Мертвец

 Моя жизнь началась в лаборатории, в которой выводили организмы, созданные путём клонирования генного материала выдающихся преступников. Знаменитые террористы, наёмные убийцы, теневые функционеры и прочий пёстрый список социопатов, преуспевших на своём преступном поприще. Они послужили прототипами для создания «безбожных мерзостей», как нас окрестили представители всех конфессий за то, что вместо тёпленькой матки нам пришлось получать путёвку в жизнь в холодной стеклянной колбе. Они с пеной у рта утверждали, что мы не создания божьи, а значит, у нас нет души. Если во всём искать положительные стороны, то тогда нам и ад не грозит, верно?

 Секретная лаборатория создавалась по инициативе правительства, на словах запрещавшего вести какие-либо работы в этом направлении, пуская миру пыль в глаза. Им удавалось сохранять секретность долгое время, но, как это обычно бывает, со временем у них всё вышло из-под контроля. И об этом проекте проведали многие…

 Но когда я только-только «вылупился», о лаборатории мало кто знал, лишь несколько высших государственных чиновников с рахитичными лицами и большими банковскими счетами. Они вкладывали в это свои денежки не просто так. Нас, дорогостоящих клонов, выводили для одной, но очень важной цели. Получив от «прототипа» талант и развив нужные навыки в благоприятных для этого условиях до совершенного уровня, мы должны были делать то же самое, что и «прототипы», но уже для правительства, с такой любовью выпестовавшего нас.

 За нашим ростом и развитием тщательно наблюдал холодный и непроницаемый доктор Баринштейн со своими многочисленными санитарами, такими же холодными и непроницаемыми. С трёх лет мне уже вручили нож и объясняли – куда следует бить им для мгновенной смерти противника. Почему так рано и как удержали мои младенческие ручки рукоять армейского ножа? Отвечаю: клонам постоянно вкалывали какой-то мерзкий гормональный раствор, отчего развитие ускорялось в несколько раз. Помню, благодаря этим инъекциям я уже в шесть лет сбривал свои жиденькие усы.

 Каждый проклятый день был наполнен бесконечными тренировками и агитационным промыванием мозгов. Жизнь была однообразной, но не отупляющей. Наш интеллектуальный потенциал был так же важен, как и физический, поэтому мы штудировали необходимую для развития синопсисов и нейрончиков литературу, решали задачки и производили вычисления, а самое главное брали уроки актерского мастерства. Генерал, учёный, бизнесмен, политик, алкоголик, гомосексуалист, – по сухому щелчку пальцев Баринштейна, нашего «идеологического отца», мы должны были перевоплощаться в любого из них и быть убедительными. За плохую игру и неуклюжие ужимки нас подвергали садистским наказаниям, после которых мы играли так, что могли с лёгкостью собрать все Оскары и ни одного не оставить Джеку Николсону.

 Несколько раз мы пытались вырваться из бункера, давно сидевшего у нас у всех в печёнках, и подняли бунт. Впервые Баринштейн пришёл в ужас от нашего мастерства в сфере убийств, а не благоговейно поглаживал свои сухие тонкие ладони. Свобода была близка, но мы недооценили старпёра, он перехитрил нас. Погибло много охранников и санитаров, но и только-то. Некоторых из нас устранили (они всё-таки выбрались из нашего плена, но в мешках для трупов), остальных затолкали в изоляторы, где нас посадили на диету диет и кормили только систематическими физическими побоями и ледяным душем. Весёлое было время. От отчаяния я даже впал в приступ творчества и нацарапал себе на правом предплечье татуировку при помощи осколка от пожелтевшей кафельной плитки; удивительно, как мне удалось не занести инфекцию. Татуировка была в форме кобры в момент атаки. Гораздо позже я узнал, что у моего известного в некоторых кругах «прототипа», было такое же тату, только на бедре. Вот что порой может сотворить генетическая память. Да, весёлое было время.

 Вскоре всё стало по-прежнему, и беспощадные тренировки возобновились. Но закончить своё дивное обучение мы не успели, хотя до выпуска нам оставалось недолго. Казалось, ничто не могло нарушить заведённый порядок. Дни шли за днями, недели за неделями. Мы укрепляли тело и разум. Док был доволен, хотя на его деревянном лице сложно было уловить какую-либо эмоцию. Но случилось то, чего не ожидал никто: нашу альма-матер рассекретили антагонисты финансирующего нас правительства.

