Знак судьбы. Дома у Марфы

               
                1.
Только   через   месяц  после  свадьбы,  наконец,  вырвались  они    из  кольца    обстоятельств,  чтобы     навестить    Марфу.  Если  бы  не  гибель    Геннадия   Васильевича,  наверное,   могли  бы  это  сделать   раньше.   
Адрес   был   знаком    Виталию   ещё   с  первых   дней,   как   появилась  в    их   редакции   новая   сотрудница.   Да  и  Николай,  водитель  их   редакционной   машины,  не  раз  привозил   сюда   Любу,  когда   она   задерживалась  в  кабинете   главного   редактора.  Николай  уже  тогда  понимал  к  чему  идёт  дело.   Он  видел,  что  это  не   просто  увлечение   мужчины   молодой    красивой   женщиной,  а  всё  гораздо  серьёзней.  И,  пожалуй,  был  единственным  в  редакции,   кто   не  осуждал   ни   Виталия,  ни  тем  более  Любу,  за  их  связь. Жене    своей   говорил, - вот   увидишь,   всё  закончится  свадьбой,   Виталий  Данилович  человек  серьёзный,   и  если   ему   эта  стрекоза  в  сердце  запала,  значит  это  любовь  по - настоящему.
Любу  он  всегда  только  так  и  называл, - стрекоза,  за  то,   что  была  весёлой,  шла,  словно  пританцовывая,  и  казалась  беззаботной    и  смотрела  на  жизнь   легко.  Не  знал  Николай,  да  и  не  к  чему  ему  это  было,  что   беззаботное  веселье  в  глазах  Любы  это  одна  их  масок,  которую  она  чаще   других  носила  на  лице.  Но,   в  те   дни,  когда    Виталий  Данилович    был    особенно   печальным,  а  стрекоза   эта,   порхала  возле  других  мужчин,  Николай  хмурил  брови  и  при  случае   прямо  так  и  говорил  Любе:
    -   Нехорошо   это.  Все  эти  ухажёры    ваши,   Любовь   Андреевна,  мизинца   Виталия  Даниловича  не  стоят,  а  вы  так  с  ним  поступаете.
     -  А  я  дядя  Николай,   мужиков  не  по  пальцам   оцениваю,  а  по  другим   вещам,  -  смеясь,  отвечала   Люба,  вводя  в  краску   старого   водителя.
     -  Да   ну   тебя,  стрекоза  ты  и  есть  стрекоза, -   отмахивался    от  неё   Николай   и  отходил  в  сторону.   
  И  всё  же,   закончилось   всё,  как  он  и  говорил,  свадьбой.   Вон  как  они  сидят   сейчас   на  заднем  сидении,  рука  в  руку.   Поглядывает   на  них   в  зеркальце    Николай  и  от  всей  души  желает  им   счастья,  вопреки   всему   и  прежде   всего,  вопреки   всем  этим  пересудам  и  сплетням,  что  без   устали   плетут   вокруг   них   злые   завистливые   языки.
    -  Охмурила   девка   старика,  вот  и  вся  любовь,  - скажут  одни  за  глаза,  да  ещё   пальцем  у  лба   покрутят,   показывая   на   Виталия  Даниловича.   Осуждают  больше  его.  А  Любка   Каткова,  она   что,  так  и  надо.    Раз  потянуло   мужика    на  сладкое,  изволь  сначала   жениться.    Вот   тогда   тебе  и  будет – любовь.
        Не  раз   слышал    все   эти  разговоры    Николай,  крутит  он   баранку,  смотрит,  чтобы  в  выбоину  не  попасть  и  понимает,  что  людей,  за  то,  что  так   они    говорят,   тоже   винить  нельзя.  Жизнь  так  устроена,  чтобы  крыша  была,  где  от  непогоды  спрятаться,  что  бы  на  столе  еда  была,  а  как   будет   всё  это,  вот  тогда  и  можно,  как  к  третьему  блюду,   приступать  к  любви.  Нет,    сам     Николай    совсем    так   и  не  думает,  для  него  любовь  всегда  на  первом  месте,  но  вот  другие…   

Не   углядел  и,   всё  же,  съехал  передним  колесом   в  рытвину,  да  чувствуется,  что  основательно.  Самому,  своими  силами  не  вылезти   из    ямы. 
