Г. А. Замятин - Освобождение Новгорода Великого

Предисловие:

За долгие годы изучения вопросов русско-шведских отношений в Смутное время Герман Андреевич Замятин (1882 – 1953) накопил большой документально-фактический материал. В одном из писем в сентябре 1939 г. в Новгородскую секцию института истории Академии наук СССР Герман Андреевич писал:

«…Собралось у меня немало материала о лицах, служивших в Новгороде шведам и о лицах, радевших к Москве; немало материала накопилось о военных операциях; собрал я несколько десятков расспросных речей беженцев из Новгорода; много документов имею на шведском языке из архива Делагарди и из Стокгольмского архива. Надеюсь, кое-что из планов осуществить...» и далее уже в ноябрьском письме мы читаем:

«…На днях, роясь в своих копиях документов (а их не менее 500) и в разных выписках (их, наверное, будет до 1000), [я наткнул]ся на копии ответов нов[городцев], списанных мною в Стокголь[мском архив]е в 1915 г. и совсем забытые...»

Именно эти материалы, уже в послевоенное время, стали основой для тщательной подготовки Германом Андреевичем к публикации целого сборника под названием: «Материалы по истории освобождения Новгорода Великого из-под власти шведов в начале XVII в.».  Правда, эта подборка так и не увидала свет.
Сегодня мы восполняем и этот пробел.
Предлагаем полный архивный комплект документов этой подборки. Благодарим коллектив Отдела рукописей Российской государственной библиотеки за помощь в копировании и сотрудничестве.

                А. Одиноков



                Г.А. Замятин

                МАТЕРИАЛЫ
               по истории освобождения Новгорода Великого
                из-под власти шведов в начале XVII в.

    /С. 1/ С первых же месяцев правления царя Михаила Романова наступает новая фаза в отношениях между русскими и шведами, засевшими с половины июля 1611 г. в Новгороде Великом: вместо сближения, к которому стремились советы Первого и Второго земских ополчений, не давших, очевидно, избежать одновременной борьбы на два фронта (против поляков, и против шведов), мы наблюдаем теперь (в 1613 г.) открытую борьбу. Уже в мае 1613 г., начинаются столкновения русских частей с шведскими в Устьрецких областях. Не без участия рати С. Прозоровского и Л. Вельяминова, отправленной из Москвы сначала в Псков, а затем к Тихвину, с целью «промышлять» над шведами, в Тихвине происходит 25-го мая 1613 г. восстание против оккупантов, закончившееся в сентябре того же года полным освобождением двух монастырей и посада из-под власти шведов (1).
    При содействии ратных людей Пскова, признавшего нового царя вскоре после его провозглашения в Москве, вспыхивает в конце мая 1613 г. восстание против шведов в отдаленном от Тихвина Гдове, захваченном шведами в первый раз в июле 1612 г. После разгрома в один и тот же день в самом конце августа 1613 г. гдовичами частей саксонского герцога Юлиуса Генриха с одном стороны, с другой псковским отрядом, соединения англичан и шотландцев Самуэля Коброна, посланных для приведения восставших в покорность, шедшим на помощь, поднявшемуся на борьбу Гдову.
    Гдов до 10-го сентября 1613 г., т.е. в течение года, управлялся лицами, назначенными Москвой. Неоднократные /С. 2/ попытки Э. Горна подчинить снова Гдов власти шведов в конце 1613 г. и начале 1614 г. были безуспешны. Э. Горн признавался Делагарди, что сомнительно, могут ли шведы добиться чего-либо доброго под Гдовом, который Я. Делагарди даже не считал крепостью для сильного войска.
    Летом (вероятно, в июле) 1613 г, присланный из Новгорода (стало быть, шведскими властями) в Порхов (защищавший Псков с востока) воевода Иван Крюков, договорившись предварительно с воеводами «оставя жену и детей в городе», сдал посад прибывшим из Пскова ратным людям и привел вместе с Григорием Шеголевым жителей к присяге к царю Михаилу. Впрочем, служивший шведам французский ротмистр Коробель, сумевший удержаться со своей частью в остроге, восстановил прежнее положение в крепости. Псковские воеводы вторично посылают под Порхов «Ивана Крюкова с государевыми ратными людьми». Битва под Порховом закончилась, однако, победой шведов. В бою был взят в плен сын Ивана Крюкова, Василий Туров, а позднее попал в руки шведов и сам Иван Крюков.
    Осенью 1613 г. начинается движение против шведов в Старой Руссе, перешедшей в их руки в сентябре 1611 г. Активное участие в борьбе со шведами принимает Андрей Зерзнев-Палицын, родственник известного келаря Троице-Сергиевой Лавры, Авраамия Палицына. В ноябре 1613 г. у Старой Руссы, по шведским данным, уже скопилось до 3000 казаков. В феврале /С. 3/ 1614 г. под Рамышевским острогом (у Старой Руссы) происходит сильный бой между русскими и шведами, в котором последние потеряли до 800 солдат, но победы не добились.
    В первых числах октября псковские казаки, совершая глубокий рейд в тыл врага, захвалили «в Копорском уезде в деревне Суйде на стану» новгородских послов во главе с архимандритом Никандром, уехавших в 1611 г. в Стокгольм и теперь возвращавшихся из Финляндии к себе домой.
    В последние месяцы 1613 г. русские воинские части (атаманы, есаулы и казаки) во главе с Барай-мурзою Кутумовым были на «государевой службе» под Ладогою. В половине октября 1613 г. наместник Кексгольма (Карелы) Андерс Бойе доносит шведскому канцлеру, что наиболее видные крестьяне пяти деревень бежали к «разбойничьим шайкам», которые этой осенью четыре раза вторгались из Заонежья (Agnega) в уезд, сжигая, и опустошая деревни расположенные у озера. В декабре того же года наместник Нотебурга (Орешка), Ганс Бойе, сообщает шведскому канцлеру, что семь тысяч татар пришли из Москвы till Tiffres (Тихвин?), 500 человек из них переправились в Сольцы (на левый берег Волхова) и заставили крестьян присягнуть выбранному ими царю.
    В январе 1614 г. Я. Делагарди открыто (на собрании верхушки новгородцев) говорил, что «московские чины» не только взяли Тихвинский монастырь и крепость Гдов, но вторглись в Лифляндию и Кексгольмский лен. Детали вторжения русских в Лифляндию неясны, но отвергать свидетельство /С. 4/ шведского военачальника нет никаких оснований (2).
