Депортация. часть третья

 


Это  только  он  кажется, путь  этот,  рельсовый – бесконечным, от  станции к  станции, от   полустанка  к  полустанку. Но, есть  на  этом  пути  и твоя  остановка, - сойдёшь  на  обочину, проводишь   взглядом  уплывающие  вдаль  составы  и начинается  для  тебя новый  отсчёт  времени, -  в  стороне от дороги.

      В  Махачкале  Анна  рассталась  со  своими  попутчиками.  Дольше  всех  прощалась  с  Настасьей  Петровной, той  самой  женщиной, у  которой   в  первый же  год  войны  погибло  трое  сыновей. Ещё в дороге, рассказала   ей  Анна  о  своём  горе, выплакала его и,  хоть на  какое-то  время, легче  стало  на  душе.
  - Ты в людей  верь, - говорила ей Петровна, их,  хороших  людей, больше, на  них  жизнь держится. Помогут, только  не отчаивайся. Смотри на меня, мне  бы  от  горя  совсем  согнуться,  а я держусь, вот  еду  сейчас в  этот, как его, и   не  выговоришь сразу.
- Да  простое   же  слово,  улыбнулась  Анна, - Дербент,  очень  древний  город, о нём  во многих книгах написано.
 - Вот  я  и  говорю, в Дербент этот  еду,  сестра у меня там  сейчас  живёт, тоже,  как и я одинокая, будем  с ней  вместе  век  коротать.  А ты, молодая  ещё, у тебя всё  ещё впереди, и детей  поднимешь и свою  жизнь  наладишь.  Обняла  она  Анну  на  прощанье, а  когда  поезд тронулся,  стоя  у  вагонного окна,  перекрестила  её и прошептала  вслед:- храни тебя  господь.
         В тот  же  день  на  автобусе  доехала  Анна   до  Кизляра, оттуда,  на  попутной  машине   добралась  и  до  своего  села. Прежде чем пойти  к  сестре,  заглянула  в  сельсовет.  Ещё  в  коридоре  было  слышно, как  председатель  сельсовета  громко  разговаривает   по  телефону.  Анна  хотела подождать  пока  он  закончит  разговор, но  секретарша  председателя  посоветовала   ей,   не  терять  врем я  и сразу  заходить.  - А так, если  ждать, весь  день  можно  просидеть.
 Узнав, что  Анна, сегодня  утром  приехала  московским  поездом,  секретарша  прониклась  к  ней  особым  вниманием, как  к  человеку  из  столицы.  Открыла  дверь  в  кабинет  и  проводила  прямо к  столу  председателя.  Продолжая  разговаривать по  телефону, он  кивнул   вошедшей   женщине,  указал  на стул  и всё  время,  пока   разговаривал  с  кем-то   по  поводу   посевной,  внимательно  к  ней   приглядывался   
   А он  всё  такой  же,  Трофим  Савельевич Степанов,  подумала  Анна,  вспоминая  как  во  время  учёбы  в   школе, в  старшем  классе,  помогали   колхозу   убирать  картошку.  Трофим  Савельевич  был  тогда  председателем   колхоза  и  сам  лично  руководил   работой   ученических  бригад. 
  Наконец  он  положил  трубку  на  рычаг,  вытер  платком  вспотевший  лоб, отдышался  после  трудного  разговора  и,  словно  жалуясь,  сказал   Анне,  - Вот так,  каждый  день,  райком  требует   справку  о ходе  посевной,   райисполком  требует  справку  о  кооперативной  торговле,  районо справку  о  состоянии  школ, и всем  нужно  скорей  и  немедленно.  А вы,  извиняюсь,  по  какому  вопросу?
 - Трофим  Савельевич, вы  что,  не узнали  меня,  я  же Аня  Сидельникова.
Как  только  Анна  назвала  себя,  председатель  сельсовета  всплеснул  руками, - Ну, конечно  же,  точно,  Аня  Сидельникова, -  а   я  смотрю, вроде  бы  знакомое  лицо, а  кто,  никак  не  вспомню. Ну, рассказывай,  за  какой  надобностью  пришла?
  - Мне  тоже  справка  нужна, Трофим  Савельевич.
  - Как  и  тебе,  а  что  за  справка?
  - Справка,  что  я  родилась  здесь и  что   действительно  являюсь  Анной  Сидельниковой.
