Марк и Майя

- Н-на-на-нам надо с-се-сеерьезно п-поговорить - волнуясь, мило заикалась Майя. Откинувшись на спинку удобного кожаного кресла, Марк смотрел безразлично вверх.
- Тэ-тээ-таа-таак н-не ммммможет п-про..
- Продолжаться - Помог ей Марк.
- Н-ннн-нне п-п-пе...
- Не перебивай меня - Также безучастно закончил мысль Марк. Его поза, положение рук и взгляд, устремленный сквозь потолок давали понять, что причины и последствия предстоящего долгого разговора ему прозрачно понятны. Они были одеты так, будто куда-то собирались выйти, но прогулок не предвиделось. Комната их была заставлена вещами, абсолютно не функциональными: статуэтки, открытки, фотографии, игрушки, пластинки валялись хаотично по разным углам их дома, давая ощущение чего-то живого, существующего по своим неведомым законам. За день определенные предметы, книги, чашки, и даже картинки перемещались по комнате в разных направлениях, в зависимости оттого, где располагался каждый из них. Казалось, стоило разложить все по местам и в доме пропадет что-то важное, неотъемлемое, какая-то часть души каждого из них, заключенная в стабильном беспорядке.

- Й-йй-йаа-я х-хочу с-сыы-ссказать, ч-что...
- Что ухожу от тебя.
- Д-д-д
- Дашь ты мне сказать, или нет? - Марка развлекала эта игра. Майя закрыла лицо руками и тихо, как кошка, заплакала. Марк не знал, как плачут кошки, и плачут ли они вообще, но в голову ему пришло именно это сравнение. По его мнению, кошки должны плакать тихо, почти не слышно, но увидев это, даже самый черствый человек, разжалобился бы настолько, что прослезился бы сам. Он знал, что Майя плачет так специально, что она демонстрирует ему свою беспомощность, чтобы он смягчился, дал ей слабину, на худой конец просто выслушал ее заикающуюся речь, отчего разговор давно понятный растягивался на немыслимые временные промежутки. Не глядя на Майю, он, чувствуя, что поддается нежности ее всхлипываний, методично попытался вернуть разговор в прежнее русло.

- Продолжай, я внимательно слушаю тебя. Я постараюсь не перебивать. - Его голос был спокоен и ровен, будто он говорил заученную фразу на спектакле, во время действия. Он не вкладывал в свои слова ни тени эмоций, не подавал признаков волнения и страсти, бурлившей в нем теперь. Вся его поза, как было сказано ранее, выражала полное безразличие и отрешенность. Майя продолжала плакать, чуть слышно всхлипывая в крохотные руки, которые он так любил. Марк не перебивал ее. Теперь он думал о том, что главное коварство женщины состоит не в том, что она может тебе тарелку об голову разбить во время ссоры или звонить на работу каждые пятнадцать минут, чтобы убедиться, что с тобой все хорошо и ты ей не лжешь. Коварство женщины состоит не в мстительности, не в ежедневных сложных вопросах, возникающих из повседневных мелочей, не в заламывании рук и совсем не в страшных словах, которые она позволяет себе говорить, когда находится в бешенстве. Коварство женщины, со всей его изощренностью заключается в демонстрации своей слабости и бессилия. Если женщина начинает тихо плакать, стараясь якобы не привлекать к себе внимания, надо быть осторожным, она использует медленный яд, который проникает в самые защищенные уголки мужской гордости и предубеждений. Вот и теперь, отравленный, он украдкой смотрел на ее руки, вздрагивающие плечи и волосы. В вечернем свете она казалась ему добрым воспоминанием из жизни, давно прошедшей. Он ощущал, что ему лет девяносто, не меньше. Он сидит недвижно в удобном кресле и анализирует на протяжении всей жизни этот самый миг и размышляет, правильно ли тогда поступил. Честно ответить себе, будет ли он жалеть, если поддастся состраданию и взойдет на извечный круг любовных мытарств и отношений с ней или же всю свою жизнь будет укорять себя, что не смягчился, не попробовал все исправить, он теперь не мог. Дело, по своей сути, если смотреть на него с девяностолетнего рубежа, казалось простым, как пять копеек и не требовало душевных усилий и затрат. Но ему было двадцать пять и он смертельно устал от ежедневных выяснений отношений. Пока он думал всю эту сложную конструкцию, Майя справилась с собой и продолжила.