Таким образом, в период с конца мая 1613 г. до января 1614 г., другими словами, на протяжении семи месяцев, в девяти пунктах имели место выступления русских против шведов.
Приведенные данные, конечно, неполные, но и они позволяют без преувеличения сказать, что «земля горела под ногами оккупантов. О причинах борьбы с интервентами говорить много нет нужды. Стремление русских освободиться от чужеземного ига естественно. Стоит все же отметить, что шведы-интервенты, защищавшие на Руси интересы класса феодалов и подавлявшие малейшее неповиновение крестьян господам, также весьма ухудшили положение крестьян: с появлением оккупантов на плечи крестьян и горожан легли новые тяготы по содержанию и обслуживанию чужеземной армии. Кроме того, в городах (например: Новгороде, Гдове) шведы, даже наемные кнехты, скупали у жителей не только движимое имущество, но и дома. Крестьяне оказались под двойным гнетом: и своих и шведских феодалов. Отсюда – массовое бегство крестьян из занятых шведами местностей.
    Вполне понятна тревога шведов. О Я. Делагарди Э. Горн пишет в донесении королю 23 ноября 1613 г.: «он в таком положении, что несколько лет здесь (в Новгороде) ни одного дня не покоен за свою жизнь» (3). Но тревога охватила не только главного шведского военачальника, а и наместников ряда городов и самого короля. Ганс Бойе из Нотебурга еще в ноябре 1613 г. просил Я. Делагарди прислать подкрепление кнехтов Лассе Урбанссона. Получив отказ, он обращается с просьбой о том же к шведскому канцлеру; он настаивает на необходимости воспрепятствовать проникновению русских в Ладожское /С. 5/ озеро. Соображения Ганса Бойе не лишены были основания. Известно, что в конце 1613 г. был направлен в Заонежские погосты Богдан Чулков. Ему было приказано собрать в названных погостах ратных людей, идти с ними на государеву службу на Волховское устье, что под Ладожским озером, и поставить острожек и из того «острожку промышлять над литовскими и над немецкими людьми» (4). В январе 1614 г. Богдану Чулкову было велено идти, к ратным людям в сход, которые под Новым городом и под Ладогой, т. е. соединиться с Д.Т. Трубецким.
    Король, видимо, из опасения, как бы история происшедшая во Гдове, не повторилась в г. Ям /расположенном в нижнем течении р. Луги/, предписывает наместнику Ивангорода, Эверту Бремену, перевезти все орудия из г. Яма в Ивангород. Такое распоряжение короля вызвало недовольство Я. Делагарди (5).
    Вспыхнувшие восстания русских против шведов в Тихвине и Гдове, а также опасения наместника Нотебурга /Орешка/ за Ладожское озеро, и шведского короля за г. Ям и позволяют наметить главное направление удара русских. С уверенностью можно говорить, что русские повели в 1613 г. борьбу за водные пути в Балтийское море (а/ по Волхову и Ладожскому озеру, б/ по Чудскому озеру), которые захватили шведы, стремившиеся прервать таким путем торговлю Руси с Западной Европой.
    То обстоятельство, что восстания произошли почти одновременно сразу в двух отдаленных друг от друга (в Тихвине и Гдове), заставляет предположить, что они не были стихийными; борьба со шведами началась по /С. 6/ определенному, заранее выработанному плану. Вероятно, план борьбы составлялся в Москве. Участие в восстаниях московского правительства и поддерживавшего это правительство Пскова отрицать невозможно: из Москвы направляются к Тихвину армия С.Прозоровского и Л. Вельяминова, затем армия Исая Сунбулова, наконец – Ф.С. Плещеева. Освобождение Тихвина от шведов царская грамота в Пермь 1613 г. считает победой Москвы. Участие Пскова в восстании Гдова засвидетельствовано данными о разгроме частей Каброна псковским отрядом; документально засвидетельствованы сношения псковских воевод с прибывшим в Порхов Иваном Крюковым.
Неоспоримым фактом является глубокий рейд казаков из Пскова к устью Невы и поимка ими новгородских посланных во главе с архимандритом Никандром.
    В феврале 1614 г. псковские воеводы досылают «для языков» голову Федора Лугменева с дворянами и детьми боярскими «Воцкия пятины» в Ивангородский уезд. Таким образом, глубокие рейды псковских казаков в тыл врага в то время – не единичное явление.
    В центре внимания той и другой из борющихся сторон стоит Новгород Великий.
    В разгар массового движения на Руси против шведов в Выборг (Финляндия) прибывает (9-го июля 1613 г.) вместе с герцогом Карлом Филиппом шведская делегация во главе с Генриком Горном для переговоров с русскими об избрании герцога царем. В Выборге делегацию никто из русских, даже из новгородцев, не встретил. Власти Новгорода из русских, присягнувшие Карлу Филиппу еще в 1611 г., и часть дворян и горожан, продолжавших придерживаться шведской кандидатуры в 1613 г., отправляют (не без нажима со стороны Я.Делагарди) /С. 7/ в Выборг в самом конце июля (27 июля) посольство во главе с архимандритом Киприаном; хотя против этого и раздавались протесты. Посольство прибывает на место только 26-го августа. В начале августа после того, как в Новгород приехал из Выборга 6 августа Курап Мякинин с известием от новгородских послов – архимандрита Никандра и других – о приезде Карла Филиппа в Выборг, из Новгорода направляется в Москву другое посольство во главе с игуменом Дионисием и тремя дворянами с поручением побудить отправить послов к герцогу «от Владимирского и от Московского государства и от всех государств Российского царствия», для окончательного договора с шведскими уполномоченными «о всем»(7).
    Таким образом, борьба за шведскую кандидатуру в 1613 г. принимает форму борьбы Новгорода Великого против Москвы, которая в XVII в. всем городам «указывала».
Но герцог все же сильно запоздал с приездом в Выборг. 11 июля в Москве состоялось торжественное венчание Михаила Романова на царство; это означало, что новый царь прочно утвердился на престоле. Посольство Дионисия из Новгорода в Москву представляется не чем иным, как открытым выступлением части новгородской верхушка против венчанного царя Михаила. О признании в Москве царем Михаила Романова в Новгороде в это время хорошо знали, но утверждали, что «в Московском государстве воры одолели лучших людей».