- Ну,  это  у  нас  любой подтвердит  без  всякой  справки. А   зачем  тебе  такая  справка  нужна? У  тебя,  что,  нет  паспорта?
  - Паспорт    есть,  только  он  не   совсем правильный.
  - Как  это  неправильный,  а  ну,  дай  его сюда.
  Анна   протянула  Степанову  паспорт, который  ей  вернул   капитан  Ивлев,  а  вместе  с    паспортом   и   справку,  о  представленной   отсрочке   на выселение. Пока  председатель  сельсовета   изучал  эти  документы,  Анна,  коротко,  в  двух  словах,  изложила  ситуацию,  в  которой  оказалась.    Степанов  слушал    внимательно,  ни  разу  не  перебил, не  задал  ни  одного вопроса. Он слушал  и  не  мог  отвести  взгляд  от   большой  гербовой   печати,  где  поверх  подписи  капитана  Ивлева,    чётко  были  выделены  четыре  большие  буквы -  НКВД.   Трофим  Савельевич  снова  вытащил  из  кармана    платок,  протёр  вспотевший   лоб,   на  этот  раз  не  от  летней  жары.   Отодвинув  от  себя  в  сторону  принесённые  Анной  документы,  снял  очки,   тем  же  платком  протёр  в  них  стёкла,  снова  надел  и   только   после  этого,  спросил: - А  от  меня  то,   ты   чего  хочешь?  Вот  и  паспорт  у   тебя  есть,  всё  как  положено, фотография   там  твоя,  печать  стоит.
 -  Вы  что,  Трофим  Савельевич,  не  слушали  что  ли,  я  же  вам  только  что всё  объясняла, я…
Анна   не  успела  договорить,    как  в  это время  громко  зазвонил  телефон,   Степанов  кинулся к нему, радуясь    возможности закончить   неприятный  для  него разговор.   - Алло,  Алло,  Никитин,  где тебя  черти  носят. Где? В  мастерских?  Теперь   вот слушай  меня…
 Видя, что  Сидельникова  не  собирается  уходить,  сказал  ей, - Извини, ничем  помочь  не  могу, забирай  свои  документы  и,  как-нибудь,  без меня, решай  свои  проблемы.
И  снова  в  телефонную трубку: - Да нет, это  не  тебе,  ты,   зайди  в  МТС  и  забери  накладные  на   запчасти.  Алло,  слышишь  меня, Алло, Алло…
  Телефонная  связь оборвалась и,  председатель,  сделав  ещё  несколько  безуспешных попыток  докричаться,  вынужден  был   снова  положить   трубку  на  рычаг.
 -  Я  же  сказал  тебе, что  ни чем  помочь   не могу,  так  что,  извини,  -  сказал   он,   устало  опускаясь в  свое  председательское  кресло. Но  не  могла  Анна  просто  так  встать  и уйти, не  могла  она  вернуться  домой без  этой,  всё в её  жизни  решающей  справки.  И   всего-то  и   нужно  этому  человеку,  взять со  стола  лист  бумаги,  взять  перо, обмакнуть   в   стоящую  перед  ним  чернильницу, и написать,  что  она  Анна  Сидельникова,  русская,  родилась здесь, в  этом селе.
 - Дядя  Трофим,- умоляла  она,  что  вам, трудно,  что  ли,  ведь  вы  моего  отца хорошо  знали,  сколько  раз  у  нас  дома  были,  ну,  пожалуйста,  прошу  вас.
 - Чего? Чего   ты   у  меня   просишь?  Чего  ты в  душу  то  мою  лезешь,  сама  посуди,  ну,  что  я  могу?
 - Вы  же  прочитали, там  написано,  что я  Айшат, а я ведь  Анна.
 - Но  печать-то  ведь  там  стоит.
 - Стоит, да  только  и   я тоже  перед  вами стою. Мне-то  всего   лишь   и  нужно,  справку  получить,  что  я,  это  действительно  я.
  - Нет, не  могу   я  дать тебе   такой  справки, тем  более,  что  и  документов на  тебя  у  меня  никаких  нет.
  - Так  поищите, должно же  быть  где  то  записано,  что  я  здесь  родилась.
  - Теперь  уже  ничего  не  найдёшь, развёл  руками  председатель  сельсовета, - пожар у нас  был, в прошлом  году,  весь архив   сгорел, так  что  - извини.
 -  Что  же  мне  делать, ведь выселят  же  меня. 