    -  Что,  Николай,  застряли?  -  спрашивает  Виталий   Данилович.  Из   машины  вылез,  увидал  куда  влетели,  присвистнул, -  Нет,  здесь,   если  только   кто  на  прицеп  возьмёт.
Помог  выйти    Любе.  Попробовали   все  втроём  раскачать    машину,  но  она  от  этого   только   сильнее    завязла.
     - Вот,  что,    Николай,  здесь  немного   осталось,  мы    сами  доберёмся,  а  ты  постарайся,  пока  вернёмся,  машину  на  дорогу   вывезти, -  сказал   Виталий   Данилович  и,  взяв  под  руку  Любу,  а  в  другой  руке    удерживая    пакеты  с  гостинцами,  пошёл,  скользя   туфлями    по    дороге   размытой    прошедшим   накануне   дождём.
              Заводской   поселок  находился  на  окраине  города.  Словно  разделительная  черта,  железнодорожная   насыпь. Ещё   лет  десять  назад,   шли  по  этим  рельсам,  один  за  другим,  тяжёлогрузные   составы.  Потом,  всё  очень  быстро  изменилось.   Началось  с  очертания  страны.  Раньше,  посмотришь  на  карту  и  видишь  внушительный   профиль.  Выпирающий   лоб,  крутой  подбородок.  Затем,  когда  страны  прибалтийские  стали  отдельными  государствами,  лобную  часть  у  этого  профиля   как  будто   срезали.  Потом   прошла  трещина  по  подбородку,  отделив   Украину  с  Белоруссией  и  Молдавией.   И,  пошли,  один  за   другим,   отсекать   да  отщипывать     большие   и  малые  пространства.    И  теперь,  уже  не  тот  профиль  у,  когда-то    великой  страны.  Кровоточат    свежие   раны,  отдаются   болью  по  всему  телу,  ломается  привычный  уклад  жизни.
 А  то,  что  строят,  всё     получается  не  то,  с  перекосом   то  в   одну,  то   в    другую  сторону.  Разве  такое    здание   простоит  долго?    Идёт  вдоль  заросшей  бурьяном    железнодорожной   колеи   журналист   Виталий  Казаков   и  думает  обо  всём  этом.  И  мысли  его  ложатся  сейчас  в  строки,  не  написанной    им    газетной   статьи.
      -  Ты   о  чём  задумался? – спрашивает  Люба,  прижимаясь  к  его  плечу  так,  что  он  начинает  ощущать  упругое  и  такое  желанное     её   тело.
     -  Так,  о   самом    разном, -  отвечает  он   и,   тут  же,    вполне  искренне    добавляет,  -  думаю,  скорей  бы  домой  вернуться, взять  тебя  на   руки  и  так  закружить,   так  закружить, чтобы  ты  никого  кроме  меня  не  видела. 
Люба   прижимается  к   нему   ещё   сильней,   и   Виталий    начинает  завидовать  своему  плечу,   которому  досталась  вся  полнота  ощущений.   Склонив   к  нему   голову,   она    шепчет:     -  А  сейчас  нельзя  взять  меня  на  руки  и  так  закружить,  что  бы  я  ничего  кроме  тебя  не  видела?
Но,  когда  Виталий  останавливается  и  смотрит,  куда  бы  положить  пакеты,  чтобы  не  мешали  взять   её   на  руки,    смеётся,  прижимая  к  груди  сжатые  в  кулачки  руки.
      -  Ты  что?  Действительно  хочешь  взять  меня  на  руки  и  прямо  здесь,  на  виду  у  всех,  закружить?
