Знак судьбы. Люба Каткова

               
               
Она   сидела   в  его   кабинете,   смотрела,   как     разговаривает  он   по  телефону,   и  ждала,   когда     он    обратит    на  неё   внимание.   Она    пришла,  чтобы   устроится   на   работу  в  редакцию   городской    газеты  и  сейчас,  откровенно    разглядывая   главного   редактора,   думала,   возьмёт   он  её    или    откажет.
           Почему  бы   и  не  взять?  Уже   два   года  она   работает   в  заводской    многотиражке,      у  неё   даже    есть  своя  рубрика   в    той   газете.  Но,  кто   его    знает, сейчас   нужно, чтобы   кто-то    позвонил,  слово  за  неё   замолвил.   Такие  люди  были,   но  ей   не  хотелось  к  ним  обращаться.  На  то    были  свои  причины,   поэтому   сама   и  позвонила.  Получается,  сама    за  себя   хлопотала.   Ещё   неделю   назад    и  не  помышляла  о  том,  чтобы  сменить  место  работы,  а  вот  вчера,  в  силу  некоторых  обстоятельств,  это   решение  и  возникло.   Утром,  когда    позвонила   в  редакцию   газеты,  главный   редактор    вспомнил,  что    когда-то    тоже    работал   на  том  же  заводе,  обещал  помочь. 
       Время   было   такое,  на  рубеже  двух   тысячелетий,  когда  всё   привычное   рушилось,  можно   сказать  в  одночасье  и  на  глазах.  Не  лучшее  время,  чтобы,  по  своей   воле,  что-то  заново   начинать   делать.   Но,  с  другой   стороны,  когда  и  держаться-то,  если  хорошо  подумать,  считай,  что  и   не  за   что,   не  такой   это  большой   риск,  из   одной   газеты  в  другую   перейти.   Времени,  чтобы   хорошо   подумать,  у  женщины  не  было,  от  силы,  день  или  два.    И   вот   она   здесь,  в  кабинете   главного   редактора. 
         Переступив   порог   кабинета,   увидела    несколько    иное  лицо,     чем    представляла    по  голосу  в  телефонной   трубке.     Лицо    усталого   человека,   довольно   скучное   и  невзрачное   к   тому   же   плохо  выбритое.   Возможно,   отнесись   он   приветливей,   когда  она  вошла,   могла   бы   найти,  что-то   привлекательное  в   нём.      Но   он,  даже   толком     не  посмотрев  на  неё,   кивнул   в    сторону    свободного    стула   и,    продолжая   с  кем-то    разговаривать,  перекладывал   трубку  из  руки  в  руку. 
Такое   невнимание   её   сильно    задело.  Любой   мужчина,  если   он   таковым   себя   считает,  должен,  по  её   мнению,  именно   как  мужчина  и  смотреть  на    женщину.   Даже   если   это   будет  длиться   одно  мгновенье.  Даже  если  женщина,   в  ответ  на    бесцеремонный  взгляд,   ответит   возмущённым   взглядом,  но,  когда,  вот  так,   как  сейчас,   отсутствующий,  пустой  взгляд,  это    было  воспринято   как   оскорбление.
       Она   снова   посмотрела     на     стол,    где   лежали    отпечатанные  гранки    газетных  страниц,     пепельница    с  недокуренной  сигаретой,   чашка   остывшего   кофе,  подумала,  если    всё    это   убрать  в   сторону,   то   на     широком   этом   столе   вполне   удобно    заниматься   не  только   работой.       Представила,    как   бы    смотрелась     на    гладкой     поверхности   стола     в   объятиях    мужчины,   который   был    занят   сейчас   телефонным    разговором.  Он   напомнил    её    знакомого     чиновника,    тоже,   далеко    не  молодого,   в  кабинете   которого  стоял    точно  такой  же  стол.  Неожиданное    это   воспоминание    вызвало   у   неё   улыбку.
