Знак судьбы. Марфа

               
            Накануне   того   дня,  когда    Люба     пришла   устраиваться  на   работу  в   редакцию  городской   газеты,   она   тоже    довольно   долго   смеялась,   правда   не  столь   заразительно  и  громко,  как   в  кабинете   главного   редактора.   Её   рассмешила   тогда   её   соседка  по    улице,  Марфа.    Имя   настолько  несовременное,  настолько  и  подходящее   ей.    Была  Марфа,  как  говорят  про  таких   женщин,  старой   девой,  у  которой,    отродясь,   ни  мужа,  ни  любовника,   никогда    и  не  было.   Виной   тому   был  её   горб   и   всегда  мрачный   взгляд   исподлобья,  от   которого   люди   шарахались  в   сторону.
  Кто  его   знает,  что   их   объединяло,  Любка  всегда   весёлая   кампанейская,  а  Марфа,    словно  из  подворотни   на  мир  смотрит  и  всё   одна   да  одна,  если   не  считать   Любку    Каткову,  которая  часто  к  ней  заходила,  а  нередко  и  ночевать  оставалась.
Когда   Любе   было    не  полных    пять  лет,   её   мать,   неожиданно  заболев,  и  недолго    пролежав   в  больнице,  умерла,  отец,  и  трёх  месяцев   не  прошло,   снова    женился,     вот  Марфа   и  приютила   у  себя   тогда   сиротку.  Не  так,  чтобы    совсем,  отец  не  давал,  но,   то   на   день,  то  на  неделю  у  себя  оставляла.   Привыкла   Люба   к  этой  горбунье.  Как  что,  так  сразу  к  ней  и   бежала,  все  тайны  свои  сердечные  открывала.
Про  Марфу  ещё  говорили,  что  она   самая,  что  ни  есть  колдунья.  Разное  говорили,  только  Люба  этому  не   очень-то  и  верила,  потому,  что   более  доброго  по  отношению  к  ней  человека   у   неё   не  было.  А  то,  что     на  картах   Марфа  гадала   и    травами    от  любой  болезни  излечивала,  так  разве  это  колдовство.
      В  тот    день   у   Любы   было    далеко    не   лучшее    настроение.   Отрешённым    взглядом     видела  она,   как   вошла  в   дом   Марфа,   опустила  на  пол    маленького  чёрного   котёнка,    о  чём-то  спросила,  какая   разница   о  чём,   Люба   была   далека   в  ту  минуту  от  всего,  что    её   окружало,  она   была    наедине   со  своими   не  очень  весёлыми   мыслями.
Иногда,  очень  нужен   в  жизни   человек,  который   умеет    молчать   рядом  с  тобой  так,  что   на  душе   от  этого   становится    легче.   Слова,   они   ведь   могут    невольно   и  к  душе   прикоснуться,    след  в  ней   оставить,  а   Марфа  умела  так     молчать,   что    рядом   с  ней   на  все   жизненные    проблемы,   в  конце   концов,   хотелось   просто  махнуть   рукой.
      -  Завтра   с  утра   позвони   в   редакцию   городской    газеты,  -  произнесла   вдруг,   ни  с  того  ни  сего  Марфа,  - позвони     главному   редактору  и   скажи,  что  хочешь   у  него   в   газете  работать. 
      -  Что?   О  чём   это   ты?   В  какой    ещё   газете,  причём   здесь  газета?  -   спросила   Люба,    мысли     которой,     сейчас   были    далеки   от  всего,  что  было  связано   с  работой.   К  тому   же,   вот    уж   о  чём   она   и  думать  не  думала,  так  это,  чтобы   идти   и   устраиваться   в  редакцию   городской   газеты.   И  с  Марфой,   на   эту   тему,   никогда   раньше   не   говорила,  так  что,  было,   чему   удивится. 
      -   Марфа,  ты   это    о  чём? -   переспросила  Люба,  не  скрывая   своего   удивления.
