Последнее лето детства

Предисловие

Я решил написать эту книгу, чтобы рассказать, как сложилась моя жизнь в период между 1990 и 1995 годами. Постараюсь быть максимально честным со своими читателями. Сейчас, с высоты своего жизненного опыта, я мог бы сказать, что всё могло сложиться по-другому. Но я не скажу этого. Потому что это была бы ложь.
Сначала я хотел назвать свою повесть "Долгий путь к себе", но потом решил изменить название. Почему? Не знаю. Возможно, интуиция подсказала мне более "правильное" название.
Это было время, когда я прощался со своими юношескими иллюзиями и мечтами. Взрослел? Вряд ли. Я и сейчас не считаю себя достаточно взрослым. Возраст - это не показатель. Это просто число, которое ничего не показывает. Даже седые волосы на голове не говорят о наличии мудрости.
Жизнь оставляет шрамы на теле и на душе. У кого-то их меньше, у кого-то больше. Но шрамы есть у всех, даже у тех, кто их не замечает. Кто-то ими гордится, а кто-то мечтает о них забыть. Я - помню.


Глава первая
Велосипедная прогулка под дождём

Я с детства любил кататься на велосипеде. В два года я уже прекрасно крутил педали на своём железном коне, распугивая голубей во дворе. Родители даже в шутку говорили, что ездить на велосипеде я начал раньше, чем ходить. Мне нравилось самозабвенно гонять около дома. Подрастая, постепенно расширял географию проложенных велосипедных маршрутов.
В конце июня 1995 года в воскресенье, в свой большой выходной после ночной смены, я решил съездить к своей знакомой девушке Любе из села Великое, что находится в сорока километрах от Ярославля. Мне надо было выяснить всего один вопрос: что будет с нашими отношениями и будут ли вообще какие-либо отношения? Я подумал о том, что пора определиться с выбором. Или продолжить отношения с Любой, или снова искать счастья через газету.
День с утра выдался пасмурный, но тёплый. Велосипед находился в подвале. Я взял ключи от подвала, отпер сарайку и вывез велосипед в подъезд. Быстро занеся ключи домой, я вывез своего железного коня из подъезда и поехал.
У меня был обычный дорожный велосипед с зелёной рамой, купленный с отцом пару лет назад в магазине "Спорт. Туризм". Как ни странно, но все предыдущие велосипеды у меня тоже были зелёного цвета. Скорее всего, это было обычное совпадение. В эпоху дефицита было как-то не до разнообразия. Бери, что дают, и пили домой, пока автобусы ходят.
Я выехал из двора на улицу, проехал пару кварталов, чтобы ноги постепенно привыкли к нагрузке. Потом вырулил на улицу Гагарина, которая вела из города. Самое трудное было проехать перекрёсток с объездной дорогой. А дальше всё просто, по крайней мере, до Кровавого перекрёстка, за которым начинался нефтеперерабатывающий завод слева и ТСБ справа.
Я остановился на перекрёстке, опустив правую ногу на пыльный асфальт. Я стоял почти у самой обочины и ждал, когда светофор переключится на зелёный свет, чтобы дать начало моему маленькому путешествию. Жёлтый сигнал светофора уже загорелся, но красный и не думал гаснуть. Ничего не меняется в этом мире. Потом загорелся зелёный свет, и я продолжил свой путь.
Настроение было прекрасное. Даже серые дождливые тучи не могли его испортить. Ноги весело крутили педали. Что-то скрипело в заднем колесе. Я никуда не спешил. Мимо неторопливо проплывал индустриальный пейзаж, который я видел почти каждый день по пути на работу и с работы. Глазу художника здесь вряд ли было за что зацепиться. Да и моя поэтическая душа не находила в этом ничего привлекательного.
Дорога была не широкая, по одной полосе в каждую сторону. Старый потрескавшийся асфальт уже давно забыл свои лучшие времена. На память пришла прошлогодняя поездка на работу с Серёгой Родионовым на его "Форде" который он пригнал из Германии. Сергей никого не обгонял, а завидев на встречной полосе большой грузовик, старался прижаться к обочине.  Я крутил педали, слушая шуршание слегка спущенных шин по дороге и скрип заднего колеса, которое не знало никакой смазки, кроме заводской. Я никогда этим не заморачивался, ограничиваясь только мойкой велосипеда после каждой прогулки.
Вскоре после Кровавого перекрёстка начался дождь. Кожаная куртка лишь частично защищала от дождя. Асфальт быстро потемнел от воды. Пыль прибило к земле тяжёлыми каплями. Проезжая мимо ТЭЦ, на которой я работал уже пятый год, я лишь сильнее надвинул на лоб бейсболку. Возвращаться домой я не хотел. Я должен был завершить это дело сегодня.
Температура немного упала. Дождь мне нравился больше, чем жара. Это уж точно. Вскоре я уже выезжал на новую автомагистраль, которая вела в Москву. Я ехал почти по обочине, так как движение было довольно оживлённое. Мне совсем не улыбалась перспектива быть сбитым каким-нибудь дальнобойщиком или пьяным лихачом. Дождь немного усилился. Людям из проезжающих машин я, наверное, казался полным придурком. Возможно, я и был полным придурком, но мне было на это плевать! Впереди был ещё долгий путь. Я смотрел на проплывающие мимо дорожные знаки и прикидывал, сколько мне ещё ехать до Великого.
Что я скажу Любе? Ещё со времён знакомства с Женей Ивановой я старался придумывать какие-то фразы для начала разговора, но потом частенько не мог вымолвить ничего, кроме слова "Привет!" Я жутко стеснялся девчонок ещё со школы, когда одноклассницы то ли в шутку, то ли всерьёз приглашали поваляться вдвоём где-нибудь. Больше всего в этом усердствовали сёстры Долгополовы, особенно Оксана. Не скрою, она мне очень нравилась. Для меня она была первой красавицей в классе, неким эталоном современной девушки. Иногда она даже неплохо ко мне относилась, в отличие от остальных одноклассников. Но я боялся её красоты и никогда не смог бы сделать первый шаг. Ведь тогда у меня была Женя.
Женя всегда принимала меня таким, какой я есть. Она никогда не обращала внимания на моё молчание. Она видела во мне человека. Она считала меня своим другом. А это было очень важно для меня.
Шум дождя вернул меня к действительности. Я почти промок. Вода затекала за воротник куртки и стекала по спине. Бейсболка полностью промокла. С носа капала вода. На часы я не смотрел. По обочине мелькали дорожные знаки. Вокруг шоссе росли деревья. Сама автомагистраль была идеально ровная. Ехать по ней было сплошное удовольствие, если бы не дождь.
В памяти возник образ. Высокая девушка в серой куртке с зонтиком около лестницы почтового отделения под серым октябрьским дождём. Это была Женя. Я не узнал её по фотографии, которую она мне прислала в одном из первых писем. Я прохожу мимо. Она переходит на другую сторону улицы Ленина и уходит. Я иду за ней, не зная ещё, что это она - именно та девушка, к которой я приехал. Я знаю её домашний адрес и ищу её дом.
Женя жила в обычной пятиэтажке на втором этаже. Я поднялся на второй этаж и позвонил в дверь её квартиры. Дверь открыла Женя. Она ещё не успела снять куртку.
- Привет! - сказала Женя своим удивительным голосом, который просто пленил меня. - Проходи, раздевайся.
- Привет! - ответил я. - Я тебя не узнал.
Сердце моё колотилось в тот момент так сильно, что я с трудом смог перевести дух. Я повесил куртку на вешалку и застыл в прихожей как истукан.
- Миша, проходи в комнату. Я сейчас.
Я прошёл в комнату, подошёл к письменному столу и сел на стул. Свою сумку, в которой лежал фотоаппарат, я положил на диван. Не знаю, зачем я потащил его с собой. Я хотел сфотографировать Женю у неё дома, но так стеснялся, что не смог об этом попросить. И только спустя три года, почти перед самым расставанием, я сфотографировал Женю у себя дома. Тем же самым фотоаппаратом "ФЭД", который отец купил мне на день рождения в 1986 году.
Я проехал мост через реку Которосль. Цель моего путешествия приближалась. Дорога была как стекло под струями летнего дождя. Велосипед стал частью меня. Кроссовки на ногах будто срослись с педалями. Руки намертво вцепились в руль. А мой зад приклеился к сиденью. Я мог проехать сколь угодно долго. Ещё никогда я не чувствовал в себе столько сил, сколько в тот день.
Я монотонно крутил педали, рассекая струи дождя. Мой велосипед никто и никогда так тщательно не мыл. Мне даже показалось, что краска на раме стала ещё ярче. Цвет её стал того оттенка зелени, который бывает только ранней весной, когда начинает пробиваться молодая трава и первая листва.
Я уже весь промок, когда увидел указатель, который говорил о скором повороте на гаврилов-ямскую дорогу. Это меня приободрило. Я даже решил немного прибавить скорость. Скоро увижу Любу.
Я свернул на дорогу на Гаврилов Ям, а через несколько километров уже заезжал в село Великое. Сердце учащённо забилось в предвкушении встречи. Всё ближе знакомая улица и калитка со звонком. И тут в голове пронеслась мысль: "Незванный гость хуже татарина".
Я притормозил около дома Любы, пытаясь успокоить дыхание. Воздух с шумом выходил из носа. Вид у меня был совсем не презентабельный. С козырька бейсболки капала дождевая вода. Я был мокрый насквозь. Но делать было нечего. Я остановил велосипед около знакомой калитки и позвонил в звонок.
Вспомнилась фраза из старого советского фильма "Берегись автомобиля!": "Здравствуй, Люба! Я вернулся". Глупо, конечно. Но я ничего не мог с собой поделать.
Ждать пришлось пару минут. Я так и не слезал с велосипеда. Я услышал скрип двери. Приоткрылась калитка. В проёме показалась голова Любы в капюшоне чёрной куртки явно не её размера. Она посмотрела на меня каким-то затравленным взглядом и тут же закрыла калитку и ушла в дом, громко хлопнув дверью. Я так и не успел ей ничего сказать.
Я постоял минут пять в задумчивости, втайне надеясь, что Люба выйдет и пригласит меня в дом. Но этого не произошло. Дождь всё так же монотонно монотонно утюжил землю, прибивая к земле траву и превращая улицы села в грязное месиво.
Я вскочил на велосипед и двинулся в обратный путь. Выехав на асфальт, я развил неплохую скорость. Но стала чувствоваться усталость. Преодолевая очередной подъём, я молил Бога о том, чтобы хватило сил его преодолеть. Мне казалось, что ноги уже никогда не разонутся. Мокрая одежда прилипла к телу и здорово холодила. Я согревался только за счёт непрерывного вращения педалей. Они не протестовали. Больше всего я боялся, что меня могут остановить на посту ГАИ. Если я слезу с велосипеда, то уже не смогу на него забраться ни при каких обстоятельствах, по крайней мере, в обозримом будущем.
Мне повезло (вспомнилась фраза из фильма "Место встречи изменить нельзя", главную роль в котором сыграл Владимир Высоцкий: "Кому повезёт, у того и петух снесёт."). Гаишник меня не остановил. Он только лениво на меня посмотрел и покрутил пальцем у виска, чему я нисколько не удивился. Я чувствовал себя полным идиотом. Проехать чёртову тучу километров зря - это сильно!
В обратный путь я поехал по Московскому проспекту, чтобы ещё раз не испытывать судьбу на дурацком перекрёстке. Я проехал через Кресты и потом повернул налево на улицу Павлова. Ещё через несколько поворотов я подъехал к первому подъезду жёлтого трёхэтажного дома, в котором жил с родителями. Дома меня ждал приятный сюрприз - в гости приехала Галя.