Что  мог  ответить   Виталий.  Он  просто  взял  её  на  руки,  хоть  она  и  отбивалась,  не   сильно,  конечно,   отбивалась,   так,  слегка,  чтобы  не  быть  уж  совсем  покорной.  А  потом   крепко  обхватила   его  за  шею,  словно  боялась  оторваться  от  него  и,  закрыв  глаза,  мечтала,  чтобы     мгновение    это   оставалось  с  ней  навсегда.  И,   когда  он  опустил  её  на  землю, и  они,  уже  не  под  руку,  а  просто,  взявшись  за  руки,   бежали  по  улице,   ей  всё  ещё  казалось,    что  она   продолжает    находиться   на  руках  Виталия.

                2.

      Дом    Марфы   стоял  чуть  в  стороне   от   других   домов.    Если  ту  часть,    куда  выходят   окна,   считать  спиной,  то  можно  сказать,  что  дом  Марфы  стоял,  спиной  повернувшись  к  улице,  а  чтобы  подойти  к  двери,  надо  было  пройти  через  двор,  обогнуть  угол  и  подняться  по  ступенькам   крыльца.
Всё,  и   дом  с  отвалившейся  во  многих  местах  штукатуркой,  и  покосившийся  забор  двора,  и  сам  двор,  где  в  беспорядке  лежали  сваленные   в  кучу,   прогнившие   доски   и  обломки  кирпичей,  всё  вокруг   носило  следы  запустения,  словно  здесь  давно  уже  никто  не  живёт.
    -  Нужно  будет  нанять  рабочих  и  навести    порядок.  Всё  собираюсь  это  сделать,  да   никак  руки  не  доходят, - будто  оправдываясь  перед  Виталием,  видя,  как  он   смотрит,  оглядываясь  вокруг,  произнесла  Люба.    Она  постучала  в  дверь,  подождала  немного   и  снова,  на  этот  раз   стучала   дольше  и  сильней. 
     -  Может,  куда    вышла? – предположил  Виталий,  видя  как  на  стук  Любы,  никто  не  отзывается.
      -  Да  никуда  она,  никогда  не  ходила,  разве  что   до  того  магазина, -  Люба  показала   на  небольшой  магазин,   на  противоположной   улице,  который  был  виден  отсюда.
       -  Знаешь,  что, - предложила   она,   ты  посиди  здесь,   придвинула   Виталию   перевёрнутый  пустой  ящик, -  а  я  сбегаю  в  магазин,  посмотрю,   может  она  там,  в  крайнем  случае,   расспрошу,  видел  кто  её  или  нет.
Вернулась   быстро,  не  прошло  и десяти  минут.  Ещё  издали  развела  руками,   а  когда   подошла  только  и  сказала,  -  Не  видел   никто  её,  и  в  магазин  она  не  заходила.
         - Может,   она  дома,  мало  ли  что,   болеет,  встать  не  может?  -  сказав  это,  Виталий  подошёл  к  окну  и  пытался   заглянуть   поверх    занавески.  Ничего,  не   разглядев,  стал  стучать   по  стеклу.  Люба  тем  временем  изо  всей  силы   дёргала  ручку  двери  на  себя  и,  снова  и  снова,  стучала  в   неё.
      -  Какого  чёрта,- ругала  она  себя,  что  вернула  ключ   Марфе,  когда  переезжала  в  город,  хоть  та  и  настаивала,  чтобы  она  ключ  этот  держала  при  себе.  -  Мало  ли  что,  приедешь,  а меня  дома  не  будет, - говорила,  как  в  воду  смотрела.  Так  и  вышло,  приехала  Люба,  а  дверь закрыта.
     -  Ведь  говорила  же  она,  не  оставляй   мне   ключ,  возьми  с  собой,  а  я  взяла,  и  оставила.   Ну,  скажи,  не  дура,  а? 