      -   О  будущем   твоём  говорю.   Далеко  не  вижу,  всего   тебе   сейчас   сказать  не  могу,  но,   что   тебе   нужно,  завтра  же,   идти   к  тому   человеку,   знаю.
А   потом,   словно   заклинание,   какое,   стала   говорить,  да   так   быстро,  что    и  разобрать   ничего   невозможно  и   над    раскрытыми   картами,  что   лежали   перед   ней,  ладонью   провела. 
    -  Да  оставь  ты  это, - смеётся   Люба,  -  а  то,  и  впрямь,     похожа     сейчас  на    колдунью.
И,  то  ли   показалось  Любе,  то  ли   на  самом  деле,  карты,   хоть   и   не  прикасалась    к  ним,   сейчас   Марфа,   сами   по  себе,   шевелиться  стали  и  располагаться   на  столе   по  порядку.  -  Да  нет,  наверное,  показалось,   подумала   Люба,   когда    Марфа   собрала   их   в  колоду  и  отодвинула    на  край   стола.
А   на   следующий    день,    послушавшись  всё  же     Марфу,    и    стала   она   устраиваться  на     работу   в   редакцию  городской   газеты,  да  ещё   с  таким   настроением,   словно   всегда   только   об  этом   и   мечтала.

        Не  раз   ещё   будет   вспоминать     тот  разговор    с   Марфой,   с  которого,   по  существу,   всё   и   началось.     И   необычное   поведение   Виталия  Даниловича   Казакова,  в  день  первой  их    встречи,   свяжет  она  потом   с  тем,  что   сказала  ей   тогда   Марфа,  когда  колдовала   над   своими картами.    Не  раз   ещё   появится    у    Любы   повод,   убедится,    что   Марфа    и    впрямь,  на  самом   деле,   обладает   каким-то   особым  даром   заранее   предвидеть,   что    должно    произойти.   Но   это  будет  потом,    а   тогда,    в   самые  первые   дни   её    работы   в   редакции,   ей    было   просто   приятно,  что    за   ней      ухаживает    такой    серьёзный      мужчина,  к  тому   же,   главный   редактор.     Утром,   приходя   на   работу,   она  видит     на    своём   столе  свежие  цветы,  открыв  ящик  стола,   находит   написанные    им  стихи.     Иногда    это    короткое   четверостишье,  иногда,  чуть   ли   не   поэма    в   половину    школьной   тетради.
 Её   забавляет      ситуация,   когда   влюблённый   в  неё   мужчина,    смущённо   отводит  в   сторону   глаза,   беседуя   с  ней.   Она   почти    вдвое   моложе   Казакова   по   возрасту,    и    прекрасно   понимает,  что,    на  самом   деле,   нужно   ему   от   такой   женщины   как   она.  В  этом   отношении   он  для  неё   почти   ничем  не  отличается   от   других    мужчин.  Вся   лишь   разница,  что,  те,    другие,   не  тратили  на  неё    так   много   слов   и  времени.   
И,  прекрасно   понимая,  к  чему   ведут    все   эти   его    слова,    не  может   не  признаться   себе,  что  ей    приятно    их   слышать.    Никто  так   раньше    за  ней   не   ухаживал,  не  дарил    с  такой   настойчивостью  цветы,  не   присылал   письма  в  стихах,   не   ждал    на  остановке,  где   она   выходила  из   маршрутного  такси.
  Хоть   и   забавляло   это,   всё  же,   в  самом   начале   их   отношений,    прямо    и   честно   она    скажет    Виталию  Даниловичу:  -  Не  принимайте    меня    всерьёз,   относитесь     ко  всему   этому      проще,   не  нужно   всё   усложнять.
 И  в  дальнейшем,   старалась   сводить   все   его   ухаживания   за  ней,    к  обычному   лёгкому  флирту,  отстраняясь   от   его   признаний   и   не  торопясь ускользать   из   его    объятий.
Их   отношения   скоро  стали  предметом   сплетен,  не   только     внутри  редакционного    коллектива,  но   и    среди      жителей   города,   имеющих    отношение  и   к  газете    и  к  ним  обоим.