Глава вторая
Год из жизни дурака

С Галей я познакомился по переписке. Первое письмо от Гали я получил в январе 1990 года, когда все остальные претендентки на мою дружбу (за исключением Жени Ивановой) испарились по той или иной причине. Одной из них была Лена Баранова, которая решила меня поздравить с Новым Годом весьма оригинальным способом. Я уже не помню за давностью лет дословное содержание той открытки, но фраза про "сорок поллитровых пузырьков" мне запомнилась на всю жизнь. Я был оскорблён, как говорится, в лучших чувствах. И дело даже не в том, что я не признавал алкоголь как таковой. Отнюдь. Помню, классе в восьмом или девятом по пути с ноябрьской демонстрации домой я выпил шесть бутылок пива в одну харю и уже дома просто вырубился.
Короче говоря, я перестал писать Лене Барановой. Получив письмо от Гали и  узнав, что они с Леной учатся в одном классе, я сначала хотел просто выбросить её письмо в мусорное ведро. Но потом решил посмотреть, что же из всего этого получится. Галя ходила в школе в какой-то психологический кружок и хотела узнать мой характер по почерку, но писем, которые я написал Лене, было мало, поэтому Галя и решила сама мне написать.
Примерно в то же время я начал курить. На спор. По вторникам у нас была практика на заводе "Пролетарская свобода". Там выпускали деревообрабатывающие станки. Я овладевал там профессией токаря. Накануне, в понедельник, я поспорил с парнями из класса, что на практике закурю. У меня была запечатанная пачка сигарет "Фильтр" за 40 копеек и коробок спичек. После теории у нас был перерыв. Мы вышли в коридор. Я достал сигареты, распечатал пачку, неловким движением сунул сигарету в рот и чиркнул спичкой. Сделал неглубокую затяжку и, зажав сигарету между средним и указательным пальцами, отвёл руку в сторону и выпустил ароматный дым изо рта.
- Я думал, что ты шутишь, - сказал Максим Смирнов.
- Я никогда не шучу, - ответил я, стряхивая пепел на пол.
Спор я выиграл, но мастер цеха, который вёл у нас теорию обработки металлов, увидев меня с сигаретой, сказал:
- Лучше бы вы выпивали. Вреда меньше.
На следующей неделе я пришёл на практику с бутылкой розового портвейна "777", или, как говорили в народе "Три топора".
Женя не знала о том, что я баловался сигаретами. Сама она курила, и я частенько привозил ей пачку - другую болгарских сигарет. Баловал её. Я узнал о том, что она курит, после нашей несостоявшейся встречи в ноябре 1989 года. Мы с Женей должны были поехать вместе погулять в Ярославль, но родители её не отпустили. Я уехал ни с чем. А родителям сказал, что никуда не ездил, а сходил в видеосалон на вокзале. Обидевшись на Женю, я опубликовал своё объявление в газете "Юность" под номером 607. Через пару дней пришло письмо от Жени, в котором она призналась мне, что ей всего 14 лет, что она курит и что какой-то парень, который уже отслужил в армии, безуспешно добивается её близости.
Время шло. Я заканчивал одиннадцатый класс. Посещал факультативные занятия по высшей математике в Ярославском политехническом институте. Даже преупел в этом нелёгком деле, получив в подарок по окончании факультатива книгу с подписью заведующей кафедрой высшей математики ЯПИ.
На первомайской демонстрации я тоже отличился. Купив накануне в Красных Ткачах пачку сигарет "БТ" (в Ярославле их было трудно купить), я при учителях закурил, выражая тем самым свою независимость. Учителя были в шоке! А я просто пользовался моментом славы.
Потом были выпускные экзамены в средней школе №75. На экзамен по истории и обществоведению я надел кожаный пиджак и кожаный галстук с золотым тиснёным серпом и молотом. Мне достался вопрос про межнациональные отношения, который я прекрасно раскрыл. Сочинение по литературе я писал в стихах. Математику я написал на "четвёрку". А экзамен по физике я сдал ещё в апреле в политехническом институте на "тройку". И эту оценку засчитали за выпускную. Мне больше было не надо.
После выпускных экзаменов я решил заняться литературным творчеством. Кроме стихов мне хотелось написать повесть. О своей идее я сообщил Гале в письме. Идея ей понравилась, но особого энтузиазма она не испытывала, мотивируя это тем, что мне надо готовиться к вступительным экзаменам в институт. Галя была в своём репертуаре. Она постоянно пыталась учить меня жизни. Я к этому уже привык. Но иногда это начинало меня раздражать. В то время характер у меня был тот ещё! Настроение менялось как флюгер в одноимённой песне группы "Машина времени".
И всё же я сделал по-своему. Взял в прокате пишущую машинку и начал печатать повесть. Она рождалась прямо из моей головы. К сожалению или к счастью, она не сохранилась. Да это и не важно. Важно то, что я писал повесть вместо подготовки к вступительному экзамену по физике в политех. И я сдал экзамен на "пять". Так что Галя со своими нравоучениями могла отдыхать. И повесть я дописал.
Письма от Гали приходили регулярно. В письмах я писал ей свои стихи. Стихи ей нравились. Мне было приятно. Хотя и стихи были так себе, на мой взгляд. Если бы не Женя, я бросил бы это занятие, честное слово, но она мне как-то написала, что у меня есть потенциал. Откуда она взяла это слово? Странно было читать это в письме девчонки, которая была моложе меня на два года. Жизненного опыта у Жени было больше, чем у меня в выпускном классе. Странно, но это факт.
При конкурсе два человека на место я поступил в политех со своими девятью баллами на машиностоительный факультет. В то время у нас в городе ходила такая пословица: "Кто не этих и не тех, поступает в политех." Но моему однокласснику Вовке Рыжеву не повезло. Ему не хватило одного балла. Особой радости я не испытывал, хотя отец и обещал купить мне мотоцикл, если я поступлю в институт. Все обещания отца всегда оставались лишь словами, пустым сотрясением воздуха, которое ни к чему не обязывает. Да, отец давал мне карманные деньги с каждой зарплаты, но это ни в коей мере не компенсировало тот груз ужаса, который я вынес из детских лет, когда отец напивался и ругался с матерью, частенько распуская руки. Когда я пытался заступиться за мать, мне тоже доставалось по полной. Но тем не менее мать даже слышать не хотела о разводе. Я этого не понимал. Не понимал, зачем жить с человеком, который тебе противен, которому ты в глаза после каждой ссоры кричишь "Чтоб ты сдох, скотина!", с которым ты не спишь уже много лет.