 -  Раньше  надо  было  думать, нечего  было имя  менять.  Понятно,  что  фамилию,  это,  куда  ни  шло,  раз  замуж   вышла.   А  имя,  зачем   поменяла,  да   ещё   и   национальность  другую  себе   придумала.  Это что?   
Он  достал  из   кармана   пачку, вытащил  из  неё  папиросу, помял  в руках,  хотел   было  закурить,  даже   к     спичке   поднёс,  но  тут  же,  притушил    в  пепельнице  и  с   раздражением   бросил:  -  Всё  хочу  бросить  курить, да   никак    не  получается. Иногда, нет, нет,  да  и   закурю.   Такие    вот   дела.
      Прекрасно  понимал  Трофим  Савельевич,    в  какой    ситуации    сейчас   находится Анна,  у  них  в  селе  в  этом году,  тоже,  несколько  семей  высылали,  то ли в Киргизию, то ли  в  Казахстан. Тоже, так  же   приходили  к  нему,  за  справками,  только   не  помогло   это.
  Допустим,  дам  я  ей  такую  справку, -   думал  сейчас    председатель    сельсовета,  -   и  что,   так   ей   сразу   и  поверят? Начнут  разбираться,  выйдут на него,  заведут  дело,  и  -  прощай  тогда  Трофим  Савельевич.  И  ведь  не  объяснишь  же  ей  всего   этого,  не  поймёт  она,  только  и  думает  об  одном, чтобы  себя  и  детей  спасти, а  обо  мне  кто  подумает,  кто  меня  тогда  спасать  будет?
   – Да,  вот,  такие-то  дела, -   вслух  повторил  председатель  сельсовета.  И,  не  поднимая  глаз  на  Анну,   сказал:  -  В  общем,  некогда  мне,  иди, и без  тебя  забот  много.
 - Куда  ж  мне  идти, в такую даль  приехала, детей  там  оставила.
 И, вдруг,  словно  осенило  её,  и  как  она  раньше  не догадалась.  Посмотрела  на  дверь, убедилась,  что она плотно  закрыта,  раскрыла  сумочку  и  вытащила  завернутые  в газету  деньги.
 -  Трофим  Савельевич, миленький, от  всего сердца  даю.  Я  ещё,  как домой  приеду,  вышлю, - только, ради  бога, прошу  вас,  помогите  вы  мне.
 -  Что? Что  это? Ты, мне? 
Побагровев  лицом, гневно произнёс  Степанов,  отшвыривая  от  себя  пачку  денег,  которые  ему  протягивала  Анна. - Да  я, вот   сейчас   возьму,  и сообщу,  этому  капитану, как  его – Ивлеву.
Анна  при  этих  словах не  смогла сдержать улыбки,  представив,   при каких  обстоятельствах  вернутся  к  капитану  его   же    деньги.
- Чего?  Чего  ты  улыбаешься?  Думаешь,  не  сделаю, вот  сейчас  вызову  милицию и   пусть  они  с  тобой  разбираются.
Он  даже  снял  трубку  с  аппарата, но, тут   же,  положил  её  на  место. Снова  достал  платок,  в  очередной  раз    вытер  вспотевшее  лицо.
 - Это  же  надо додуматься, мне, Степанову,  взятку  давать. Не  стыдно  тебе? А  ну,  забери свои деньги,  чтобы  я  их  и  не  видел  даже.  Ну,  что  ты  всё  улыбаешься, весело  стало,  что  мне, старому  коммунисту,  пыталась  взятку  дать.
 - Да  нет,  Трофим  Савельевич,  что  вы,  это  я  так,   совсем   про   другое подумала. А  насчёт  денег  этих,  конечно,  извините,  это  мне  один очень  добрый  человек  дал,  когда  я  уезжала,   сказал,  будет  трудно,  пригодятся. Я  их  даже  до  сегодняшнего  дня  из  сумки  не  вынимала.  Вот,  пришёл  трудный  момент,  и  вспомнила   о   них.   Так,   что   же,  мне  теперь  делать?
И  в  глазах, где   мгновенье  назад искрилась   улыбка,  появились   слёзы.
 - Не  знаю,  не знаю  Анна, прости   уж   и   ты   меня,  но  в  этом  деле,  я  тебе  помочь   не  смогу. 
 Сказал,  не  поднимая  головы,  Степанов  и,  на  этот   раз,   закурил   папиросу,   из    помятой    пачки,  глубоко   затягиваясь   табачным    дымком.

