Знак судьбы. Усталость

   
 

             Откинувшись   на    заднем  сидении    машины,    она      возвращалась     домой   после    очередного    свидания    с   Львом   Семёновичем   Юрковым
Они  встречаются   уже   несколько   дней   подряд,   после  того   как  он  выписался   из  больницы.    Люба   не  думала   вначале,  что  всё   это  будет  так  утомительно,  а  порой,   когда  он   толстыми  слюнявыми   губами   закрывает   её   рот,    до  невозможности   противно.   Но  ей   приходится   терпеть  и,  более  того,  делать   вид,  что  он  просто  восхитителен.
  -  Лишь   бы  не  переиграть, -  думает   она,   а  то,  чего   доброго,   опять  присосётся,  точь  в  точь,   как   Брежнев   в  своё   время.    И  ведь  не  отвернёшься,    от    плохо  пахнущего  рта,  и  руку,   потную  его,   не  скинешь,  которую  он   старается    под  блузку    её   засунуть.
Ей   приходится   терпеть,  потому   что  именно  сегодня  она  добилась   того,  к  чему  стремилась,   Юрков  пообещал   взять  её   к  себе   на  должность   пресс -  атташе,   с  окладом   как  у  главного   редактора,  со  своей   служебной   машиной,  кабинет   её   будет  находиться   в  том  же   офисе,   где   располагается    он  сам.   Но,  пока  это  только   обещание,  а  приказ  о  её   назначении  он  подпишет   завтра.   
    -  Ничего,  успокаивает   себя  Люба,  ради  такого    выгодного   дела,   можно   и  не  такое   вытерпеть.  Конечно,  противно,   а  как  иначе?    Но,  не  я  первая,  все,  подобным   образом   жизнь   свою   устраивают.
    -  Ну,  какой   же   вы   нетерпеливый,    Лев    Семёнович,   уже  всю  меня  раздели,   и   как  я  теперь   из  машины  буду   выходить? 
Это   она  своему   шефу,  который,   устроившись  с  ней   на  заднем     сидении,   успел   расстегнуть   все  пуговицы   на  её   блузке  и  теперь,   засунув    пухлые   пальцы   в  лифчик,   сопел,  комкая   её   груди,  не  зная,  чтобы   ещё   такое   сделать,  чтобы   полнее  ощутить  удовольствие   от   прикосновения   к  женскому   телу.   
    -   Ой,  боже   мой,  - запрокинув   голову,   выдохнула   внутрь  себя   Люба,  -  когда   же   это  кончится?     А    вслух,  прерывающимся    шёпотом   произнесла:  -   Вы  просто  с  ума  меня  сводите.    И,  тут  же,   убирая    его   потную    руку,   когда   он   пытается    раздвинуть  ей   колени:  -   Только   не  здесь,  не  в  машине,  да  и   неловко,    перед   водителем.   
Скользнув    губами   по  морщинистой  щеке,    ласкает  она    языком   проросшие   густыми   волосами    уши  и,  не  давая,    Льву   Семёновичу  опомнится,   быстро   застёгивает    пуговицы    на  блузке.     Лев   Семёнович     Юрков,  за  всё  это  время   пока  они  едут   в  машине,   несколько  раз  пытался,  что-то   сказать,  но      только    и  мог,   выдохнуть:   -  Ох,  ты,   -   затем  следовало,  что-то    похожее   на    мычание,   и  снова  старческое   кряхтение:  -  Ох,    ох   ты…А,  под  конец    раздалось   громкое   сопение,  которое   грозило   перейти   в  затяжной   храп. 
  -  Заснул  бы   он  сейчас,  - подумала    Люба   и  заботливо,    словно    укачивая    ребёнка,    прислонила    его    голову    к  своей    груди.
А   когда    он   действительно   заснул,   она    с  чувством   искренней   благодарности    гладила        седые    его   волосы.  И  уже  не  казался   он   ей    ни   противным,   ни   извращенцем,  терзающим  её   тело.     Обычный   мужик,    разве  что   старый   и     усталый   от  жизни,  но    ещё    надеющийся   получить    свою   долю   трепетной    женской   ласки.  Что  же   здесь  необычного?   Всё   вполне   понятно.   
То  ли   его  оправдывала,  то  ли  себя.  А  вернее   сказать,   она   сейчас    приводила   в некую   норму,  то,   что  люди,  не  вникая   в  суть  происходящего,   берутся  осуждать.   А  что  здесь   осуждать?  Это   жизнь,  и   никуда  от  всего   этого   не  денешься.
В  зеркальце,  что    висит   перед  водителем,  встретилась   с  ним   взглядом.
     -  Заснул?  -  тихо   спросил    он.    Люба,   утвердительно   кивнула   головой.   Водитель  остановил  машину,  вышел,   помог   удобнее   уложить    Льва  Семёновича,  прикрыв   его  тонким  пледом.
 Люба   перебралась   на  переднее  сидение    и,    сидя   рядом  с   водителем,     внимательней   рассматривала   его.   Высокий,  примерно   одного  с  ней   возраста,    ни  о  чём  не  спрашивает.   Руки    поверх  руля,   взгляд    только    прямо   на  дорогу.
   -  Не   доезжая   до  вокзала,    будет   пятиэтажный   дом,   там, возле   второго   подъезда,   остановишь,  -  поясняет   она  свой   адрес.  Всё   так  же,  молча,    мужчина     кивает    головой,    не  отрывая  взгляд    от    тёмной   полосы   асфальта.   