Самым светлым событием того лета был день рождения Жени. Накануне в цветочном магазине я купил букет из семи нежнейших розовых роз. Я поставил их в кувшин с водой м положил в воду два кусочка сахара. Женя была очень рада меня видеть. Ещё в прихожей я подарил ей букет. Она даже чмокнула меня в щёку. За столом уже собрались её брат со своей невестой и подруга Лариса. Я положил себе на тарелку немного оливье и, подняв стопку с водкой, произнёс тост в честь именинницы. Жене исполнилось 15 лет. После спиртного в голове приятно зашумело. Немного посидев за столом, мы всей компанией пошли гулять по посёлку. Настроение было прекрасное. Я так расслабился, что чуть не опоздал на автобус.
15 августа 1990 года из программы "Время" я узнал о гибели Виктора Цоя. По нелепой случайности у моей мамы в этот день был юбилей - 50 лет. Услышав страшную новость, я закрылся в своей комнате, чтобы записать на кассетный магнитофон сборник моих любимых песен группы "Кино".
На следующий день я поехал в гости к Жене в посёлок Константиновский. Шёл дождь. Кассетник я положил в пакет и по дороге слушал песни Виктора Цоя. Жени дома не оказалось, впрочем, как и её родителей. Я пошёл на берег Волги. Смотрел на волны. Дождь не переставал петь свою печальную песню. В какой-то момент мне стало так тоскливо, что я заплакал. Капли дождя скрывали мои слёзы, растворяя мою печаль в своих прохладных объятиях. Голос Цоя пробивался сквозь полиэтилен, делая окружающий пейзаж немного сюрреалистическим. Звучала знаменитая песня "Легенда". Вокруг было ни души. Только ленивый плеск волн и шуршание дождя окружало меня. Я достал листок бумаги, ручку и начал писать Жене письмо. Чернила размывал дождь, но я продолжал. Я прерывался только для того, чтобы перевернуть кассету в магнитофоне. Мне казалось, что Женя сидит рядом со мной и так же смотрит на Волгу, слушая до боли знакомые песни, которые, казалось, навсегда объединили нас. Я писал, стараясь прикрыть листок от дождя, но кляксы от воды и слёз всё равно плавили бумагу.
Я запечатал своё послание в конверт и положил прямо в почтовый ящик в подъезде. Постояв некоторое время у двери квартиры, за которой царила тишина, я пошёл на автостанцию и купил обратный билет. Пока ждал автобуса, мимо меня прошла подруга Жени Лариса, с которой мы были знакомы. Она мельком посмотрела на меня, но не поздоровалась, что только ухудшило и без того паршивое настроение. Вконец расстроенный, я сел в автобус и всю дорогу слушал магнитофон под неодобрительное ворчание пассажиров. Через три дня от Жени пришло сразу два письма.
В конце августа в Ярославском политехническом институте состоялось собрание, на котором всех будущих студентов "обрадовали" грядущим в сентябре поездкам в колхоз для уборки урожая. Ректор с присущей ему прямотой и деловитостью вещал о жизненной необходимости трудового семестра, на что мы, будущие студенты, только криво ухмылялись. Пилюлю "подсластили" возможностью "заработать денег", но конкретные суммы не назывались. После собрания будущие студенты разошлись по домам готовиться к трудовому семестру.
Первый староста группы продержался у нас ровно неделю, после чего его убрали за "разлагающее влияние" на подчинённых. Под его руководством мы три раза за шесть дней отказывались работать по тем или иным причинам. Один раз мы даже не выходили из автобуса сославшись на дождь. На следующий день мы просто свалили с поля и на попутке доехали до города, не заплатив водителю обещаную "пятёрку". А в третий раз наша группа устроила "итальянскую" забастовку. После таких экзерсисов старосту решено было заменить.
Новым старостой группы был назначен Дима Блинов, чьё мудрое руководство заключалось в присвоении денег, которые мы заработали в колхозе. Но об этом мы узнали только в октябре. А пока собирали урожай в любую погоду. Иногда я брал с собой бутылку водки, которую выпивал с парнями после работы. Короче, было весело. В конце нашей трудовой повинности студентам разрешили набрать себе картофеля кто сколько сможет утащить.
Стоял конец сентября. Небо было затянуто свинцовыми тучами, которые предвещали скорее снег, чем дождь. Было ощутимо холодно. Я взял с собой небольшой рюкзак, в котором всегда возили картошку из деревни. Больше я всё равно бы не дотащил от института до дома. Нас на автобусах привезли на огромное поле. Трактор уже подкопал картофель. Мы могли свободно его собирать. Внешний вид плодов не внушал доверия. Все клубни были небольшого размера и покрыты какими-то пятнами. Но уезжать с пустыми руками было глупо, поэтому я начал собирать картофель в рюкзак, очищая его руками от земли. Вскоре рюкзак был полон. Я отнёс его в автобус и стал ждать остальных. Небо то и дело грозилось разразиться дождём, но так и не решилось. Немного уставшие, но весёлые, мы поехали назад. А в понедельник началась настоящая учёба.
Первое время учёба мне даже нравилась. Здесь всё было не как в школе. Многое было вновинку. В политехе был настоящий компьютерный класс, в то время как в школе на занятия по информатике наш класс ходил в химико-механический техникум. Первые проблемы возникли на лабораторных работах по физике и химии. И если с химией можно было хоть как-то совладать, то что требовал от меня препод по физике, я откровенно не понимал. И это меня здорово бесило. Единственным предметом, с которым у меня не было никаких проблем, стала теоретическая механика, хотя я и подгонял многие "под ответ". Галина Борисовна этого не замечала или не хотела замечать, ведь я сдавал все расчётные работы одним из самых первых.
На физкультуре я выбрал футбол как самый близкий мне вид спорта. Я никогда не был заядлым болельщиком, но в детстве любил погонять мяч. Мои удары по воротам почти всегда достигали цели. Их побаивались те, кто стоял на воротах.
В политехе на занятиях по физкультуре я самозабвенно гонял мяч, хотя особых успехов не достиг. Зачёты по прыжкам и бегу никто не отменял. И если бегал я всегда неплохо, то с прыжками как в длину, так и в высоту у меня были, мягко говоря, проблемы. В школе ещё хоть как-то можно было "закосить", сославшись на запрет врачей, но здесь всё было иначе. Не сдал - пересдавай. А потом ещё и зачёт по плаванью приплыл. Накануне зимней сессии зачёта по физкультуре у меня не было.   