      Как   раз   в  этот  момент,    закончив   говорить  по  телефону,   главный   редактор    повернулся   к   ней    и  ответил  улыбкой   на   её   улыбку.
Вот  что  может   сделать  всего  лишь  одна  улыбка,   теперь,   это  был,  в  общем - то    вполне    нормальный,  в  какой  - то  степени,  даже  симпатичный, мужчина.      Заметила,   как     и   он,   внимательно   её   разглядывает     и,  возможно,    представляет   то  же  самое,  что  мгновение   назад    видела  она  в  своих  мыслях.   
       -   Любовь,   -   произнесла    молодая    женщина   и,   сделав   паузу,  добавила,  -  это   моё   имя. 
С   этого,   можно   сказать,  игра   и  началась.  Вечная   игра,   в   которой   участвуют   двое,  мужчина  и  женщина,  стоит   им   оказаться   на  какое-то  время   напротив   друг  друга,  на    близком  расстоянии.   Игра,  пока   ещё   и   не   совсем    осознанная,   разве  что  движение    вздрогнувших    полуоткрытых   губ   уже   сопровождалось  взглядом  из-под   широко   распахнутых    ресниц.
       -   А  я   тот   самый    Казаков   Виталий  Данилович,  с  которым  вы  желали   встретиться. 
Всё   с  той   же   улыбкой,   откинувшись    на  спинку   стула,   женщина    отметила  про  себя,  что   и   на  этом  стуле,   тоже,    вполне   удобно  не   только   сидеть.
Взгляд    мужчины,   слегка   задержавшись     на   открытых    коленях   женщины,  вернулся     к   её   лицу   и   застрял   в   густых    ресницах. 
Этот,   слишком   пристальный  взгляд,  стал     смущать   Любу.  Ей,  даже  показалось,   что   главный   редактор   газеты,  глядя   ей  в   глаза,  вполне   отчётливо   сейчас    читает  все     её   мысли.
        Впрочем,  мужчинам     только   кажется,   что   они   в  состоянии   прочесть  мысли   женщины.   Увы,   они  могут  прочесть  лишь  ту   страницу,  которую   женщина   сама   раскрывает   перед   ними.   
В    данном   случае,   женщина     могла   предложить    пока    лишь   только    красивую   обложку.    Вот   именно,   пока  только.   Она   смотрела   на  мужчину,  ожидая,   что   вот-вот,   отразится   в   его   взгляде   несколько  большее,   чем-то, что    он    видит    перед   собой.   Не   только    тонко    очерченные    брови,   накладные   ресницы   и   яркую   помаду  на  губах.  Она   смотрела,  ожидая,   что   вот   сейчас    увидит,  как  взгляд   его   прикоснётся   к  её   груди,  прикоснётся   ощутимо, как  будто,  уже  комкая   в   своих  ладонях  её   грудь.   Сказать,  чтобы   это   ей   доставляло   какое-то  особое  удовольствие, -   вряд  ли.   Она  просто  знала,  что  так  оно  всё  и  будет.
 И,   когда,  всё  так  и  происходит,  когда  пробивается   в  выражении   лица   вполне   нормальный   человеческий   инстинкт,  ей   хочется   ещё  откровенней  улыбнуться,  и  произнести    вслух,  к  месту  или  не  к  месту:  -   Ну,  вот, а  ты  говоришь…      
Впрочем,  дальше  можно  говорить  всё,  что   угодно,  или  вообще  ничего   не  говорить.  Главное,  что   мужчина  уже   посмотрел  на  тебя   как   на  женщину.
       -   Я   вам   звонила,  по  поводу   работы, -   напомнила   Люба    и,  запрокинув   ногу   на    ногу,    сделала   вид,  что  поправляет   складки   на  короткой    юбке,   отчего    она    стала   ещё   короче.
Движение    это,   когда    с  полного   колена,  почти  к  самому   бедру    медленно   движется   плотная    ткань,   должно   было    сработать   безотказно,    в   этом,   Люба   была   совершенно   уверена.   Сохраняя   на   лице   всё   ту  же,  несколько   смущённую    улыбку,   она    была   готова   начать   новую  атаку   на,   такое   предсказуемое,     мужское     воображение.