Понятны меры московского правительства. Послы во главе с игуменом были задержаны еще на пути в /С. 8/ Москву (в Торжке), а потом сосланы в Сибирь. Выполнить данное им в Новгороде поручение послы оказались не в силах. В Выборг к герцогу из Москвы никто не явился. Это обстоятельство должно было гибельно повлиять на ход переговоров в Выборге.  Этого мало. Ситуация складывалась такая, что Новгород, оккупированный шведами и вследствие этого «разлученный» с Московским государством, мог de jure совершенно отделиться от Москвы, признав своим правителем Карла Филиппа; грозил возврат, к феодальной раздробленности. Неудивительно, что московское правительство, всемерно поддерживавшее восстания в городах против шведов, посылает в сентябре 1613 г. под Новгород рать под командованием Д.Т. Трубецкого и Д.И. Мезецкого. Еще находясь в пути, воеводы отправляют 18 октября 1613 г. со своим посланцем, Василием Молотеиным, грамоту в Новгород к Я. Делагарди, решительно требуя вывода шведского войска из русских земель. В ноябре 1613 г. во время остановки рати в Торжке воеводы отправляют тайное письмо жителям Новгорода Великого с увещанием, чтобы те отстали от врагов, «прямили» бы царю и промышляли бы вместе с московской ратью над шведами и над «изменниками, которые государю не служат».
    В. Молотеин сумел доставить грамоту воевод по назначению, за что и получил награду(8); а письмо новгородцам, отправленное с неизвестным по имени казаком, было перехвачено шведами.
    Развертывающаяся все шире и шире борьба против шведов и приближение рати Д. Трубецкого к Новгороду (центру шведской интервенции на Руси) /С. 9/ поставили шведов в критическое положение. Ехать на Русь (точнее в Новгород) несовершеннолетнему шведскому герцогу при таких условиях было немыслимо, хотя на этом настаивали в Выборге новгородские послы. 17 января 1614 г. Карл Филипп уезжает обратно в Стокгольм. Так массовое народное движение на Руси окончательно смело с пути шведскую кандидатуру, отвергнутую большинством земского собора еще в феврале 1613 г. Не следует забывать и о том, что истощенная недавней борьбой не на жизнь, а на смерть с Данией (Кальмарская война, начавшаяся в апреле 1611 г. и закончившаяся в январе 1613 г миром в Киэреде) Швеция не могла содержать на Руси достаточного войска.
    Э. Горн, прибывший в конце июня 1613 г. в Стокгольм с сообщением в восстаниях в Тихвине и Гдове и о продвижении рати из Москвы к Новгороду, заявлял, что Я. Делагарди может выставить против этой рати всего лишь «тысячу человек, остающиеся у него в Новгороде» (9). По показаниям одного из «языков» у Я. Делагарди в последние месяцы 1613 г. было войска «в Новгороде и городках тысячи с три». Другой язык «швейской земли солдат Еган Бенкин,» заявил: слышал он «от своих товарищей от немецких людей в разговоре, что в Новгороде и в новгородских пригородех разных немецких земель конных и пеших людей с восемь тысяч», но тут же прибавил: «а подлинно не ведает». По словам выходца римлянина Павла Иванова в Новгороде у Я. Делагарди в начале 1614 г. скопилось воинов «конных и пеших тысячи с три». /С. 10/
    Летом 1613 г. шведский военачальник вынужден был принять к себе на службу до 1500 черкас, ранее служивших А. Гонсевскому, но они оказались весьма ненадежными. Направленные в июне месяца под восставший Тихвин, черкасы уже в сентябре 1613 г. ушли о туда, порвав всякие отношения с шведским командованием. Необходимость концентрировать немногочисленные силы в Новгороде заставила Я. Делагарди отказать в присылке подкреплений наместнику Орешка. (См. выше).
    Надо признать, что Кальмарская война явилась в 1612 г. одним из благоприятных внешних условий успешных операций 2-го ополчения на фронте против поляков: ведь силы шведов были скованы войной.
    Истощение Швеции в результате той же Кальмарской войны и невозможность для нее содержать на Руси достаточную армия в 1613 г., так же были на руку России. В половине апреля 1614 г. «языки немецкие, люди Финские земли Эйка Матвеев да Павел Сидоров» в расспросе передали: слышали они «ото многих от немецких людей от лучших, что им немецким людем всем в Новгороде и под городом против государевых людей не устоять, как придут государевы большие люди к Новгороду» (10).
    При таких условиях неудивительно, что в Швеции обнаруживается сильное стремление к миру с Россией. Это стремление к миру высказывают депутаты риксдага, собравшегося в Эребру в январе 1614 г. По заявлению депутатов, Швеции следует начать переговоры /С. 11/ о мире с Россией. Дворяне настаивали, что король должен писать новому царю, духовенство и горожане требовали отправления посольства в Москву. Как бы выполняя желание депутатов риксдага, Густав II Адольф, дает 22 апреля 1614 г. в Або (Финляндия) мемориал Эверту Горну; Я. Делагарди и Э. Горну разрешалось написать в Москву, чтобы оттуда прислали в Новгород или в какое-либо иное место в окрестностях Новгорода, к 20 июня уполномоченных послов (11).
    Еще более сильное стремление к миру наблюдается у руководящих лиц Швеции в Новгороде. Это вполне соответствовало и интересам новгородцев. Уже в грамоте, отправленной с В. Молотеиным, митрополит Исидор воевода И.Н. Одоевский и др. новгородцы, умоляют воевод избежать кровопролития. Прибывший в марте 1614 г. из Новгорода в полки к Д.Т. Трубецкому Ив. Филатьев, также настаивает на мирном урегулировании отношений со шведами. Из Москвы в Новгород направляют рязанца Андрея Хирина, очевидно, с поручением проведать там подлинно обо всем. Судя по тому, что А. Хирину была дана награда, надо думать, что он успешно выполнил задание (12).
    Даже 2 июля 1614 г. к заставам московской рати у Бронниц приезжали из Новгорода от митрополита Исидора и воеводы И.Н. Одоевского и «дворян и ото всего Ноугородцкого государства дворяне Яков Боборыкин с товарищи», слезно умолял Д.Т. Трубецкого «сослатись с Яковом Пунтосовым и во всем зделатись бес крови (13). Подобные акты привели к печальным последствиям. /С.12/
    Вместо того чтобы действовать решительно против слабого врага, Д.Т. Трубецкой и Д.И. Мезецкий и московское правительство упустили момент за «обсылками» и переговорами. Между тем шведы не дремали. Всю весну 1614 г. Густав II Адольф проводит в Финляндии, подготовляясь к летнему походу против русских (14). Разговоры о мире с русскими, послужили лишь прикрытием военных приготовлений шведов.