Глава третья
Уйти по-русски

Чтобы сдать зимнюю сессию, мне пришлось сильно постараться. Положение осложнялось тем, что недавняя простуда дала осложнение на уши. Я практически ничего не слышал. Звуки внешнего мира доходили до меня словно через толщу воды. В ушах стоял постоянный шум, периодически меняющий свою интенсивность и частоту. Более или менее нормально я мог слышать только задрав голову вверх.
Весь конец декабря я пробегал за преподавателем физкультуры, чтобы он поставил мне "зачёт" по плаванью, который я, естественно, не сдал. Ну не умею я плавать! И что с того? Я ведь поступал в технический ВУЗ, а не в институт физической культуры. Я и в школе-то по плаванью схлопотал "пару", потому что просто не поехал в бассейн сдавать нормы ГТО по плаванью.
Короче говоря, преподаватель поставил свою подпись в зачётной книжке, но сказал, что весной мне всё равно придётся сдавать плаванье. Это послужило одной из причин, побудивших меня уйти из института.
Я сдал документы и стал готовиться к сессии. Но перед экзаменами мне надо было сдать преподавателю политической истории СССР с исторической фамилией Суворов показать конспекты работ В. И. Ленина. Как всегда, я писал их в самый последний момент. После новогодних праздников я пошёл в институт, чтобы показать свои работы по истории. Шум в ушах в тот день был особенно неприятен. Слышал я с трудом.
После долгих блужданий по корпусам Политеха я наконец-то нашёл преподавателя по политической истории. Он не преминул пожурить меня за то, что я так долго несу ему конспекты. Внимательно посмотрев на меня, он спросил с неподдельной тревогой в голосе:
- Ты сессию-то будешь сдавать?
- Буду, - ответил я, с трудом различая свой собственный голос.
- Выглядишь ты неважно. Может, тебе стоит взять больничный?
- Да ничего. Пройдёт.
- Ну смотри, - сказал он.
Немного подумав, он добавил доверительным тоном:
- Считай, что "пятёрка" по истории у тебя в кармане. Мне очень понравилось, как ты работал в первом семестре. Напишешь реферат - и я освобождаю тебя от экзамена.
- Спасибо, Борис Михайлович! - ответил я и покраснел.
Через несколько дней началась зимняя сессия. Мои бедные уши к тому времени прошли, что не могло меня не радовать. Мне предстояло сдать три экзамена: теоретическую механику, высшую математику и технологию машиностроения. Готовиться к экзаменам откровенно не хотелось. Что-то в голове было, но в основном я надеялся на русский авось.
Первым экзаменом был экзамен по технологии машиностроения. Я, в отличие от одногруппников, был в превилегированном положении, потому что сдал расчётную работу по сварке первым. Но тем не менее товарищ Денисюк приготовил мне три дополнительных вопроса, по одному за каждый пропуск его лекции. Спорить я не стал, хотя и пропустил всего одну лекцию из-за того, что Денисюк выгнал меня, когда я рассчитывал биоритмы соседям по группе на программируемом микрокалькуляторе. У Денисюка было правило: кто не ответил на дополнительные вопросы, считался не сдавшим экзамен. Мне повезло. Дополнительные вопросы я знал назубок. Первый экзамен был сдан.
Второй экзамен был по теоретической механике. Этот предмет мы называли "термех", вызывая тем самым праведный гнев Галины Борисовны. С этим предметом у меня тоже проблем не было. Да и Галина Борисовна относилась ко мне снисходительно. Так что второй "зачёт" у меня был в кармане, вернее, в зачётной книжке.
А с высшей математикой в институте у меня отношения не сложились, хотя в школе я учился в математическом классе. Перед экзаменом я сильно нервничал. Но потом плюнул на всё. "Будь что будет", - решил я. Кое-как я ответил и ждал реакции преподавателя.
- Если хочешь "четвёрку", надо ещё что-нибудь ответить, - сказал он
- Да нет, - ответил я.
Получив свои законные три балла, я со спокойным сердцем пошёл домой, уже заранее зная, что учиться дальше не буду, о чём и сказал ребятам из своей группы МТМ-17 в начале следующего семестра. Обещанного отцом мотоцикла я так и не дождался, учиться плаванью я не хотел, да и, чего греха таить, боялся. Нужен был самый ничтожный, но весомый повод для того, чтобы бросить институт. И он настал.
В конце одного из занятий по политической истории СССР Борис Михайлович Суворов торжественно сообщил мне и всем присутствующим:
- На следующей неделе слушаем твой реферат.
- Какой реферат? - испуганно спросил я.
- По Брестскому миру, - невозмутимо ответил Борис Михайлович.
- А-а, - протянул я. - Помню.
- Хорошо, что помнишь. Не забудь, что оценка за реферат автоматом становится годовой.
- Я понял, - буркнул я, хотя мало что понимал в тот момент.
- ****ец! - выдохнул я, выйдя из аудитории.
Реальность уходила из-под ног. Привычный мир рушился из-за моей же лени. Но, с другой стороны, всё складывалось как нельзя лучше. Пугала только перспектива оказаться в армии. Я решил уйти по-русски, но перед этим целый месяц просто не ходил в институт, а в начале мая написал заявление на имя декана и забрал документы. При этом мне ещё выплатили повышенную стипендию в сумме 80 рублей за хорошую успеваемость. Стипендию я положил на сберкнижку. А мама сказала, что меня возьмут на ТЭЦ-3.