     -  Да,  я  помню,  -     произнёс   в  ответ   Виталий   Данилович,   который,    всё   так  же,  казалось,  ничего    кроме   глаз    сидящей   перед   ним    женщины,   не  замечал.    -  Любовь   Кадкова.  Я   правильно  назвал    вашу     фамилию?
      -  Почти,  кивнула   она   головой,  -  только,  Каткова,   через     букву  -  т,   от  слова   каток.
      -  Ну,  конечно.   Как  же,  как  же,  - засуетился   Виталий   Данилович, -  конечно,   Каткова.   И, непременно  через   букву  -  т.  Кстати,    в   девятнадцатом  веке,   в   России   был   достаточно  известный     публицист,  именно  с  такой    фамилией,  Катков.  Вот,  только   имя   и  отчество    его   я   запамятовал.
 Главный   редактор     смотрел   на   женщину,  словно   ожидал,  что  она    сейчас   напомнит    ему   имя   и  отчество    известного    публициста.    Именно     так   и   можно   было    расценить       вопрошающий,   мужской   взгляд.   Именно   мужской,   хотелось    надеяться   Любе,   но,  по -  настоящему,  мужского   взгляда,    она   так   и  не  ощутила.   Виталий   Данилович   снова    говорил  про   публициста,  до  которого   ей,  честно   говоря,  никакого  дела   не  было,  а  насчёт   её    работы,    ни  слова   пока   не   сказал.
      -  Я   читал   его   статьи,    уже   и  не  помню  когда,  -     Виталий   Данилович   ладонью  разгладил   лоб,  словно   рассчитывал  этим,    оживить  свою    память.    -   Фамилию    запомнил,   а   вот   имя,  отчество?
Он     широко   развёл   в  стороны   руки.     Люба,     всё   с   той   же,    застывшей   на  губах    улыбкой,  пожала   плечами,  мол,  ничем  помочь  не   могу,  а    вслух,   тем   не   менее,   сказала:  -  Не   удивлюсь,  если   он   приходится   мне    прадедушкой.    И,  с  лукавой   искоркой   в  глазах,  добавила:  - Не   случайно  же   я  в  журналистику   пошла.
        -  Да,  да,  конечно,  конечно… -  несколько   рассеянно  и   о  чём-то  задумавшись,    произнёс   Виталий   Данилович.
         -  Когда    я   звонила    вам    насчёт  работы, -   Люба   пыталась     вернуть    его     к  цели   своего   визита,  - вы  сказали…
          -  Да,  я     помню,    помню,  -  кивнул   головой    Казаков,   -  хорошо     всё    помню,   вы   действительно    мне    звонили.
         -  Что  это   с  ним?  -  подумала   Люба,  -  помню,  звонили.  Ещё  бы   не  помнить,  вчера   только   разговаривали  они   по  телефону.   Болен   он,  что  ли?  Вон,  и  смотрит   на  неё   как-то    довольно   странно.
Люба  открыла    сумочку,  что  лежала    у  неё   на   коленях,    -  Я  все  необходимые   документы  взяла  с  собой.  Здесь   и  вырезки   из  газеты  с  моими   материалами.
    -  Это   потом,   потом,  мы   вместе  с  вами   почитаем,  -  отложил     Виталий    Данилович   в   сторону    её  бумаги.  И,   вдруг,   произнёс   совершенно  неожиданно:  -   Люба,  у  вас   удивительно   красивые  глаза.   
Для   молодой   женщины,    сказанное  так,    человеком,  достаточно   солидным,   от  которого   зависело,   возьмёт  он   её    на  работу   или  нет,   это  прозвучало,   как    откровенное    заигрывание   с  ней,   причём    в    довольно   шутливом   и,   совсем   в  не  серьёзном    тоне. 