    14 июля 1614 г. произошла битва между русскими и шведами у Бронниц, Московская рань понесла поражение. Усилия Московского правительства освободить Новгород из-под власти шведов с помощью оружия не увенчались успехом. После того о восстаниях против шведов в занятых ими русских городах сведений в источниках не встречаем: видимо, без помощи из Москвы одними своими силами поднимать восстание горожане не решались. Новгород был совсем отрезан от Москвы.
    После битвы у Бронниц шведы переходят в новое наступление против России. Теперь защита от шведов падает на плечи самих новгородцев. Уже 31 июля, значит, через две недели после битвы у Бронниц, Я. Делагарди предъявляет новгородцам требование согласиться на унию со Швецией. Это было вторичное требование. Впервые Я. Делагарди и Э. Горн предъявили новгородцам подобное требование 26 января 1614 г.
    Не дождавшись ответа от новгородцев, Я. Делагарди уезжает в первой половине августа 1614 г. в Нарву к королю; вновь потребовал ответа от новгородцев на предложение шведского военачальника Монс Монтенссон на собрании 22-го августа.
    Собравшиеся новгородцы просили дать им время, «чтобы о таком великом царственном деле посоветоваться с гостями и земскими людьми и взяти бы у всяких людей о том письмо, за них и за отцов их духовными руками». Просьба была удовлетворена. В том же августе месяце пятиконецким старостам Докучаю Сласницыну с товарищами, ведено было «допросити тотчас, не мешкая, /С. 13/ о том в Великом Нове городе во всех улицах и в слободах, у гостей и у улицких старост, и у посадских и жилецких и всяких людей: «хотят-ли они присягать Густаву II Адольфу или жедают служить Карлу Филиппу? 1 октября пошла из Новгорода челобитная Густаву II Адольфу; короля просили оставить в силе договор 25 июля 1611 г. сохранявший границы России, бывшие в XVI в. (за исключением Корелы).
    10 октября 1614 г. шведы вторично овладевают Гдовом. План шведов теперь таков: присоединить Новгород к Швеции на условиях, на каких была присоединена Литва к Польше в 1569 г., и завладеть Псковом, который представлялся в их агрессивных замыслах форпостом всех владений Швеции в Финляндии и Лифляндии. Что касается первой меры, то о ней уже шла речь в королевской инструкции 13 июня 1613 г., данной комиссаром, отправленным, вместе с Карлом Филиппом в Выборг для заключения договора с русскими.
    Вопрос о возможности осады Пскова король предлагал обсудить, Я. Делагарди и Э. Горну еще в мемориале 22 апреля 1614 г. О замыслах короля в отношении Пскова свидетельствует сохранившийся от конца 1614 г. проект королевской грамоты жителям Пскова, в которой король предлагал псковичам отдаться под покровительство Швеции, угрожая в противном случае войной (16).
    Вместе с тем момент после битвы у Бронниц и захвата Гдова представлялся правящим лицам Швеции, видимо, наиболее подходящим для начала переговоров с русскими о мире. Они и ведут двойную игру: заводят речь о мире с Москвой и в то же время продолжают /С. 14/ агрессию.
    Осенью 1614 г. в Нарве у короля состоялось совещание руководящих лиц Швеции, находившихся в России: Я. Делагарди, Генрика Горна, Эверта Горна и др. На совещании были приняты конкретные решения и по вопросу о мире с русскими и в отношении Новгорода и Пскова. В октябре 1614 г. была составлена инструкция Э. Горну, Есперу Андерссону и секретарю Монсу Мортенссону, которой последние должны были руководствоваться при переговорах о заключении мира с русскими (17). 4 декабря 1614 г. Д. Шатилов доставил в Москву лист Я. Делагарди, Генрика Горна и Эверта Горна московским боярам; в листе названные лица предлагали боярам указать место и время мирного съезда. Лист был составлен в Нарве, но вручен Д. Шатилову секретарем Монсом Мортенссоном в Новгороде.
Лист шведских военачальников был заслушан на заседании Боярской Думы 13-го декабря. Ответ Думы повез в Новгород Яков Епанчин. Про Я. Епанчина намеренно распускали молву, что он едет в Новгород по делу о размене пленными. Ответ Боярской Думы был вручен Э. Горну Я. Епанчиным в Новгороде между 25 – 27 января 1615 г. после возвращения Горна из поездки в Порхов (18).
    Так завязывается секретная переписка между Боярской Думой и Э. Горном по вопросу о мире между Россией и Швецией.
    Тот же Я. Епанчин доставил 14 февраля 1615 г. в Москву новый лист Э. Горна боярам, в котором последний сообщал об инструкции короля касательно переговоров о мире /С. 15/ с русскими, данной ему и др. в Нарве в октябре 1614 г. (19).
    В то время в Москве находились послы из Новгорода во главе с архимандритом Киприаном, отпущенные Э. Горном с целью склонить московское правительство к непосредственным переговорам со шведами о мире. Жил там и Джон Меррик, уполномоченный английским королем быть посредником при переговорах о мире между Россией и Швецией. Перед московским правительством открывались разные пути для начала мирных переговоров, предстояло выбрать лучший. Как показывает протокол заседаний Боярской Думы от 5-го марта 1615 г., бояре решили сначала послать гонца к Э. Горну, затем отпустить обратно в Новгород послов во главе с Киприаном и только после отъезда послов отпустить к шведскому королю Джона Метрика. Грамоту Боярской Думы Э. Горну, в которой бояре соглашались приступить к переговорам, повез в Новгород опять Я. Епанчин. Грамота была доставлена по назначению не позднее 20-го марта. Ответ со стороны Э. Горна последовал в самом непродолжительном времени (20), но отписки из Москвы Э. Горн уже не дождался. Московское правительство, узнав из донесения псковских воевод, полученного в Москве в первую декаду марта 1615г., еще до отъезда Меррика из Москвы, о сожжении шведскими частями посадов и монастырей близ Пскова, прервало переписку с Э. Горном и повело переговоры со шведами лишь через английского посредника. В свою очередь и Э. Горн не проявлял серьезного отношения к делу: ему было хорошо известно о намерении короля осадить Псков весною 1615 г. По этой причине Э. Горн (как он признавался в беседе /С. 16/ с Мерриком 8 июня 1615 г., не спешил заключать с русскими даже перемирия.