Глава четвёртая
По стопам родителей

Сколько я себя помню, моя мама всегда работала на ТЭЦ-3. А помнил я себя лет с трёх, когда сказал свою знаменитую фразу: "Дедушка! У тебя двор-то для одного петуха". Дело было в Красных Ткачах, где жили бабушка с дедушкой по маминой линии. Мой отец с дедом, как обычно, пили самогон из небольшого мутно-фиолетового графина, сидя на кухне. Я сидел с ними за столом у окна и внимательно слушал их разговор, в ходе которого дедушка Витя высказал мысль о покупке коровы. Я посмотрел на деда, глянул в окно кухни на огород и выдал свою знаменитую фразу. За столом наступила тишина. Слышны были только ходики в соседней комнате. Отец чудом не поперхнулся самогоном. А я смотрел и не понимал, что происходит. Дедушка улыбнулся и погладил меня по голове своей грубой морщинистой рукой.
После моего ухода из института встал вопрос о моём трудоустройстве. Мама предлагала мне устроиться на ТЭЦ-3, а отец в свойственной ему манере меня пугал всякими ужасами, в красках описывая несчсастные случаи, свидетелем которых он был, когда работал на ТЭЦ киповцем. Он говорил, что с моими нервами там делать нечего. Можно подумать, у него с нервами был полный порядок! Он пугал меня тем, что на ТЭЦ постоянный шум, жара, высокое напряжение, в конце концов. Но я был непреклонен. Профессия кочегара тогда несла для меня оттенок какой-то неосознанной романтики. Ведь я с детства любил жечь костры и смотреть на огонь. Быть повелителем огня - это было чем-то невероятным!
В один из солнечных майских дней 1991 года мы с мамой на троллейбусе №6 поехали на ТЭЦ. После проходной мы прошли мимо двух градирен к административному корпусу и поднялись на третий этаж. Нас принял начальник котло-турбинного цеха Проскурин. Он дал мне лист бумаги, ручку и продиктовал текст заявления о приёме на работу. Присутствующие в кабинете с интересом разглядывали меня. Я немного смущался. Мне никогда не оказывали столько внимания.
- Ну, теперь в отдел кадров, - сказал начальник цеха, подписывая заявление. - Пройдёшь медкомиссию, милости просим.
Легко сказать, да трудно сделать. С медкомиссией вышла загвоздка. Участковый терапевт Качуков с порога поинтересовался моим приписным свидетельством из райвоенкомата. Я в ужасе пытался сообразить, где оно, и тут вспомнил, что я его не получал, вернее, мне его почему-то не выдали.
- В таком случае, молодой человек, - сказал врач, протирая стёкла очков в золотой оправе краем белого халата, - езжайте в военкомат. Когда будет приписное свидетельство, тогда и поговорим.
- А как же... - попытался я возразить.
- Всё! - отрезал Кочуков нарочито резко. - Следующий!
Я вышел из кабинета, мысленно собирая все возможные несчастья на голову участкового врача. Злоба переполняла меня. Чтобы немного успокоиться, я купил в ларьке на остановке банку пива и жадно выпил. Пиво было тёплым, но я этого даже не заметил. Мне казалось, что мир рушится у меня под ногами. Хотелось курить, но я в очередной раз бросил. С горя я взял ещё банку пива и поехал домой.
Отец уже пришёл с работы и сидел на кухне с газетой в руках. На столе стоял трёхлитровый баллон пива.
- Будешь? - спросил отец.
- Наливай, - сказал я обречённо и сел напротив на свою любимую табуретку.
На следующий день с больной головой, но твёрдой решимостью всё выяснить, я поехал в военкомат на Перекоп. Дежурный меня внимательно выслушал и пошёл искать моё дело. Я лениво разглядывал развешанные на стенах плакаты и памятки. Время шло медленно, словно нарочно нагоняя на меня страх. Минут через двадцать появился дежурный вместе с подполковником Коровиным.
- Михаил Николаевич, Вы уверены, что у Вас нет приписного свидетельства? - спросил Коровин.
- Уверен. Я его не получал.
- Странно. Ладно, будем искать.
Так прошло ещё полчаса, в течение которого они искали мои корочки. Когда надежда нас уже почти покинула, из какого-то кармашка в папке с моим делом что-то выпало. Дежурный поднял удостоверение и подал подполковнику. Коровин полистал приписное и даже изменился в лице. Он широко улыбнулся и сказал:
- А-а. Так ты у нас "негодник".
Я непонимающе смотрел на него. Он пояснил:
- Не годен к строевой службе. Тебе надо пройти медкомиссию.
Если честно, я тогда испугался. Ведь в любой момент меня могли забрать в армию. Такая перспектива меня совсем не радовала.
  Подполковник отдал мне приписное свидетельство и сказал явиться на следующий день на призывной пункт для прохождения медкомиссии. С чем я и ушёл.
И начались мои хождения по мукам. Сначала комиссия в районном призывном пункте. Там не смогли дать однозначного заключения о моём здоровье. Потом переосвидетельствование, после которого меня направили на областную медкомиссию на Пятёрке, куда нас, нескольких призывников, везли на туристическом "Икарусе". Двадцать минут невропатолог и офтальмолог решали, какую мне поставить статью, чтобы меня не забрали в армию. Наконец они пришли к консенсусу.
- Такие люди нужны в тылу, - то ли в шутку, то ли всерьёз сказал врач.
Через несколько дней я получил военный билет, в котором было написано, что "рядовой запаса Абрывалин годен к нестроевой службе в военное время". С этой "ксивой" я и предстал пред светлые очи участкового терапевта Кочукова. Он подписал все необходимые бумаги, и я поехал устраиваться на ТЭЦ-3 уже по-настоящему.
4 июня 1991 года стал моим первым рабочим днём на Ярославской ТЭЦ-3 в качестве машиниста-обходчика котельного оборудования. Мне выделили шкафчик в раздевалке в дальнем ряду напротив окна. Виктор Николаевич Смирнов привёл меня на центральный щит управления, где находился персонал. Это было большое помещение с высоким облупившимся потолком и грязноватыми стенами, покрашенными в два цвета. На щите находились приборы и органы управления котлами и турбинами, столы и стулья для персонала и две деревянные тумбы с тумблерами, на которых стояли допотопные дисковые телефоны с эбонитовыми трубками. Я словно попал в технический музей.