В  солнечный  день,  словно  на  ощупь,  шла  по сельской  улице  Анна. Редкие  прохожие,   глядя  на  незнакомую   женщину, оборачивались  и  смотрели  ей  вслед,  гадая,  к кому  это  она  направляется.
 - Так  это  ж,  Анька,  старшая  дочка  Григория  Сидельникова,  - приложив  ладонь  козырьком   ко  лбу,  чтобы  лучше  было  видно,  сказала  одна  женщина  другой  стоя  возле  колодца.
 -  Та  самая,  что   ли,  что   за  чечена  вышла?
 -  Она…-  подтвердила  женщина,  убирая  со  лба  ладонь, - К  Ольге  приехала, к  младшей  своей  сестре.  Интересно,  чего  она  там  забыла.  Считай,  лет  десять,  как  в  село  не  приезжала,  и  вот,  заявилась,  на   те,  пожалуйста,  тьфу, - сплюнула   женщина  в сторону, -   Глаза  б  мои  на  неё  не смотрели.
 - Больно  строга  ты   к  ней,  Васильевна, сказала  её соседка,   вытаскивая  из  колодца  наполненное  ведро.  Подумаешь, вышла  девка  замуж  за   нерусского,  экая  невидаль.    
 - Да  я  разве  об  этом,  а  вот  на  похороны  отца  не  приехать,   это,  что,  можно  простить  такое?
 - Не  знаю,  разное  люди  говорят.
-  Насчёт  того  ли,  что  Ольга   якобы  ей  не  сообщила,  что  бы  дом  отцовский  к  Аньке  не  перешёл?   Так,  брехня  всё  это,  я  сама  видела,  как  она  в  тот  день  на  почту  ходила.
Приезд  Анны  в  родное  село всколыхнул  воспоминания   о  том   дне,  когда  уходил  из  жизни   секретарь   сельской    партийной  ячейки  Григорий  Сидельников.  Ольга, младшая  его  дочь,  к  тому  времени  тоже  была  замужем,   жила   с  мужем  в  его  доме, в  соседнем  селе.  Когда отец  сильно  заболел,  и  уже  не  вставал  с  постели,  она  уговорила   Павла,  мужа  своего,  переехать  к  отцу,  нужно  было, чтобы  рядом  с  ним  кто-то  находился. Павел   работал  механиком,  а  мастерские  находились  как  раз  в  этом  селе,  так  что  ему  не  нужно  было  теперь    каждый  день   идти  на  работу  за  три  километра.
   В  конце  сорокового, в  декабре,  уже  было  ясно,  что  отец  вряд  ли дотянет  до  нового   года. Организм  уже  перестал  принимать пищу, сильно  похудевший,  он   целыми  сутками  лежал  неподвижно  на   узком   топчане, похожем  на  открытый  гроб. 
Как  то  утром,   когда  Ольга,  налив  в  чашку,  чуть  подслащённый   чай, поднесла  его   отцу,  он   тихо  сказал:- напиши  Анне,  пусть  приедет  и,  отстранив    руку  в которой  она  держала  чашку  с  чаем, снова  застыл неподвижно,  устремив  взгляд  в  потолок. 
Новый  сорок  первый  год  они   встретили  вместе  с  отцом, а  через  неделю  его  уже   не  стало.  Анна  не  приехала   ни  после  письма,  которое  Ольга  написала  ей   по  просьбе  отца,  ни  после  телеграммы,  которую  ей  отправил  Павел. Ещё одно  письмо  написала  Ольга  сестре,  но  и  оно  осталось  без  ответа. А  потом  началась  война,  и  было   уже  не  до  писем. Только  через  год,  случайно, в кармане старого комбинезона  мужа,  нашла  Ольга  три  недошедших  до  неё  письма  от  сестры.  Анна  удивлялась, почему нет  от  неё  писем, спрашивала  как  здоровье  отца. Письма  были  отправлены одно в  феврале  сорок  первого  года,  другое  в  мая,  а  последнее,  третье   письмо, под  самый  новый  год,  где  она  сообщала,  что  Мансур    уже  на  фронте. В  каждом  из    писем  она  спрашивала  про  отца, передавала  ему  привет. 
