          Я и раньше замечал, что у Томиной мамы был такой полноватенький животик, а ближе к лету он стал совсем приличных размеров. Как-то раз на мой молчаливый вопрос тетя Света рассмеялась и сказала, что очень хочет, чтобы у Томы был свой братик. Вот видите! И они меня Томиным братом считают! И я тоже порадовался за них. Примерно месяц спустя так оно и получилось, и назвали, родившегося  мальчика Николас, что       по-русски значит Коля.
         Наступило лето, кончились занятия, и тетя Света с Томой улетели на всё лето в Прибалтику. Я, конечно, подрос, и мне было доверено начать самостоятельную жизнь,     т. е. быть без родителей дома одному. Ключ от дверей повесили на веревочку, и я, гуляя, одевал его на шею. И опять я вернулся к Лиде Смирновой,  а, вернее, к официальной версии её опеки надо мной. А практически мне сначала было немножко совестно за мои такие тесные контакты с Томой. Но Лида по-дружески мне улыбалась, и все это ушло в сторону. Передо мной была ещё одна милая моя сестренка! Как хорошо, что такие девочки есть на свете! В общем-то, характер наших взаимоотношений был совсем другой, но суть одна и та же. У Томы я был в таком милом, полном подчинении,  а Лида старалась понять, что я хочу, и помочь мне, конечно, в разумных пределах, а мне тоже всегда приходилось быть на высоте, чтобы не обидеть их обоих.
        Итак, каникулы, и можно бегать на улице до одурения. Как-то мы шли с мамой из магазина, и она увидела на земле красивый камушек. Мама засмеялась и говорит: Будь геологом, подбери его. Мне эта идея так понравилась, что я стал прочесывать наш поселок и его окрестности в поисках красивых камешков, а дома во всех свободных углах скоро стали появляться кучки камней, принесённых юным геологом Колей. Мама сначала терпела все эти запасы, а потом, когда они, эти запасы, приняли приличные размеры, мама предложила перед уборкой квартиры их пересматривать и уменьшать набранные мною запасы минералов. Вот так и получалось при приборке: сначала я разбирал свои камешки, выбирая самые красивые, потом выносил в ведре остальные, а потом уже мама наводила порядок в квартире.
Я был устроен в летний пионерский лагерь при нашей школе. Ребята тут были из различных классов, и вначале, пока мы не познакомились, было очень скучно, но потом появился мой старый приятель Щаев, и всё наладилось. Ничего интересного в этом лагере не случилось, потому и не запомнилось, и написать ни о чем не могу.
          В середине лета папу опять забрали на военные сборы. Он пришел домой в  военной форме, которая почему-то смахивала  больше на солдатскую, чем на офицерскую. Особенно было плохо, что у папы была пилотка вместо красивой офицерской фуражки. Но папа сказал, что в пилотке ему удобнее, а фуражку он не взял, и я успокоился. Вот он так и ходил на эти самые сборы целый месяц в военной форме. Сборы закончились, и папа стал ходить в гражданке, но я не расстроился, поскольку форма была не летняя, т.е. не такая красивая.
         Я уже писал о том, что моя бабушка по маме, вышла замуж за дедушку Михаила Волобуева. Жили они хорошо. Но вот случилось такое несчастье с ним, он упал в открытый лаз погреба, сильно ушибся, заболел и умер. После этого остальные Волобуевы дали понять бабушке, что ей в этом доме делать больше нечего.
         Она ранее была уже знакома с фронтовиком, шофером и просто хорошим человеком, который за ней ухаживал. А тут, когда такое случилось, бабушка перешла к нему жить.
Я несколько раз бывал у них в гостях, в частном доме, в центре города, и мне там понравилось, как в хорошей семье. Но бабушке новый дедушка всё равно был не люб.
