Икона

                Нудно накрапывал мелкий осенний дождь. Старый, поношенный «ПАЗик» бросало из стороны в сторону на неровностях сельской дороги. Но это не мешало ему упорно продвигаться вперёд, «кряхтя» и «кашляя» на каждой ухабине. Алексей сосредоточенно рассматривал унылый, серый пейзаж за окном, изредка протирая запотевшие очки, без которых он почти ничего не видел.

                - Па, а скоро мы приедем? - теребил его за рукав сынишка, лет пяти.- Я есть хочу.

                - Вот приедем и поедим, а сейчас возьми бараночку.

                Отец покопался в сумке и достал пакетик с сушками... Правда, оставалась их там, меньше половины.

                – Бери, посмотри как пахнут?!..

                Мальчик взял сушку и сиротливо прижался к матери, которая была рядом, тут же, качая на руках младенца. Справа от неё, уткнувшись лицом в окно, сидела младшая сестрёнка парнишки.

                «И зачем мне надо было покидать насиженное гнездо?.. Ехать за тридевять земель?! Меня никто здесь не знает и не ждёт, тем более... Что я здесь буду делать?.. и главное, кому я здесь нужен?» - думал Алексей, пристально всматриваясь в моросящую даль.- "А тут солнце бывает когда-нибудь?.."

                ...Вдруг, вспомнилась Волга, куда он в детстве постоянно бегал купаться. Бескрайняя ширь воды... Белое выжженное небо и родной город - Чебоксары, где он родился, вырос, где так и не доучился в художественном училище...

                ...Умерла мать и он остался дома за отца. Воспитывал маленькую сестру и брата, а потом и сам женился..., как из рога изобилия посыпались один за другим, дети: сначала сынишка – Женька, через год Наташа и вот недавно,- маленький Иван. Денег, которые он получал в клубе, работая художником–оформителем, хватало только если свести концы с концами, а когда малой появился на свет, стало совсем туго. Вот в это время и приходит «подсказка» в виде "предложения" двоюродной сестры. Она и посоветовала Алексею поехать в Подмосковье в преуспевающий совхоз, где бригадиром работал её первый муж, с которым она и по сей день поддерживала хорошие отношения. - "Он обязательно поможет!"

                - Алёш, езжай, не раздумывай, - говорила она. – Хуже не будет, а тут вы совсем загнетесь. Ты парень толковый, своё место всегда найдёшь. Это, конечно, не Москва, но в радиусе ста километров от столицы, жить вполне можно. Совхоз богатый и художник там нужен, не пропадёшь, одним словом?!

                Автобус тряхнуло, он натужно «застонал» и остановился. Алексей испугано вздрогнул и вернулся к действительности. На дворе стояла осень конца семидесятых... Шли годы «Развитого социализма». И это он хорошо знал. Ему не раз приходилось писать лозунги на кумачовой материи, провозглашающие победные шаги партии и народа к светлому будущему. Как не старались, но коммунизма пока не предвиделось, вот поэтому социализм в одночасье и стал «развитым».

                - Ну всё, приехали, - повернулся к ним усталый шофер. – Вот ваш дом, здесь и будете жить... пока… А потом, - видно будет. Давайте, я вам помогу,- он засуетился, помогая вытаскивать сумки.

                Через минуту они уже стояли на крыльце  небольшого деревянного домика, переминаясь с ноги на ногу, ожидая, когда их добровольный помощник откроет дверь. Дождь закончился и со стороны леса стало светлеть. На душе стало легче. Алексей старался выдавить на своём лице хоть какую-нибудь улыбку, показывая этим, что всё хорошо, но вместо улыбки получалась только гримаса...

                - Входите, чувствуйте себя, как дома. Вы не смотрите, что щели в полу, да и потолок не лучше. Это только временное жилье, а потом переселят. Может, и квартиру дадут в Шилово, это в главной усадьбе совхоза,- продолжал успокаивать переселенцев, водила.- Всё, я помчался. Мне ещё на ферму за девчатами. Располагайтесь... привыкните - все так начинали?!

                Потом было слышно, как затарахтел и, натужно фырча, стал отъезжать автобус. Они остались одни. Долго сидели на стульях, глядя друг на друга, пока по полу не юркнула мышь, которая сразу вывела их из оцепенения.

                - Надо что-то делать,- первым нарушил молчание Алексей.– Пойду, дров нарублю. Печку растопим. А ты Вера, - он обратился к жене, – Стели постель. Отмывай кухню. Всё, приехали! Теперь жить надо. Это наш дом – прошу любить и жаловать. Дальше ехать некуда...

                Через минуту Алексей колол дрова, лихо расправляясь с деревянными колбяками. Топор, который он нашёл здесь же в полуразвалившемся сарае, был ржавый и тупой, но он с такой яростью принялся за работу, что на первых порах совсем не замечал сопротивление инструмента.

                Это он только потом узнал, что дом этот являл собой некую перевалочную базу - через него проходили все вновь приехавшие. Если человек выдерживал: не скисал, не жаловался, не канючил, то через полгода получал что-то лучшее. А потом уже за особые выслуги и квартиру мог получить, но это надо было ещё заслужить и не только своим  доблестным трудом на благо Родины, но и подхалимством, а иногда и стукачеством. Но это всё будет потом, а сейчас дрова потихоньку разгорались в печке. Хотя она и дымила прилично, - давно не была в работе, но тепло незаметно наполняло комнату. Алексей оттаивал душой и телом. Пускай на дворе и стоял август, вроде ещё летний месяц, но в заброшенном доме было стыло, а сырость заползала в комнату, просачиваясь через широкие щели в полу.    

                "И чего здесь только мыши едят? - думалось Алексею, который продолжал подбрасывать дрова в топку. –  Так ведь и передохнуть с голоду можно».

                - Алеш, хватит размышлять. Сходи лучше за водой. Тут и вёдра есть. Наверно, от старых жильцов остались, - осторожно начала командовать Вера.

                Она чётко следила за порядком – на ней дети, на ней дом. Вера хорошо знала мужа. Он был хороший, но как можно было часами рассматривать ромашку или проплывающее мимо облака, она и по сей день представить себе не могла. Она знала: был бы хлеб и крыша над головой, а на ромашки и потом полюбоваться можно и то, если силы на это останутся.

                Алексей скользил по мокрой тропинке, ведущей к старому заброшенному колодцу. Ноги давно промокли и бултыхались в легких летних туфлях, которые он приобрёл ещё до поступление в училище. Он открыл крышку колодца и посмотрел вниз. Вода была так близко, что он в первые секунды даже испугался, увидев в ней отражение незнакомого, заросшего по уши бородой, мужчины, пытливо смотревшего на него через очки, занимавшие, как ему показалось, пол-лица.

                «Надо же, это я?! Как я давно себя не видел. На кого я стал похож?» - ужаснулся Алеша. Потом вдруг гордо подумалось - Наверное, на Левитана?!.. Да-а...» 

                Он опустил ведро в воду, и образ бородатого мужчины пошёл кругами, а потом совсем исчез.

                На следующее утро Алексей входил в кабинет парторга совхоза Зубова. Тот, был грузный не по годам, краснолицый мужчина, лет сорока. Он сидел за столом, перебирая какие-то бумажки. А что ещё ему было делать? Главная задача подобных "духовных" руководителей организаций     заключалась в том, чтобы встречать делегации из Москвы и умело показывать основные "достижения" совхоза, чему очень помогала наглядная агитация, а чтобы она всегда была в порядке и на ней постоянно менялись цифры, нужен был свой в доску хороший художник и прекрасный исполнитель воли начальства. На такого можно было бы положиться, а когда нужно будет и поприжать. В общем,- "раб"...