    Так переписка между Боярской Думою и Э. Горном по вопросу о мире России со Швецией, все которой теперь выяснены по документам, не привела ни к каким ощутимым результатам, но московское правительство извлекло для себя из этой переписки соответствующий урок. Переписка неопровержимо доказывает, что инициатива мирных переговоров в 1614 г. принадлежала Швеции.
    По приезде в первую декаду декабря 1614 г. в Новгород (21) на место получившего годовой отпуск Я. Делагарди и Э. Горн немедленно приступает к реализации решения – присоединить Новгород Великий к Швеции. Э. Горн повел дело решительнее, чем было до сих пор. Новгородские послы рассказывали в феврале 1615 г. в Москве: «а наперед сего, как бы в Нове городе Яков Пунтус, и писал король к Якову Пунтусу на ево королевское имя, и Яков им о том говорил (26 января и 31 июля 1614 г. – Г.З.), а приводил их Яков на то не столь жестоко, как ныне Иверт Горн». Разговоры с отдельными «важнейшими» лицами из новгородцев, в том числе с Я. Боборыкиным, начатые Э. Горном по приезде на место по этому вопросу, результатов не дали; по заявлению Горна, они «все согласились лучше лишиться жизни, чем отделиться от Московского государства (22).
    Надеяться на поддержку своего требования со стороны митрополита и воеводы И.Н. Одоевского Э. Горн не мог; по его словам, названные лица, бывшие членами правительства, образованного в силу договора 25 июля 1611 г., сами возбуждали новгородцев на все дурное». Несмотря на это, Э. Горн через несколько дней (вероятно 14 декабря); когда у него собралось достаточно войска, прислал митрополиту Исидору и воеводе /С. 17/ И.Н. Одоевскому и другим новгородцам письменное требование присягнуть на имя короля и, значит, согласиться на присоединение Новгорода к Швеции на условиях унии Литвы с Польше 1569 г. (Люблинская уния) (23).
    Концентрация шведского войска в Новгороде говорит о серьезности момента; видимо, Э. Горн ждал возмущения жителей и готовился подавить его силой. Хотя открытого выступления против шведов и не произошло, все же новгородцы сумели оказать сильное, организованное противодействие требованию шведского военачальника.
    Составить письменный ответ Э. Горну поручено было дворянину Я.М. Боборыкину и дьяку Семену Лутохину. Ответ был заслушан «на соборе». Состав участников собрания выяснить не удалось. Собравшиеся ответ одобрили. Новгородцы наотрез отказались от присяги на имя короля, и, значит, от унии со Швецией. С ответом направили к Э. Горну Я.М. Боборыкина. Выслушав ответ, Горн его не взял, а отдал приказ посадить Я. Боборыкина за пристава; митрополиту и воеводе велено было сказать, что за такой ответ их следует сослать в Швецию. Подлинник ответа хранится в Новгороде у митрополита. Список с этого ответа новгородские послы во главе с архимандритом Киприаном привезли в феврале 1615 г. в Москву.
    Отказ новгородцев от унии со Швецией в декабре 1614 г. не был новостью. Еще 26 января 1614 г., когда армия Д.Т. Трубецкого и Д.И. Мезецкого приближалась к Новгороду, сравнительно узкий круг лиц из духовенства, дворян, дьяков и наиболее богатых горожан дал отрицательный ответ Я. Делагарди и Э. Горну по тому же вопросу (24). В то время новгородцы могли надеяться на скорое освобождение их от власти шведов московской ратью. Отказавшись от унии в августе 1614 г., после битвы у Бронниц, новгородцы вместе с тем подали челобитную королю (см. выше). /С. 18/
    В декабре 1614 г. ждать помощи извне новгородцам было не откуда. Тем не менее, они нашли в себе достаточно мужества, чтобы решительно отвергнуть новое требование унии Новгорода со Швецией. Этот факт свидетельствует о том, что в новгородском обществе наметился перелом, перевес получили сторонники московской ориентации. Они не только проявили в декабре 1614 г. «непослушанье» шведам-оккупантам, но и смело указали, что те нарушили договор 25 июля 1611 г. Новгородцы показали себя подлинными русскими патриотами.
Откуда же такая сила сопротивления у новгородцев? Ни на минуту нельзя забывать о том, что если в январе 1614 г. Я. Делагарди и Э. Горн вели беседу об унии Новгорода со Швецией с узким кругом новгородцев, то со второй половины июля того же 1614 г., когда в ответ на новое требование унии пятиконецким старостам Докучаю Сласницыну с товарищами было поручено допросить в Новгороде у всяких людей, хотят ли они целовать крест Густаву II Адольфу или же служить по-прежнему Карлу Филиппу, дело об унии Новгорода со Швецией превратилось в общенародное, волновавшее каждого новгородца, к какому бы классу он не принадлежал.
    Более крутое обращение Э. Горна с новгородцами в декабре 1614 г. (см. об этом выше) заставили разные слои новгородского общества сплотиться еще крепче. Сплоченность новгородцев – вот основная причина их мужественного сопротивления оккупантам в вопросе об унии Новгорода со Швецией; сила новгородцев – в единении. /С. 19/
    Получив отрицательный ответ на предъявленное требование унии, Э. Горн в соответствии с данными ему королем еще в бытность в Нарве указаниями начинает внушать некоторым из новгородцев (в том числе Я. Боборыкину), чтобы последние просили у него разрешения отправить посольство в Москву.
    Новгородцы поспешили возбудить ходатайство перед Э. Горном о посольстве, получили разрешение и стали снаряжать послов в путь. Подчеркнем, что мысль о посольстве в Москву подана была Э. Горном. Уже по возвращении из Москвы Киприан заявлял на допросе у Монтенссона, примерно в мае 1615 г.: «нас послали, а мы поехали, а иное вашу волю творили, чтоб большое. Нас на силу вы послали нарочно большое для того, что нам умереть».
Таким образом, посольство из Новгорода в Москву – это по сути дела акция шведского правительства.