Любу   Каткову    это    нисколько     не  смущало.  Она  продолжала  вести  привычный   образ  жизни   свободной    во  всём   женщины,  считая,  что  от   жизни,  надо  получать   только    удовольствия,  и  не   осложнять  её   разными    проблемами.
      Всё   так  же,   жила   она   не  столько  у    своего   отца,  сколько   в  стоящем  поодаль    ветхом   покосившемся   доме    Марфы.   О  том,   как   обстоят    дела   с   Виталием   Даниловичем,   много   ей    не  говорит,  так,   в  двух-трёх   словах,   скажет,  что-нибудь,  не  очень   существенное,   вот  и  всё.   Впрочем,   не   донимает   её    Марфа   расспросами,  достаточно  посмотреть  ей   Любе    в  глаза,   и  никаких   слов     для  неё  больше    не  требуется.
         Всего   лишь    два   месяца    работает   в   редакции   Люба    Каткова,  а  такое   впечатление,  что  она   здесь,  чуть   ли   не   со  дня     образования  газеты.   Мужчины   с  неё      глаз   не   сводят,    женщины,  даже  те,  кого  она  раньше  раздражала,  теперь   считают   её   лучшей   своей    подругой.  А  уж   о  том,   что   она   значит   для  Виталия   Даниловича,   и  говорить  не  стоит,  всё   на    его  лице    написано.   Увидит   Любу  и    весь   так   и  светится   от   счастья,  нет   её,    места   себе  не   находит,  всё    из   рук   у  него    валится. 
         В  тот    день,   о   котором   стоит   рассказать   особенно,    она    вернулась  с  работы   поздно   вечером.   Машина,   в  которой  приехала,   а  это  была   машина   главного   редактора,  медленно  подкатила   к   невысокому   заборчику,   за  которым  находился  дом   Марфы.   Выходя,  Люба   задержалась  у   полуоткрытой  дверцы,  наклонившись   к  Виталию   Даниловичу,  что-то  шепнула   ему   на  ухо,    затем,   помахав   рукой   и, бросив   привычное  - Пока,    направилась  к  дому.    Ей   не  нужно   оглядываться,  чтобы   видеть   каким  взглядом   провожают  её   сидящие   в  машине   мужчины,  она   это  чувствует.   И  взгляд   Виталия  Даниловича,  который   всё  ждёт,  а  вдруг,  возьмёт   сейчас   и   повернётся  к  нему,   и    он   снова  увидит     её   глаза.   И     взгляд    водителя   машины,   Николая,    всё   понимающего   и  никогда  ни  за  что   её    не   осуждающего, и  этот   взгляд,  тоже    чувствует.    Люба   вошла   в  дом,   так  ни  разу  и   не  обернувшись.    Легковая   машина,  на  которую  уже  не  лаяли   дворовые  собаки,  успев  к  ней   привыкнуть,   ещё   какое-то  мгновение   постояла   на   тихой   улочке,  потом   развернулась  и   медленно   поехала   в  сторону   мерцающего  ночными  огнями  города.
Люба   вернулась    в  хорошем   настроении.   Марфу,  чуть   не  с    порога   поцеловала,   крепко   обняв   худенькие   её  плечи,  напевая   какую - то  песенку,  закружила   по  комнате.   Встав,  перед  зеркалом,    себя    разглядывает.  То  улыбнётся   загадочно,  словно,  что-то   весёлое  и  озорное    сказать     хочет,  то,   сделает    нахмуренный  и  сердитый    вид  и,   тут  же,     этому   отражению   язык  покажет.  Одним  словом,  дурачится,   словно   девочка   подросток    впервые    испытавшая,   что  значит,   быть   любимой.
Так  она   и  стояла   перед   зеркалом,  когда   услышала  за  спиной    негромкий   голос   Марфы.
          -  Ты    только   стихи  его,  которые   он   тебе   пишет,   и   в  стол   тебе   кладёт,  даже  и   не  думай   читать,  хочешь,  порви   сразу,  хочешь    в  огонь  брось,  только   не   читай.  Словно   ты  их   и  не  видишь.   А  если,  ненароком   вдруг   и   прочтёшь,  тут  же   и  забудь,  будто   никогда  их  и  не  читала.