                - А, это ты и будешь Алексеем? Ну-ну, проходи, садись. Да не робей?!.. Чего весь скукожился? Не привык по кабинетам начальников хаживать? Видишь ли, а без них нельзя. Все хозяйство встанет...

                Зубов явно красовался перед приезжим, очень хотел показать свою значимость.

                - Как устроился? Всё ли нравится? Но ты понимаешь, что это всё временно. Поживёшь, от силы, годик... Ну–у..., не больше. Ты покажи себя, развернись… Сам понимаешь, под лежачий камень вода не течёт и тогда посмотрим. Ладно, я что-то разболтался. У меня дел много. Ты давай. Сейчас зав. клубом подойдет и покажет тебе твою мастерскую. А?.. вот и Василий Семенович, легок на помине. Заходи, заходи, ты что, как чужой? Вот, прошу любить и жаловать, художник наш новый – Алексей Повадин. С самой матушки Волги приехал поднимать нашу, так сказать, запущенную агитацию...

                Мастерская оказалась небольшой квадратной комнатой в здании клуба, куда привёл Алексея, Василий Семенович, отвечающий за весь совхозный досуг, за самодеятельность, кино и, конечно, танцы. В общем, за всё то, что можно было «выжать» из не большого коллектива культработников, трудившихся под его чутким руководством, но самый главный пункт его деятельности - это, конечно, наглядная агитация.

                А как же без неё? А если высокие гости приедут? Как они смогут увидеть основные показатели по сбору урожая, по закладке кормов на зиму, по надою молока. Да мало ли ещё, какие цифры заинтересуют высоких гостей? Ну и обязательно надо напомнить, что народ и партия едины, что этот год определяющий. Именно от этих написанных лозунгов зависело благосостояние страны, и поэтому должность художника - оформителя на любом предприятии была стратегической.

                - Вот, располагайся. Будь, как дома. Напиши, что тебе нужно из материалов. Всё купим. Правда, тут осталось что-то от предыдущего художника, но наверное, уже всё засохло. Так что давай осваивайся. Ты меня извини, что я всё «тыкаю», но так проще как-то и ты меня зови просто Василий и без церемоний. Сработаемся...

                Василий Семенович мог и продолжать, но заметив усталость в глазах Алексея, похлопал его по плечу и вышел, оставив его одиноко сидеть на стуле.

                Алексей долго бы просидел, вот так, глядя в одну точку. Слишком глубокий вираж он сделал в своей жизни. И трудно правильно оценить всё то, что с ним произошло, но оставаться в Чебоксарах в доме, из-за которого на него подали в суд его самые близкие, он больше не мог. По его характеру, лучше просидеть на этом стуле хоть целую вечность, но только не судиться с родными по крови, с которыми в детстве ел из одной миски. А тем более, не доходить до рукоприкладства. Да чего там только не могло ещё произойти. Там, где нет Бога, в ход вступают волчьи законы, а порядок их он хорошо знал. Знал, что не быть ему победителем в этой неравной схватке, а может, это и к лучшему, что он оставил всё и бежал, спасая семью, но прежде всего, свою душу...

                От центральной усадьбы до Голубина ходил местный автобус. На него необходимо было успевать, другого транспорта не предвиделось до самого утра, если только на попутках, которые появлялись на этом маршруте крайне редко. Так за них надо было платить деньги, которых у Алексея не было и в помине.

                Скучать в автобусе не приходилось. Салон был переполнен молодыми доярками, которые каждый день ездили    на ферму. Вот и Алексей пользовался этим. Заберётся куда-нибудь в угол, прилипнет к окну и смотрит на проплывающие мимо пейзажи. Одним словом - художник. А вокруг него шла неизвестная и непонятная для него жизнь. Слышалось сплошное шу-шу. Промывались косточки и его, и жены, даже по детям успевали пройти...

                Доставалось всем и самое обидное было для женского населения совхоза, что он был женат, да ещё свой "выводок" сюда привёз. А может, это и к лучшему. Жена хотя бы к дому будет привязана - можно будет счастье попытать. Так думали молодые девчата, искоса разглядывая художника, сидевшего у окна и, как нарочно, не обращающего на них никакого внимания. А если он изредка и поворачивался в сторону,постоянно смеющихся девушек, то через стекла его очков трудно было догадаться, о чём он думает. А думал он о многом, и прежде всего, о том, как прокормить семью, которой уже завтра есть будет нечего...

                ...Жена?!.. А что жена?.. Вера... Так её звали. Она была его верой и надеждой, но любовь отсутствовала в этом ряду. Как-то не сложилось. Она была хорошей матерью, отличной хозяйкой, а какие пироги она пекла?!.. Алексей был большим любителем выпечки... Может, этим она его и взяла, когда он приходил к ним в дом, на столе всегда возвышалась горка из изумительных, распространяющих на всю горницу запах, пирогов.

                - Проходите, Алексей Васильевич, у нас гостям всегда рады, - приглашала, выговаривая на распев слова, мать Веры.

                Она хорошо знала, Алеша «добрый» жених, такими не бросаются, да и Вера любила молодого художника. Только вот Алексей делал всё по привычке. Часто бывал у них в гостях, не гнушался предложенным обедом, а иногда и ночевать оставался. Стелили ему на сеновале, на  свежескошенном сене. От запаха, которого сразу кружилась голова и хотелось спать.

                А когда, однажды, засыпая, он услышал, как хлопнула входная дверь. Затем он почувствовал по чуть ощутимой дрожи настила, что кто-то поднимается к нему по лестнице, сердце его чуть не выскочило из груди, а сам он как-то сразу обмяк, от сладостных предчувствий и стал ждать.

                - Алеша, это я, Вера. Ты не спишь? Отец в город уехал, а мама спит давно… Ну, вот я и пришла,- заискивающе прошептала девушка.

                Всё произошло как-то само собой, просто и деловито, как будто они уже много лет были мужем и женой. И его совсем не удивило, что Вера была уже женщиной. Через «сарафанное» радио он давно знал, что у неё была неразделенная любовь с молодым студентом из Москвы. Тот работал на строительстве новой фермы бойцом стройотряда.

                - Алёш, ты меня любишь? А?..  - оправляя юбку, спросила Вера.- Или так..., просто к нам ходишь?

                - Да, да, конечно, о чём ты говоришь?.. - не удержав зевок, произнёс юноша.

                Алексей потянулся и повернулся на другой бок, вдыхая в себя аромат сена и чистого молодого женского тела. Ему было приятно засыпать. Он тогда ещё не знал, что ровно через девять месяцев у него родится первенец...

                ...Автобус дернуло. Алексей очнулся от своих воспоминаний. За окном виднелось его "новое жилище" – старый, покосившийся дом, на крыльце которого стояла Вера, махая в знак приветствия рукой. Выбежал сынишка, за ним показалась голова дочки, малОй, видно, ещё спал.

                - Алёш, ко мне зоотехник приходил. Предлагал в доярки на местную ферму. Я сказала: «А детей куда?» А он: «В ясли», - говорит. Ну, а ты  как на это смотришь?

                Алексей деловито ел, широко по мужицки расставив руки на столе, поднося ложку со щами ко рту, при этом, приглаживая, во все стороны торчащую бороду.

                - А что я? Ты сама смотри. Тебе видней, но я думаю, сначала детей надо в школу пристроить, а потом уже о зоотехниках думать...

                Он пытливо посмотрел на жену. Та делала вид, что собирает со стола крошки.