И вот этим летом она выигрывает по лотерее самый большой выигрыш  – разборный дом, получает деньги за него и покупает дом на левом берегу, Мы всей нашей близкой роднёй ходили смотреть на этот дом с участком в пять соток. Нам всё тут понравилось, и  моя бабушка, Юлия Гавриловна, всё это купила. Благо, её сын, мой любимый дядя Игорь, помог с деньгами. И мы стали приезжать к ней в гости. А место было отличное, рядом река Иртыш, на берегу громадная городская пилорама, а жизнь, как в деревне – частные дома, собачки во дворах гавкают, и живописное озеро Замарайка с другой стороны расположено. Только вот Омский аэропорт за Замарайкой был, и самолеты при взлете и посадке сильно шумели. Но человек ко всему привыкает, и тут уже все привыкли. И вот мы с моим двоюродным братом Витей (а я бы хотел сказать, что и с родным) частенько ныли, что хорошо бы нас тут на лето пристроить. Но бабушка работала, и такой номер не прошел.      
         И еще что мне запомнилось в это лето и на всю мою жизнь, так это пожар в трансформаторной будке, которая располагалась недалеко от нашего дома. Это было очень страшно. Огромные языки пламени били из окон будки, было несколько взрывов внутри неё, и клубы черного дыма устремлялись ввысь. Прибывшие пожарные машины не могли ничего сделать, направляемая в огонь вода только добавляла ему мощи, и все ждали,  когда пожар кончится. Это было страшно.
          Вот так прошло лето, наступила осень, и пора было собираться в школу. Но теперь я уже не переживал, что обижу Лиду. За партой я сидел и, можно сказать, жил, с озорным Томиком, и провожал её до дому, а, придя домой, я уже оказывался с Лидой, с её заботой обо мне.
Так вот и получилось, что в третьем классе у меня было две чудесных сестренки, и я им очень-очень благодарен! Конечно, на перемене я играл с мальчишками и, когда гулял на улице, тоже.  Но я ни как не могу этих самых мальчишек вспомнить, их лица, имена, фамилии, за исключением, пожалуй, нашего «мафиози», ну, т.е. Коли. Но я отлично помню моих любимых «сестрёнок», как будто видел их вчера. И ещё я помню нашу отличницу, гордую  Свету Порубенко и нашу соседку по дому Любочку.
Не штанных ситуаций в третьем классе у меня не было. Тамарик меня заставляла и помогала учиться, а дома за мной присматривала Лида, так что мои родители в этот период мне не вспоминаются. Вообще говоря, мальчишки в период начальной школы отстают в развитии от девчонок, во всяком случае, так со мной и было, и я так и не стал отличником, хотя прилично подтянулся в учёбе.
Перед Новым годом папа принес домой гипс и показал, как можно с помощью красивой открытки, заливаемой гипсом в тарелке, сделать красивое панно. Мне это очень понравилось, и я сделал к Новому году вот такие произведения искусства своим сестренкам и, по подсказке родителей, своей классной учительнице Раисе Николаевне.
И как приятно было вручать сделанные мной подарки! Мне было так хорошо потом.
А сделать себе такую штучку не получилось. И красивые открытки кончались, и гипс тоже.
Особенно обрадовалась такому подарку Тома. Она унесла его домой и показала своим родителям. На следующий день Томик пригласила меня на Новый год в гости и так мило мне улыбнулась при этом, что я покраснел. Надо сказать, что после появления младшего братика я перестал бывать у них дома, стал им с мамой не так уж нужен, ведь у них был свой Коленька.  И только на уроках Тамарик руководила процессом моего обучения. А тут всё опять вернулось на своё место, и Томик был тот же самый, такой родной и близкий.