           -   А  откуда   ты  знаешь,  что  он   стихи    мне    пишет? 
           -   Оттуда   я   и    знаю,  -   уклончиво   отвечает  Марфа,  и  опять  о  том,   что    сейчас   больше  всего    её   волнует,  говорит:      -  В  стихах   его    сила    есть  особая,    которая    тебе    повредить  может.    Сам-то     он  об  этом    не  знает,  но,   я  - то   вижу,   кто  его  рукой   водит  и  куда  это  направлено.
             -  Куда  это   направлено,   я   и  сама   знаю, -  усмехнулась   Люба, -  известное   дело   куда.   Только,   я  уже   не  в  том   возрасте,  чтобы   всерьёз   ко   всему   этому  относиться.   
            -  Ой,  девка,  и   не  говори.    А  то,  будто   я    не  вижу,  какой   ты  возвращаешься,  когда   он  тебя   провожает.
             -  Ну   и  что?   Нравится   ему,  пусть  провожает.   Не  идти  же   мне   одной    ночью   по   нашим   тёмным   улицам.   А  он   до  самого  дома    каждый  раз   подвозит.
Марфа   устало   вздыхает   и,  слушая   Любу,   лишь    укоризненно  покачивает   головой.   Сказать  она    ей    хочет   о  многом,   да   только,    всё   и  не   скажешь,  из  того,  что  видит   она   сейчас.   Оттого  и  вдыхает    Марфа   устало   и  головой   покачивает,   и    всё    пытается   слова   такие    найти,  чтобы   о  главном,  что    её   беспокоит,  сказать  Любе,  предупредить   её.   
             -   От   самого   сердца   он    тебе   пишет,  душу   свою   вкладывает   в   эти  стихи,    а  они,  если  читать   их   будешь,   да   сердцем  своим   к  ним   прикоснёшься,  уведут   тебя   за  ним,  да  так,  что   со  своей   дороги   ты  и  сойдёшь.   А  дорога   у  тебя   должна   быть   своя,   и   нет  его   там,   на  твоей   дороге.
Марфа    подходит  к   окну,   смотрит   в   потемневшее   небо,  словно   увидеть   там,  в   плотных  сумерках,   кого-то   хочет.   И,  обращаясь   к  тому,  что  скрыто   в  ночной   мгле,  говорит   тихо  и  медленно,  словно   пересказывает      кем-то   ей     сейчас   внушённое:   -   Один  он  будет   жить,   один,   совсем  один   останется.  Все  его  оставят   и  вот   тогда,  когда   он  один   останется…   Марфа  тяжело   вздыхает,  словно  предрекаемое   ею   одиночество,   вызывает    к  нему   жалость. -  А   когда    совсем   один    он   останется,  тогда   ты  этим    и  воспользуешься,  тебе  же    это   на    пользу   и  будет, -    при  этих   словах,    голос   у  Марфы  звучит   строже.    И   от    потемневшего   окна     сейчас   отошла,   оставляя   за   сгорбленной   спиной,   то,  чего  уже   не  изменишь.
  -   Непонятное   ты,  что-то    говоришь,  -   пожала   плечами   Люба.   Чем    же   это,   я  должна  воспользоваться?     Да  и  зачем   он  мне  нужен   будет,   если   все   его   оставят,   и  один   он    останется?    Мне-то  он   зачем   нужен  будет  тогда.  Я  и   сейчас,   особой   нужды   в  нём   не  чувствую,   разве  что   так,   из-за   работы,  чтобы   не  было   особых   проблем,   и  терплю  его.  Хотя,   если  честно  говорить,  уставать   я   от    него   стала,   скучно   мне    с  ним,  какой-то,   он    весь    старомодный.    Даже   обнять   нормально    не  может,  не   то,  что   другие.