- М-мм-ммне к-к-каа-кажется, чч-ч..

Дальше Марк не слушал, он знал продолжение: "Мне кажется, что мы стали друг другу чужими людьми, бла-бла-бла". Из раза в раз одно и то же. Внезапно Марк почувствовал ужасную тяжесть в веках, и уложив голову поудобнее, но так, чтобы со стороны казалось, что он слушает с закрытыми глазами и ни в коем случае не спит, предался сладкой дремоте. Постепенно погружаясь в сон, он стал отдаляться от происходящего, от напряженных раздумий. Мысль его, отягченная грузом обстоятельств, внезапно стала легкой и внятной. Она витала от светлых воспоминаний из детства в мечты об идеальном будущем, открывая все новые просторы фантазии. События из жизни стали такими же придуманными и красочными, как если бы он придумал их теперь, никогда не проживая.

Марк идет по весенней улице, воздух наполнен радостью и спокойствием, только иногда, словно из открытых окон домов, он слышит заикающиеся голоса, которые говорят о чем-то важном, но совсем безынтересном. Марк сворачивает в переулок, покрытый, словно пятнами, тенью от листвы деревьев. Красные кирпичные стены пульсируют в такт всему окружающему, словно меняясь вместе с ним в пространстве. Знакомый двор, знакомая железная дверь, лестничная клетка, перила, окна, стены, дверной замок на шестом этаже. Марк вставляет ключи, они проваливаются, в щель, как в поролон. Два оборота влево. Дверь распахивается. Это его комната. В ней нет мебели и знакомых предметов, он не может дать себе отчета, какие на стене обои и есть ли они вообще, но точно знает, что тут живет. Входя внутрь, он понимает, что живет не один. Кто-то есть другой, не знакомый ему. Он находится в соседней комнате и Марк боится туда заходить. Вокруг все залито солнечным, почти небесным светом, за окном заикаются птицы. В замедленной съемке Марк миновал прихожую и двинулся по коридору на кухню. На кухне стоял один табурет и он сел на него спиной к двери. За окном прямо перед ним бесконечное море и белый лайнер, принимающий пассажиров на борт. Марк знает капитана. Он был на этом лайнере много раз. Пространство искажается настолько, что Марк видит палубу и каждого человека в отдельности, словно он стоит на капитанском мостике. Люди суетятся, что-то переносят, ищут свои каюты и Марка занимает это больше всего остального. Словно прикосновение отрывает его от наблюдения легкий, чуть слышный голос: "Вы кто?"

Марк оборачивается и внимательно смотрит на девушку, стояющую в дверях:
- Я - Марк. Я тут живу.
- Я тоже. - смущенно отвечает она. - Почему мы никогда раньше не встречались?
- Я вернулся с работы пораньше. - С улыбкой объяснил он.
- Приятно познакомиться - Не называя своего имени ответила она и подошла к окна, встав слева от него.
- Ваша фамилия Вильнер? - Уточнил Марк.
- Да. - Тихо ответила она.
- Моя тоже. Поздравляю, Вы познакомились со своим мужем. Мы женаты три года.
- Два года и одиннадцать месяцев, если быть точными. Трехлетие будет в восемнадцатого числа. - Важно поправила его жена.
- А Вы симпатичная. - Лучезарно улыбаясь, одобрил он.
- Вы тоже ничего. - Потупившись в окно, ответила она.