                – Так что, Вер, потерпи до сентября, а там видно будет.

                Алексей проработал уже больше недели. Незаметно для себя привыкал к новому месту. Обживался. Он любил всё расставлять по своим местам, чтобы не убивать время в поисках нужной краски, когда понадобится.

                Чаще всего к нему захаживал зав.клубом, Василий Семенович. Мужчина, лет тридцати . С чёрными всегда опущенными вниз усами. Худощавый, длинные чёрные волосы закрывали уши. Он являл собой портрет типичного культработника того времени. Он мог походить как на музыканта, так и на художника или танцора, но он был директором совхозного клуба, чем не мало гордился. А жена его, почему-то очень похожая на него, была его замом и отвечала за работу всех клубных кружков и проведения праздничных мероприятий.

                - Алеша, привет! - почти выкрикнул     Василий  Семенович, как ветер влетая в мастерскую. – Как дела, как живешь, чем дышишь? А? Не унывай, прорвёмся, где наша не пропадала, – он выпаливал весь набор стандартных фраз и только после этого непосредственно переходил к делу. –  Ты знаешь, Алеш, надо сделать рекламу к субботним танцам, к фильмам на следующую неделю, ну и ещё, кое-что, по мелочам...

                - Хорошо. Сделаем, –  сдержанно отвечал Алексей.

                И делал. Делал всё что приносили, а приносили заказов много и разные люди. А Алексей, по доброте своей души, никому не отказывал. Василия Семеновича это очень раздражало. И он долго и вкрадчиво объяснял  Алексею, как надо жить:

                - У тебя два начальника. Это я и парторг совхоза, а остальных гони в шею или ко мне посылай. А я уже как–нибудь разберусь, что и как. Но это не главное. Бросай всё, пойдём, собирайся. У нас сейчас обед. Мы тебя приглашаем.

                - Нет, спасибо. Я из дома бутерброды беру, - решил отказаться Алексей.

                - Какие там бутерброды? Ты, наверно, не понял. Мы обедаем по очереди у кого–нибудь на квартире. Вот сегодня к Гале идём. Ну, ты её, наверное, знаешь. Наш руководитель драмкружка, можно сказать, режиссёр народного театра. Очень импозантная женщина... - перебил его Василий Семенович, при этом, причмокнув и щёлкнув пальцами, как-то хитро поглядывая на художника.

                Стол ломился от разных яств. Чего только здесь не было, но Алексей даже не старался запоминать, он такого никогда в жизни не ел. Стол украшала бутылка «столичной», рядом соседствовал портвейн «три семерки», наполняя душу томящими нотками...

                Тост за работу, потом за коллектив, потом за директора, что без такого прекрасного руководителя вообще, ничего бы не двигалось. Потом откуда-то появился баян, начали петь... И все заметили, что у Алеши хороший голос. Вдруг кто–то предложил организовать агитбригаду и включить туда нового художника. Тем более, что тот ни только хорошо поёт но и играет на гитаре. Алексей разомлел, ему стало хорошо и в то же время что-то смущало его, как он может сидеть здесь?.. Есть, пить, а дети его там совсем голодные…

                Вечером дома он никак не мог объяснить Вере, почему от него так сильно пахнет спиртным. И на следующий вечер было тоже… Так пошло и поехало. Клубная жизнь всё больше затягивала Алексея. По разрешению «сверху», ему разрешили участвовать в агитбригаде без отрыва от производства, если не было срочной работы. Домой он приезжал на последнем автобусе всегда очень усталым. Вера смотрела на его опоздания сквозь пальцы, но потом ей стало это всё надоедать - встречать его каждый вечер под «хмельком». Нет, он не был пьяный. Даже наоборот, стал более общительным, весёлым, но чужим. Это был уже не её Алексей, а кто–то другой, только похожий на её мужа. Этот «другой» мало интересовался детьми, совсем не думал о доме, крыша которого текла во многих местах и как в нём можно было зимовать, Вера представить не могла. А про супружеские обязанности и речи не шло, а ведь Вера была ещё крепкой молодой женщиной. Алексей только доходил до кровати, валился, как подкошенный, словно с разведки вернувшись боец... Наутро объяснял свою слабость чрезмерной нагрузкой на работе...

                Работа для совхоза представляла собой изнурительную рутину. В основном это было написание бессмысленных текстов, которые информировали  о хозяйственных достижениях совхоза: выполним и перевыполним, обязуемся, не покладая рук... и это можно было ещё долго перечислять этот стандартный набор слов, который, как правило, писался на оформительских щитах и вывешивался на самом «красном» месте в конторе совхоза или в «красном уголке». Никто это никогда не читал, но для приезжих начальников важно было видеть, что наглядная агитация совхоза на высоком уровне!.. и это хорошо! А Алексей прекрасно с этим справлялся.

                Парторг не входил в мастерскую, а вламывался, как лось... Алексей всегда вздрагивал, пугаясь от неожиданности, настолько сильно грохала распахнутая дверь. Зубов проходил, как хозяин, при этом никогда не здороваясь, а произнося в это время не относящиеся к делу слова: так, что, где, когда?.. Он выкрикивал их, как некое заклинание. Скорее всего, показывая таким образом своё превосходство над оппонентом. Когда следовал  вопрос: «Ну, что?»,- нужно было быстро отчитываться в проделанной работе, что Алексей делал с большим трудом. Руками он мог бы сделать многое, но вот говорить не любил и, наверное, не умел, а иногда просто не хотел... Но эта черта характера как раз часто помогала ему. Там, где другой мог бы в раздражении наговорить всё, что он думает, Алексей молчал, а молчание - золото.

                Зубов, не получив подпитки к своему раздражению, уходил, махая рукой, дескать, ну, что с ним разговаривать, не от мира сего – блаженный и есть, а с них взятки гладки.

                А в то время жизнь шла своим чередом. Центральная усадьба совхоза разрасталась. Начинали строить двухэтажные многоквартирные дома. И Алексей с большой надеждой посматривал на эту стройку.

                Жизнь потихоньку налаживалась: Женька, старший сын Алексея, ходил в школу, Наташу пристроили в сад, Ивана в ясли, Вера на ферму дояркой устроилась. Тяжела работа каждый день в четыре утра вставать, но всё равно лучше, чем днями дома сидеть и с мышами шушукаться. Вроде есть муж, а как бы его и нет, что это за жизнь?.. Нет, он не изменяет, она это чувствовала своим женским особым чутьем, но что толку. Лучше бы изменял, да дома бывал почаще. Она простила бы, глядишь и ей что-нибудь перепало бы с "барского стола", а то ходит, как корова яловая, бабы на ферме все смеются: «Ты Верка, своего хоть в аренду сдавала бы, а то товар попусту пропадает. Так, не ровен час и подпортится, может. Ха-ха!»

                Время катилось колесиком. Подходили «Ноябрьские». В клубе все суетились. Нужно было готовить большой праздничный концерт и так, чтобы «не упасть в грязь лицом» перед приезжим начальством.

                Алексей тоже не оставался в стороне. Он играл на гитаре в местной группе и очень неплохо. Ребята, которым было чуть за двадцать, откровенно радовались такому приобретению, хотя Алексей и выпадал внешне со своей бородой и очками из стилистики их молодежного ансамбля, в целом, всё смотрелось очень даже неплохо. Теперь, ко всему прочему, к Алёшиной занятости, прибавились ещё и репетиции...