 Люба  снова   бросает   взгляд   в   сторону   зеркала.    Настроение  уже   не  то,  что  было   раньше.  Испортила   ей  настроение   Марфа.  Наговорила,  бог  знает  что,  толком    сразу   и   не  поймёшь,  что    имеет   она   в  виду,  когда   советует   стихи   его   не   читать.  А  как   их   не  прочтёшь,  когда  они   в  верхнем   ящике  стола   каждый   день   лежат,  а  сверху  обязательно,  букетик  цветов.   А   ведь   и  действительно,   сегодня   Люба   просто  зачиталась  его   стихами,  сначала  даже  подумала,  может    эти   стихи,   он  переписал    у  какого-нибудь,     и   выдаёт   за  свои.  Больно  всё   красиво  и  складно  написано.  Только  нет,  наверное,    всё  же   это   его   стихи.  За   каждой   строчкой  лицо   его   видит,  грустное  и  задумчивоё.  -  Всё,  хватит!  -  резко  перечёркивает  она   нахлынувшие   на  неё   мысли   о    влюблённом   поэте,  и  тут  же   видит   в   зеркальном  отражении,   рядом   со   своим   лицом    не   лицо    Виталия   Даниловича,    а   совсем   другого   мужчину,  того   что   и  ростом   выше  и   возрастом    моложе. 
    -  Да   не   про   тело   его   и  не  о   возрасте   речь,   я   про  душу   его,   тебе  говорю,  -   продолжает   недовольно   ворчать    Марфа.   И   хоть  стоит   она,  казалось,   отвернувшись,   не  остался    для  неё  незамеченным   взгляд,   который   бросила   Люба   в  зеркало,  и   то,  что  увидела   она    там,  тоже  не  ускользнуло  от   Марфы.    Да   разве  только   это,  многое   видит   сейчас  горбунья.   И   так   много    открылось,   что  должно  произойти   со  временем,   что   поворачиваясь    к    Любе,   говорит:   -   Держи   душу   его    около   себя,  не  отпускай.  Только  своей   душой   к  ней   не  прикасайся,   а   душа   его,  она   вся     в   этих    его   стихах,   в  тех,   что   он   пишет.   Нельзя   тебе   к   ним   приближаться,  западут   в   сердце,   вместе   с  ним   и   пропадёшь.
 Люба,  при  этих  словах,  что    Марфа   сейчас   произносит,   лишь,    передёрнула  плечами,   и,   опять  же,   непонятно  ей,  как  это,  держать,  чью  -  то  душу  около  себя  и  в  то  же   время  не  прикасаться  к  ней?
Марфа,   не  тратит  время  на   объяснения,  ни  к  чему   это,  всё  равно,   обо  всём    и  не  скажешь.  А  вот  о  главном,  что Люба  должна  знать,    ей   поведала:   - Я  вот   здесь,  давеча,    на  картах    своих   снова    прикинула,  что,  да  как.   И  выходит,   что  здоровье  твоё    от  его  болезни,   деньги  твои  от  его  нищеты,   успех     твой     от  его  несчастья,   а   радость   твоя   от  его  горя.  Это,  сколько  же   надо   было  бы    ещё    прожить,   чтобы,  всё    вот   так   и   совпало.   У  всех,   оно    как  идёт,  -   удача   за   неудачей,  одна  вслед   другой   проходит.  А  у  тебя,   если   судьбе   своей     перечить  не  будешь,  да   к  моему   совету    прислушаешься,  все   неудачи   твои  только   на   его   плечах   и  останутся.   И   чем  тяжелей   будет   у  него   на  душе,  тем   сильнее  будут   звучать  его   стихи.  Только,   тебе   то,  что  до  этого?   Ты   о  своём  счастье    думай,  своей   радости   в  жизни  добивайся,  раз   уж   так   оно   всё   складывается.   И,  главное,  дождись,   когда   совсем   один  он  останется,  когда   от  него   все   отойдут.   Надежды   ему   особой   не  давай,  но  и   не   лишай  его  надежды.    Телом   прикоснись,  а   в   сердце  не  пускай.    А  вот,  как   совсем    один    он   останется,   тогда    главный   твой  час  и  настанет,   вот  тогда  ты    меня    и  вспомнишь.