Ей   было   неловко   перед  Виталием,  что   ему  приходиться  стоять   перед  закрытой  дверью.  О  том,  что  с  Марфой  могло,  что-то   случиться  и  она,   не  может  подойти  и  открыть  дверь,  об  этом  тоже  подумала.  Ещё  раньше,  чем,   то  же  самое  сказал   Виталий.  В  последний  раз  Марфа  всё  на  ноги  жаловалась,  говорила,  что  опухать   они   стали.  Просила,    лекарства   из  города  привести.   Люба   как  раз   и  мазь  эту,  что  в  аптеке   ей  посоветовали, захватила,  и  гостинцев  всяких     накупила,  а  оно,  вон  как выходит,  возле  двери    теперь   стоят,  а  в  дом  войти  не  могут.
     -  Виталий,  может  вышибить  эту  дверь?  -  спрашивает   Люба, -  а  потом  починим  и   вставим  на  место.   
Она  не  говорит,  что  готова  предположить  самое  худшее,  боится  даже  подумать  об  этом.  Но,  о  чём    ещё    думать  в  такой  ситуации,  что  ещё  можно  предположить  как  не  самое  худшее.  И  Виталий,  молча  соглашаясь  с  ней,  вооружившись  лежащим  поодаль    покрытым  ржавчинной   ломом,  начинает  взламывать  дверь.
          Марфы   в  доме  не  оказалось.  Единственное   живое  существо   чёрная   кошка,  как   только   они  переступили   порог,  поднялась  с  кресла  и,  глядя  в  упор  в  глаза  Виталия,  злобно  зашипела.
         -  Ты  что,   своих  не  узнаёшь, -  погладила   кошку  Люба,  и  спросила,  словно  она  могла   ей    ответить:  -   Куда  ты  Марфу   дела?  Где  нам  теперь  искать  её?
Кошка  злобно  шипеть  перестала,  поднялась  на  задние  лапы,  ткнулась  в  ладонь  Любы,  но  взгляд  свой  от  Виталия  не  отводила,  настороженно  следя   за  каждым  его   движением.
     -  Нехорошо  получилось,  - рассматривая   искривлённый  замок,  который,  пришлось  отогнуть,  чтобы  открыть  дверь, - сказал  Виталий.  -  Если  не  удастся,  на  место  поставить,  нужно  будет  в  хозяйственный  магазин  съездить,  чтобы  новый  купить.  Слышишь,  Люба,  хозяйственный  магазин  здесь  поблизости  есть?
      -  Не   знаю.  Кажись,  на  нашей   улице   нет.  Да  ты  не  переживай,  главное,  что  дверь  на  месте,  а  замок,  Марфа   и  сама  поставит.  У  неё  в  сарае  чего  только  нет.  Хочешь,  пойдём,  я  тебе  сарай  её   покажу.
        -  Если   только  не  придётся  и  там,  таким  же  образом  дверь  открывать,  -  согласился   Виталий,  он  так   и  не  прошёл  в  дом,  оставшись  на  пороге  и  оттуда  рассматривая    комнату,    где     стоял   стол,  придвинутый  к  окну,   вплотную   к  нему   газовая  плита   на  которой   стоял   чайник,   кресло    с  которого    не   слезала   чёрная  кошка.  За  креслом  была  видна  ещё  одна  дверь,  которая  вела   в   другую   комнату.
         -  И  куда  же   она  могла   уйти,    удивлялась   Люба, - которая  сейчас    немного    успокоилась,  что  Марфа,  по  крайней  мере,   жива,  раз  нет  её  дома.  Но,  вот,  куда   могла    она   пойти?
           -  Надо  было  подождать   ещё   немного  во  дворе,     Виталий,  чувствовал    неловкость  положения,   в  котором   они  оказались,  а   то,  что  до  сих  пор  оставался  на  пороге,  объяснялось  тем,  что  оттуда   ему  была  видна  калитка,  ведущая  во  двор,  и  он  надеялся,  заметив  старушку,  выйти  к  ней  навстречу,  и  постараться  всё  объяснить.