                Достаточно много хороших добротных номеров набиралось для концерта, но гвоздем программы был женский хор. Его вёл профессиональный баянист Иван, который приезжал из самой Москвы, ради этой работы. Всегда улыбчивый, слегка под хмельком, он выдавал такие трели на своём инструменте, что не оставлял никого равнодушным, даже совхозные мужики, побросав сигареты, шли в пляс, не обращая внимания на своё начальство, а что говорить о его подопечных, хористках…  Каждая вторая на заводного баяниста свой глаз положила. Ну и что, что женат, а кто сейчас холостым ходит. Жена в Москве в филармониях, а мужик один пропадает. И по возможности, преуспели, кто как мог. Когда Иван задерживался, то одна, то другая предлагали ночлег, не оставлять же мужика на улице?..

                Зал был переполнен. 7 ноября 1977 года- это не просто дата в календаре, нет, это юбилей – 60 лет революции. Нужно показать, как радуется и ликует весь Советский народ, как он един в построении развитого социализма! Он идёт к светлому будущему вместе с коммунистической партией страны и лично с его бессменным руководителем... И все показывали - кто, как мог, конечно...

                Зав. клубом был доволен!.. Отработал фокусник, потом  местный поэт, написавший какую–то здравницу, посвящённую партии и народу... выступили танцоры. Затем «ударил» хор, разбудив задремавших на последних рядах старушек. Но все ждали обновленный вокально-инструментальный ансамбль, в котором, по слухам, должен был играть пока ещё не всем известный художник. И публику не так интересовала группа с набившим оскомину репертуаром, просто все хотели посмотреть на нового гитариста. Так, как всё новое, какое оно бы ни было, вызывало у публики неподдельный интерес.

                После концерта  «артисты» не разъехались. Все остались на фуршет. На сцену были вынесены столы, накрыты скатертями, которые были приобретены именно для таких форс-мажорных обстоятельств. Вытащили ящик с водкой, из сумок были вынута, заранее припасенная, снедь. Через десять минут стол был накрыт. Не удивительно, что количество женщин сидящих за столом, намного превышало мужской состав. Один только женский хор, что стоит, да ещё девушки из танцевальной группы. Алексей сидел и молчал. Он впервые участвовал в такой многочисленной пирушке, хорошо понимая, что уже надо ехать домой, но бес соблазна был на столько силён, что Алексею казалось, что он прилип к стулу:подняться и покинуть это всё не было никаких сил. Подняться, конечно, с него можно, но только если с чьей-нибудь помощью, а не то, что там, - встать просто и уйти...

                - Дорогие мои, поздравляю всех вас с праздником Великого Октября! Ура, товарищи!..  - воскликнул, с рюмкой в руках, заведующий клубом.

                Все подняли рюмки и выпили. Потом закусывали, потом посыпались шутки, потом по второй. «Между третьей и второй промежуток небольшой».

                - А вы что не пьете, Алексей Владимирович? - придвинулась ближе к Алексею молодая хористка Марина. – У нас так не принято. Вы что коллектив не уважаете? 

                Марина протянула рюмку. Они чокнулись.

                - Вот так, до дна. Вот..., вот, молодец, а то какой нехороший, нас не уважает. Водочку не пьет. Из себя интеллигента строит, а мы тут все колхозники что ли?.. Дя-ре-вня? Понимаешь ли...

                Марину развезло, наверно, ещё и от усталости. Алексей молчал и это делало ему честь. Через некоторое время молодая женщина предложила ему выйти в фойе клуба, поговорить. Алексей не стал отказываться. Когда они остались одни, Марина почти вплотную придвинулась к нему.

                - Вы знаете, Алеша, я хотела вам предложить переночевать у меня. Ведь автобусы по ночам не ходят и никто вас не повезёт в ваше Голубино. Там одни волки воют по ночам. Соглашайтесь, а завтра от меня сразу на работу. А?..   

                Она прижалась к нему всем телом. Алексей стоял, как вкопанный. Что делать он не знал. Не знал, как себя вести. Но,   что он знал точно, так это то, что Вера уже там одна с детьми, давно с ума сходит.

                Но Вера и не собиралась сходить с ума. Она посмотрела на часы – была полночь. Дети давно спали, продолжать ждать мужа было бесполезно. Она легла и выключила свет. Единственное, что она боялась, это мышей, которые иногда по ночам забредали на постель и щекотали пятки своими хвостиками, но и к этому она уже привыкла. Она лежала и бессмысленно смотрела в потолок, ещё на что-то надеясь, но хорошо понимала, что эти надежды тщетны, да и как он может сейчас приехать, когда в такое время птицы и то не летают. Переночует где-нибудь, она повернулась на бок, хорошо понимая, что спать ей осталось всего пять часов...

                - А вы чего здесь делаете? - воскликнул   Василий Семенович, натолкнувшись на Марину с Алексеем. – Целуетесь что ли? В общем так, Алеш, сегодня ночуешь у меня. У нас с Клавой места хватит, на диване ляжешь, а завтра с утречка на работу. А ты, Марин, давай-давай, иди потихоньку. Тебе уже спать пора. А то ходит, стенки подпирает, постыдись, «сопрано»,- пошутил директор, при этом, тревожно посмотрев на Алексея и когда Марина повернула за угол продолжал.- Ты с ними по строже, а то сядут на шею и моргнуть не успеешь. Ты им палец покажешь, а они руку отхватить норовят. Ну ладно, не переживай. Ты трезвый какой-то, пойдем, дерябнем по маленькой, а потом домой, спать. Завтра работы невпроворот...

                Следующий день прошёл дежурно. Вечером Алексей вернулся домой рано, как никогда. Вера и не надеялась на такое. И была  немало удивлена, когда за окном скрипнула калитка.

                - Ну, как вы тут? Скучали, а я вот припозднился маленько. Честно сказать, спать хочу, умираю. Вера, собери на стол что-нибудь, а я переоденусь пока. Устал, работы было много, завтра Конотоп приезжает, ну глава Подмосковья. Четыре лозунга огромных писать пришлось. Да я ещё умудрился ошибку сделать в слове «Коммунистический» в двух местах. Так Зубов меня чуть с потрохами не съел...

                Алексей устало побрел к кровати, чем-то напоминая пароход, вернувшийся из дальнего рейса.

                Вера ловко накрыла на стол, когда пошла звать Алексея, он уже мирно спал, уткнувшись носом в подушку.

                Шло время. Незаметно подкатил Новый год. В доме было холодно:дуло изо всех щелей.    Нужно было что-то делать. Алексей мог многое: играть на гитаре, петь, хорошо рисовать, писать огромные лозунги, но только не ремонтировать свой дом и не работать по хозяйству. Его театральный талант был отмечен сразу и его «настойчиво» попросили стать Дедом Морозом. Выступать на утренниках в клубе, а потом ещё и ездить по всем хозяйствам совхоза с этим новогодним спектаклем, куда тут до ремонтов домашних, здесь хотя бы ноги домой по вечерам приволакивать...

                Наконец, Алексей решился. Он собрался с духом и переступил порог парторга Зубова. Тот сидел, набычившись, за столом, глядя в какие–то бумаги. Делая вид особой занятости, но прихлёбывать чай из большой керамической кружки он не забывал.

                - Вы знаете, мы больше так не можем. Надо что-то делать, - начал выдавливать из себя Алексей. – Мы замерзаем. У меня дети болеют...

                - Ну, ладно, Алексей, хорош ныть и без тебя тошно. И ты тут ещё тоску нагоняешь. В понедельник переезжаешь в двухкомнатную квартиру. Там же в Голубине. Видел на бугре два белых дома стоят двухэтажных, так вот туда и поселитесь. Там и отопление и все условия, теперь давай, иди... Работы невпроворот, а ты по кабинетам ошиваешься. Пора и честь знать... ты же знаешь - начальству лучше не надоедать...