 Мы узнали об этом, когда наш бункер штурмовал отряд вооружённых спецназовцев под руководством полковника Ковальски, сурового типа с огромнейшим военным опытом и надменным взглядом. У охраны бункера не было никаких шансов устоять против такого врага, и их быстро ликвидировали, выложив из их трупов ковёр до нижних помещений, в которых «проживали» мы. Вырванный из сна и взлохмаченный Баринштейн выпустил нас из наших комнат-камер, приказав оказать нападающим высококлассное сопротивление и уничтожить их. Почувствовав свободу, мы вдруг решили указать куда засунуть ему свой приказ, а «Образец – 15» высококлассно свернул ему шею и под наши радостные возгласы запер его труп в одной из комнат. Впервые над нами не довлел этот тиран, у некоторых из нас даже закружилась голова от непривычного чувства свободы.

 Вот только нам не дали с наслаждением пережить новый для нас опыт заполучивших волю узников. На нашем горизонте вырисовывался новый враг, и он был уже у самого входа в нашу скромную обитель.

 Мы с моими братьями решили убрать его с нашего пути и, наконец, ринуться наверх, где нас ждала долгожданная свобода. Где не серые холодные стены, а бескрайнее пространство, уходящее за далёкий-далёкий горизонт. Где вместо бетонного потолка с узорами трещин яркое живописное небо с мягкими облаками и гуляющее по воздушному раю солнце. Где звуков такое множество, что можно забыть об убогих звуках падающих капель на свинцовую лужу с коллекторных труб, покрытых патиной ржавчины, и зудящего гудения спорадически мигающего света флуоресцентной лампы. Клянусь своим генотипом, я все это обдумал и ощутил буквально за несколько секунд, что у меня были по пути к арсеналу, в котором мы собирались набрать инструментов, которыми мы собирались строить свою свободу.

 Замок был электронный и открывался он только после сканирования сетчатки глаза начальника нашей тюрьмы. «Образец – 15» дал машине то, что она хотела – аккуратно вырезанный глаз был насажен на его самодельную длинную заточку – и тяжелая дверь арсенала отъехала вверх, громко выпуская сжатый газ.

 Но мы застыли на месте как вкопанные. Из нас не было никого, кто бы не находился под лазерным прицелом спецназовцев, плотным рядом стоявших прямо за входом в помещение, где хранилось оружие бункера. Хитрющий дьявол Ковальски первым делом распорядился, чтобы его бойцы заняли эту стратегически важную точку, поэтому из оружия у нашего брата были только нервно сжимавшиеся и разжимавшиеся кулаки, а из амуниции – только туго прилегающие к тазу синтетические трусы. Впрочем, на боевых тренировках нас учили тому, как действовать и в подобной ситуации.
 Мы резко подались назад, выделывая впечатляющие акробатические трюки, чтобы представлять собой максимально подвижную, и потому трудную мишень. Мы прекрасно знали, что нескольких из нас наверняка убьют, зато у остальных был шанс.

 Я, кажется, сказал «шанс»? Чёрт, да я точно бредил!

 Десятерых клонов расстреляли в упор, правда, звук от выстрелов был довольно странным. Мне и моим братьям, «Образцу – 5» и «Образцу – 12», едва удалось уйти с линии огня, скрывшись за поворотом коридора и припустив вперёд, но за следующим поворотом мы натолкнулись на новый отряд, заградивший весь проход. Я не сразу успел затормозить, юзом прокатившись на голых пятках до одного из спецназовцев так, что ствол его автомата упёрся мне в шею.

 Помню свою затравленную физиономию, отразившуюся от фронтальной части плексигласовой защиты на его шлеме, и свою совершенно непростительную растерянность. Солдат хотел оттолкнуть меня назад, чтобы изрешетить очередью из своего ружья и не запачкать своей чёрной униформы, но я перехватил его кисть и резким движением сломал ее.

 Это единственное очко, которое я заработал в бою, потому что потом меня приложили прикладом прямо в щёку, а затем армейским ботинком на тяжелой рифленой подошве прямо в грудную клетку катапультировали в обратном направлении. Меня сдуло назад так, что я прокатился спиной по бетонному полу. Приятного в этом было ровно ноль.

 Лёжа на полу я увидел, что из-за спин расступившихся бойцов спецназа появился сам Ковальски – высокий, мрачный с нордическими чертами лица, словно высеченными топором, в черной кепи на голове. Он наставил на меня своё оружие и выстрелил без единого слова. 

 Я закрыл глаза и уже не собирался их когда-либо открыть, но, вместо разрывающей боли где-нибудь в области черепа, почувствовал жгучий укол в плече. Когда я разлепил дрожащие веки, меня приветствовал своим весёлым блеском металлический дротик, вонзивший свою длинную иглу в моё плечо совсем близко к лицу.