 -  Да,  это  я  сделал,  чтобы  она   не приехала, не  стал  отпираться  Павел, -  А ты, что,  хотела,  чтобы  сестричка  твоя приехала  и забрала   у  нас  этот дом, где  мы,  наконец-то  по-человечески  стали  жить  без  вечных  твоих  скандалов  с  моей  матерью, - прямо  так  и  сказал  тогда  Павел.
 Вот  так  оно  всё  и  было.   Ольга   потом  обо  всём  этом  написала  Анне,  просила   простить  их.  Написала,  что  дом   родительский  по  праву  принадлежит  ей, и  если  захочет,  может  вернуться  и  жить  здесь. И  когда узнала,  что  муж  у  Анны  погиб,  опять напомнила  об  этом.  Анна  ответила,  что  дом у  неё,  пусть и  не  большой, но  есть, на  заводе, где  она  работает,  её  ценят, хорошо к ней  относятся, да и дети  выросли в этом городе, в  общем,  всё  у  них  нормально, и  пусть  Ольга  и  Павел  ни  в  чём  себя  перед  нею  не  винят.
   Дом,  который  ещё  до  революции,    построил  со  своими  сыновьями  сельский   кузнец   Иван  Сидельников, отец  Григория, был   сделан,  как  говорится, на  века. Пережил он  многих своих  хозяев  и  теперь, стал  вроде  памятника  крепким, умелым их  рукам.  Брёвна,  из  которых   сложен  дом, одно  к одному, чистые,  без  сучка  и  задоринки,  отполированные  ветром  и временем.
Остановилась  около  дома  Анна. Не  так   хотела  она  приехать  сюда,  навестить  отцовский  дом,  не  с  горем,  с  радостью  хотела  переступить  родной  порог. Но, не  вышло…
  Сестра  Ольга  открыв  дверь  на её  стук, так и застыла  в  дверях.
  -  Анька,  ты!  И бросилась  обнимать  родную сестру.
  -  Да  я, кто  же  ещё, - устало  произнесла  она  не в силах  даже радоваться  этой  встрече.
   - Уж  не  заболела ли  ты случаем? - заволновалась  сестра,  глядя  на  бледное  лицо  Анны  и на  то,  как  она   сев  на  стул  уронила  руки  на  колени.
   -  Есть  немного,  ответила  Анна, - ты  мне  дай  чего-нибудь  попить, в  горле  совсем  пересохло.
   -  Сейчас, сейчас.  А  ты, чего  на  стул  то   села,  вот, располагайся  на  диване.  Павла  нет,  он на всю неделю, на  посевную  уехал. Оно  и  к  лучшему,  никто  мешать  не будет,  наговоримся  с  тобой  вдоволь.  Ой,  это ж  надо, считай, десять  лет  с  тобой  не  виделись. 
  Ольга  суетилась  по  комнате, положила на  диван  подушку,  принесла  из кухни  стакан воды. Когда  Анна  выпила,   взяла  её  под руку  и усадила  на  диван.
 - Ты  посиди, отдохни,  небось  с  дороги  то устала .   А  я  сейчас, быстро на  стол  что-нибудь организую.   -   Ольга  говорила  и  одновременно   накрывала  на  стол,  положила  тарелки,  вилки.  Достала  из  шкафа   бутылку  вина.   -  Это  наливка  моя,  домашняя.  Когда Победу  отмечали,  полный  дом   трактористов  здесь был, с  Павлом  пришли,   так  у   них,   как   водка   закончилась,   так  они,  представляешь,   за  мою  наливку  принялись,  вот,  одну  бутылку спрятала.
  Она  всё  говорила  и  говорила, даже  когда  выходила  на  кухню, оттуда  был слышен  её  голос. Говорила  про  Павла,   зарабатывает  неплохо, всё  домой  приносит.  Мать  его, свекруха   Ольгина,  ведьма  каких  поискать, всё  простить  сыну  не  может,  что  против  её  воли  женился,  ещё,  что то  говорила,  про свою  работу, про соседей.   Анна  несколько  раз  порывалась  встать,  чтобы   помочь  ей  на  кухне,  но  Ольга  чуть  не насильно   усаживала  её  на  диван, и   всё продолжала,  и продолжала   рассказывать про  свою  жизнь.  Наконец, сделав  ещё   один  бросок  на  кухню,  она   вернулась  оттуда  с  большой  тарелкой,  на  которой  лежали  горкой  куски  только  что сваренного  мяса  с  горячей  картошкой.  На  столе  уже лежали  маринованные  огурцы,    ломтики  свежего  сыра,  разломанный  на  части  чурек   и  несколько  пучков   лука.