    Чего же хотели добиться этим шведы? В бытность в Москве новгородские послы неоднократно заявляли: если бы шведам мир был не нужен, они их из Новгорода не отпускали бы. Значит, посольство из Новгорода в Москву надо рассматривать, как средство склонить московское правительство к миру со Швецией. Стремление шведов к миру с Россией Киприан рисовал позднее такими словами: «от королевских бояр мы многижда слышали и от послов королевских: так де королю и нам и есть не хочетца, как де нам миритца хочетца».
О стремлении шведов к миру говорит и лист Я. Делагарди, Генрика Горна и Эверта Горна московским боярам, привезенный Д. Шатиловым в Москву 4 декабря 1614 г. Мы знаем, что ответ Боярской думы на лист был вручен Э. Горну Я. Епанчиным в Новгороде между 25 – 27 января 1615 г., уже после отъезда послов из Новгорода. Видимо, Горн стремился завязать быстрее /С. 20/ переписку о мире с Москвой; это и побудило его подать мысль об отправлении посольства.
    Но шведы не забывали и об унии Новгорода со Швецией. Как видно из грамоты митрополита Исидора и воеводы И.Н. Одоевского московским боярам, начерно составлявшейся в Разряде Э. Горном, вопрос был поставлен шведами так: если москвичи до Пасхи (а она приходилась в 1615 г. на 9-е апреля) не приступят к переговорам о мире с Э. Горном и не отпустят назад новгородских посланных, новгородцы присягнут Густаву II Адольфу и, стало быть, согласятся на унию Новгорода со Швецией.
    К миру с Москвой стремились и новгородцы. В своей челобитной они умоляют царя освободить их из-под власти шведов «мирною десницею, а не обнаженным мечем». Но неужели новгородцы, отказавшиеся от унии со Швецией, могли пропустить такой редкий случай и не восстановить прежних связей с Москвой? Ведь они считали, что Новгород никогда от Московского государства отлучен, не бывал; они только «разлучны» с Москвой вследствие оккупации Новгорода шведами. Отправляя посольство в Москву, новгородцы помимо явной цели (мир) преследовали и тайную цель (воссоединение с Москвой).
    Результаты посольства в Москву были совсем не те, каких ожидали шведы, в частности, Э. Горн. Для понимания последующих событий необходимо остановиться на истории посольства.
Так как цели новгородцев не совпадали с целями Э. Горна, между сторонами возникают споры.
Разногласия обнаружились уже при выдвижении кандидатов в послы. Как видно из приговора 11 января 1615 г., новгородцы решили послать в Москву в числе послов дьяка Семена Лутохина, /С. 21/ и посадского Докучая Сласницына. Однако в Москве названных лиц не встречаем; очевидно, их не пустили в Москву по разным соображениям шведы. Зато в Москву приехал посадский Иван Дмитриев. Выходит, шведы подбирали в состав посольства нужных им людей. В числе послов оказались архимандрит Киприан и дворянин Яков Боборыкин, бывшие члены новгородского посольства в Выборг к Карлу Филиппу. В прошведской ориентации помянутых лиц шведы, видимо, не сомневались. Но они глубоко ошиблись…
    Спор между новгородцами и шведами разгорелся и по вопросу о титуле царя. Как видно из объяснения Э. Горна Густаву II Адольфу, он в начале настаивал в полном соответствии с королевской инструкцией на том, чтобы новгородцы назвали себя в грамоте в Москву подданными шведского короля, но те ни за что на это не соглашались, пока не снесутся через послов или письменно с москвичами. Новгородцы готовы были назвать себя в грамоте подданными герцога Карла Филиппа (к слову сказать, это их ни к чему не обязывало), но этого не мог разрешить Э. Горн: ведь герцог «давно уже отказался от владычества над Новгородским государством и все права» передал старшему брату-королю. По словам Э. Горна, никак нельзя было уговорить новгородцев и на то, чтобы совершенно исключить из грамоты титул великого князя; они заявили, что в таком случае никто не решится ехать с грамотой в Москву: приехавшего с грамотой без титула великого князя наверняка отправят либо в Сибирь, либо в другое какое-нибудь место на вечное заточенье. (Судьба членов посольства Дионисия, отправленного из Новгорода /С. 22/ в Москву в августе 1613 г., новгородцам была хорошо известна). Сошлись на том, что митрополит назвал себя богомольцем лишь Новгородского государства (но не великого князя); никто из новгородцев не назвал себя холопом великого князя. По старому обычаю в грамоте было написано, что новгородцы бьют челом, т. е. (по разъяснению Э. Горна) приветствуют членов Боярской Думы (25).
    Отражение споров о титуле царя находим и в источниках на русском языке. На допросе у Мортенссона в мае 1615 г. Киприан говорил: «освященной (преосвященный Исидор митрополит) и мы все у нас того не упросили, чтоб и вы отсюда их величеству достойную титлу написали сполна. И вы помните-ль, что нам на соборе сказали? Как де нам написать по их достоинству титла? Ино де им без обсылки городы и без съезду отдати. И то все вперед будет». Отсутствие в грамотах полного царского титула должно было вызвать известные затруднения у послов в Москве; как послы преодолели затруднения, увидим дальше.
Числа 18 января 1615 г. посланные выехали из Новгорода. 23 января они достигли Осташкова. Молодой воевода г. Осташкова, Борис Кокорев, задержал послов до получения указа из Москвы. 29 января отправлен был из Москвы «на встречю новгородских посланных голова стрелецкой Михаила Федоров сын Рчинов».
    М. Рчинову было приказано расспросить приехавших, к кому (к царю или к боярам) они посланы, по какому делу и т. д. После расспроса послов М. Рчинов должен был «наказ и грамоты и всякое письмо и посыльные грамотки у них взятии все до одное строки», и прислать в Москву «наперед себя с резвым гонцом тотчас». М. Рчинову предписывалось /С. 23/ спешно ехать с посланными в Москву, но ехать «бережно и усторожно», не допускать в дороге и на остановках никаких разговоров встретившихся с послами. Не доезжая до Москвы пяти верст, М. Рчинов обязан был известить о своем приезде дьяков Посольского приказа П. Третьякова и С. Раманчюкова и подождать, «съехав с дороги в сторону, где пригож, а не обославси безвестно в город в Москву не ездить».
    Позволительно утверждать, что новгородских посланных встречали, как обычно встречали в Москве послов из иностранных государств, с соблюдением всех мер предосторожности.