                Алексей вышел из совхозной конторы, не чувствуя под собой ног от счастья. Вот Вера обрадуется?!.. Но Алексей ещё не знал, что эта квартира будет мало чем отличаться от дома, в котором они жили. Первый этаж, подвал всегда с водой и комарами. Сломанный санузел, только полы без щелей и мышей поменьше, да в окна не так ветер дует. Но всё равно это было счастье по сравнению с их развалившейся халупой.

                Жизнь шла своим чередом. Праздники сменяли будни. Семья Повадиных обжилась на новом месте и уже привыкла ко всему. Шли восьмидесятые. Отгремела в Москве Олимпиада, затем несколько лет хоронили Генсеков. Вдали забрезжил хоть какой-то огонёк надежды на будущее. Алексей всё так же безудержно писал лозунги и различные показатели «прекрасной» совхозной работы. Он стал настоящим профи в своем деле. Его все знали, уважали, приглашали к себе на различные веселья и не только: в одном месте он веселил людей пением, игрой на гитаре и на гармони, а где тоже пел, но только поминальные псалмы.

                Совхозная жизнь шла своим неспешным чередом. Не успевали одного парня проводить в армию, как его друг возвращается. Приходит, - тут же весёлые гулянки. Девчонки, как весенние комары облепят, не знаешь, какую из них выбрать. Смотришь, месяца через четыре животик появляется.  А к «Ноябрьским» и свадьба уже гуляет. И это длилось уже несколько лет подряд, словно по одному сценарию... Свадьбы гуляли в местной церкви, переоборудовав её под зал бракосочетания. Это хоть и плохо, но всё-таки лучше, чем склад для зерна или конюшня.

                Но наступил, наконец, красный день календаря и в Алешиной жизни. Им дали трехкомнатную квартиру в главной усадьбе колхоза в трех этажном доме на третьем этаже. Наконец-то, они из мышиных подвалов вылезли. Да и Шилово стало представлять собой уютный небольшой городок с магазинами, клубом и гостиницу даже построили для молодых специалистов. В общем, живи не хочу!..

                Всё хорошо, но тут перестройка грянула. Перемешалось всё в совхозной жизни. Люди новые стали появляться. Всё больше проходимцы. В лексикон стали входить незнакомые до этого, новые слова. Особенно красочно звучало слово кооператив, подряд, бизнес.. Да и чего их перечислять, они уже тогда оскомину набили. Потихоньку начало гибнуть, разрушаться хозяйство. Всё меньше становилось привычной работы у Алексея, хорошо хоть клуб ещё подпитывал своими заказами. Особенно часто употреблялась реклама со словом «дискотека». Удивлялся Алексей, как можно было заменить мигающими цветными фонариками и царапаньем иголкой по виниловой пластинке живое звучание гитар и непосредственное общение с группой. Но жизнь идёт и откуда ему знать, что через пару лет он и его семья будут жить совершенно в другой стране, о которой они и слыхать не слыхивали...

                На пороге стояли лихие девяностые. Совхоз разваливался на глазах. Появились «новые хозяева». И стало ясно, что наглядной агитации совхозу больше не требуется, а следовательно и художник не нужен. Алексей это хорошо понимал, но что же делать? Клуб на свой скромный доход обеспечить художника, чтобы тот ни только себя, но ещё и всю семью кормил, позволить себе не мог. Хочешь, работай, но ставка 87 рублей и не больше. Можешь «подхалтурить», но мы ничего не видели...

                Стал Алексей замыкаться, уходить в себя. Домой придёт, ни с кем не разговаривает. Сидит на диване и в одну точку смотрит. Вера и так к нему и сяк, а он, как каменный. Точат его мысли, не оставляют в покое. Как семью прокормить? А однажды домой не пришёл. Ну, загулял, наверное, думает Вера. А днём встретил её директор клуба. Интересуется, почему Алексей на работу не вышел. Вера так и обомлела. Как не вышел? Его и дома нет.

                Искали всем селом. На второй день под вечер только и нашли. Недалеко от дома. Километра два, больше не будет. Сидит, около него костерок тлеет, а глаза, как стеклянные, в себя смотрят. Поняла Вера не в себе он, спасать надо. На утро врача вызвали, а он уже скорую. Так и попал Алеша в «Бурвихинку», так местная «психушка» называлась.

                Находилась она в живописном месте в лесу, в непосредственной близости от деревушки того же названия. Обнесена большим забором, а корпуса лечебные, как полагается, внутри. Только отличительная особенность была у этого закрытого лечебного заведения. Посередине всего комплекса стоял большой храм, да именно храм, а не церковь. Настолько он большим был – пятиглавый с двумя приделами, с роскошным крыльцом и папертью.

                Долго же Сталинские архитекторы думали, чтобы так церковь от народа спрятать. Но в одном промахнулись. Не подумали, что Бог всегда с болящими и будет.

                Раньше палаты в самом храме находились и держали там особо буйных или тех, кого хотели видеть такими. На окнах решётки добротные. Дверь дубовая. С металлическими вставками, такую кувалдой не выбьешь.

                Алексей только на третий день пребывания там, наконец, осознавать стал, что с ним именно произошло. Но это открытие его особо не удивило. Как настоящий художник, он сразу понял, что есть время для принятия решения, но в голове, по-прежнему, так ничего и не укладывалось. Его чем-то кололи, что–то давали пить, порой,  становилось легче, но на время, а потом опять комок обиды подкатывал к горлу и он понимал, что сделать с этим он ничего не может. Почему он в расцвете сил, а ему всего было около срока, никому не нужен, и что ему совершенно нечего делать, хотя он всегда был так востребован.

                Домой он вернулся через два месяца разбитым и подавленным. Эскулапы ничего не смогли сделать, если что только и получилось у них, так это загнать душевную боль куда–то вглубь и утрамбовать её там. А она всё равно наружу лезет. Вера походила вокруг него недельку. Потом поняла, что бесполезно. Отстала. Алексей вернулся на работу в клуб. Это была хоть какая-то занятость. Вера, по-прежнему, работала на ферме.

                ...Когда она его увидела впервые, Вера и не помнила. Крепкий, лихо сбитый мужчина, работавший на бульдозере в бригаде на прокладке новой дороги. Что–то оборвалось у нее внутри, поняла, не к добру это. А когда он зашёл к ним в коровник, якобы молока напиться, бабы как с ума посходили.

                Шло лето девяносто третьего, до расстрела Белого дома ещё далеко. Да и чего ей до политики, какие–то там Верховные советы, Хасбулатовы. Жизнь её проистекала здесь и сейчас и она очень быстро проходила. Вырастали дети. Вроде все хорошо, не хуже, чем у других. Только вот личная жизнь никак не ладилась. И каким образом склеить её, она не представляла. Только что числилась за мужем, а так одинокой всё свое молодое время и проходила. А бабье лето кротко очень и она это хорошо знала. И когда Николай первый раз предложил  немного прогуляться после работы, она приняла это без колебаний и без лишних угрызений совести.

                Стоял тёплый июль, самый пик лета. Тихо угасал вечер. Они шли пешком и болтали о первом, что приходило в голову. Но каждый знал, что это так, для проформы, а главное, ради чего они встретились – впереди. И когда на дороге появился покос со свежесмётанными стогами, всё стало ясно...