 Тогда я понял, что всё, что сегодня произошло в нашем секретном бункере – никакое не освобождение, а всего лишь переезд. Переезд в новую тюрьму. Они не убили ни одного клона – только усыпили, чтобы мы не могли оказать сопротивление при транспортировке. В тот день свобода ускользнула из наших рук, и наше заточение начиналось сначала. Порочный круг и проклятие нашего существования, узников, о которых никто никогда не узнает.

 Нас перевезли в новый секретный объект, где архитектура была еще депресивней и мрачнее, чем в нашем предыдущем обиталище. Ковальски и его патроны собирались сделать нас своими послушными псами, «на халяву» воспользовавшись достижениями доктора Баринштейна.

 Вот только больше не было никаких тренировок: никаких обучений, никаких уроков драматического искусства, остались только карцерные жилищные условия, жестокие наказания и новая агитационная пропаганда. Нашим новым хозяевам было прекрасно известно, что идеологическая диверсия Баринштейна была нами безнравственно похерена, поэтому они использовали «более эффективные методы», как, гадливо улыбаясь, заметил полковник Задница. 

 Первым делом, это банальный гипноз. Нас заводили в небольшое тёмное помещение со специальной киноаппаратурой, высвечивающей на стену свое слайд-шоу с картинками того, что нам пытались внушить. Приковывали толстыми ремнями к железному креслу, такому же, какое обычно стоит у дантиста, вводили необходимую дозу наркотика, чтобы наше сознание открывалось для их идей. И агитатор начинал гнать телегу на целых тридцать минут, пока на экране шла «порнуха», где «в роли сучек были наши мозги». Эта процедура повторялась по два раза за день, истощая нас психически.

 Сознание некоторых из нас слишком сильно сопротивлялось такому бесцеремонному вторжению, и они сошли с ума. Их без какой-либо жалости отдали в научный отдел, где их разрезали на кусочки и изучали генные инженеры этой подлой корпорации, на которую мы теперь должны были работать.

 Во-вторых, нам пытались перестроить память. Они не могли полностью уничтожить воспоминания о службе у Баринштейна, ведь там находились наши знания и навыки по убийству, поэтому лишь избирательно удаляли отдельные фрагменты нашего «черепного архива». Эти проклятущие операции напоминали лоботомию, поэтому мы чудовищно боялись их, но ничего не могли с этим поделать.

 В секретную базу Ковальски мы попали полноценными здоровыми личностями с крепким сознанием, а после всех этих ковыряний и копаний в мозгах многие клоны начали впадать в глубокий психоз. Мы не помнили друг друга, отключались на целые сутки, не могли включить мозги, испытывали болезненные галлюцинации – это ещё не полный список побочных эффектов «более эффективных методов» Ковальски по изменению наших личностей. Но самым страшным было то, что у каждого «Образца» начинался умственный регресс. Вместо преданных профессиональных убийц секретная организация получила пускающих слюни недееспособных идиотов.

 К счастью, я плохо помню это время. Совет Директоров корпорации, на которую работал Ковальски, было шокировано результатами и велело немедленно прекратить эти дикие опыты над мозгом «Образцов». Полковник послушно выполнил этот приказ, предварительно жестоко расправившись с докторами по психологии, прогнозировавшими ему успех в его «эффективных методах» идеологической обработки.

 Кое-как нас вернули в норму. Больше не было никаких инъекций и издевательств, а тем более вредного гипноза. Доктора не знали, но наша память снова возвращалась к нам, мы, естественно, это дальновидно скрывали, строя дурачков, когда на каждодневных сеансах нас спрашивали о нашей прошлой жизни.

 Сами же мы вынашивали планы побега из этого места. Поодиночке мы были бессильны, но если бы мы объединились, у нас был реальный шанс сделать ручкой нашему плену и его персоналу. Нам не давали контактировать друг с другом больше одного часа в сутки, и в этот самый час пристально следили за нами, боясь, что вместе мы можем быть чрезвычайно опасны. Они даже не представляли себе, как же были правы, но мы не давали поводов к подозрениям.

 Мы выработали свою систему знаков, жестов и слов. Можно сказать, разработали свой собственный язык, наполненный аналогиями, скрытыми смыслами и многозначностями донельзя. Со стороны всегда выходила безобидная беседа о всяких мелочах, окружающих нас в нашем неприлично маленьком мире, но на самом деле это было обсуждение боевого плана.

 Каждый из нас, пленников, знал, что ни один клон не соскочит с нашей укромной освободительной кампании, хотя все прекрасно сознавали, что далеко не каждый из нас останется в живых. Может быть, даже самая малость, но даже эта малость заслуживала всех этих усилий. И каждый про себя желал удачи другому, потому что между нами было крепкое чувство братства. Мы все были братьями и готовы были умереть друг за друга, хотя это, конечно же, не основной план.