Вы не поверите, но я как зашёл на щит со стороны турбинного отделения, так и стоял, пока мне не сказали, что котельщики сидят на противоположной стороне. Тогда я перешёл туда и продолжал стоять. Я всегда стеснялся в незнакомых местах в первый раз, но в тот день я просто впал в ступор.
Наконец кто-то предложил мне стул. Я сел с края стола и стал рассматривать незнакомые приборы и переключатели. Люди ходили мимо меня, здоровались, разговаривали, пили чай, что-то писали. Потом мне дали книгу по технике безопасности, которую я успел пролистать несколько раз за восемь часов своей первой смены. Я откровенно ничего не понимал.
В конце смены старший машинист Коля Тихомиров объяснил мне график работы в сменах и сказал, где садиться на автобус. По вахте "Б", в которую меня определили на период обучения, эта среда была последней утренней сменой, а на следующий день надо было идти в ночь.
Настроение после первой смены было не самое радужное. Но отец и тут отличился:
- Вот. Это только первый день. А до пенсии-то ещё огого.
В тот момент я готов был его убить. Чтобы хоть как-то погасить злость, я ушёл в свою комнату и полтора часа слушал музыку в наушниках на полную громкость. Ужинать совсем не хотелось. Так и началась моя трудовая жизнь.   


Глава пятая
Трудовые будни машиниста котла

Через полтора месяца я сдал экзамены на должность машиниста-обходчика котельного оборудования. Экзамены принимал заместитель начальника котлотурбинного цеха Александр Юрьевич Васенин. Я рисовал ему схемы, рассказывал правила и устройство котлов. Он мучил меня дозированно, по полчаса в день. На третий день после небольшой беседы он мне с улыбкой сказал:
- Надоел ты мне. Иди работай.
Александр Юрьевич написал распоряжение, согласно которому мне надлежало дублироваться на рабочем месте в течение двенадцати рабочих смен. Я взял журнал распоряжений и срадостью показал его своему наставнику Виктору Николаевичу Смирнову, который пожал мне руку и, сунув мне ведомости, которые надо было заполнять каждый час, сказал:
- Дерзай. Это теперь твоё.
Двенадцать смен пролетели незаметно. А тем временем в стране грянул ГКЧП. Я был в тот день с последней ночной смены. Заступающая на утреннюю смену вахта рассказывала самые невероятные слухи. Все пугали коммунистов конфискацией имущества. И это тогда совсем не казалось злой шуткой. По телевизору заявление ГКЧП чередовалось с концертами классической музыки. Был страх и неопределённость.
21 августа с путчистами было покончено. На вечернюю смену я шёл спокойно, с верой в завтрашний день. Моё дублирование закончилось. Я начал самостоятельную работу. Но тут меня ждали сюрпризы, о которых я даже не подозревал. В первую же смену во время обхода котла №1 мне не понравился цвет факела в правой полутопке. Я доложил начальнику смены цеха Владимиру Ивановичу Аверину, на что он сказал:
- Вызывай старшего машиниста и разбирайся.
Пришлось звонить на второй щит и отрывать старшего машиниста от дегустации водки "Распутин". Коля Тихомиров пришёл дыша свежим перегаром и спросил:
- Что тут у тебя?
Я как мог объяснил ему суть проблемы. Он почесал репу и сказал, обращаясь к начальнику смены:
- Иваныч, всё заебись. Если что, я на втором щите.
С тем и ушёл. А я остался стоять с открытым ртом. "Если здесь все дела так делаются..." - дальше моя мысль не пошла, чтобы не было так страшно. Первая капля лжи упала на подсознание и там дала свои всходы.
Во вторую вечернюю смену меня послали перевести три горелки с газа на мазут. Это когнало меня в ещё больший ступор чем первый день работы на ТЭЦ-3. Я честно сказал, что не знаю, как это делается. Костя Потапов пошёл со мной и за пару минут объяснил, как правильно подматывать, вставлять и продувать мазутные форсунки. Я усвоил урок с первого раза. Конечно, первый раз я провозился довольно долго, но ни одна форсунка не потекла. Слава Богу!
Выходных я практически не замечал, да их по сути и не было. Только после ночных смен был отсыпной и полноценный выходной, а после утренних и вечерних смен выходные были скорее названием. В свободное время я слушал иузыку, читал книги, писал письма Жене. Галя к тому моменту перестала мне писать. Или я перестал писать ей. Я уже не помню. То ли из-за чего-то поспорили, то ли поругались. Да и с Женей отношения были несколько странные. Были периоды, когда она подолгу мне не писала. А я ждал какое-то время, а потом сжигал все её предыдущие письма в укромном месте во дворе между детским садом и агитплощадкой с разрушеной сценой. Иногда я ездил к ней в гости, если выходной попадал на воскресенье. А в основном я работал.
Каждая смена проходила примерно одинаково. После раздевалки я обходил работающие котлы. Потом шёл на щит принимать смену, заполнял ведомость. Каждый час записывал показания приборов. Два или три раза за смену делал обход. Несколько раз пил чай. Ходил в столовую. По графику менял мазутные форсунки и занимался другими необходимыми делами. За два часа до окончания смены ходил переодеваться и принимать душ. Потом сдавал смену и ехал домой на вахтенном автобусе, который частенько опаздывал. Во время смены всё было выверено по минутам. Я знал, сколько времени у меня уходит на ту или иную операцию. В свободное время, когда не было начальства, я позволял себе читать или писать стихи. На работе они писались намного лучше, чем дома.
Иногда приходилось работать без выходных или по две смены подряд, когда кто-то из наших алкашей не выходил на работу. Да, случалось и такое. Но я не роптал. Я набирался опыта и зарабатывал отгулы.
В конце декабря меня вызвал к себе Васенин и заставил написать заявление о переводе меня на более высокую должность. Он положил передо мной образец, чистый лист бумаги и ручку, а сам вышел из кабинета и запер дверь. Делать было нечего. Хоть я и говорил Александру Юрьевичу о том, что не готов работать машинистом центрального теплового щита управления котлами, пришлось написать эту бумагу. Через два месяца меня перевели на новую должность.   