                Она лежала на спине, глядя в темнеющее летнее небо, вдыхая в себя сладкий запах травы, перемешанный с запахом пота крепкого мужского тела. Она обнимала его и целовала в вихрастую голову, не понимая в точности, что же с ней происходит. Но было поздно об этом думать. Она почувствовала, как рука Николая медленно поползла по её ноге, а уже через минуту случилось то, о чём она думала долгие годы жизни с Алексеем. Но это так и оставалось её мечтами. Ей казалось, что она теряет сознание, а теплая истома, идущая откуда–то снизу, стала овладевать всем её телом. Николай полностью овладел ею, чувствуя своё превосходство, дал волю своему первобытному инстинкту. Затем вдруг сразу обмяк, вдавив Веру  в податливую траву, которая податливо расступалась под ними…

                Они стали встречаться каждый вечер. И пыл их не угасал, а только усиливался. Их не смущало видеться и днём, встречаясь на улице под любыми предлогами. По Шилову поползли слухи. Они не могли пройти мимо ушей Алексея.

                Он всё знал, но поделать с этим ничего не мог. Да и не хотел. У него просто не было сил ни моральных, ни физических. Их едва хватало на то, чтобы подниматься и ходить каждый день на работу, на которой, хоть и без дела, но приходилось просиживать целый день.

                - Алексей, я вижу, ты маешься, да и работы тебе нормальной не могу предоставить. Сам видишь, её и у нас нет. Всё рушится, никому ничего не надо, - как–то раз начал зашедший на минутку директор клуба. – У нас только дискотеки остаются, да и то «сборов» никаких. Я тебе вот что посоветую. В Семеновском, церковь открылась, я слышал, там староста нужен. Попробуй, может, пойдет у тебя?..

                - А что такое староста? Это как?..

                - Ну, ты даешь, с Луны что ли свалился, но это как завхоз в любой организации. Понял?..

                - А–а…

                И Алексей попробовал. Чтобы работать в церкви, нужно было посещать службы. А это на первых порах очень тяготило Алексея. Он ничего не понимал в них, а самое главное, он не мог представить себе Бога. Он смотрел на самую верхотуру иконостаса, где на троне восседал некий седовласый старец и никак не мог вложить в пока ещё очень земной ум, как этот «старичок» там, где-то на облаке восседает. И как он один может управлять всем миром.

                Пока Алексей маялся в догадках, так что же такое Бог? И почему ему, Алексею, необходимо это знать, всего лишь на всего, чтобы работать «завхозом» в церкви, он не знал... В его сознании, человека, прожившего всю свою сознательную жизнь в атеистическом государстве, церковь, ассоциировалась всегда, по привычке, с зернохранилищем или различными складами, или, как у них в Шилове с Дворцом бракосочетания, но только не с Богом, о котором он и не слышал никогда. Хотя и начал давно понимать, что всё не просто так в жизни... Всё взаимосвязано и одно вытекает из другого. И на все твои действия есть адекватные ответы. Только как это связать одно с другим. Все эти душевные терзания ещё больше запутывали сознание Алексея, внося в него полную неразбериху.

                Но гром ударил средь бела дня. Женька, старший сын, который месяц как вернулся из армии, разбился на мотоцикле. Своего то не было. Откуда было взять деньги на столь дорогую покупку, вот он и просил друга покататься. Каким образом он на полной скорости слетел с моста через ограждение на трассу, проходящую внизу, никто не видел. Шофёр грузовика, под колеса которого и угодил лихой парень, только руками разводил. Так и говорит: «С неба упал, как сам-то жив остался, одному Богу известно».

                Встряхнуло Алексея изрядно. Совсем потерялся. На похоронах весь чёрный стоял, только очки и светились. Начало сознание прояснятся, что не всё так просто на Земле, но всё взаимосвязано. И за свои поступки в жизни рано или поздно отвечать придется.

                Прошёл год. Боль в душе не утихала, и конечно, вопрос, как у всех: «Но почему я?» - не давал Алексею покоя.

                - Понимаешь ли, Алеша. На всё воля Бога. Бог дал, Бог взял... – беседовал с Алексеем батюшка.

                Но, как трудно было воспринять эти слова. Уложить их в сердце, а главное, смириться.

                - Значит, всё, что происходит, так и надо?!.. и то, что Вера изменяла с бульдозеристом, это тоже для чего–то нужно?

                - Не всё, конечно, так просто - продолжал священник. – Не всё так прямолинейно: совершил проступок, тут же возмездие неотвратимое. Это было бы очень просто. Нет, это не так, а вот то, что с болезнями и житейскими невзгодами Господь стучится в наше сердце, это точно. А как же по-другому, если мы его не видим, не понимаем и не хотим постичь?    Неужели, ты думаешь, что человек пришёл в этот Мир, только для того, чтобы есть, пить и выделять нечистоты, а вокруг бездонный Космос. Смотрит на нас и недоумевает: я тут со своими загадками и бесконечностью, а ты опять в магазин за водкой?..

                Беседа с батюшкой сильно повлияла на Алексея. Стал книжки церковные читать, молитвы учить. Хотя и не все слова понятны были, а многие душу не брали – не понятно на первом этапе. Вере он простил, хотя и с самого начала не носил в душе неприязни, понимал, сам виноват. Слишком отошёл от неё, да и от жизни, чем люди простые живут. А женщине так мало надо, приголубил, погладил по голове, сказал два теплых слова – ей ничего и не надо больше. Смотришь и оттаяла уже, - за работу взялась.

                Время шло. Открылась церковь и в самом Шилове – это там, где Дворец бракосочетания находился. А был это великолепный деревенский храм Преображения Господня. Решил Алексей сходить туда поговорить с настоятелем, а вдруг для чего и сгодится. И сгодился, как узнал священник, что Алексей поёт, да слух имеет, так и обнял его на радостях.

                - Вы, видно, нам самим Богом посланы. А нам как раз мужского голоса не хватает в хоре. Женщины одни, да и то самоучки. Прошу вас, Алексей приходите, завтра и начинайте заниматься, не откладывая на потом. Я договорюсь с вашим настоятелем,   всё улажу. Так что давайте с завтрашнего дня, к нам.

                У Алексея началась новая жизнь. Это уже не хозяйственная, хоть и в церкви, но творчески – духовная работа, которая ему была по душе и это он сразу почувствовал, как на своё место попал. А когда к нему подошёл его новый батюшка Арсений и как–то издалека даже немного заискивающе начал говорить о том, как не хватает икон и что храм пуст, и по-прежнему напоминает Советский ЗАГС... Алексея как кипятком ошпарило. Неужели, ему могут доверить написание икон для храма, это художнику оформителю, который кроме партийных лозунгов, да показателей совхозных, ничего не делал, да и делать то особо не умеет, а если что и приходилось, так это рекламу для клуба и «дедов морозов» всяких к Новому году. Он с трепетом согласился.  Хотя и сам не знал, что делает, но что-то неведомое подталкивало его на этот путь.

                Алексей обосновался непосредственно в храме. Тут в укромном уголке и пианино стояло, осталось ещё от прежних «хозяев». Тут же он и мольберт расположил свой самодельный и краски тоже. Только вот на чём писать, да и нужной для иконописи темперы тоже не было. Остались тюбики с маслом, многие из которых засохли давно. Но делать было нечего, надо начинать, хотя бы попробовать, как пойдёт. Нашёл хороший кусок прессованной фанеры. Загрунтовал водоэмульсионной краской с клеем. Батюшка Арсений, откуда–то достал календарь с изображением икон…

                По Шилову поползли слухи, что в церкви иконописец объявился. Пишет иконы необычные. А они действительно не соответствовали старинным стандартам. Во-первых, писал он их маслом, а не темперой на яичном желтке. Во–вторых, как не просил отец Арсений придерживаться подлинных изображений, Алексей всё равно своего добавлял. Кажется, но всё сделал, как на картинке, но нет. Глаза такие напишет, что смотришь на них и оторваться не можешь. Как будто это не иконы канонические, а живые люди на тебя смотрят. Глаза печальные, кажется вот-вот и слеза капнет, будто скорбят они за всё то, что в Мире происходит, только сказать ничего не могут.