    Только  сейчас,  сидя  за  этим  столом,  Анна  вспомнила,  что  последний  раз  ей  удалось  немного  перекусить   лишь   вчера  вечером,  в  поезде. Но,  чувства  голода  не  было,  ей,  почему  то,  всё  время  хотелось только  пить.  Поела  немного  и  вновь  попросила   Ольгу  налить  ей  воды.
  -  Ой,  у  нас  же  наливка  есть,  -  вспомнила   о  своей  бутылке  Ольга, - по  крайней  мере,  лучше,  чем  вода. Попробуешь, скажешь.  Ну,  давай,  за  твой  приезд, - сказала  она,   разливая   по  рюмкам   домашнее вино.
  -  Нет,  лучше   давай   с  тобой  отца  помянем,  -  Анна  встала,  держа  в  руке  рюмку,  посмотрела  на  фотографию  отца,  вставленную   в  рамку,  что  висела  на  стене  и  молча  выпила.  Сев  снова  за  стол,   сёстры  какое  то  время  молчали,  думая  об  одном  и  том  же.  Анна  представила, как    пять   лет  назад,  вот  здесь,  возможно   на  этом  диване  умирал  её  отец,  а  она  ничего   об этом  не  знала. Поначалу  большая  обида  была   на   мужа  Ольги, а  потом  поняла,  что  нельзя  вечно  держать  в  сердце   обиду  на  Павла,  какой  никакой,  всё  же  родственник, что  сделал  он,  назад  не  вернёшь,  ничего  уже   не изменишь.
  - Пусть  бог  ему  будет  судья,  а  я  его  уже  простила, - сказала  она  вслух, и Ольга  поняла, что  сказала  она  про  Павла. Отвела  глаза  в  сторону  и  подумала, что и на  ней   тоже  есть  вина,   когда   осуждали   соседи  Анну, что  не  приехала  на  похороны,  ни   единым  словом  не  заступилась   тогда   за    сестру.
  -  Ну,  расскажи  теперь, как  жила  все  эти   годы, - попросила    Ольга  наполняя  по  второму  разу  рюмки. -  дети,  небось, большие   стали.   Ты    фотографии   их  не  забыла  захватить?
    Дети  все  время  стояли  перед   глазами  Анны  и  там,  в  поезде,  когда  смотрела  в  окно  вагона,  будь  то  день  или  ночь.  И когда  на  попутной  машине  добиралась  до   своего   села,  и  когда  разговаривала  с  председателем  сельсовета. И  здесь,  в  доме  отца,   пока   Ольга  накрывала  на  стол  и  всё,  что-то  говорила   и  говорила,   она  только  о  них   и  думала.  И  когда  прикоснулась к  еде,  не чувствовала  ни  вкуса  ни  запаха, думая,  не  голодные  ли  они  сейчас. А  вот  спросила  о  них  Ольга  и  не  смогла Анна   себя  сдержать,  зашлась  в  плаче  так,  будто  случилось  самое  страшное,  Будто  кто то сейчас  берёт  их  за  руки  и  куда  то  ведёт,  всё  дальше  и  дальше  от  неё.
  -  Ой,  что  же  мне  делать, что  мне  делать,- рыдала  она  в  полный  голос  и  снова  и  снова,  только  и повторяла, - что  же  мне  делать,  что?
   Ольга, не  зная, какая  беда обрушилась  на  Анну  и  что  с  ней  происходит,  глядя  на  сестру,  тоже  стала  плакать. Села  рядом  обняла  за  плечи,  - Анечка, милая, скажи, что  случилось, Аня, Анечка… Так  и  сидели   они, обнявшись и заливаясь  слезами.
  Когда   Анна  обо  всём  поведала,   Ольга    вначале  тоже  схватилась  за  голову   от  безысходности,  а  затем, поразмыслив  немного,  повернулась  к сестре  и  обнадёжила её:  -  Аня  ты  успокойся,   поверь  мне, не  всё  ещё  потеряно,  есть   выход   из  этого  положения.
  - Какой   ещё  выход, всхлипывая  и  поднося  платок  к глазам,  произнесла  Анна, - я же  говорю тебе, не  даст Трофим  справки, наотрез  отказался.
  - Он  может  и  не  даст, ответила  Ольга, - а вот,  жена  его.  Знаешь, кого  он   недавно  себе  в   жены  взял?