 Оружие решено было соорудить из подручных средств. Но как это сделать, когда за нами велось двадцатичетырёхчасовое наблюдение? Очень просто: намечалось боевое крещение двух «Образцов», заключавшееся в убийстве некоего африканского главаря наркомафии. Этими «Образцами» были я и «Двенадцатый». Нас хотели опробовать, заодно и убрать неугодного корпорации человека, вставшего ей поперёк горла. Отлично, мы только «за». Вместе с нами в зону проведения операции должен был отправиться сам Ковальски и его свита бойцов, что так пристально следили за моими братьями в их комнатах-камерах. На базе останется не так много народу, так что можно будет приступить к серийному производству самодельных бомб, пистолей, удавок и прочих ремесленных принадлежностей, которые нас учил делать Баринштейн из ничего.

 Не было никаких грандиозных приготовлений к нашей операции. Меня разбудили в шесть утра, выдали спец амуницию, проинструктировали, помахали пальчиком «мол, не шали там у меня», вооружили, уверенные, что я не направлю оружие против своих угнетателей. С «Двенадцатым» было то же самое. Мы оба выказали полную готовность к началу операции, и нас не стали больше задерживать.

 Затем мы отправились на посадочную площадку, где погрузились в военно-транспортный вертолёт. Я подумал: «Неужели мы полетим на континент на этой штуке?». А потом, приглядываясь к ландшафту, по которому плыла тень нашей «птички», к убегающим от шума вертолётного винта напуганных жирафов, я понял, что мы уже там. Африка, чёрт возьми! Оказывается, наша секретная база находилась где-то в малонаселённой части её побережья! А мы и не подозревали об этом…

 Неожиданно ко мне наклонился Ковальски, к самому уху, и громко сказал, перекрикивая рёв винта:

– Отныне твой позывной «Хищник», Образец 4! Поздравляю, ты вступаешь в элитный отряд Чёрных Кобр и можешь гордиться собой! Сегодня ты покажешь, на что ты способен! Мои люди справились бы с операцией за полтора часа, но вам с Двенадцатым я даю сорок минут! Не подведи меня, сынок! И ещё… на случай, если там внизу тебе голову припечёт солнцем и у тебя появится чертовски привлекательная мысль вытереть задницу членством в самом лучшем боевом отряде в мире, лучше подумай дважды. С одной из инъекций тебе ввели подкожно одну из наших новейших разработок – микродинамитные капсулы. Уверен, тебе не надо разъяснять – что он делает с предателями. Это всё! Желаю удачи, солдат! 

 Помню, какого труда мне стоило не задушить его прямо там.

 А через некоторое время мы прибыли на место высадки, полковник с напыщенной серьёзностью отдал честь, а мы с моим братом спустились по крепкому тросу на землю. Никто из бойцов отряда не последовал за нами, вертолёт снова взмыл ввысь и полетел обратно. Работу взгромоздили на наши плечи и отвалили, пообещав, что прилетят сюда через сорок минут и, если нас не будет, уйдут без нас. «Желаю удачи, солдат!», – эти слова Ковальски снова прозвучали в моей голове.

 Переглянувшись с «Двенадцатым», позывной которого теперь был «Коготь», мы перезарядили свои пушки и лёгким бегом двинулись к месту дислокации нашей ничего не подозревающей цели. Микродинамитные капсулы были полной неожиданностью в нашем маленьком плане к побегу, но не делали его невозможным. К тому же, мы и не собирались бежать прямо сейчас. По задумке мы должны захватить всю базу, а уж там что-нибудь придумать – как же избавиться от мерзких штучек, способных превратить клонированных убийц в клонированный фарш.

 Африка – жаркий континент, климат как в аду, особенно в полной боевой экипировке, под которой мы «принимали душ» из-за пота. Пригодилась вся наша выносливость, чтобы не выдохнуться во время нашего длиннейшего марафона по пустынным холмам, так как в целях конспирации вертолёт нас высадил довольно далеко от апартаментов Ято, такое кудрявое имечко носил наш главарь наркомафии.

 Здание, которое занимал этот тип, располагалось на отшибе небольшой африканской деревушки. Нам было известно, что оно хорошо охранялось наёмниками, знавшими науку убийства не меньше нашего. Мы были прекрасно осведомлены об их бдительности, профессионализме и жестокости – они бы изрешетили даже кучку местных малышей, если бы один из этих негритят нацелился в них леденцом ради забавы. А некоторые из наёмников не отказались бы позавтракать этим негритёнком – среди них были каннибалы.

 Нас же было всего двое. Наши преимущества можно было пересчитать по пальцам, а главное из них – это эффект неожиданности. Эту карту мы и разыграли, незаметно для всех забравшись в ветхое, а тут были одни развалины, здание деревушки напротив охраняемого особняка.