Дождавшись Нового года, я на следующий день пошел к Томе в гости. Меня встретили, ну очень радостно, показали моего тезку. Я восхищаться ребенком не стал.     Во-первых, мальчишки моего возраста не питают к совсем маленьким детям никаких таких нежных чувств, и потом мама сказала, что сильно ребенка хвалить нельзя. Потом меня пригласили за стол, накрытый, как у какого-нибудь вельможи, ведь тогда военные лётчики получали очень даже много. Они меня общими усилиями накормили так, что живот раздулся и обещал лопнуть. Потом дядя Витя меня обнял и сказал, что очень хочет мне подарок сделать. Я, конечно, стал отказываться, но он постоял, подумал и засмеялся: Знаю, что тебе подарить! Только сделаю это не сейчас, а к окончанию третьего класса, а ты пообещай, что закончишь этот класс на отлично, и Тома тебе в этом поможет. Я взглянул на Тому, и она закивала головой, мол, соглашайся! И я согласился. Напоследок они наложили мне домой целый мешок с конфетами, а Томина мама сказала немного грустно, что никто уже ей и книжек не читает, и подарила мне книжку про животных. И я довольный пошел домой.
Мама подарила мне на Новый год  детские коньки «Снегурочка», с расширенными лезвиями, что бы было легче держаться на льду. Коньки прикручивались веревочками к валенкам, причем лучше этот процесс получался у мамы. И я целыми днями гонял на коньках. Это было так здорово!
         Последнее время я стал замечать, что папе попадало чаще,  чем мне. Мама частенько его за что-нибудь отчитывала, но меня это не касалось, и я не обращал внимания на это. Но общая неблагополучная атмосфера в семье чувствовалась.  Я не буду описывать всё это, но скажу, что маме надоели все отрицательные отцовские черты характера, и он стал маме противен. Как-то раз, после очередного нагоняя, папа поставил лирический романс и попробовал помириться с мамой, но ничего у него не получилось, и мне стало грустно, хотя я и не знал, чем это всё закончится. Я ведь не знал тогда, что нашей семье приходит конец.  Не мне их судить, они ведь сами решали свою судьбу. И раньше в жизни моей я общался и вообще жил с моей милой мамой, а отец со мной, вроде и не жил, и был как бы в стороне от меня.
         Но вот учебный год закончился, а в аттестате было только три пятерки за малозначимые предметы, и я про подарок от дяди Витаса и не заикался, не имел такого права. Я к ним в гости не пошёл, и они меня не позвали. Вот так я расстался с Томой и её милой мне семьёй. И вообще, раз мама решила развестись с папой и разменять квартиру, я расстался со всем, что было у меня тут раньше - со школой, классом, с ребятами, местом, где жили раньше, и совсем остальным. Отец в это лето поехал работать дежурным хирургом в пионерские лагеря на всё лето, и было решено, что я поеду с ним, чтобы не участвовать в этом неприятном для всех деле. В лагере нам с папой отвели комнату в медпункте, где мы и разместились. Вначале я пошатался по лагерю, посмотрел, где что и как. На это ушел первый день.
        На следующий день стали проверять и перезаряжать огнетушители лагеря. Ну уж, конечно, я был тут как тут. Сначала я просто смотрел, как это делается. А потом, когда второго рабочего забрали на кухню, мне доверили проверять огнетушители перед зарядкой, т.е. надо было дернуть его  ручку и смотреть, что оттуда бьет струя или хотя бы что-то бежит, а то ведь выходная дырка может и забиться. Ну, а я, конечно, обрадовался такой работе и стал с удовольствием за ручки дергать. Надо сказать, что проверку сделали не зря, огнетушители были, в основном дохлые. Правда, попался и целый, только совсем не вовремя.
        К нам подошел директор лагеря посмотреть, как идет работа, и спросил, что, мол этот малец, тут делает? А тут я возмутился. Я ведь их проверяю, - сказал я и дернул за ручку. Огнетушитель оказался целым, и я окатил директора пеной с ног до головы. Ну, а дальше была молчаливая сцена, во время которой я боролся с этим «бешенным» огнетушителем и окатил ещё кого-то. Вот. А потом меня отвели к отцу. И сказали, что бы я от него не отходил. Вот так вот я  и провел ещё несколько дней, находясь на медпункте. Делать было ну совершенно нечего. Я пробовал читать, но читать было некому.