      Уже   и  не  так,  как  прежде,    смотрит    на  Марфу  Люба,    раньше    её   разговор    о    будущем   и  о  судьбе,   так,  чтобы   всерьёз,   особенно   и   не   воспринимала,  а   сейчас   вдруг   задумалась.  Только   всё   равно,   опять   же    неясно,  в   чём    будет   заключаться  этот,    главный    для   неё   час?   И   почему   он    сможет   придти,   когда    Виталий    Данилович,   смешной   и  наивный   этот   человек,   останется   совершенно    один. 
Какого-то  чувства,   хотя  бы   приблизительно   похожего   на  жалость,  оттого,   что    человеку   этому   Марфа    предсказала    полное    одиночество,   Люба    не  испытывала.   Для   неё    в  этом   слове,    давно     не   заключалось     особой   трагедии.    С  тех   самых  пор,   когда,   неудачно    прервав   беременность,     узнала,  что     не  сможет   она   иметь   своих    детей,  вся   дальнейшая    жизнь,  показалось   ей,   после  этого,  навсегда  перечёркнутой. 
       Это   сейчас,  та  ситуация   воспринимается  как  вполне   обычная,  а  тогда,   думала,  ради   чего   теперь     жить?     Уже  и  не  помнит,  что   сказала   в  тот  день    ей   Марфа,   какие   слова  могла  найти,  чтобы   она,  семнадцатилетняя   девчонка,   остановилась    и  не  сделала   роковой   шаг.   А  может,   и  не  было   никаких   особенных   слов,   а  просто   была    тогда   Марфа   рядом  и   ни  о  чём,  не  спрашивая,   смогла    всё   понять  и  боль   её   с  ней   разделить.    С  той    самой    поры,   Люба   от   всех   людей  как  бы   и   отстранилась,  одна    в  этой   жизни  осталась.    Нет,  глаза  её   не  были  поддёрнуты  печалью,   не    стала    она  ни  молчаливой,   не  замкнутой,  наоборот,   пуще   прежнего   в  весёлый   разгул  пустилась.   Соседки   по   улице,    лишь  головой  укоризненно  покачали,  видя  как   за  ней,    что  ни  вечер,    машина  подъезжает  и   куда-то   её    увозит.  А  куда,   известное   дело.  Только   Любке   уже  было  всё   равно,  что  о  ней   думают,   что  говорят.  Душу  свою,  в  отличие   от  тела,    не  перед  кем    не  раскрывала,   а  что  у  неё   там,   на  душе,  никто,   кроме   Марфы   и  не  знал.
Так  что    слово  это  -  одиночество,   понимала     по-своему.  Она  была    уверенна,  что   все   люди  на  земле,   ещё   изначально     одиноки,  только  не  всегда  это  осознают,  а  если  утверждают   обратное,  скорее  всего, лицемерят.
         Люба,    задумавшись,   бросает  взгляд   на  окно, которое,  будто  кто-то    снаружи    чёрной    краской   выкрасил.   Вспоминает,  что   ещё   вчера   обещала,   пораньше   освободиться    на  работе   и  к   отцу   забежать,   проведать,   как    он  там.    Посмотрела  на  часы,  -   сейчас  идти  уже   поздно,   наверное,   давно  уже   в  доме   у   отца   все   спать  легли,   придётся   и  на  эту  ночь  остаться  у  Марфы.   А   там,    надо    будет    поскорее    снять    в   городе   квартиру,   чтобы   не   тратить  время    на   дорогу  из  посёлка   до  работы.  На  двух   маршрутках   приходится   добираться,  туда  на  двух  и  назад  также,  а  если  учесть   что  иногда  ещё    и  на   такси,  то  в  месяц     набегает   приличная   сумма,  довольно   ощутимая  для  её   зарплаты.  Хорошо,    что  иногда   Виталий   Данилович   до  самого  дома   подвозит,  но  это  действительно,  только  иногда,  когда   у  него   бывает   время,  а  так,  только  на  маршрутках,  да  на  такси.    Эти,   размышления,  отодвинули   в  сторону,   о  чём    только  что    говорила   ей   Марфа.  Не  так,  чтобы   совсем   забылись  предсказания   горбуньи,   но,    совсем    другое,     сейчас   в   её   мыслях.   Потянулась  всем  телом,  словно  отдаваясь   во  власть  крепких  объятий    молодого   мужчины    которого   недавно   видела   в   мыслях   своих   как   в  зеркальном   отражении.