       -  Ну,  ладно,  раз  тебе  так  не  терпится  всё  исправить,  идём  в  сарай.  Заодно  и  покажу   кое - что,  что  ты    никогда   не  видел.
Дверь  в  сарай   ломать  не  пришлось,  она  закрывалась на  щеколду.  Такого  обилия    паутины,  Виталию  действительно   не  приходилось   видеть.  Об  этом  он  так  и  сказал  Любе,  что  если,  именно  это  было  целью  его  удивить,  то  ей  это  удалось.  И  ещё, признался,  что  с  детства  страшно  боится   крыс,  а  судя  по  всему,  здесь  у  них  самое  настоящее  убежище.
Люба   и  сама  удивилась,  что,   судя  по  всему,   в  сарай  давно   никто  не  заглядывал. 
      -  Я   года  два  назад   здесь  была, мы  с  Марфой  тогда  гвозди   искали.  Чистота   была  идеальная,  всё  аккуратно  на  полках  лежало,  а  гвозди,  представляешь,  все  по  мешочкам   разложены  были,  большие  в  одном  мешочке,  маленькие   в  другом,  шурупы  и  винтики  всякие  отдельно.
  А  сейчас,   и  точно,  за  этими  зарослями  паутины  и не  поймёшь  где  что и  лежит. 
Убирать  паутину   Виталий  наотрез  отказался,  к  тому  же  ему  хотелось  курить  и  под  этим  предлогом,  он   снова  сел  на  ящик,  что  лежал  возле  крыльца   и  не  торопясь,  выкурил   сигарету.   Николай,  наверное,  машину   уже  вытащил   и  теперь   дожидается  их,  подумал    Виталий   и  посмотрел  на  часы.  Прошёл  уже  час  с  лишним   как  они   находятся   здесь.   -  Да,  задерживаемся,  -  произнёс  он  про  себя, -    ещё  предстоит,  найти   и  поставить   замок,   на  это  тоже  время  уйдёт,  а  потом,  когда  появится   Марфа,  тоже  ведь  сразу  не  уйдёшь,  посидеть  придётся,  так  что,  только  к  вечеру   домой    и   вернёмся.  Бросил  в  сторону  докуренный  окурок,  пошёл  посмотреть,  что  там,  в  сарае,  у  Любы  получилось.
     -  Ну,  вот,  теперь  вроде  бы  порядок, - сказала   она   довольная  своей  работой,  кладя  в  сторону  веник.
      - Да,  в  сарае  порядок,  зато    платье  у  тебя  как  шёлковое  теперь  стало,   всё  сплошь   из   паутинок,- Виталий  убирал  у  неё  с  плеча  и  со  спины   тоненькие  ниточки,  лёгким   движением   ладони  стряхивал   прилипшие  к  платью   пылинки.
В  сарае  у  Марфы   и   действительно  было  на  что  посмотреть.  Один  только  самовар,  большой,  двухвёдерный,  чего  стоил, тут  же  рядом   тяжёлый  чугунный  утюг,   которым  пользовались  в   начале  прошлого  столетия.  Впрочем,  отпечаток  далёкого времени  лежал  буквально  на   каждом  предмете. 
    -  Вот   бы    это  всё,  да  в  деревню    бы  Погорелова,  в  музей  их  краеведческий,  вот  бы  для  Полины  радость  была, -  говорит  Виталий,   удивляясь  обилию  очень  старых  и  хорошо  сохранившихся  вещей.
       -  Это,  что   ещё    за  Полина  такая,  а  ну,  признавайся,  -  приставила   Люба  к  груди  Виталия     обломок  клинка,  рукоять  которого   она  держала  в  своей  ладони.