5 февраля посланные были отпущены из Осташкова и 11 февраля достигли Москвы. По прибытии в столицу послов разместили в Чудовом монастыре. (в Кремле); «в приставах велено у них бытии голове Михайлу ж Рчинову, а с ним по переменам по сотнику да по 15 человек стрельцов».
    Две грамоты, врученные послам в Новгороде: а) от новгородского митрополита и всего освященного собора к московскому духовенству, б) от новгородских митрополита и воеводы И.Н. Одоевского и всяких чинов людей Боярской Думе были доставлены в Москву согласно приказу еще раньше. Московское правительство, ознакомившись с новгородскими грамотами, не замедлило реагировать на них. Уже 7 февраля была изготовлена грамота московского духовенства – ответ на первую грамоту; 10 февраля была составлена пространная ответная грамота на грамоту новгородских властей, адресованную Боярской думе. Вторая грамота представляет немалый интерес, так как в ней проводится точка зрения московского /С. 24/ правительства на происходившие события. Но грамота осталась лишь проектом. Выяснившиеся с приездом новгородских посланных в Москву обстоятельства заставили московское правительство изменить отношение к посольству из Новгорода.
    В день приезда послов в Москву (надо думать, что послов доставили в Кремль рано утром незаметно для жителей) состоялся прием их у бояр в Казенной палате. Это обстоятельство говорит о том, что в Москве сгорали от нетерпения узнать о положении дел в Новгороде, сношения с которым после битвы у Бронниц совсем прекратились. Первая встреча должна была определить дальнейший ход переговоров.
    Войдя в палату, посланные правили челобитье: Киприан от новгородских митрополита и всего освященного собора, Я. Боборыкин от воеводы И.Н. Одоевского, дворян, дьяков и других служилых и приказных людей, И. Дмитриев и М. Корзихин – от гостей, пятиконецких старост и «ото всяких жилецких людей». Произнося титул царя, послы прибавили слова «всея Руси». Это было знаменательно. Со стороны бояр никакого замечания по поводу челобитья не последовало. Киприан кратко сказал и о цели приезда послов: чтобы царь освободил Новгород «мирною десницею, а не обнаженным мечем».
    Естественно, бояре заинтересовались: отправлено ли посольство «по прошенью» новгородцев к шведам или же снарядили его сами шведы? Кто послов отпускал из Новгорода? Знают ли шведы о привезенных послами грамотах? Ответ Киприана, записанный дьяком, гласит: /С. 25/ «ныне приехали они бити чалом государю и им, боярам, по прошенью и по челобитной Исидора митрополита и боярина и воевод(ы) и всяких чинов людей Ноугородцкого государства, а отпускал их Ивер Горн, и грамоты писали в Розряде, и чернил те грамоты Ивер Горн, а на отпуске им ныне Ивер Горн говорил, что ему, Эверт Горну, от государя ево от свеиского короля, дана полная мочь, что ему о мире Московского государства з бояры ссылатца и делать вечное мирное постановение велено по тому, как учинено в Тявзине».
Во время дальнейшей беседы послы рассказали о попытке Горна принудить новгородцев к унии со Швецией и об отказе от унии жителей Новгорода; они не раз повторяли: «только б де немцом мир был, а государем ненадобен, и их бы из Нова города к государю к Москве не отпускали».
    Когда бояре спросили: на каких же условиях шведы хотят заключить мир с Москвою, Киприан заявил, что им это неизвестно: ведь шведы «им ничего тайного не сказывают и с ними о таких делах не думают и не говорят»; они (послы) передают слышанное от Э. Горна и от других шведов. Тут Киприан, «поговоря с Яковом Боборыкиным, подали боярам приговор да челобитную к государю за митрополичьею и Новгородцкою государства за печатьми и ноугородцких всяких людей за руками». Это был второй важный момент первой аудиенции.
Бояре приказали дьяку П. Третьякову взять поданные бумаги и прочесть вслух. Но Киприан и Я. Боборыкин, «подступая к скамье, где сидел думной дьяк Петр Третьяков, говорили, чтоб того письма вслух не чести». Бояре согласились с этим и стали спрашивать об отношениях шведского короля /С. 26/ с польским и датским королями, затем спросили, куда отправился из Новгорода Горн, сколько пошло с ним людей. Когда посланные высказали предположение, что Горну быть «под Псковым и под Печеры», бояре указали, что шведы, заявляя о своем стремлении к миру с Россией, только лукавят и обманывают; они потребовали от послов, чтобы те объявили без обиняков, «что немецких людей над государевыми городы умышленье». Бояре заметили также, что шведский король до сих пор своих послов в Москву не присылал. Посылать послов к королю царю первому «было непригоже»: ведь раньше шведские короли вели сношения с новгородскими наместниками.
    Посланные сказали: как государю «о том Бог по сердцу положит, так с свейским королем и ссылку учинит, а они бьют челом государю о своих головах, чтоб им от немец досталь в конечном разоренье не бытии».
    Бояре упрекнули послов, что в грамотах царский титул написан не полностью, нет слов «всея Руси». Посланные объяснили, что новгородцы настаивали на этом перед Горном, но тот отказался сделать это: «только им (шведам) ныне государя описать «всеа Русии», и они (шведы) уже того Нов город совсем и без обсылки отдали»; послы представили дело так, будто они взяли грамоты, составленные вчерне в Разряде Горном, поневоле.
Спросив, нет ли у послов какого-либо другого дела или приказа, и получив отрицательный ответ, бояре отпустили их к себе. Речи послов были доложены царю. /С. 27/
    На другой день (12 февраля) к посланным явился М. Рчинов и повел с Киприаном, Я. Боборыкиным и М. Муравьевым без посадских «порознь втай» разговор: ему было поручено выяснить, почему посланные не разрешили на приеме у бояр прочесть вслух приговор и челобитную новгородцев. У бояр возникло подозрение, что посланные, опасаясь кого-то, не говорят всей правды. Они предложили посланным через пристава сказать, кого они опасаются, и либо рассказать всю правду, либо прислать, «на письме написав, за своими печатьми».
    Спрошенные члены посольства разъяснили, что у посадских, прибывших в Москву, с ними одна мысль, и таиться им от них нечего. Дело в том, что приговор и челобитная составлялась в Новгороде тайно от шведов. Посадские – люди простые, по возвращении из Москвы в Новгород могут нечаянно проговориться об этом; а если в приговоре и челобитной станет известно шведам, тогда «всем новгородцам пропасти». Послы передали М. Рчинову предъявленное новгородцам Э.Горном письменное требование унии Новгорода со Швецией и отказную новгородцев. Вместе с тем они высказали желание, чтобы их допросили каждого отдельно, обещая сказать правду обо всем, что им известно, «а на письме им писати нечево».