 -   Эх,   думает,   скорее   бы   завтра   наступило.  Повернулась,   чтобы   подойти   к   кровати,  да  так  и  застыла   в  этом  движение,  наткнувшись  на  взгляд   Марфы.
Всё   также   сидела    в    углу   эта    старуха    и    неотрывно    смотрела   на    неё.   -  Ты,  чего  это?  -  спросила   тихо    Люба,   медленно  опуская   руки.  Сказать,   что-то    ещё,      уже   не  могла,  чувствуя,   как   стали  деревенеть     губы.
         Взгляд  Марфы,    управляя  её   телом,   заставил    приблизиться.   Походка    у   Любы   стала,   какой - то  неестественной,  она  передвигалась,   не  отрывая  ног  от  пола   и,  казалось,  не   шла,  а  скользила  по  нему.   Подойдя  к  Марфе,    опустилась    рядом   с  ней   на  колени.     За  всё   это  время  горбунья   не   сделала  ни  одного  движения,  не  пошевелила  даже  кончиками  пальцев,  не  сказала  ни  слова.  Она  только  смотрела    на    молодую    женщину,    не  отводя    от   неё   глаз.  Громче  обычного   стучали  со  стены   старые   часы.   Вытянувшись   на   старом   кресле,    вздрагивала  во  сне  своими   тонкими  усиками  чёрная    кошка,    она,   то     выпускала,  то,    снова    прятала    в  подушечках  лап    острые     коготки.    Наверное,   ей   снилось,  как  охотится   сейчас  за  мышью,  а  впрочем,  кто  знает,   может  и  во  сне   видит,   как   лежит  на  мягком  кресле  и  мурлычет,  прислушиваясь  к  бою  часов.
Прошуршала    шинами   колёс   машина,    проехав    мимо   окна,   послышались,   чьи-то  голоса,    коротким   лаем  отозвалась  собака.  И  так  же  неожиданно  всё   снова   стихло,  и   снова  установилась   тишина,    которую  тревожил   лишь  ровный  перестук  часов.   
            В  углу   всё   так  же   неподвижно  сидели   друг  перед  другом,  две   женщины.  Чёрная  кошка,  проснувшись,   посмотрела   на    них,  подождала,  может,  позовут  к  себе.   Зевнула,  словно  говоря:  -  Не   зовёте,   что  ж,   и  не  надо.
Покрутилась  на  кресле,    устраиваясь   удобнее,  свернулась    клубком   и   прикрыла    глаза  пушистым   своим   хвостом.
            В  эту    ночь   всё   и  решилось.   Определился    путь    женщины   к  цели,  о  которой   она   прежде   и  не  знала.  Да  и  потом   знать  не   будет,  когда    поведёт   по  жизни   неведомая   ей   сила.    Не  раз    захочет   уйти  с   назначенного     пути,   появится    желание     прислушаться   к  голосу   своего   сердца.   Но   слаб   человек   перед   неведомыми   силами.  Он  подобен    осеннему   листку,   сорванному   с   дерева.  Всего  то    и  может,  упасть   на    землю,  а  уж  куда   упасть,    в  какое   место,  остаться  у  корней   дерева   или,    вслед   за   ветром    унесётся   вдаль, -  не  ему   решать.
         Поднявшись   утром,   Люба   ничего  не  помнила   из  того,  что  произошло  ночью.  Она  только  ощущала    усталость  во  всём  теле,    словно  спала   не  в  мягкой   постели,   а  всю  ночь  лежала   на  голых  досках.