  -Откуда  мне  знать,  я же  давно  здесь  не  была,  а  ты,  в  своих   письмах,  мне  об  этом  не  писала.
  - Была  нужда  об  этом  писать, - повела  плечами  Ольга.
 - Говори, чего тянешь то, - торопила её Анна.
 - Помнишь  Светку  Козлову?
 - Конечно, она  же  со  мной  в  одном  классе  училась. Ой,  неужели  её,  она  же  лет на  тридцать его моложе.
 - Ну, ты  Анька  даёшь, - засмеялась  Ольга,  надо  ж  такое  предположить.  Светка  ему  сейчас  как  дочка   стала,  а  женился  он  на  её  матери.  Говорят  у  них  ещё  в  молодости,  какая  то  любовь  была,  но,  что то  там тогда  не сложилось. В  общем,  у  него  жена  умерла,  она  мужа  похоронила,  давно  уже, лет  пять  или  шесть  назад.  А  в  прошлом  году они  и  поженились. Свадьбы,  разумеется,   не  было, не  тот  у  них  возраст,  да  и  война шла,  какая  тут свадьба. Однако,  как положено  по  закону,  расписались.
 - А  при  чём  здесь   моя  справка, думаешь,  она его   уговорит.
 - Не  думаю,  а  почти  уверена.  Это  же  не он  её  в  жёны  взял, а  она  его  на  себе  женила.  Ты  бы  посмотрела  на  неё  сейчас, ходит, губы накрашенные, платье  как  у  молодой, осталось только  завивку сделать. В общем, председатель  наш,  у  неё   полностью под  каблуком.  Как  она  скажет, так   всё  и  будет.
 -  Думаешь,  поможет?    В глазах  Анны  снова  появилась искорка  надежды.
 -  За   просто   так,  вряд  ли,  а  вот,  если,   что-нибудь    ей   дать.
 -  Конечно, конечно, вот  деньги, я  тебе  о них   говорила,   те,  что   капитан  мне  на вокзале  дал.  Не  знаю  только,  хватит  ли  этого, потом,  мне  ж  ещё  возвращаться, билет  нужно  взять  на  обратную  дорогу.  Ой, о  чем  это я,  лишь  бы  справку   получить. А  там,   как-нибудь  доберусь.
   Она прижала ладони  к  пылающим  от волнения  щекам,  то  и  дело,   повторяя,- лишь бы  справку  получить.
  - Здесь  надо  чтобы  наверняка,  чтобы  она  сама  была  заинтересована  дать  тебе  эту  справку.   Глядя  задумчиво  на  Анну, на  руки  её,   которые  она  всё  так же  держала  у  лица, - сказала  Ольга, - нужно, что-то такое  ей  дать,  чтобы  она  точно  не  отказала.
 -  Так  что же  мне  ещё  дать, ничего  больше  и  нет.
 -  А  это? – Ольга  коснулась  руки  Анны, где  на среднем  пальце  было  кольцо,  которое  в  день  свадьбы подарил   Мансур. Кольцо  было очень красивое, узорное  с  яркими камушками.
 -  Так  это  последнее,  что  от  него  осталось, вырвалось у Анны, и тут  же спохватилась, - что  я  говорю, конечно, отдам, лишь  бы  помогла.
 Она  стала  тут  же   снимать  кольцо  с  пальца.  Ей  было  жаль расставаться  с  ним. Вспомнила,  как   Мансур   попросил  её   тогда  закрыть  глаза  и  протянуть  руку. Что  то  холодное  коснулось  ладони. А  когда  открыла  глаза,  увидела, как  искорки света отражались в камешках утопающих  в  золотых  лепестках,  потом  он   осторожно  надел   ей  его  на  палец.  И  она  поклялась  тогда, что  никогда  не снимет кольцо с  руки, даже на одно  мгновение.
  - Это   кольцо  волшебное, сказал  он   тогда,    улыбаясь, -  пока  оно  у  тебя,  ничто  не  сможет  нас  разлучить.  А  если  хочешь,  чтобы исполнилось  любое  твоё  желание,  нужно только  прикоснуться  к  нему.  Она  тут же  загадала   желание,  дотронулась  до  кольца   и  только  прикрыла  глаза,   как тут  же   почувствовала  прикосновение  его  губ  к  своей  щеке.
  - На,  возьми, - протянула она   кольцо Ольге  и  спросила, -  а  когда  ты  к  ней  пойдёшь,  может, прямо  сейчас?