Глава шестая
Неудачное предложение

Прошло два года. За чередой однообразных будней пришла весна, а вместе с весной проснулось и моё желание создать семью. Желание в общем-то само по себе неплохое и где-то даже похвальное. Я устал от одиночества и редких встреч с Галей и её подругами. После расставания с Женей я пустился во все тяжкие. Отрезвило меня тогда только письмо от Гали, которое пришло в конце декабря 1992 года. Я не знаю, почему она решила написать после долгого перерыва. Но я был ей за это очень благодарен. Галя словно чувствовала что-то и протянула  руку помощи. Так мы вновь стали друзьями. Именно Галя со свойственной ей энергией и настойчивостью учила меня общаться.
После неудачной попытки познакомиться с моей дальней родственницей на её дне рождения, моя тётя предложила мне попытать счастья с Ирой. Ира Артемьева работала вместе с моей тётей в райсобесе. Тётя дала мне домашний телефон Иры и сказала, что Ира будет ждать моего звонка вечерами. Должен сказать, что тогда я жутко боялся звонить по телефону. Дома телефона не было. Приходилось покупать жетоны и искать исправный телефон-автомат. Но всё это пол беды. Я привык писать письма, а не чесать языком. Да попросту стеснялся, чего уж тут скрывать. Я никогда не знал, о чём можно говорить с девушкой, которую совсем не знаешь. Я впадал в ступор и молчал, отвечая невпопад.
После дня рождения, которое я отмечал в компании Гали и Люды у себя дома, я наконец решился позвонить Ире, забоаговременно купив несколько жетонов. Работающий телефон-автомат нашёлся около детского магазина "Рассвет". Држащим пальцем я накручивал диск, сверяясь с записанным в электронный органайзер номером, одновременно пытаясь успокоиться. Услышав гудки, я ещё больше разволновался и никак не мог заставить себя успокоиться.
- Алло, - услышал я в трубке приятный женский голос, принадлежавший, скорее всего, очень молодой девушке.
- Иру можно к телефону? - спросил я, уже заранее зная, что говорю с ней.
- Да. Я слушаю.
- Это Миша, - представился я.- Мне Ваш номер дала моя тётя Люба Гладышева.
- Да, она мне говорила о Вас. Я ждала звонка. Хочу пригласить Вас в гости.
- В гости? - удивился я. - Так сразу.
- Да. А что?
- Я как-то не привык так. Я хотел сначала написать письмо, рассказать о себе.
- Что ж, - в её голосе слышалось явное разочарование. - Есть куда записать адрес?
- Да, есть. Записываю.
Я достал свою электронную записную книжку, купленную по совету и на деньги мамы, и добавил адрес Иры к её номеру телефона. После этого мы попрощались, и я пошёл домой сочинять письмо, надеясь на то, что в ящике стола есть хотя бы один конверт.
Весь оставшийся вечер я писал письмо Ире Артемьевой под брутальный тяжёлый рок в исполнении "Sepultura". Настроение было приподнятое. Я надеялся, что из этого знакомства выйдет что-то путное, ведь по словам моей тёти Ира мечтала выйти замуж, но у неё не было подходящего кавалера.
На следующий день по пути на работу я бросил письмо в почтовый ящик. Так начались томительные дни ожидания ответа. Но время шло, а письма от Иры всё не было и не было. Когда в очередной раз среди газет я прощупывал конверт, моё сердце замирало в предвкушении, но это оказывалось письмо от Гали или от Люды. Несколько раз я порывался позвонить, но останавливал себя. Настроение неуклонно снижалось, появилось раздражение. Я мог вспылить по любому поводу, как на работе, так и дома. Даже музыка не приносила мне успокоения.
Недели через две я всё же решил сам позвонить Ире домой. Но тут меня ждало разочарование. Женщина на том конце провода извиняющимся голосом сообщила, что в квартире Артемьевых теперь другой номер. Я перезвонил по другому номеру и долго слушал длинные гудки, после чего вынул жетон из приёмника и отправился домой успокаивать нервную систему очередной убойной дозой тяжёлого рока. На этот раз мой выбор пал на группу "Celtic Frost". Слушал я, естественно, в наушниках, тупо глядя на вращающиеся катушки нового магнитофона "Орбита - 107", который стоял на тумбочке.
Магнитофон я купил в комиссионном магазине на деньги, которые всей семьёй откладывали на покупку цветного телевизора. Предыдущий аппарат перестал меня устраивать, и я решил его поменять. Новый катушечный магнитофон купить было просто нереально, поэтому я ездил во все комиссионные магазины Ярославля. В магазине "Кооператор" мне повезло. Магнитофон был новый, только без упаковки, зато с пультом дистанционного управления и катушкой №22 с магнитной лентой, на которую можно было записать больше двух часов музыки.
Только музыка и спасала меня, пока я, наконец, не дозвонился до Иры. Она долго извинялась в трубку, а потом пригласила в гости. Мне ничего другого не оставалось: я согласился. Мы обговорили время и попрощались.
Ира жила в пятиэтажном доме на Перекопе в двух шагах от работы. У неё была однокомнатная квартира на втором этаже, в которой вместе с ней жила бабушка. Также у неё была мама и брат, который после встречи с хулиганами остался инвалидом.
Как всегда перед первой встречей, я очень волновался. Я ехал на троллейбусе и думал, как она выглядит. А ещё вспоминал Женю. Женя была для меня идеалом несмотря на то, что пошла на панель. Несмотря на то, что мы расстались. Расстались так глупо. Погружённый в свои мысли, я чуть не проехал нужную остановку. Я перешёл Московский проспект и пересел на трамвай № 4. Мне нужно было проехать всего одну остановку до бывшего кинотеатра "Мир", который представлял жалкое зрелище с облупившимися стенами. Нужный дом я нашёл без труда. Вскоре я уже стоял перед дверью квартиры и пытался успокоиться, прежде чем нажать на звонок.
Ира сразу открыла мне дверь, словно чувствовала моё приближение.
- Привет! - сказала она. - Проходи. Раздевайся.
- Привет! - ответил я и вошёл в маленькую прихожую, в которой висел настенный телефон.
Ира мне сразу понравилась. Она была немного ниже меня ростом и напоминала мне скорее восьмиклассницу из песни Виктора Цоя. У неё было симпатичное лицо с большими карими глазами и тёмные, вьющиеся волосы средней длины. Губы были аккуратно накрашены розовой помадой. На ней были чёрные брюки и тёмно-синяя вязаная кофта с длинным рукавом. На ногах были домашние тапочки.
Я снял куртку и повесил её на вешалку. Ира подала мне тапки, которые были мне слегка малы. Мой внешний вид явно уступал: линялые, хотя и чистые джинсы, тёмно-зелёная рубашка "под шёлк" и небрежно причёсанные волосы, которые не мешало бы постричь. Мы прошли в комнату. Я поздоровался с бабушкой. Ира меня представила как своего друга. Мы немного поговорили с бабушкой и пошли с Ирой на кухню. Она поставила чайник на плиту и достала чашки. Кухня была совсем маленькая. На ней с трудом умещались небольшая газовая плита, маленький холодильник и квадратный стол, около которого стояли две табуретки. Я сел около холодильника, пока Ира доставала хлеб, масло и сыр. Она сделала несколько бутербродов и положила их на плоскую тарелку.
- Ты чай с сахаром пьёшь? - спросила Ира.
- Да, - ответил я. - В гостях одну ложку, а дома три.
- Почему в гостях одну? - спросила хозяйка и её лицо озарила улыбка, которой могла позавидовать Джоконда.
- У меня дома кружка большая, - ответил я.
- А-а, тогда понятно.
Чайник тем временем закипел. Ира разлила чай по чашкам и села напротив меня. Её лицо было так близко, что хотелось целовать её губы. Я просто тонул в её глазах. Это было что-то невероятное. Даже на Женю я боялся так смотреть.
- Пей чай, а то остынет, - произнесла Ира каким-то пустым голосом, разрушая наваждение. - Бутерброды бери.
- Не остынет, - ответил я, вдруг обидевшись на свою новую знакомую.
Чай оказался крепким и очень ароматным. Я взял бутерброд, чтобы не обижать хозяйку. Я откусывал маленькие куски и запивал их чаем, стараясь не смотреть на Иру. Очарование её красоты растворилось в окружающей тишине. Что-то было безвозвратно потеряно. Я видел перед собой обычную глупую девчонку, с которой хотелось разве что сходить разок - другой в баню. "Но не в этой жизни", - добавил я про себя, допивая чай.
- Ещё чаю хочешь? - спросила Ира чуть более одушевлённым голосом.
- Не откажусь, - ответил я, глядя в окно.
В начале девятого вечера я начал собираться домой. Мы договорились, что я позвоню в свой следующий выходной. Домой я шёл со смешанным чувством. За внешне привлекательной оболочкой скрывалась пустышка. И если это моя судьба, то стоит подумать, стоит ли тянуть эту карту.
Последующие встречи с Ирой у неё дома несколько развеяли мои сомнения. Она оказалась приятной собеседницей. Постпенно мы нашли много точек соприкосновения. На многие вещи мы смотрели одинаково, что не могло нас не радовать. С каждой новой встречей мне всё труднее было с ней попрощаться. И это меня даже пугало. Но, как пел Виктор Цой, "это не любовь". Хотя влечение и было очень сильным.
В конце июня я пригласил Иру в гости. С зарплаты я купил переносной проигрыватель компакт-дисков "Casio" - чудо японской техники, которое работало как от сети, так и от четырёх пальчиковых батареек. По совету Серёги Родионова одним из первых дисков купил последний альбом "Pink Floyd" под названием "Division Bell". Музыка мне очень понравилась. При прослушивании через купленные по случаю у Олега Мельникова советские колонки "Амфитон" звучание было выше всяких похвал.
Этот альбом я и включил Ире, когда она приехала ко мне в гости. Музыка ей тоже понравилась.  Я показал Ире свою коллекцию музыки и аппаратуру, которая занимала целый угол комнаты. Потом мы пили на кухне чай и мило болтали обо всём. Мы прекрасно провели время. Нам было интересно вдвоём. Из памяти почти стёрся негативный осадок от первой встречи. Всё было хорошо. Но спустя какое-то время я начал замечать странные взгляды, которые бросала на меня Ира. Я не мог понять, что она от меня хочет. Разобраться в этом мне помогла тётя Люба.
- Ира ждёт, когда ты сделаешь ей предложение, - сказала она мне по секрету.
Как делать предложение, я не знал. Никто меня этому никогда не учил. Дурака учить - только портить. А такого дурака как я и подавно. Так и вышло.
В один из прохладных вечеров начала октября я провожал Иру домой. От троллейбуса мы шли пешком. Вокруг было тихо. Под ногами лежали осенние листья. В небе ярко светили звёзды, предвещая первый мороз. Никто не проронил ни слова. Я держал Иру за руку, собираясь с мыслями. Когда до её дома оставалось совсем ничего, я остановился и сказал:
- Подожди.
- Что случилось? - насторожилась Ира.
Вокруг было темно, только где-то в глубине двора горел фонарь. Мы стояли друг напротив друга.
- Ира, - начал я. - Ты мне очень нравишься.
Она улыбнулась, но в её улыбке было больше печали, чем радости. Это была улыбка уставшего человека. Но я тогда не придал этому значения и продолжил:
- Выходи за меня замуж.
Я замолчал. Я не знал, что ещё сказать.
- Я замёрзла. Пойдём домой?
- Пойдём, - ответил я обречённо.
Я проводил Иру до квартиры и сухо попрощался. С тех пор наши отношения стали сходить на нет. Какое-то время мы встречались, даже ходили вместе в гости. На вопросы о моём предложении она только пожимала плечами и говорила, что подумает. А потом она откровенно стала избегать меня. Так закончилась история моего знакомства с Ирой. И я тогда понял одну простую вещь: предложение девушке выйти замуж означает начало конца ваших отношений. Что бы это ни значило. 


