Сумерки в Дели, ч. 1, гл. 6. 2. Ахмед Али

Сумерки в Дели. Ахмед Али

Часть первая

Глава шестая, часть вторая

Рядом, на крыше дома шейха Фазала Элахи, мусульманина из Пенджаба (это сообщество называлось каркхандары), пела группа певцов каввали. Они сидели в ряд, облокотившись на большие круглые валики-подушки. Перед ними сидел руководитель хора на коврике. В  свете ламп и фонарей белые одежды слушателей выглядели довольно зловеще, и отбрасываемые ими тени беспорядочно танцевали на стене дома Мир Нихала. Молодой человек внизу, в мистическом припадке, громко бил в ладоши. Он поднимался на колени и со всей силы кидался на землю, все время безумно крича: «Хай! Хай!» Асгар узнал его. Это был Хамид, племянник шейха Фазала Элахи, друг его детства…
«Скажи мне, в чем дело, – попросила Бегам Вахид Асгара. – Я поговорю с отцом и постараюсь его убедить».
«Это касается моего брака» - прошептал Асгар.
«Я так рада слышать эту новость! – сказала радостно Бегам Вахид. – Пусть Господь поскорее явит нам этот благоприятный день, когда я увижу тебя женихом! Твоя свадьба уже обсуждалась?»
«Не в деталях, – сказал Асгар, – но мама хочет, чтобы я женился на дочери дяди Назируддина, а я не хочу жениться на ней!»
«И это всё?» - спросила Бегам Вахид.
 «Нет. Я хочу жениться на другой девушке».
«Как имя этой счастливицы?»
«В этом вся трудность. Она – сестра Банду, невестка брата Ашфага».
На лице Бегам Вахид появилось небольшое разочарование. Она сказала: «Но ты можешь найти девушку гораздо лучше!»
«Я не хочу жениться ни на какой другой девушке, – произнес Асгар с чувством. – Я женюсь на ней или не женюсь вообще! Ты знаешь, что ни одно из моих желаний не было исполнено. Я хотел отправиться в Алигарх, чтобы продолжить образование. Но отец запретил. Он не хочет даже слышать слова Алигарх. А ведь это – мусульманское учебное заведение, но он сказал, что это происки англичан, желающих превратить нас в христиан и атеистов. Но с этим покончено. Я дал ему слово. Но что касается женитьбы, я не буду даже слушать…»
Певцы каввали запели персидскую песню:

Она отправила отравленную стрелу
Прямо из своих глаз в меня.
Она смотрит на одного и стреляет в другого.
О как она жестока и коварна!

И Хамид стал кричать еще громче.
«Ты знаешь, я всегда доверял тебе, – произнес Асгар после небольшой паузы. – Я всегда получал любовь только от тебя одной. Ты никогда не забудешь свое детство, как мы вместе играли, как я всегда исполнял твои желания. Ты никогда не забудешь, как я всегда был рядом в твоих печалях и страданиях. Во имя всего этого и во имя всего прекрасного прошлого я прошу тебя помочь мне сейчас. Если я не смогу жениться на Белкис, я покончу с собой…»
«Не говори так, – сказала со страхом Бегам Вахид. – Пусть Господь убережет тебя от беды!»
Асгару уже удалось затронуть сокровенные струны в сердце сестры. И упоминание суицида было последней стрелой в его колчане, которую он использовал для достижения цели. Это определило поведение его сестры. Теперь она могла сделать всё для него, и она пообещала убедить Бегам Нихал дать согласие на брак…
Когда Бегам Вахид ушла, Асгар испустил вздох облегчения, и легкая улыбка заиграла на его губах. Певцы каввали снова и снова повторяли один и тот же стих, и Хамид бил в ладоши и ударял себя по голове там, внизу, громче, чем раньше. Через какое-то время они запели другой стих, но Хамид еще более распалился, и они вынуждены были запеть предыдущие строки:

Она отправила отравленную стрелу
Прямо из своих глаз в меня.

И это, кажется, немного успокоило Хамида.
Асгар поднялся с постели, на которой сидел, встал у парапета и стал смотреть на то, что происходило на соседней крыше. Стихи, которые пели певцы каввали, подходили под его внутреннее состояние, и песни эти вызывали печаль в его сердце. Когда он смотрел на зловещую тень, которую отбрасывало на стену мятущееся тело Хамида, его мысли отошли от его проблем к Хамиду, и жизнь этого юноши короткой вспышкой прошла сквозь его ум.
                ***