                Вера остепенилась, смерилась и успокоилась... Поняла, за грехи её тяжкие, потеряла она сына своего родного. Вот и говорят: «Армия, армия…» А сын её всю прошёл. И в Чечне был, пускай всего месяц, но был. И учебная рота за плечами, и без единой царапины домой вернулся. С девушкой хорошей начал встречаться. Так бы и шло всё чин – чином, ан нет. Не будет у неё по житейски, как люди все сами по полочкам раскладывают: школу с медалью закончить, потом институт, армия, но а потом жениться и детей плодить. А ведь многие родители так и поступают. Пришёл из армии – женись. А то перегуляешь, «по рукам пойдешь», а зачем это нужно парню и особенно деревенскому. Да прежде всего, чтобы не запил, а то потом уже не остановишь, да и женить будет трудно. А тут Женька ничего не успел. Вот только на мотоцикле прокатиться, да и то в последний раз...

 

                Приход церкви Преображения был маленьким. Да и кому ходить? Где этих верующих взять. Были раньше крестьяне, трудились на полях с утра до ночи за кусок хлеба и рады были. Сейчас и этого нет. Что–то думать надо... До Бога ли?..  Если, например, помолился, а тебе хорошая работа подвалила или дочка за богатого замуж вышла, или сын бизнесом прибыльным стал заниматься, а не за воротник каждый день закладывал, да мать по дому с палкой гонял. Вот тогда да! Тогда вера! А то придёшь в храм, отдашь последнюю мелочь на свечи да на записки, а там ни-ни, никакого ответа, только ещё хуже становится. Вот и проходили службы при пустой церкви. Стоит пять бабушек молятся, да и те под конец сбегут, чтобы на автобус не опоздать, а то другой потом часа через два будет.

                Вот  поэтому, основными духовными чадами отца Арсения были приезжие их Москвы. Его бывшие однокурсники по МИФИ. Коллеги по бывшей работе в НИИ, да и так, просто знакомые.

                Да открылись храмы. Много храмов по Москве, да и в области стали появляться. Только уж очень серьезная конкуренция выступила в это время в виде банков однодневок, которые заманивали своими сладкими предложениями. Вот и ринулись, сломя голову, пенсионеры и всякий другой люд за легкой наживой. Совершенно забыв, что деньги в рост сдавать – грех, а что из этого получилось, мы хорошо знаем. Так вот и встал вопрос, где прихожан взять, коль все в очередях в банки днями простаивают.

                А кто в банки не ходил, тот своим подсобным хозяйством занимался. На огороде картошка какая-никакая, зелень всякая, кабачки. На выгоне козы пасутся, а на небе что? Сегодня солнце, завтра дождик зарядит, да после долгого трудового дня голова кверху не поднимается, не то, что там, у икон стоять и молиться. С неба сыт не будешь… Да и на батюшку смотрели косо – пришлый он, "интелехент" Московский, какой он там поп?.. Чего он там знает, мы и сами с усами.

                Но отец Арсений понимал, помощи ждать неоткуда. Надо самому рукава засучать. Благо к дочери молодой человек из Москвы приезжал, да Алексей, когда от писания икон оторвётся. Так и разбирали алтарь от деревянных нагромождений, оставшихся от прежних  «хозяев». Так постепенно храм начинал приобретать свой первозданный вид, но конца было ещё ох как далеко, не говоря о том, что колокольня была снесена, а без неё русская церковь, как без головы.

                Алёша продолжал увлечённо работать над иконами. Первая икона, которую признали все, в том числе и батюшка, была икона «Казанской Божьей матери». Она была выполнена уже на доске и грунт был соответствующий, да и само изображение выдалось на славу. Хотя глаза были по-прежнему грустные и наполненные слезами. Но на это уже никто не обращал внимания.

                - Вот, что я тебе скажу Алексей. Я слышал, что тебе уже заказы приходят от состоятельных прихожан. Это негоже. Пиши только для церкви и не разменивайся по пустякам, а то благодать Божья уйдет из твоей души, да и кисти тоже. Нельзя Алёша, одновременно служить Богу и Мамоне, - увещевал отец Арсений Алексея. – Так что ты выбирай, сам знаешь, приход наш небольшой. В материальном отношении только концы с концами сводим и больше, чем месячную зарплату, я тебе положить не могу. Не обессудь...

                Алексей заходил в магазин. Покупал батон белого хлеба, кабачковой икры, фасоль в томате и шёл домой. Где ждала его жена, которая уже год как не работала. Ей пришлось бросить тяжелую работу на ферме. Докучали болезни, которые гурьбой обступили её после смерти сына и не давали возможности полнокровно трудиться. Она сидела дома и хозяйничала, хотя и понимала, что быть хозяйкой на пустой кухне не большая честь. Надо было что-то делать. Да и стыд за содеянное в прошлом по-прежнему не давал ей покоя. Находясь вместе с мужем дома, она старалась больше молчать, а если и говорила, то только по необходимости.

                - Ты знаешь, Вер, отец Арсений велел с козами нашими заканчивать. Продать или зарезать, в крайнем случае. Ибо мирское это всё. Суета. Пора и о душе подумать, - обречённо произнёс Алексей, вынимая покупки на стол.

                - Алёш, я тут подумала и решила попробовать. Я ведь раньше бязью вышивала...   

                Она протянула мужу не большой сверток, развернув который, Алексей увидел чудесное изображение Божьей матери.

                - Молодец. Из этого может что-то получиться. Ты давай продолжай. Потом батюшке покажем...

                Но это предприятие долго не продержалось. Ответ был прост. Оценка труда была слишком занижена. Перекупщики, кто предлагал реализовывать эти прекрасные вещи давали слишком мало. Алексей на партийных плакатах больше зарабатывал. Так и осталось это всё лежать, упакованное на шкафу.

                В это время церковь приобретала свой первоначальный вид и не без помощи Алексея. Иконы, выполненные его руками, украшали уже больше трети всего пространства храма. У местных прихожан появлялись свои любимые иконы, которым они особенно молились.

                В храме стали часто замечать одну молящуюся женщину, явно приезжую, которая постоянно молилась перед иконой «Казанской Божьей матери» и при этом с особым усердием, колено преклонёно. Алексей узнал от батюшки, что у неё тяжело болеет дочка и, что она постоянно видит вещие сны, которые указывают на то, что спасение «лежит» именно в этой иконе и ей надо молиться и денно, и нощно. Почти так она и поступала. Бывала на всех службах, часто исповедалась, приезжала в будние дни, чтобы постоять около иконы. К ней в храме стали уже привыкать. А когда однажды она появилась перед всеми святящаяся, как луч солнца среди туч, все поняли, что произошло что-то хорошее.

                И это действительно произошло – дочь выздоровела! Стала совсем здоровой и пришла к нормальной, обычной жизни, а кто не видел её больной. то никто не скажет, что девочка перенесла лейкемию.

                - Батюшка, благословите на столь скромный дар, - Анна, так её звали, достала из сумочки довольно увесистую золотую цепь с крестом. –  Мне бы хотелось повесть эту цепь к «Казанской», если это можно...