-   Всё   понятно,  -  скользнула   в  её   глазах  усмешка, -  потянула   старика   на   приключение.  С  кем  не  бывает?       
Впрочем,  такой,    неожиданный   поворот   в  разговоре,  её   вполне   мог   бы    устроить,   она    могла   бы,   в   таком   же   шутливом    тоне   и    ответить,   не  произнеси   главный   редактор   следом   ещё  более  откровенную  глупость.
-   Ради  бога,  поймите   меня   правильно,  -  сказал    он,   прижимал   руки  к  груди.  При   этом     таким    умоляющим   взглядом   смотрел  на  Любу,  что  она   буквально  вжалась   в   стул,   на  котором   сидела.  Её  бы    сейчас  не  удивило,  если  бы  он  кинулся   к  ней,  чтобы    дополнить   свои  слова   распростёртыми   объятиями.
Только,  так   ведь    не  бывает,  чтобы   вот  так,  сразу.  Она    ничего  не  могла   понять   из  того,  что  происходит   сейчас,  в  этом   кабинете,  куда  доносятся  из  коридора,  чьи-то  голоса  и  чьи-то  шаги.  Она    прислушивалась   к  ним,  ожидая   в  любую  минуту,  что  кто-то   постучит  или  без  стука  откроет  дверь.   Большую  часть    из  того,  что   продолжал   ей   говорить,    странный    этот   человек,  она    так   толком   и  не   могла   нормально  воспринять.  Впрочем,  о  каком  нормальном   восприятии   может  идти  речь?    Если,  вместо  того,  что  бы  прямо  ответить,  берут  вас  на  работу   или  нет,  вам  говорят,  какие  у   вас   глаза.  О  чём   здесь    ещё   можно   говорить?
   -   Я  вдруг   подумал,  что  вот  сейчас   вы   можете    встать    и  уйти,  и  я   больше   никогда,   понимаете, никогда,    вас   больше   не  увижу. 
Он   говорил   взволнованно   и  быстро,  словно  боясь,  что  она  прервёт   его   на   полуслове. 
   -  Это,  что?    Люба   сделала   движение,   словно   собиралась  подняться.    -  Вы,   таким  образом,  предлагаете   мне   встать  и  уйти,  чтобы,  как   говорите,   никогда  меня   больше  не  видеть? 
   -  Да   нет   же.   Конечно,   нет.  Как  вы  могли  об  этом  подумать.  Просто,  не  знаю,  как   бы    вам  это  сказать.    Я  не  хочу,  чтобы   вы     уходили.   Знаю,  так  не  бывает.   Так   не  должно   быть.   Знаю,  что  вы   мне   не  поверите,   больше   того,  я  и  сам   сейчас   с  трудом   верю   в  то,  что  происходит.   Но,   я  должен  вам   это  сказать.   Я,  понимаете    ли,  я…  Я   люблю  вас!
       Люба   прикоснулась   кончиками  пальцев   к   вискам,   как  это   делают,  когда   пытаются   унять   головную   боль.    Она     не   могла  понять,    к  чему   весь   этот   спектакль.   Зачем,    ему    разыгрывать   перед    ней     из  себя,  какого-то    идиота?    Да,  идиота,  по-другому   и   не  скажешь.   Самого   настоящего  идиота,  на  которого,  вдруг,  откуда   ни  возьмись,    снизошла,   какая-то   любовь.  Зачем?    И,   главное   к  кому?   К   ней,  к   Любке   Катковой?   У  него,  что,   совсем  крыша   поехала,  или   женщин   давно  не  было?    
      Ей   хотелось,  чтобы   этот   человек,    наконец-то    замолчал.   А  он   всё   говорил   и  говорил   о  том,  что   она   и   сама  не  знает,   насколько    она   прекрасна,  и  о том,  что    любовь  это  и   дар   и  страдание.
Говорил,  что,  увидев   её,    понял,  что  жить  без  неё    теперь  уже   не  сможет.