Хамид и Асгар играли вместе в детстве и учились в том же самом мактабе. Хамид был простым ребенком, хорошо воспитанным и добрым. Он был не только первым из учеников, который выучил заданную часть Корана за один день, но он также мыл посуду за Муллой Сахебом, подметал в его доме и выполнял разные поручения.
Когда ему исполнилось восемнадцать лет и пошли разговоры о его свадьбе, он внезапно сошел с ума. Он был красивым мальчиком, и люди стали говорить, что в него влюбилась какая-нибудь воздушная пери или джинн. Другие говорили, что он одержим злым духом. Родственники приводили к нему разных мулл, чтобы те излечили его от этой мистической болезни, и водили его от одной усыпальницы святого к другой, но тщетно.
Теперь кто-то предположил, что певцы каввали смогут его исцелить. Но, вместо того, чтобы успокоить его изможденный мозг, они мучали его еще сильнее. Бешеные ритмы и песни доходили до самой глубины его души. Его чувства будоражились, кровь тяжело пульсировала возле сердца, и в нем начинали шевелиться  расплывчатые и неосознанные воспоминания. В такие минуты его душа сжималась до точки от нестерпимой боли, он переполнялся экстатической агонией и бил своими руками и головой об пол, даже не чувствуя боли.  Чем более мистический и страстный характер носили стихи, тем сильнее был его безумный порыв и агония. Люди думали, что так изгоняется воздушная пери или джин, но они даже не подозревали, какую боль приносит это Хамиду.
Асгар был переполнен религиозным благоговением. Музыка также глубоко поникала и в его душу. Пока он смотрел на припадки сумасшествия своего старого друга, из ниоткуда, но так, как это было в прошлом, в его уме проявился образ девушки Будхо, дочери Дурги Чамари* (Чамари – название одной народности из касты неприкасаемых –  прим. переводчика). Он часто видел, как Хамид стоял в переулке и говорил с ней. Она была хорошенькой девушкой, и в ее необыкновенной грациозности таилось что-то обворожительное. Когда она сидела перед входом в свою маленькую, поблекшую комнатку, служившую ей домом, в комнатку, куда даже едва проникал дневной свет, она не казалась какой-то девушкой из низшей касты, но – волшебной пери. Она носила сине-зеленые просторные рубашки, и эти цвета очень ей шли. Ей очень нравились козлы, и если какой-то козел проходил мимо ее домика, запах сточных канав и отбросов смешивался с острым  духом некастрированного козла, и это смешение загрязняло воздух на многие метры вокруг и оно тянулось за животным, пока козел не поворачивал за угол.
Если человек проходил мимо нее, она смотрела на него абстрагированным, на всё готовым взглядом и улыбалась беззастенчивой улыбкой, провожая его своими глазами довольно долгое время. Обычно она мыла горшки или другую кухонную утварь, или просто сидела на кровати, находившейся на улице прямо возле сточной канавы, и возле ножек этой кровати сидел толстый, засаленный козел. Часто, когда Асгар проходил по этой улице, она начинала гладить козла, после чего она обращала взгляд на Асгара, вперяясь прямо в его глаза. И в ее взгляде читался призывный намек. Но со всей ее привлекательностью, в ее глазах  и ее поведении было что-то нездоровое и отталкивающее. Ее мать была тоже красива, так, как могут быть красивыми представители этой народности Чамари, живущие в Дели. И казалось, что ее дочь не была такой уж свежей, как можно было подумать при первом взгляде. В ней было что-то от глубокой ночи, какое-то сходство с только что построенным в необитаемом месте доме, который никогда не будет заселен и ему предстоит превратиться в руины. Ее лицо, несмотря на красоту, передавало ощущение пустоты ее души. И образ ее поведения немного напоминал женщин, сбившихся с пути.
Асгар вспомнил, как однажды, когда он проходил мимо нее, он услышал слова двух мальчиков, одного маленького, другого чуть-чуть постарше,  они хотели прийти с ней к одному соглашению. Старший мальчик сказал: «Хорошо, пусть он ударит тебя, куда захочет!» - и он указал на своего товарища. «И я дам тебе два пайса!»
«Хорошо!» - ответила девушка.
Мальчик засучил рукав и сжал пальцы в кулак. Когда он делал это, она положила свою ладонь себе на грудь и сказала: «Одно условие. Он не должен бить меня сюда!» При этом она показывала на свои груди.
Мальчик возразил: «Нет! Мы так не договаривались! Он может ударить тебя, куда захочет! Ты не можешь взять свои слова обратно…»
Асгар не узнал, чем всё закончилось, поскольку он свернул за угол и там увидел идущего дядю. Поэтому ему пришлось ускорить шаг, но он ощущал досаду, что ему не удалось увидеть, чем всё закончилось.
Когда он думал об этом происшествии, его сердце переполняла жалость к Хамиду. Хамид был слишком утонченным для нее, слишком хорошим и слишком простым. Не удивительно, что он сошел с ума. Это чувство жалости углублялось по мере того, как Асгар думал о своей жизни, он удивлялся, неужели ему уготован такой же конец? Хамид, по крайней мерее, имел радость общения со своей возлюбленной. Так что говорить о нем, если он даже не может видеть свою?
Асгар стоял и думал обо всем этом, а тень на стене увеличивалась и уменьшалась, следуя за движениями Хамида. Звезды смотрели вниз понимающими глазами. Дул легкий ветерок, певцы еще пели, и хотя песня была другой, ощущение боли оставалось прежним:

Если бы ее сердце сейчас умягчилось, это уже не важно!
Если бы сильный стал слабым, это уже не важно!
Всем известно, твои алые губы – источник жизни,
Но если они не служат возлюбленному, это уже не важно!

Голоса певцов поднимались и утихали, пролетая сквозь безмолвную ночь. Только время от времени где-нибудь лаяла собака, или где-то вдали слышался шум автомобиля: водителя тоже затрагивала красота этой безудержной песни. Голубь, согнанный со своего гнезда жадной кошкой, тяжело полетел в темноту ночи и ударился о стену, хлопая крыльями, чтобы удержаться на лету. Часовая башня отбила  два звенящих удара, и Асгар лег спать…