                Отец Арсений сослался на занятость, по причине приезда благочинного с минуты на минуту и попросил её перенести это дело на следующий день. Что женщина и сделала. Она пришла на следующую службу радостная и взволнованная. «Служки» взяли у неё цепочку и решили прикрепить поверх киота, на что Анна резко воспротивилась. Она говорила о том, что эта икона так много для неё сделала, что подарок обязательно должен висеть внутри под стеклом. Но для этого нужно было совершить довольно трудную процедуру – полностью снять икону с тяжёлым киотом, а затем вскрыть стекло, что они и собирались сделать два дня назад, но безуспешно. Анна настаивала, а потом просто открытым текстом сказала, что Божья Матерь снится ей уже три ночи подряд, прося, чтобы цепочка висела под стеклом... И что она, Анна, не уйдет, на сей раз из церкви, если это не будет сделано.

                Принесли четыре крепких стула, уложили киот с иконой. Алексей, как единственный мужчина начал вскрывать створку со стеклом, которая очень туго подавалась, но он всё–таки изловчился и она со скрипом, но подалась вверх...

                Он полностью аккуратно открыл её и попросил, чтобы протёрли внутри пыль, которая накопилась со временем. Женщины рьяно стали исполнять свой долг. Но видно, что-то не клеилось и тогда одна из них попросила принести порошок для оттирания окон. Принесли, он тоже не помог. Подошёл Алексей помочь женщинам и ахнул. На него со стекла смотрел отпечатавшийся лик Божьей матери. Позвали батюшку. Тот обомлел от счастья?!..

                - Братья и сестры мои, наш храм посетило чудо – отпечатывание иконы на стекле. Неделю назад то же самое произошло в деревне «Ям» Домодедовского района. Нам необходимо вызвать экспертов из Москвы, чтобы они дали подтверждение?!..

                Через неделю её вернули. Вердикт прост – чудо! Все были несказанно рады. Произошло необыкновенное событие и у всех на глазах. Как это воспринимать, как с этим жить? Хорошо это или плохо? Как к этому относиться? Никто не знал, для всех такое было впервые.

                Стали появляться новые люди, которые предлагали свою помощь и прежде всего, материальную. Из Москвы приезжали люди. Забрали икону в Даниловский монастырь. Для чудесного стекла с отпечатком был заказан новый киот, который установили рядом с первозданной иконой, той иконой, которую Алексей написал первой.

                Он не знал, как относится к этому событию. С одной стороны, чисто по-человечески где–то внутри его, конечно, разбирало тщеславие. Что это сделал он. Что эта икона его рук и души творение. А с другой стороны, чудо являет Господь и то, что он выбрал его икону, навряд ли является заслугой иконописца – на то воля Божья!.. Есть много примеров, когда мирра источается из бумажных и металлических икон и этот поток не остановить...

                А чудеса продолжались. Только они были уже более приземлённые. Начали появляться спонсоры. На их средства была возведена колокольня, которая и по сей день гордо возвышается над храмом, как памятник Шиловскому чуду.

                Храм стал переполненным прихожанами. Люди ехали со всех мест, даже из других областей поклониться этому чуду, прикоснуться к нему, побыть рядом.

                А Алексей оставался таким же скромным регентом, каким и был до этих чудесных событий. Ничем не выделялся, ничем себя не показывал. Скромно продолжал выполнять свои церковные обязанности .

                Вера долго болела: что-то по-женски... Вернулась домой совсем чужая. Вся ушла в себя. Стала заниматься внучатами. Благо дочка постаралась, не дала маме заскучать. Алексей, как всегда, был отодвинут на второй план. Чудо повлияло на многих и даже на всё Шилово в целом, но только не на семью Повадиных. У них всё оставалось без изменений: такое же безденежье и отчуждение друг от друга. Ни общее горе, ни чудеса - ничто не повлияло на отношения Веры и Алексея. Они как были чужими, так и остались...

                Алексей стал вторым человеком в храме. Ну как же: "Алексей, а что вы думаете?  А что вы скажете? А какое ваше мнение по этому вопросу?" Но Алексей мало обращал внимания на подобострастные отношения прихожан и сослуживцев. Только один раз не смог устоять. Уж больно жуткую историю поведала ему одна из прихожанок. История судьбы не могла оставить Алексея равнодушным.

                - Ну что, Тамара, давайте, я вас провожу. А то уже поздно будет. Вы ведь здесь недалеко, на дачных участках живёте? - спросил Алексей прихожанку.

                Она согласилась и продолжила свой рассказ.  Тамара потеряла и мужа, и сына в один год, оставшись совершенно одна, но если не считать подружек, которые на чай заскочат, да больше о своем расскажут, чем выслушают горестное повествование соседки...

                Они сидели на терраске и пили чай, а Алексей всё слушал и слушал. И вдруг, он почувствовал такое родство к этому совершенно незнакомому человеку, что даже в груди что-то защемило. А когда она предложила остаться переночевать – поздно уже, он безропотно согласился.

                Подходили к концу нулевые годы. Храм Преображения расцвёл. Был выстроен новый иконостас. Храмовое помещение было полностью освобождено от чужеродных нагромождений. На службу прихожан собирал гулкий глас колокола, звучащего с новой колокольни.

                За это время Алексей перенёс инсульт. Два месяца провалялся в больнице. Вера приходила только раз. Несколько раз прибегала дочка. Тамара не отходила от своего «избранника»  ни на шаг. Оберегала ото всех. Ведь к нему и прихожане заладили. Так она постаралась их отвадить, чтобы не мешали. У него и так сил нет, а тут «паломничество» каждодневное. По выходу из больницы взяла его к себе и долечивала своей любовью и совсем необъяснимой привязанностью, которая даётся человеку, наверное, только сверху.

                - Алексей, я вот тебе что скажу, - наставлял отец Арсений. -  Бог тебе судья. Ты сам хорошо понимаешь, что живёшь ты в блуде. Заставить жить тебя по иному не в моих силах. Вот сам перед Богом и ответишь, а я умываю руки...

                Вера смирилась с такой жизнью, да и другой, по сути, она и не жила. Они с Алексеем всё время были чужими, только создавали видимость благополучной семьи. Хоть и не изменял он ей по большому, но с ней он душой никогда и не был, а какая это жизнь? Хоть так, хоть эдак, как ни верти, лучше не становится. Так пусть так и будет. Видно, это самому Богу угодно.

                После чуда с иконой приход преобразился. Многие к Алексею стали относится, как «святому», но он это отвергал, находясь всегда в спокойном стабильном состоянии простого служителя церкви. Он давно для себя решил, что лучше быть простым человеком и ходить ногами по земле со всеми её искушениями и соблазнами. И успевать только вовремя каяться, чем летать в облаках и отвечать за всё и за вся. А что именно с его иконой произошло такое чудо, так это воля Божья, а он тут, как бы и ни при чём.

                Алексей сидел на террасе, укутавшись в плед, и со вниманием смотрел вдаль. Туда на небо, где синие облака смешивались в одну большую массу, превращаясь в дождевую тучу, которая через несколько минут должна была поглотить заходящее за горизонт багровое солнце. И ему до слез было жалко, что солнце уходит от него, но поделать с этим он уже ничего не мог.

                - Алеша?! Алексей, ты меня слышишь? Иди пить чай, а то остынет. Ну, сколько тебя можно звать... - тревожилась Тамара.

                Но Алексей уже ничего не мог слышать. Голова его была опущена. Глаза безучастно смотрели в пол, а сам он уже был далеко, в той горней стране, откуда уже не возвращаются…

                2012г*