   -  Ну,  точно,  придурок,  -  подумала    Люба,  и   не  нужно   было   обладать    особым  даром,  чтобы,  всё,   что    она   сейчас   думает   об   этом   главном    редакторе,   не    прочёсть   в   её   глазах.   Она   ещё   раз   обвела   взглядом   кабинет,   словно  желая  убедиться,   что  находится   действительно   в  кабинете   у  главного   редактора    газеты,  а  не   у  какого - то   любителя   устраивать   подобные    розыгрыши.  Хотя,  отчего  бы    и   не  допустить,  что   у  этого    редактора,   такое   хобби,  разыгрывать   подобным  образом   незнакомых   женщин.   Впрочем,   и   на   шутку,   пусть  даже  очень  глупую,   это   тоже,   не   очень-то    похоже.   Тогда,  что?   Он  действительно,   вот  так,  неожиданно,  с  первого   взгляда,  взял   и   влюбился   в  неё?
        Любе    стоило   больших   усилий,   чтобы   не   рассмеяться.   Но,  по  мере   того,   как   волей  или   неволей,   приходилось   выслушивать    всю   эту    чушь,   которую   он   городил,   о   какой-то    единственной    и   настоящей    любви,   в  ней    стало   накапливаться    раздражение  против    этого   человека.  Который,   вместо   того,  чтобы    ответить,   сможет  он  её   взять  на  работу    или  нет,   снова    говорит    о  своих  чувствах.
 Ей    хотелось  сейчас,   в   ответ  на   все   эти   его    слова,   грубо   матерно   выругаться,     встать,  хлопнуть  дверью   и  уйти.   Она   смотрела   на   Виталия   Даниловича    и    снова   думала:   -  Зачем,   всё   это? 
Поведи    он  себя,   как     поступают   настоящие   мужики,  когда   западают  на   понравившуюся  им     женщину,   всё   было   бы  совсем    иначе    и  проще.    Сядь   рядом    и,   вместо   того,   чтобы  таращится   на  неё,  положи    руку    на  плечо,  привлеки   к  себе.  И,  если  бы,    при  этом,    повторил    всё,  только   что      сказанное,   слово   в  слово,  о  глазах   её  необыкновенных,   а  рука   его,   тем  временем,   была  бы   у  неё    на    коленях?     Это   было   бы    вполне   привычным   и  понятным.
Но   ведь  здесь,  всё  иначе.    Она   не   могла   поверить,   даже       на  мгновение,   что   всё,   что   он   сейчас   говорит,    всё   это    вполне   искренне. 
    -  Нет,  нет   и   нет  -  внушала    себе  Люба, -   этого   не  может  быть!   Он   такой   же,   как    и   все.  И  всё,  что  говорит,   всего  лишь   одни  слова.  Только    глупые   слова,  рассчитанные  на   глупых    девочек,    и  ничего  более.
      Ей   легче   было  поверить,  что   эти   его   слова,  всего     лишь  ещё   один    способ    достичь  того,   о    чём   другие   говорят   без  всякого   упоминания   о  какой-то,     несуществующей,     высокой    любви. 
Люба  внимательным    и   долгим   взглядом   посмотрела  мужчине   в  глаза  и  когда   Виталий   Данилович,   в  очередной   раз   произнёс,  что  боится   её   потерять,   сказала,    выделяя    чётко    каждое   своё   слово:  -   Прекрасно,  раз   вы  не  хотите,   чтобы   я   ушла,  подпишите   моё   заявление   о  приёме  на  работу,  и   тогда   я  останусь.    
 А   дальше,   она     сказала  то,  что   сразу    и   надолго    определило   затем   их   отношения.  Сказала,   раз   уж    он  сам  задал  такой   тон:  -  Останусь,  если   хотите,   только   с  вами,   везде   и  навсегда.