Не зная о чем говорить, Марк тоже уставился на лайнер, который должен был отплыть.

- А если бы я была не одна? Нельзя же так без предупреждения приходить.
- Вы можете развестись со мной через то же агентство, в котором зарегистрировались и ограничить доступ в квартиру по нужным дням, я не буду приходить. В конечном итоге мне нужна была только квартира.
- Мне тоже. Только тут скучно одной, не хватает мужской руки.
- Что же Вы не нашли никого себе?
- Вас ждала.
- Вот Вы и дождались, что теперь будем делать?
- Жить. Вместе.

Предложение Марку очень понравилось. Даже не само предложение, а уверенный тон, с которым она его произнесла.

- Давайте обсудим детали. - Перешла она к делу.
- Знаете что - осек ее Марк - я буду откровенен с Вами, чтобы не пришлось потом ничего объяснять. Я ничего не умею. У меня нет никакой цели в жизни. Все, чем я занимаюсь, это выхожу на улицу и иду устраиваться на какую-нибудь очередную работу. Потом я работаю там сутками напролет. Когда мне надоедает, я возвращаюсь домой ненадолго, после чего снова ухожу в поисках новых людей и дел, которых я еще не знаю.
- Один мой знакомый мечтал работать хлебопекарем, он пришел на комбинат и попросился туда. На следующий день, ему открыли доступ к цехам и производственным помещениям, в которых муку соскребали с пола и кидали в общий котел, делая из них пряники, печенье и различные кондитерские ухищрения. После этого он перестал есть выпечку.

Марк оценил ход ее мысли.

- Дело в том, что я давно ни о чем не мечтаю. Все, что я хотел, я хотел петь.

Майя молчала. Ответный выпад поставил ее в тупик. Никакой логики в его поступках уловить она не могла. Это либо очень одинокий человек, либо очень хитрый и коварный тип, подумалось ей тогда, вероятно.

- Надо любую работу превращать в песню. - Немного подумав, ответила она.

- Когда я работал в ветеринарной лечебнице со мной стряслось вот что. Мой недавний знакомый, который только что переехал жить на квартиру умершей тещи вместе с молодой женой задумал избавиться от старого кота и принес его ко мне с просьбой усыпить. Делал он это втайне, чтобы не объясняться с женой и не портить о себе в ее глазах впечатления. Мне он отдал кота, а жене сказал, что тот убежал в открытую дверь, искренне переживал вместе с ней и даже расклеивал объявления о пропаже, предлагая немыслимое вознаграждение. Как честный человек, я взял кота и принес в приемную. За полгода работы я заслужил отличную репутацию, все работники знали мою любовь и сострадание к животным, поэтому, когда я заявил, что кота нужно усыпить, то в лаборатории повисло гробовое молчание. Усыплениями занимался директор лечебницы под личную подпись хозяев, он принес четырех-кубовый шприц, наполненный нашатырным спиртом, привязал кота, словно распятого Христа к столу и вколол тому прямо в правое легкое весь шприц. Пока кот пытался вдохнуть, выпучив от страха свои огромные глаза, директор сказал коротко и ясно: "Я запрещаю тебе заниматься этим делом, закопай кота и свою любовь к животным за стенами лечебницы и никогда сюда не возвращайся". Кот, пытавшийся вырваться из веревок, и хотя бы раз еще вдохнуть, в смертельной агонии вывернул себе суставы на всех четырех лапах, поэтому, когда я нес его за ограду лечебницы, лапы свисали, как ленточки, колыхаясь на ветру. За оградой, где я никогда не был, находилось огромное кладбище домашних животных, что поразило меня еще больше, нежели смерть ни в чем не повинного беззащитного зверька. Копая ему могилу, я натыкался на косточки и сгнившие куски шерсти и мяса тут и там. Я видел белых червей, доедающих останки безмолвных тварей и думал о том, что никогда не стану прежним. Этот случай в корне изменил мою жизнь.