  - Не  поздно  ли, - посмотрела  в  окно Ольга,   вот,  вот    ночь  наступит,  давай  лучше  завтра,   с  утра. Да,  не волнуйся  ты,  всё будет  хорошо,  вот  увидишь.
  В  это  время  кто-то   к  ним   громко   постучал.
  -  Кто бы  это  мог  быть,   произнесла   Ольга,   направляясь  к  двери, -  неужели  Павел  вернулся.
 -   Сейчас,  сейчас,- крикнула  в ответ  на  настойчивый  стук. А  затем  из  коридора,  донёсся  её  удивлённый   возглас: - Ой.  Это  ж   надо,  сам  председатель  сельсовета  к  нам  пожаловал.  Здравствуйте,  Трофим  Савельевич,   проходите  в  дом,  будьте  желанным гостем.
   - Да  я  ненадолго,  так,   на   минуту  заскочить  решил. Мимо  шёл, вот  думаю  и  зайду,  -  входя  в  комнату,   пояснил  Степанов. Снял  шляпу,  посмотрел, куда  её  деть.
  -  Давай  те   сюда,  предложила  Анна  и,  взяв   из  рук  председателя  шляпу,  положила   её   на  шкаф,  рядом  с  вазой  для  цветов  из  которой  свешивались,  теряя  лепестки,  веточки  сирени.
  -  Хорошо  у  вас,  чисто,  уютно,   -  сказал  председатель,   оглядывая  комнату,  заметив на  стене  фотографию  Григория  Сидельникова,   подошёл  к  ней.  Вздохнул,  вспоминая   старого  друга,  -  Ему  бы  ещё  жить  да  жить, рано   он  ушёл.
  -  А  вы,  Трофим Савельевич, за стол  садитесь, - хлопотала  Ольга,  заменяя  тарелки  и  доставая  из  шкафа  ещё  одну  рюмку,- сейчас  я  картошку  разогрею  и   чайник  поставлю.
  - Лишнее это, не  надо, - отмахнулся   он, однако  за  стол  сел  и  рюмку с  наливкой взял в  руку.    - За  тебя Анна, чтобы  всё  хорошо  у  тебя,  было, - выпил  до  дна, поставил  рюмку, откашлялся  в  кулак. Чувствовалось,  что  собирается,  что-то  сказать  и  никак  не  решается.  Наконец  решился,  достал  из  кармана,  сложенный   лист бумаги.  Протянул   Анне, -  вот,  возьми,  справка  твоя,  которую  ты  просила. Всё  как  положено,  там  и  подпись,  и   печать.
И,   улыбаясь,  добавил,  -  теперь никто   не  будет  сомневаться, что  ты  русская  и  родом   из  нашего  села.
   -  Трофим  Савельевич, это…Я  даже  не  знаю, это…- и  опять   по  щекам  её  текли  слёзы,  но  это уже  были  слёзы   от  радости, слёзы  благодарности, - Спасибо  вам,  спасибо,  я  уж  и  не  знаю,  как   вас   благодарить.  Вот,  взяла  со  стола  кольцо, - супруге  своей  от  меня   передайте. Возьмите, Трофим  Савельевич,  возьмите, -  протягивала  она  ему  своё  кольцо.
  -  Эх,  опять  ты   взялась  за  своё, -  улыбка  сошла  с  лица   председателя,  теперь  он  смотрел  на  Анну  с  такой  же  строгостью,  как  и  её отец    с  фотографии  на  стене. 
  - Надень   это  кольцо   себе  на  руку,  наверное,  муж  подарил,  вот  и храни  его,  и  деньгами  не  разбрасывайся,  твои  они, честно  заработанные. Ещё,  как  они  и    пригодятся  тебе,  детей  поднимать,  самой  жить.  Ну, ладно, пойду  я.
  -  Куда   это   вы,  Трофим  Савельевич,  я   и  картошку  уже  подогрела, - появилась  в дверях   Ольга,  держа  в  руках   горячую    сковороду.
  -  В  следующий  раз,  вот   как  только Павел    вернётся  с  посевной,  обязательно  зайду   и  картошку  твою   попробую.
  -  Спасибо  вам,  Трофим  Савельевич,  за  всё, большое, большое  вам  спасибо, -  прижимая  к  груди  руку  с  зажатой  в  ней  справкой,   благодарила    его  счастливая   Анна.