      После   этих,  произнесенных   ею    слов,  воцарилась    такая    пауза,  что,   казалось,   тут  же,     всё   вокруг    сразу   смолкло,   будто   в   одно   мгновение   исчезли   все   голоса,   которые   только   что   доносились   из   коридора.     Нет,  конечно,  всё   было,   как   и  всегда,  и   двери  где-то  хлопали   то  и  дело    и   каблучки   стучали  по  паркетному    полу,    только   ни   Люба, ни  Виталий   Данилович    ничего   этого   сейчас   не  слышали.   Ничего,  кроме   только    что    произнесённых   ею   слов:  -   «Останусь   с   вами,  везде   и   навсегда».   
      О!   Это  было,   что-то!      Люба    никогда   прежде  так  не  смеялась,  как   в  эти  минуты.   Её    губы,  вздрогнув,   исторгли    такой     смех,   от  которого   в  глазах     появились  слёзы.  И  смех  этот  она  уже  не  могла  сдержать.  Прижимая   руку  к  груди,   пыталась  извиняться:  -  Ой,  пожалуйста,  прошу   вас,   не  обижайтесь.
      Главный   редактор   не  обижался,  он  тоже  смеялся.  Легко  и  свободно,  словно  был   знаком   с  этой   женщиной,  бог  знает  как   долго.  Смеялся,   и   в  ответ,  лишь   махал  рукой,  словно  говоря, -   о  чём  вы,  какие  могут  быть  извинения.  И  тут  же,   новый  приступ  смеха,  который   ни   он,   ни  она,  не  в  силах  были  остановить. 
В  приоткрытую  дверь    несколько  раз  заглядывали    сотрудники   редакции.  Не  понимая,  чем  вызван   этот    громкий  смех,   они,  в  конечном  итоге,  тоже  улыбались   и,   выходя   в  соседнюю  комнату,   недоумённо    пожимали    плечами.
              Любовь   Андреевна     Каткова,   выпускница    библиотечного    факультета,    проработавшая    два  года   в    заводской  многотиражке,   была   взята  на  работу    корреспондентом   отдела  писем   городской    газеты,  в   тот  же  день   как    пришла  на  приём   к   главному   редактору.

    Потом   он   признается  ей,  что  в  ту   минуту,  с  ним  произошло,  что-то  просто    невероятное.  Словно   кто-то     произносил   тогда   за  него   все  те   слова.  Он    скажет,  что  отчётливо    видел   в  тот  момент    и  себя   и   Любу,  как   бы   со  стороны.   Себя,   уже   далеко   не  молодого  мужчину,   волосы   которого  тронула  седина,  сеть   морщин  у  глаз,   особенно  заметная,  когда  он  снимает   очки.  Её,   недоумённо   и   даже   с   каким-то   испугом  смотревшую   на   сидящего   перед   ней  мужчину.   Он   видел    свой  стол,   заваленный   бумагами,   телефон   который    без  конца   звонит  и  звонит,  а  он,  казалось,   и  не  слышит   его.   Он   видел   остро  отточенный   карандаш,  что    лежит   поверх    его   блокнота,  который    он  берёт    и  тут  же  откладывает  в  сторону. 
 Он,   признается   ей,   что   чувствовал   тогда    всю   нелепость  своего    поведения,    чувствовал,  что  выглядит    смешно,  в    её   глазах,  но   всё   равно   продолжал    говорить  и  говорить,   не  останавливаясь,   словно   боялся,  что  она   действительно,  вот  сейчас     встанет   и  уйдёт,  а  он  так  и  не  успеет  сказать   ей    самого    главного. 
Он  признается   ей    в   этом,   потом,   когда   пройдёт    несколько   дней   после   их   первой   встречи,   потом,    когда   поздно  вечером    она    задержится     в  его    кабинете.   
Он    признается   ей   в   этом,  приблизившись  так   близко,   что  будет   ощущать   тёплое   дыхание   её   волос,  мягкую  податливость  обнажённого  плеча.   Лёгкий   шелест  ткани    ощутит    его   ладонь,   прильнув   к  её    телу.
    -  Да?   Удивлённо   посмотрит  она  на   него,  -  выходит  это  кто-то,  а  не  ты,  говорил   мне   тогда,  что  у  меня  очень  красивые   глаза?