Любе    сейчас  хочется,  чтобы   он   повернулся   к  ней,  ей  хочется  снова   заглянуть   в   глаза,  которые    она    видела  в  маленьком  зеркальце.    Они  ей   показались  красивыми,  брови,  сросшиеся  у  переносицы,  нос  прямой,  подбородок     с  еле  заметной   ямочкой   посередине.  Она  успела  всё  это  разглядеть,  когда  он  помогал   укладывать   Юркова   на  заднем  сидении.  Любе   хочется,  чтобы   водитель   тоже   разглядел  её  и  запомнил.    Ей   хочется    понравиться  ему,  хочется,  чтобы  в  нём  пробудилось  желание,   ведь  он,  наверное,   видел  в   зеркальце   её   обнаженную  грудь,   видел,   как   этот   старик  пытался  раздвинуть  ей  ноги.   Не  мог  не  видеть.   Неужели,  после  этого   у  него    не  возникло   желание,  хотя  бы  прикоснуться  к  ней.   Она  бы  вполне  спокойно   отнеслась   к  этому.  Хотя,  нет,  наверное,  сначала    отдёрнула  бы   его  руку и  даже   слегка   бы   возмутилась.  Но  только   ненадолго,  на  одно   лишь    мгновение,  чтобы  он  не  думал,  что   она   слишком  доступная  для  каждого  женщина.     Но  он,   всё   так же,  словно  её  здесь  и  нет,  смотрит   только   перед   собой,  ни  о  чём  не  спрашивает,   ничего   не  говорит.   
Когда   подъехали  к  её   дому,  Люба   не  удержалась   и  прикоснулась   к  его  руке. – Спасибо. Вы  не  думайте…
Она   хотела,   было  сказать,  чтобы   он   не  думал  о  ней   плохо.  Но  не  смогла   этого   произнести.  Только,   ещё  раз,    повторила:  -  Спасибо!   
 Он   повернулся   к  ней    и  по  тому,   как    посмотрел   на  неё,   поняла,   что  он   ни  в   чем   её   не  осуждает.    У  него   была  очень  добрая    улыбка.   
        Люба   быстро  поднималась    по   ступеням.  Вот  уже   второй  этаж  позади,  остался  ещё  один   лестничный   пролёт,  последний.   И  вдруг   она  остановилась.   Ей  не  хотелось   входить  в  эту   чужую   квартиру,  где   находится   сейчас  человек,  которого   она  вдруг   сильно   возненавидела,  так  сильно,  как    никогда   ещё   не  испытывала    этого   чувства   раньше.   Ненавидела,   потому   что  это  он   виноват   в  том,   что  с  ней   происходит,   виноват   в  том,  что  она    была    вынуждена,   только   что,   отдаваться    во  власть   потных  противных  рук. 
  Виноват,  в  том,  что  этот  парень   за  рулём  так  и  не  прикоснулся  к  ней.  Виноват,  что   ей  приходится   подниматься  по  этим  ступеням  и  подходить  к  этой  двери.
  Это  он    виноват,  -  он,  он,  он,  звучало    в   её   сознании. 
  Виноват,   что  она   теряет   уважение    к  себе,  а   теперь,     и   сама    не  знает,  чего  же  она  хочет.   Это   он  виноват,   что  не  создал  ей     условий,   при  которых   у  неё   могло  бы   быть   всё   иначе,  быть   то,   что  есть   у  других.   Виноват   в  том,  что,  даже  ненавидя,   она   испытывает   перед  ним   чувство   вины   и  от  этого,    ещё   сильнее   её   ненависть    к     человеку   который   смотрит  на  неё   с  ненужной   ей  любовью.
Испытывая    ненависть   к   Виталию    она,     тем  самым,    словно     пытается    выплёснуть     всё,    накопившееся  в  ней   зло,  на    всех,    кто    был    когда-то  и   в  чём-то   перед   ней   виноват,  на      всю    её    жизнь,   где  всё   было   не  так  как  ей  того   хотелось .
         Возможно,    не  затрагивай   он  её   души,   относись    к  ней    проще,  как   другие  мужчины,    возможно,   тогда,    не  было   бы    и  этой   ненависти,   с   которой   она   отвечала   на  его  любовь.   Разве   не  говорила  она,   ещё   в  самом  начале  их   отношений,  -  не  воспринимать     её    всерьёз?   Разве   не  пыталась    отстраниться  от  его   признаний,  разве  не  просила,  не  усложнять   всё.
          Вот,   почему,    стоя    сейчас     возле    двери   квартиры,  в   которой    в  течение   нескольких    последних   лет   она   жила  с   этим   человеком,     не  хотелось    ей    переступать   через    ненавистный   ей   порог,   за  которым    всё    только   чужое   и   ничего   своего,  кроме   разочарований   во  всём.       
           Ей   ничего  не  хотелось,  не  идти,  ни  стоять,  ни  кого   бы   то  ни  было,   не   видеть  и  не  слышать.  Ни  с  кем  не  разговаривать,  ни  о  чем  не  думать.   Ей   ничего  не  хотелось!    Ни  молчать,  ни  кричать.  Ничего,  ничего,  ничего…  Она    устало  опустилась  на   холодные   каменные   ступени,   упираясь    локтями   в  колени,   обхватила   лицо    ладонями      и  плечи  её   затряслись   от    беззвучных   рыданий.