Глава седьмая
Последний букет

Я прекрасно помню тот день, в котором всё с самого начала складывалось не так. Было самое начало апреля, но погода уже стояла по летнему тёплая и солнечная. Снег уже почти сошёл, оставаясь лишь кое-где в оврагах и в тени грязными бесформенными кучками. До конца отпуска оставалось всего пару дней.
С утра я надел свой любимый серый в полоску костюм и поехал на автовокзал. Я быстро купил билет. До отправления автобуса оставалось ещё много времени. Я с улыбкой посмотрел в голубое апрельское небо. Ехать с пустыми руками мне не хотелось, поэтому я решил сделать Любе сюрприз, купив букет красивых белых роз. Конечно, может, это и перебор, учитывая наши отношения, но сделать девушке приятное никогда не помешает.
Я поехал в центр и купил красивый дорогой букет. И с этого момента удача словно отвернулась от меня. На свой автобус я опоздал, так как он уехал чуть раньше расписания, а троллейбусов как назло не было. Пришлось просить, чтобы посадили на другой автобус, который ехал в том же направлении. Я доехал до нужного поворота и пошёл пешком. Попутные легковушки проезжали мимо. После нескольких безуспешных попыток тормознуть машину я пошёл пешком. Путь был неблизкий, но прекрасная погода располагала к прогулке, тем более что тогда я был в хорошей физической форме. Разве только букет несколько мешал.
Я успел уже пройти пару километров по обочине шоссе, когда рядом со мной остановился синий "Запорожец".
- Тебе куда, парень? - спросил водитель, высовываясь из окна.
- Мне в Великое надо, - ответил я.
- Садись. До поворота на Великое подвезу.
- Спасибо! - сказал я и сел на переднее сиденье.
Вскоре машина затормозила около поворота к селу. Я достал кошелёк и хотел заплатить водителю за то, что подвёз меня, но он наотрез отказался брать деньги. Тогда я поблагодарил шофёра и пожелал ему счастливого пути. Машина вырулила на дорогу, а я пошёл знакомой дорогой к дому Любы. Я как всегда волновался. В голове была полная пустота и смятение. "Что я здесь делаю? Зачем?" - думал я.
Первое письмо от Любы пришло после новогодних праздников. Я уже и не ждал писем. Все, кому тогда писал, испарились после двух-трёх ничего не значащих писулек. Это меня уже не удивляло. В принципе,  можно было вообще больше не публиковать никаких объявлений в газетах. Мне вполне хватало общения с Галей и её многочисленными подругами. Но после неудачного знакомства с Ирой Артемьевой в сердце оставалась какая-то пустота, которую надо было заполнить.
Писем было немного. У двоих девушек уже были дети, да и жили они далеко от Ярославля. Написав ничего не значащие ответы, я заскучал. Я на автомате ходил на работу, ел, спал, встречал Галю с подругами, когда она приезжала в гости. А после нового года пришло письмо из села Великое. Оно чем-то зацепило меня. Я сразу написал ответ. И завертелось.
Через месяц Люба пригласила меня в гости. Стоял морозный солнечный день. В наушниках играл тщательно составленый сборник любимых песен группы "Judas Priest", во внутреннем кармане шубы лежала шоколадка, а в душе была радость, надежда и счастье, которого мне так не хватало.
У Любы была сестра Катя. В первый мой приезд мы сидели втроём за круглым столом в большой комнате бревенчатого дома и играли в подкидного дурака. Катя украдкой поглядывала на меня. В карты мне везло. Я раз за разом обыгрывал сестёр, на что Люба напоказ обижалась, а Катя только таинственно улыбалась.
- Неинтересно с тобой играть, - наконец сказала Люба своим резким грудным голосом. - У вас в Ярославле все такие?
На ней был мешковатый серый свитер и чёрная длинная юбка. Грубые руки были привычны к тяжёлому деревенскому труду.
- Не знаю, - ответил я и посмотрел ей в глаза. - Что-то не так?
Она смотрела на меня тусклым взглядом без особых эмоций. На её лице не было ни грамма косметики. Губы были чуть приоткрыты, обнажая ровные белые зубы. В глазах застыла печаль.
- Расскажи чего-нибудь, - вдруг сказала Люба и попыталась изогнуть губы в неком подобии улыбки.
- Да я особо не мастак рассказывать, - ответил я и опустил глаза на свои руки, которые лежали на коленях как у какого-нибудь прилежного ученика в начальной школе. - О чём рассказать?
- Расскажи о своей работе.
- Хорошо. Только начну издалека. Если надоест меня слушать, скажи.
- Договорились.
Я начал рассказывать с истории поступления в институт. Люба внимательно меня слушала, иногда задавала вопросы, на которые я с удовольствием отвечал. Её лицо постепенно смягчалось. Катя же ловила каждое моё слово и тихо о чём-то вздыхала. Я переводил взгляд с одной девушки на другую и жалел о том, что не Катя моя девушка, а Люба.
В следующий свой приезд я застал дома одну Любу. На мой вопрос о сестре Люба уклончиво ответила, что Катя в больнице. Я видел, что она что-то недоговаривает, но не стал настаивать. Мы гуляли с Любой по Великому и заходили в гости к её тёте, которая угощала нас блинами со сметаной. Вот тут-то я краем уха и услышал правду о Кате.
У неё был парень, который жил в Тутаеве. Она частенько ездила к нему в гости и залетела. А теперь она лежала в районной больнице. То ли делала аборт, то ли ещё что.
Тем временем пришла весна. Люба согласилась приехать ко мне в гости. Я встретил её на автовокзале, и мы поехали на Нефтестрой. Я показал ей свою школу. Мы немного погуляли в парке и пошли домой. Моя мама приготовила угощение для гостьи, но Люба почти не притронулась к еде. То ли стеснялась, то ли была на диете. Перед уходом она оставила свёрток.
- Это тебе, - сказала Люба. - Подарок на день рождения. Носи на здоровье.
- Спасибо! - ответил я и поцеловал Любу в щёку.
Я развернул свёрток. В нём оказалась коричневый вязаный жилет точно по моему размеру. Он и сейчас висит у меня в шкафу.
19 марта 1995 года я отмечал свой день рождения в компании Гали и Люды. Они подарили мне много прекрасных подарков, самым главным из которых была кассета с песнями на мои стихи. Я готов был расплакаться, когда слушал голос Гали. Мы отлично провели время, фотографировались, танцевали, пили сухое вино. Сестра Таня подарила мне коробку вкусного датского печенья, которое мы продегустировали с чаем. Я показал Гале подарок Любы.
- Миш, - сказала Галя уже в прихожей. - Ты должен рассказать Любе о нас с Людой. Скажи ей правду о наших отношениях.
На следующий день я поехал к Любе с тортом, который сам испёк. Верх был украшен безе, в котором орехами было выложено число "22". Я долго не решался сказать Любе то, о чём меня просила Галя. Я никак не мог подобрать слова, с которых можно было начать. Но потом я просто сказал:
- Знаешь, Люба, у меня есть две знакомые девушки. Их зовут Галя и Люда. Мы просто друзья. Я знаю их много лет.
Мы стояли на остановке в ожидании автобуса. Люба долго молчала, а потом спросила:
- А зачем тогда я тебе?
Я не знал, что ей ответить. Для содания семьи? Глупо. Сказать, что люблю её, я тоже не мог.
- Ты мне нравишься, - сказал я, чтобы разрушить окружающую тишину.
- Да? - удивилась Люба и пристально посмотрела на меня. - а что же ты тогда бросаешь взгляды на мою сестру? Ты думал, что я этого не замечаю?
Подошёл автобус. Люба развернулась и пошла прочь. Я не стал её догонять. Я занял своё место в автобусе и поехал назад в Ярославль, ругая себя за то, что послушал Галю. Но сказал себе, что вернусь и поговорю с Любой ещё раз.
Когда я подошёл к дому Любы, солнце уже стояло в зените. Позвонил в звонок. Скрипнула дверь. Люба сдвинула засов и впустила меня во двор. На ней был застиранный домашний халат и резиновые сапоги на босу ногу.
- Я не ждала тебя... сегодня.
От меня не укрылась эта её заминка.
- Это тебе, - сказал я, протягивая ей букет белых роз в подарочной упаковке.
Люба взяла цветы как-то неумело.
- Кучу денег, наверное, стоит. Лучше бы две бутылки водки купил.
Эта фраза меня просто убила. Мне казалось, что на меня вылили ведро помоев и я стою и обтекаю.
- Пойдём, я покормлю тебя, - сказала Люба как ни в чём не бывало.
Я сидел на кухне около печки, пока Люба суетилась с кастрюлями и тарелками. Розы она догадалась поставить в вазу и налить воды. Мне казалось, что Люба никогда не простит мне моей правды. Ревность или глупость руководили её поступками - я не знаю. Но в тот день я понял, что приехал зря. Или рано. Нет, мне не жалко было денег, что потратил на цветы. Что отдал - твоё. Я мог бы ещё понять, если бы Люба была избалованной городской девчонкой, которая выбирает между пылким поклонником с букетом и богатым буратино в папиной тачке. Нет, наверное, я просто ничего не понимаю в женской психологии. Но с тех пор я никоггда не дарил цветы. Это был последний букет.
После обеда я засобирался домой. Люба не пошла меня провожать. Может, это и к лучшему. В любом случае, я надеялся, что через какое-то время она одумается. Но этого не произошло. После бесполезной и бессмысленной поездки в Великое на велосипеде я подал объявление в рубрику знакомств газеты "Караван - Рос". Впереди были новые встречи и новые расставания. Но это уже совсем другая история.


Послесловие

Лето детства закончилось. Впереди была другая жизнь, другие мечты. И только первая любовь всегда в моём сердце. Я храню её фото, посвящаю ей стихи. И верю, что когда нибудь встречу её и скажу одно-единственное слово: "Прости!" И если ангел не отвернётся от меня, Женя простит меня. Тогда я смогу наконец поцеловать её и подарить ей свою любовь.
Я - верю.