У  неё   действительно   были    очень   необыкновенные   глаза.   Потом,  она   скажет,    ничего    необыкновенного,    она  просто   близорукая   и  когда  смотрит,   слегка  прищуривается,     оттого  и,   кажется,  что   внимательно  и  долго    разглядывает   людей.    И,  почти   всегда,  почему-то,   именно  мужчин.
           Но,   чтобы  она  не  говорила,   Виталий    Данилович   видел,  что  глаза  у  неё   всё   равно    особенные.  Они  могли   смотреть  так,   словно   собирались,  что-то  спросить  и,  тут  же,  были   готовы,  что-то  сказать  в  ответ.  Её   глаза   смотрели   и  спокойно,   и   устало,    вздрогнут  ресницы    и,  снова,   вслед   за   удивлённо   вскинутыми   бровями,   меняется   взгляд.     Глаза    её   смотрели    то    с   затаённой   грустью,  то    с   откровенной    усмешкой.   На   грани   мгновенья  менялись   оттенки   лица,  словно    перебирала  она,    на    каком   выражении   стоит   ей   сейчас  остановиться.  Конечно,  это  была   игра  с  её  стороны,  игра,  которая  помогала    сохранять    вид    вполне    серьёзной   женщины   и,    в  тот   же    миг,   оставаться    беззаботно  весёлой.    Она   тоже   обладала   даром   видеть  себя  со  стороны.  Видеть,  чтобы   управлять    и   собой   и   теми,  кто    находится   рядом. 
Сейчас,  не   отрывая  взгляд   от   лица   Виталия,  она   видит,  как  его  ладонь,  захватив  край   платья,   оголила   её   бедро,    а     пальцы   его   уже    проникают  в  пространство    тонкого   кружевного  белья. 
         -  Виталий     Данилович,    не  надо,  -  говорит  она,   почти   не     размыкая     губ.  Говорит,   плотнее   прижимаясь   к    нему   всем   телом.
        -  Сегодня,  не  надо, -  тут  же   добавляет  она.   И, в   благодарность,  что  он  оказался  таким  послушным,    прикасается     к   его   губам  лёгким  поцелуем.  Но  как  только,  он  пытается    снова   её   обнять,  упирается   маленькими   кулачками    в   мужскую  грудь  и,  нахмурив  брови,   уже  не  тихим,  а  отчётливым   и  строгим    голосом,  произносит :  -  Всё   на  сегодня  достаточно.
И, тут  же,  скользнув    по    небритой   его   щеке  тёплыми   губами,  спрашивает:  -  Это  ничего,  если   твой  водитель   довезёт  меня  до   дома?
      -  В  моём  присутствии,  ничего.    А   ты…   Виталий   Данилович,   не   успевает   сказать,  о  чём   хотел   сейчас   спросить,  как   Люба,   тут  же   ему   отвечает:  -   А   я.  сегодня,   обязательно   должна   вовремя   домой  приехать,  я   же   тебе    говорила,   у   меня   на  сегодня    очень   много   неотложных   дел  накопилось.  Вот,  так-то.     Ну,   что   ты    сразу   скис?   Ну,  Виталик?
  Виталий   Данилович,  ни  о  чём   больше   не    спрашивает.  Он,  молча,    складывает  нужные   ему   бумаги    в   ящик    письменного   стола,   и,     посмотрев   на    часы,   ждёт,  пока  Люба  приведёт   себя   в  порядок,   пока      подкрасит   губы,  поправит   причёску  и,   улыбнувшись,  скажет:  -  Ну,  всё,   кажется,   я   готова.  Пошли.
      Она   успеет   в  дверях    бросить    взгляд  на    гладкую    поверхность   стола  и  подумать,  как  всё  же   мужчины,   в  большинстве  своём,   недогадливы,    если  женщина  говорит,  -   не  надо,  это,  далеко   ещё   не  означает,  что  она   сказала  -  нет.