       -  Дай  посмотреть,  -  Виталий,     осторожно   высвободил   клинок  из   женских  рук,  прикоснулся  к  лезвию, -  Смотри  ты,   какое   острое,  хоть  карандаши   им   затачивай.  А  сабля,   не  простоя   была,   смотри,  из  чего  рукоять  сделана.
Виталий   внимательно   осматривал   саблю,   у  которой,  судя  по  всему,  было   боевое  прошлое.  В  чьих  руках   была  она,  прежде  чем  сломался   клинок,  так  и  останется  тайной,  - подумал  он.
      -  Но  ты  так  и  не  ответил,  насчёт  Полины,  кто  она?  -  демонстрируя  удивительную  память  на  имена,  особенно  на  женские,  которые  упоминают  мужчины,  повторила   свой    вопрос  Люба. 
      -  Заведующая   музеем,  вернее,  нет, -  поправил  себя  Виталий, -  прежде  всего  заведующая  Домом  культуры   в   селе  Погорелова,  а  там,  в  том  Доме  культуры,  музей  есть,   которым  она  тоже  заведует.  Я  про  это  село  писал,  когда  в  областной  газете  работал,  как    раз  до  того,  как  меня  назначили   на  должность  главного  редактора  нашей  газеты.   Тогда   же,   начал  там  собирать  материал  для  книги,    я   тебе    уже  говорил  об  этом.
          -  Да,  кстати,  - перебила    его   Люба,    это  было  одно  из   её  отличительных  качеств,  в  разговоре  с  Виталием,  всё  время    его    перебивать.  Но,  на  этот  раз,  то,  что  она  сказала,  действительно  было  кстати,   -  Ведь  Марфа,   родом  тоже  из  деревни  Погорелова.  Она  сама  мне  об  этом  говорила. 
           -  А  ещё  я  тебе  говорила,  чтобы  ты   ключ  от  дома  с  собой  взяла,  и  не  пришлось  бы    тогда    дверь  ломать.  Только  ты,  всё,  что  я  тебе  говорю,  никогда  не  слушаешь,  поэтому   и  жизнь  у  тебя  кувырком  идёт.
Марфа   стояла  в  проёме  двери  сарая.  Оттого,  прежде  чем  прозвучал   её   голос,  на  лица   неожиданных    гостей  легла  тень.  И  когда  они  повернулись  то,  казалось,  что  это  тень  её    говорит    с    ними   голосом  Марфы.
А   потом  они  сидели  в  её  доме.  Виталию  даже  показалось,  что  дома  они  очутились    как-то  сразу.  Только  что  стояли  в  захламлённом  старыми  вещами  сарае  и  вдруг  за  столом  сидят  накрытым  белой  скатертью.  Перед  ним  миска  полная  сметаны.  В  тарелке  горкой  выложены  только  что  снятые  со  сковородки  блины.  В    небольшом  графине   сок   брусничный.  Пьёт  его  Виталий,  никак  напиться  не  может,  такой  он  вкусный.  И  неудобно,  раз  за  разом  стакан  наполнять,  а  рука  всё  к  этому  графинчику  и  тянется.   Уже  третий  стакан   пьёт,  а  сок  в  той   посуде  не  уменьшается.  И  блины,  такие,  что  прямо  во  рту  таят.  И  когда  только  успела   Марфа   их  приготовить,  удивляется  Виталий.  Но  больше  всего,  его  удивляет  собственное   спокойствие,  с  которым  он  воспринимает,   как  густеют  за  окном  сумерки,  а  он  всё  сидит  за  столом,  словно  ему  и  спешить  никуда  не  нужно.   И  Люба  сейчас  видится  словно,   рядом  сидит  и  вместе  с  тем  как  будто   в  другой  комнате.  Так  и  есть,  смотрит  он,  а  она  уже  в  спальне    в  кровати  лежит.  Платье   на спинку  кровати  повесила,  простынёй   до  самой  шеи  укрылась  и  спит