 В перекрестие прицела моей снайперской винтовки я увидел дозорного на западной деревянной вышке над высокой бетонной стеной, ограждавшей площадь особняка по периметру. На дозорном были большие солнцезащитные очки, и мне показалось, что он смотрел прямо на меня. Я надавил на спусковой крючок, и парень из этого жаркого африканского ада отправился в другой ад. «Двенадцатый» снял того, что был в противоположной башне; глушители делали наши выстрелы бесшумными. Чистая работа… впрочем, не совсем…

 Убитый мной наёмник свесился через деревянный парапет, и, переквалифицировавшись в тяжёлый мешок, громко предупредил своих дружков, шлёпнувшись на землю. Тут же к нему подбежал его соратник и изверг из черепа фонтанчик крови, а я довольный еще одним метким выстрелом перезарядил винтовку. Остальные сразу всполошились, поняв, что их атакует снайпер, и разбежались по разным углам в поисках укрытия. Я посмотрел на своего брата: он уже держал на плече гранатомёт и спустя секунду выпустил снаряд.

 Прямо у основных ворот расцвёл бутон огня, отбрасывая двух вопящих сторожей и куски бетона в разные стороны, при этом перевернув на бок внедорожник, стоявший неподалёку.

 Я похлопал «Двенадцатого» по плечу, похвалив за хорошую работу, после чего мы бегом покинули здание и бросились штурмовать крепость врага.

 Здесь пригодились все наши наработанные за много лет боевые навыки, какие у нас были. Нашими союзниками стали наша наглость, дым и отсутствие сведений у врага о том, кто же его атаковал и в каком количестве. Из-за этого они действовали не совсем уверенно и слаженно, однако все же создавали немало ситуаций, когда мы были на волоске от гибели.

 Гранаты, ножи, удавки, штурмовой автомат, пистолет – я использовал всё, что дал мне Ковальски для выполнения этой задачи, но операция была ещё далека от завершения, поэтому я позаимствовал оружие у своих убитых противников. И выбил ногой дверь в просторный кабинет их главаря уже вооружённый автоматом Калашникова, знаменитого на весь мир «вдоводела», однако из которого мне пострелять еще никогда не приходилось до сегодняшнего дня, хоть это и было самым распространённым и доступным оружием в мире.

 Я сразу уложил двух телохранителей, что-то кричавших своему начальнику на своем тарабарском языке, но так и не сумевшим выполнить то, за что им платили. Я их «уволил».

 Мы с «Двенадцатым» вбежали внутрь помещения: он остался прикрывать меня у входа, а я направился прямиком к широко улыбавшемуся высокому негру с золотой цепью на шее. Длинные дрэды достигали его плеч, а всё тело, на котором не было никакой одежды, покрывали красочные татуировки. На лице – целый сонм железных украшений, таскать которые мог только мазохист, или чокнутый, или то и другое сразу.

 Мне показалось, что он совсем рехнулся, потому что все его люди были мертвы, и он явно проиграл, но этот человек весело улыбался во весь рот. Целый Эверест кокаинового порошка на столе, позади него, мог бы объяснить странную жизнерадостность главаря мафии, но я вполне мог отличить наркотический дурман от дьявольского веселья на всю голову отмороженного ублюдка.

 О, да, его разум был полностью ясен, и никакая химия не заставляла его хохотать прямо в лицо собственной смерти.

 Негр погладил свой мачете, на большом лезвии которого остались следы чьей-то запёкшейся крови, и произнес по-английски, не спуская с меня своих злых глаз:

– Я знал, что ты придёшь, демон! Ты пришёл из тьмы и крови, чтобы вырвать моё сердце и накормить им своих змей. Я говорил своим воинам, что им тебя не остановить, но они не послушались. И ты забрал их. Так же, как забрал лицо моего бывшего друга, и теперь щеголяешь в нем. О, я узнал это лицо сразу! – он указал пальцем на меня. – Раньше оно принадлежало моему русскому другу. Моему дорогому Игорю, одному из лучших убийц. Но ты не он, потому что я видел, как его убили. Ты демон! Возьми моё сердце, я дарую его тебе!

 После этих слов он отбросил своё мачете и театрально поднял руки, гордо и благоговейно глядя мне в глаза. Смеяться он прекратил. Он просто ждал, отнюдь не испытывая страх передо мной. Какое удивительное отношение к смерти!

 Объяснять ему, что я никакой не демон, а клон, я не стал. К тому же вряд ли эта суеверная деревенщина когда-либо слышала о генной инженерии. Я выпустил по нему весь остаток магазина, заправленного в автомат Калашникова, и покончил с этим. Мне было нисколько не интересно услышать о своём прототипе Игоре, даже если он и вправду существовал.