        Мне вот что ещё запомнилось в лагере, и до сих пор не забываю. Когда припекло, и мы с папой пошли на пляж, вернее, на берег реки Иртыш,  который относился к этому лагерю. Часик повалявшись на песке, я стал искать что-нибудь  интересное и нашел опять же на свою голову. Метрах в десяти от нас был расположен электрический насос, который качал в лагерь воду. Я к нему подошел  и стал разглядывать, как он работает. Сверху к трубе, подающей воду, был приделан кран. Я спросил папу, зачем он здесь? А, чтобы проверять, как насос качает, - ответил папа. Ну, я тоже решил посмотреть, как вода накачивается и взялся за кран, и меня ка-ак ударило током. Я отлетел от насоса на пару метров,  лежал, и меня по-настоящему трясло, только не током, а его последствиями. Подняться я не мог,  поэтому стал отползать от насоса.
         К моему удивлению, папа даже не поднялся с места, а загорал дальше, рассказывая, как его когда-то било током. Я лег неподалёку и стал «оклёмываться». Меня, в общем-то, обидело, что папа на  меня, полумертвого не обращает никого внимания. Отлежавшись, пока папа загорал, я попросился домой. Мы пошли в лагерь, а руки и ноги дрожали ещё долго, до вечера. Вот друзья мои, к чему приводит детское любопытство и отсутствие защитного заземления! Конечно, больше я  к тому насосу и близко не подходил, но вдруг кто другой подойдет и возьмется за кран! В общем, взрослые дяди это просмотрели, а зря!
Ну, а дальше потянулись мои скучные дни в медпункте. Я перечитал кучу журналов, взятых в библиотеке, потом послонялся по лагерю и, в конце концов, пришел к папе с просьбой определить меня в какой-нибудь отряд. Папа решил записать меня в старший отряд, чтобы за мной там присматривали, и не было никаких там, бешенных огнетушителей и, тем более, таких страшных насосов. И меня туда и определили.
В этом самом старшем отряде я сначала растерялся, ведь ребята там были много старше меня. Однако вскоре, воспитатель отряда Василий Васильевич, по прозвищу – ВасьВась, прикрепил ко мне мою добровольного няньку, весёлого и дружелюбного парня, Сережу, опять же по прозвищу – «Серый». Только внешне он был нисколько не серый, а тёмноволосый и очень загорелый, и выглядел скорее чёрным. Когда я «Серому» сказал, что он должен называться «Черным», то он потом долго смеялся, и мы в итоге быстро подружились. Серёжа был серьезный и рассудительный, много знал, был высокого роста, крупного телосложения и очень сильный. Он мог, например, подтянуться на турнике на одной руке(!), и все остальные ребята за все перечисленное его уважали. Вся остальная шустрая мальчишеская компания ему явно не подходила, и он с удовольствием взялся за опеку надо мной. Серёжа произвел на меня очень сильное впечатление, и я много старался взять от его замечательных черт характера, которых не видел у папы.
Серёжу уважали не только ребята, но и взрослые, и мы с ним могли прогуляться по сосновой роще, вне лагеря,  или сходить на реку. И мы  частенько уходили куда-нибудь, располагались там, и Серёжа рассказывал мне что-нибудь интересное, читали книжки или играли в какую-нибудь интересную для меня игру, морской бой, например. Я  очень быстро привязался к Серёже,  и не отходил от него, а к папе почти не заглядывал, чему тот, по-моему, был даже рад. Теперь время у меня бежало очень быстро, и этот заезд   очень быстро прошёл. Я расставался с Серёжей со слезами на глазах и на всё жизнь  запомнил его рассуждения о жизни, и, конечно, его самого. Характер мой изменился. Из обычного, хотя и способного крутилы-вертелы, я превратился в спокойного мальчишку, которого научили задумываться о жизни и мечтать о хорошем. Спасибо тебе, Сережа.
Ребята прошлого заезда уехали. Прослонявшись по лагерю дня два, я взвыл, что  больше не могу тут быть и прошу маму меня забрать домой. Мама вскоре приехала,  мы побыли тут последний раз всей семьей, втроём, дважды сфотографировались, и меня  с папой сфотографировали, и папу. На память.