- Одна моя знакомая... - Начала было Майя.
- Давайте начистоту, это была не вымышленная знакомая, это были Вы. - Поправил ее Марк.
- Я играла в любительском театре. Меня очень любили и уважали. Я любила много танцевать и петь, не чувствуя усталости. Большую часть жизни я провела в танце. Однажды, мне дали роль, в которой я должна была играть постельную сцену с человеком старше меня на тридцать лет. Я его терпеть не могла. Как все пожилые актеры, он был похотлив и много пошло шутил. Репетируя с ним, меня тошнило, но я превозмогала себя во имя Искусства, никогда никому не говоря о своем отвращении. В день премьеры он принес мне в гримерку цветы, в которых лежала карта от номера отеля и адрес, куда я должна была поехать после спектакля. Я схватила букет, зашла к нему в гримерку, в которой он в это время что-то агрессивно выяснял с женой, и швырнула цветы прямо в лицо. На пол выпала карточка и адрес. Он отомстил мне во время спектакля за предстоящий развод и сломанную жизнь. В нашей сцене я вдруг почувствовала, что он проникает в меня. По сюжету я должна была отбиваться и кричать. Вместо этого я оцепенело с ужасом смотрела ему прямо в глаза, в которых полыхал огонь мужского самолюбия и мести. Капля пота стекла с его лба и упала слева от меня, я отвернулась, чтобы не видеть собственного унижения. Слева находился зрительный зал, люди увлеченно наблюдали за процессом. Мне стало настолько безразлично происходящее вокруг, что после нашей сцены, я вышла за кулисы, потом из театра и больше никогда не пыталась заниматься Искусством. Все, что я хотела, я хотела петь.

Лайнер отчаливал от пристани, было слышно, как завелись двигатели и закричали люди. Марк и Майя смотрели на происходящее с восторгом и трепетом.

- Посмотри на того с чемоданом! - Закричал Марк.
- Он определенно опоздал! - не скрывая счастливого смеха залилась Майя.
- У человека судьба решается, а мы смеемся! - схватившись за живот хохотал Марк.
- Давай также смеяться над собой, когда будет решаться наша жизнь.
- Заметано. - Поддержал он и протянул ей руку.

Вместо рукопожатия она обняла его, потом поцеловала в губы. Затем немного отстранилась, чтобы посмотреть прямо в глаза, запоминая их блеск и свечение. Он запустил руки ей в волосы и растрепал их.

Марк и Майя смеялись, бросая вызов не справедливой судьбе.

Марк захохотал проснувшись. Отринув от спинки кресла, он, вернувшийся в изначальное состояние, оглядел комнату, в которой они жили, другими глазами.

- Т-т-тты с-с-смешься н-нн-надо мной, д-д-да? А.а.а. я тебе говорю, ч-что т-ты...
- Что я стал не таким, как прежде. Что я перестал смеяться, в моменты, когда решается наша судьба. Что в моих глазах ты не видишь прежнего блеска и свечения, Майя.
- Т-т-ты с-с-совсем...
- Не слушал, что ты говоришь. Да. Я вспоминал, как мы с тобой познакомились. Я ответил самому себе на вопрос, почему я выбрал тебя, а не кого-то другого.
- П-пп-поо..
- Потому что нам не нужны слова, роднуля моя. Я так давно не называл тебя роднулей.

Майя смотрела внимательно и строго, как могут смотреть только дети, потом взгляд ее отразился, отразился дважды и растворился в свечении и блеске, вспыхнувшем с новой силой в глазах Марка.

- Й-йй-йаа-яаа ль-лю
- И я тебя люблю, кроша моя. - Серьезно, но вместе с тем нежно ответил он, словно давая гарантию, что инцидент исчерпан навсегда. Если не навсегда, то до завтра точно исчерпан.

Февраль 2013 г