  Часы на моей руке показывали, что у нас ещё оставалось пятнадцать минут. Я посмотрел на своего брата, тот, глядя на меня, нетерпеливо кивал в сторону выхода, давая понять, что хочет как можно быстрее унести отсюда ноги. Я уже собирался выбираться, когда услышал короткий звук ударившихся друг о друга небольших железных звеньев, исходивший из небольшой комнатки, вход в которую перегораживала тяжёлая лиловая портьера.

 Я вырвал из мёртвых «лап» одного из телохранителей автомат и двинулся на звук. Резко раздвинув полог портьеры, я увидел сжавшуюся к дальней стене чернокожую девочку, прикованную к стене ржавой цепью. Наличие некоторых вещей в её камере выдавало в ней сексуальную рабыню, несмотря на весьма юный возраст узницы. Тот голозадый негодяй, которого я только что отправил к праотцам, оказался педофилом.
 
 Девочка лет семи-восьми смотрела на меня большими испуганными глазами, но я понимал, что этот страх не относился ко мне лично, – она не видела ничего хорошего ни от кого, кто входил в этот дверной проём, в котором теперь стоял я. Судя по обширным гематомам, она подвергалась постоянным побоям и унижениям, и это единственное, что она получала стабильно и в больших количествах, потому что по её болезненной худобе можно было сделать вывод, что её похитители даже не представляли, что необходимо кормить пленницу хотя бы раз в неделю.      

 Я был таким же пленником, как и она, поэтому я прекрасно понимал её мечты о свободе. Двумя ударами мачете я раскрошил ржавую цепь, не дававшую ей покинуть это проклятое место, затем посмотрел прямо в испуганные глаза, полные слёз и недоверия, и сказал только одно слово: «Беги».

 Вертолёт, приземляясь на сухую поляну, где нас должны были подобрать, поднял такую тучу пыли, что мне с братом пришлось прикрыть глаза и нос от мощной бомбардировки проклятых песчинок. Когда я опустил руку, то увидел появившуюся передо мной из тумана пыли статную фигуру Ковальски. Его физиономия за огромными чёрными очками хищно осклабилась, а ладонь, затянутая в плотную перчатку, протянулась вперёд, как у попрошайки.

 Я бросил в неё золотую цепь главаря наркомафии, и его лицо стало ещё шире от улыбки.

– Прекрасная работа, сынок! Ты прошёл проверку! – пока он это говорил, за его спиной показались его бойцы, взявшие нас с братом на прицел. – А теперь… «Хищник» и «Коготь», приказываю вам возвращаться в вертолёт!

 – Это ни к чему, – ответил я, кивнув на его молодцов, – мы не собирались бежать.

 – Конечно же, не собирались! Потому что ваши задницы принадлежат мне и только мне! Потому что я ваш отец, ваша мать, ваш президент… чёрт, да я ваш Бог! У вас нет гражданства, нет личной жизни, нет друзей, предпочтений и даже грёбаной души, но у вас есть я! Альфа и Омега вашего существования. Вы нелюди, вам нет места в человеческом обществе, поэтому знайте своё место! Ваш дом – наша секретная база, а теперь поехали домой, ребятки!

 Мы переглянулись с Двенадцатым и молча последовали за полковником, который даже не представлял как близко то время, когда мы, «его дети», выпорхнем из-под крылышка нашего «папаши» и устроим себе тотальный переезд на новое место жительства. И ещё… всё-таки нашим настоящим отцом был старый негодяй Баринштейн, а не этот напыщенный солдафон, который почему-то ни секунды не сомневался в том, что он прав.

 На базу мы прибыли уже в сумерках, даже не представляя какой вечер сюрпризов нас ожидал.

 Первый сюрприз нас встретил в длинном коридоре спуска в подземные этажи. На панельных стенах, выложенных из листьев металла, обнаружились многочисленные брызги крови. Целая галерея из клякс и странных узоров красного цвета, свидетельствующих о работе кровожадного и чокнутого маньяка. Полковник заметил смятение на наших лицах, но ничего не пояснял и лишь загадочно улыбался, пребывая в своем обычном мрачном веселье.

 Я изучил быстрым взглядом пол и догадался, что по нему тащили тела. Можно было не ломать голову, чтобы догадаться, что тут была бойня, и её погибших участников, вернее то, что от них осталось, перед самым нашим приездом кто-то небрежно убрал. Чтобы мы не спотыкались, наверное.

