Письмо дорогому другу Антонио

Да, так любого поэта можно распять на анатомическом столе, холодным скальпелем взрезать его живот, вывалить внутренности наружу, ещё неплохо, чтобы стайка студентов рядом лицезрела этот смертельный позор. Вот перепутанные кишки поэта, склизкие, воняющие говном, вот жилистое лиловое сердце... И в этом-то куске мяса трепетало неистово пламя, и в этом-то куске мяса ликовали неугомонные страсти? Тьфу, специалист брезгливо отодвигает сердце, достаёт печень. Чёрную, источенною циррозом, всю словно обглоданную, высосанную какими-нибудь мерзкими паразитами, к примеру эхинококками. " Да, гнили, батенька, изнутри..."

Да, друг Антонио - таковы они все, эти литературные критики, холодные, бездушные паталогоанатомы. А может только воображают они себя паталогоанатомами, может быть они и есть те самые эхинококки и лямблии, сосущие беззащитную поэтову печень? Кровь и мясо - не это ль их видовая пища? Смотри как багровеют от злорадства их лица, смотри как трясутся их хиленькие тела в припадке тоненького ехидного смеха!..

О, друг мой Антонио, ты сокрушён ежедневным лицезрением хищного, трясущегося быдла. Ты сломлен неизбежной конечностью бытия. Ты с горестью замечаешь отпечатки, оставляемые вечно спешащим Временем на молодом ещё своём теле! Бедный Антонио, ты полностью обезоружен ясностью, сознанием того, что и ты сам, и все эти смешные и страшные люди варитесь в одной большой кастрюле. И всех вас ожидает одна и та же скорбная участь - быть съеденными. Кого-то съедят со смачным хлюпаньем и отрыжкой, кого-то аккуратно, по-эстетски, по кусочечку, а кого-то просто проглотят. И что же тебе остаётся делать, милый мой друг, дотлевающий в ясности? Только заиронизировать, защекотать этот мир, засмеять до колик. Пусть этот мир умрёт от смеха раньше, чем попадёт в рот огромному монстру Ничто. Таков твой путь, мой друг и этот путь ты назвал путём Воина.

А я, Антонио поднялся на холм. На горизонте видны невысокие горы. Горы- груди, горы - коленки, горы - ладошки. Зелёный простор ограничен рядом высоких деревьев. Деревья, бывает, покачивают головами в такт ветру. Знаешь, тут так тихо... Даже в середине дня тут так тихо, что невольно ты ощущаешь себя в центре дня. А ночью, примерно в часа три ко мне приходят коровы. Они шумно дышат, рычат, колышут палатку. Я вылезаю, чтобы отогнать коров и вижу небо, усыпанное алмазами. О, друг мой Антонио и нет мне в этот момент никакого дела до всего этого трепещущего быдла, до всей этой неизбежной конечности бытия и наступает тогда ясность совершенно иного рода. Разгорающаяся, сильнеющая с каждым днём. Эта ясность щекочет меня изнутри и я смеюсь в алмазное небо, смеюсь так громко, что коровы разбегаются в страхе от моего смеха, а чудовищное Ничто съёживается в точку. И этот путь я называю Путём без пути, дорогой друг мой, Антонио.

P.S. Не Бзди.