 Самые худшие опасения ворвались в мою голову с такой же напористостью, с какой мы с Двенадцатым недавно взяли крепость чёрного наркобарона. Я даже не хотел думать о том, что эта кровь могла принадлежать моим братьям, и всё время задавал себе один и тот же вопрос: «Неужели они подняли бунт раньше времени?!». Это, конечно, дерзко и безумно, так что план вполне мог сработать, но ведь у них даже не было готового оружия!

 Вторым сюрпризом оказалась маленькая девочка лет двенадцати – четырнадцати в забавной мини версии военной униформы выбежавшая навстречу полковнику с радостным криком так, как выбегают девочки к своим папашам после их продолжительного отсутствия. Она действительно назвала его «папой» и обняла. За ней нам навстречу выскочили ещё несколько девочек… точных копий первой. И мы поняли, что перед нами клоны.

 Для меня это было настоящим шоком, потому что я был уверен, что научный персонал, подчинявшийся Ковальски, не имел таких же технологий, как Баринштейн, чтобы выводить клонов. Оказалось, что имел. Те из моих братьев, что попали к ним под нож, дали им такую возможность.

 Полковник присел перед девочками на колени и ворковал с ними, будто он их отец. И они этому искренне верили.

– Папочка, а их тоже надо устранить?

  Одна из девочек посмотрела на нас так, что на её лице промелькнуло что-то цепное, готовое сорваться по указанию Ковальски. Проклятье, выходит, он растит новое поколение убийц, и на этот раз у него были все рычаги управления ими. А это означало, что мы уже больше не незаменимы…

– Это зависит от них, дорогая, – полковник посмотрел на нас и сказал. – Сегодня ваши собратья подняли мятеж на базе, и уничтожили всю мою охрану. Глупо. Очень глупо. Но я предусмотрел такое развитие событий, поэтому у меня наготове была секретная оперативная группа, состоящая из модифицированных солдат, имеющих кодовое название «Объект – 0». Вот эти крошки. Они такие же клоны и были созданы для тех же самых целей, но их физические возможности превосходят даже ваши. Генные модификации. А ещё они преданы мне, и я могу не опасаться, как в случае с вашими собратьями. И теперь, когда моя научная группа может воспроизводить таких уникальных солдат, острая необходимость в вас отпадает. Я уничтожу каждого, кто посмеет предать меня, что я и сделал сегодня с большинством из бунтовщиков. Но вы мне по-прежнему нужны, дети мои. Мне нужны ваши уникальные боевые навыки, поэтому я позволяю вам сделать выбор. Вы со мной или нет?

 Узнав, что из моих братьев почти никого не осталось, я пришел в бешенство и послал полковника далеко-далеко.

– Кажется, ты ещё кое-чего не понял. Иди за мной, и не делай глупостей, иначе будешь мёртв прежде, чем успеешь что-либо предпринять…   
 
 Дверь одного из карцеров отъехала вверх, когда мы туда пришли, внутри же оказалось темно. Я не был заинтригован тем, что же мне пытался показать этот изувер, и находился в жесточайшей фрустрации. Не имея больше возможности к побегу, я не знал – что же делать дальше, тем более что раньше я даже не рассматривал такой сценарий развития событий.

 Загорелся свет… и я увидел человека в глубине карцера. То есть, меня! Истощённого, дрожавшего, с нездоровым цветом кожи, с тупым выражением лица и тонкой нитью слюны, протянувшейся от пожелтевшего уголка рта до гладкого лакированного пола. Я замер и выпученными глазами смотрел на своего двойника, лежавшего у тыльной стены камеры и что-то лепетавшего на языке, на котором говорят слабоумные.

– Перед тобой «Образец – 4», именно тот, которого мы забрали из секретного бункера доктора Баринштейна, и который подвергался агрессивному гипнозу и мощному воздействию психотропных веществ, приведших его к состоянию кататонии. Мы не могли вернуть его в нормальное состояние, при поврежденном рассудке это невозможно. Но мы не могли потерять такой ценный экземпляр. Нашим генным инженерам ничего не оставалось, как его клонировать, и появился ты. Да, «Хищник», ты родился на этой базе, и никогда не видел Баринштейна. Ты принадлежишь нам, сынок.

– Я не верю вам!!! Этого не может быть!

– А кто, по-твоему, лежит перед тобой? То же самое произошло с твоими братьями, они тоже все родились здесь, хотя и думали иначе до самой своей смерти.

– Это какой-то трюк!

– Никакой это не трюк, и ты знаешь это. И ты прекрасно знаешь, что невозможно вернуться из того состояния, когда разум впадает в психоз! Если бы ты дошёл до такого состояния, то ты на всю жизнь остался бы дерьмом растительного происхождения, потому что поврежденный мозг нельзя восстановить. Мы обманули тебя и всех твоих заново клонированных братьев.

– Если я… клон клона, как я могу помнить о своей жизни в бункере?!

– Наша ошибка. Так как мы вывели сразу взрослую особь без всего этого досадного и долгого процесса развития, то его память до того момента, когда мы взяли у него генный материал, перешла к тебе. Больше мы такой ошибки не допустим. Поэтому новое поколение клонированных бойцов, которых ты только что наблюдал в коридоре, проходит все стадии роста.

  Я тяжело задумался. Мне потребовалось немного времени, чтобы переварить эту новость:

– И что вы сделаете с «Образцом – 4»?

– Уничтожим, конечно.

– Зачем вы его мучаете? Зачем не уничтожили раньше?

– Мы держим его до тех пор, пока он не истощит ценный материал, необходимый для исследований. Всё просто, сынок. Ну так как? Ты сделал свой выбор?

 Я почувствовал холодное дуло на своем затылке. От моего ответа зависела длина отпущенного мне срока пребывания в этом мире. И я вдруг подумал, что эта жизнь не такая уж и чудесная, чтобы продлевать её, поэтому я ответил, не поворачиваясь к нему:

– Предлагаю тебе убить меня, потому что иначе я сделаю это с тобой.

– Это твой выбор, Хищник.

 Оставалось закрыть глаза и получить свободу прямо в свой затылок, но капризная бунтовская мысль о том, что нельзя оставлять проклятого Ковальски безнаказанным после того, что он сделал с моими братьями, заставила меня резко дернуться вправо и назад. Выстрел хлопнул прямо над моим ухом, но предназначенная мне пуля ушла в стену карцера, а я схватил полковника за запястье и потянул вниз с такой силой, что его локоть, ударившись об моё плечо, противоестественно выгнулся. Сломанный конец кости вынырнул из его предплечья, и он закричал от ярости и боли, а я от жестокого удовлетворения.

 Старик совсем забыл, что я профессиональный убийца, и что не стоит подходить ко мне слишком близко.

 Ударом локтя я отправил его кататься на спине по гладкому полу длинного коридора и уже собирался прикончить, развернувшись к нему, но тут ко мне подлетела одна из девочек, появление которой меня застигло врасплох. Но не сильно, поэтому я успел перехватить её удар рукой, резко подтянуть это маленькое тело к себе и свернуть ей шею.

 Так же неожиданно появились две её сестрички. Увидев, что я сделал с рукой их «папочки», они вскинулись, их прелестные детские лица исказила совсем недетская ярость. Казалось, им было наплевать на участь той, что лежала у моих ног с выгнутой головой, их разозлило то, что я посмел сделать полковнику «бо-бо».

 Запищав от злости, одна из них несколькими прыжками оказалась рядом со мной и сделала прямой удар своей тоненькой ногой, целясь мне в голову. Чёрт, это было так быстро, что я отбил его только в последний момент. Но тут произошло то, чего я никак не ожидал: эта козявка даже не опустила ногу, а продолжила ею атаковать меня снова и снова, двигая ею так быстро, что мне оставалось только защищаться! И при этом, стоя лишь на одной ноге, девочка прекрасно сохраняла равновесие.

 Четыре раза я едва спас свой несчастный нос от её подошвы, когда рядом с ней появилась вторая маленькая бестия и всё-таки заехала мне ногой в грудную клетку. Вес её был невелик, но удар противоречил этому, потому что меня отбросило к стене.

 Но тут они внезапно остановились и с недоумением уставились на пистолет, неожиданно для них оказавшийся в моей руке. Они захлопали своими большими глазками, тут же перевоплотившись в невинных детей. Вот только я не купился.

  Два выстрела заставили столько же раз моргнуть лежавшего на полу полковника. Когда я приблизился к нему, наставив на него дуло моего «глока», он понял, какую допустил ошибку, не проверив – всё ли оружие я сдал в вертолёте. Никто не заметил, как я припрятал пистолет, собираясь использовать его в предстоящем бунте.

  На площадке перед карцером не осталось никого живого, кроме меня и Ковальски, не считая другого «меня», пускавшего слюни в камере. Полковник свирепо смотрел на меня, пока я не отправил его к праотцам, надавив на спусковой крючок моего пистолета.

– Это за моих братьев…

  Всё было кончено. Этот старик больше не был моим хозяином. В кои-то веки можно было вздохнуть спокойно. Ковальски умер с таким же выражением лица, которое не сходило с него всю его службу. С выражением лица чудовища, которое не понимает, что оно – чудовище.

  Бросив последний взгляд на своего двойника, я побежал по коридору вверх, чтобы с боем исполнить, наконец, свою долгожданную мечту. Мечту о свободе…