    Тайный допрос, произведенный «ближние царские думы боярином» Б.М. Салтыковым и дьяком П. Третьяковым, состоялся 14 февраля в Аптекарской палате. Запись показаний новгородских послов, данных на тайном допросе, представляет собою наиболее важный документ в деле о посольстве. Показания посланных печатаются полностью ниже.
Запись показаний, конечно, не стенографическая. Вероятно, перечень вопросов, задаваемых послам, составлен был ранее. Что касается текста ответов, то он представляет результат редакционной обработки ответов дьяком, которая была произведена уже по окончании допроса. Этим надо объяснить то, что показания М. Муравьева иногда не записаны, а помечено: «а Матвей Муравьев про те статьи сказал то ж, что и архимарит и Яков Боборыкин».
    Особенно подробными и важными являются показания Я. Боборыкина, близкого к Я. Делагарди: брат Я. Боборыкина, Егуп, даже жил в квартире шведского фельдмаршала.
Показания раскрыли глаза членам московского правительства на многие стороны жизни Новгорода Великого и его пригородов во время господства шведов; в то же время они показали, что новгородцы стремятся к воссоединению с Московским государством.
    На допросе Я. Боборыкин и М. Муравьев обратились с просьбой, чтобы послам дали две царские грамоты: одну официальную, написанную «жестоко», другую тайную, «с жаловальным словом», обещаясь доставить их в Новгород в полной сохранности. Просьба была уважена.
18 февраля состоялся прием новгородских посланных у митрополита Казанского и Свияжского Матвея и других духовных лиц и у государевых бояр в Меньшой золотой палате. После аудиенции послы были у Б.М. Салтыкова и дьяка П. Третьякова. Разговор велся с каждым порознь. Отпустив Киприана и оставив лишь Я. Боборыкина и М. Муравьева, Б.М. Салтыков и дьяк П. Третьяков /С. 29/ предложили им присягнуть царю, на что те согласились без колебаний. После того призвали в палату посадских Ив. Дмитриева и М. Корзихина «для того, чтоб их о том в сумненье поставити». Разговор с посадскими был коротким; их спросили, «как они живут и что немецкие люди с них каких поборов и денег взяли».
    24 февраля Я. Боборыкин и М. Муравьев принесли присягу царю «в мостерской полате». Текст крестоцеловальной записи новгородских дворян сохранился в деле. Я. Боборыкин просил разрешения остаться в Москве, но его убедили вернуться в Новгород и служить там, в качестве тайного агента Москвы. Согласился поддерживать связи с Москвой и сообщать разные сведения московскому правительству и Киприан.
    Через день после того (26 февраля) новгородские посланные были на приеме у царя «в золотой в подписной полате, а дожидались государева выходу в Посольском приказе». Все эти приемы показывают, что насторожившееся было вначале московское правительство, изменило отношение к новгородским послам; создалась теплая, дружеская обстановка.
5 марта состоялось заседание Боярской думы по вопросу о мире со Швецией. Как упоминалось выше, бояре решили сначала отправить в Новгород к Э. Горну гонца с грамотою, затем отпустить новгородских посланных и лишь после того «отпустить в Свею англинского посла князя Ивана Джан Меррика»; можно утверждать, что Боярская Дума решила поставленный вопрос в положительном смысле.
    8 марта послы были на отпуске (26). Я. Боборыкину и М. Муравьеву вручены были тайно от Киприана «вестовые списки», /С. 30/ о чем они должны были рассказывать по возвращении в Новгород. Эти списки были умело, использованы посланными и, конечно, содействовали созданию у руководящих лиц Швеции определенного мнения о положении дел в Московском государстве (27).
    Новгородское посольство имело немалое значение, как для Москвы, так и для Новгорода. Московское правительство получало от послов подробную, притом точную, информацию о делах в оккупированном шведами Новгороде, а она помогла ему повести определенную линию при сношениях со Швецией. В то же время посольство 1615 г. из Новгорода в Москву означало начало воссоединения отторгнутой шведами старинной русской области с Московским государством. После того сепаратистические тенденции в Новгороде замирают; даже такие лица, как Киприан, бывший глава новгородского посольства в Выборг к герцогу, утверждавший при переговорах, что Новгород сам может выбрать себе правителя, превращается по приезде из Москвы в ревностного русского патриота, резко выступает против шведов и неоднократно подвергается репрессиями и пыткам со стороны последних. Таким образом, посольство послужило на пользу русским и в Москве и в Новгороде, но шведы – инициаторы посольства – остались в пройгрыше.
    Послы задержались в дороге «за разводьем». Они приехали в Новгород лишь на Вербной неделе, но не позднее 2-го апреля; значит, вернулись к назначенному Э. Горном сроку (до Пасхи). Послы прибыли, твердо уверенные, что съезд о мире между Россией и Швецией состоится. Киприан в мае 1615 г. говорил на допросе /С. 31/ у Мортенссона: «а се ссылка (с Москвою – Г.З.) была, и то подлинно упрошено, что съезд будет; да и посол аглинский пришел с Москвы не на шутку».
    Официальная царская грамота была передана в присутствии Горна митрополиту. Что касается тайной грамоты, то, по словам Киприана, она была также отдана митрополиту. Что касается тайной грамоты, то, по словам Киприана, она была также отдана митрополиту. Киприан пишет, что грамоты «многим добрым людем чтены у освященного верха».
Восстановление связей Новгорода с Москвой и привезенная оттуда «милостивая» грамота оказали благотворное влияние на новгородцев. По свидетельству Киприана даже те, в ком шведы «чаяли себе добра», «с ними стали на по старому». Шведы признали привезенную из Москвы грамоту неудовлетворительным ответом по вопросу о мире; по их оценке это были «воровские грамоты с лаею».
    С другой стороны, Горн так и не дождался ответа из Москвы на свое письмо 21 марта: секретная переписка Боярской Думы с Э. Горном прервалась. У Э. Горна сложилось мнение, что у московских бояр «нет никакого серьезного намерения, приступить к переговорам со шведами о мире, что бояре, позволив Джону Меррику отправиться к шведскому королю, в отсутствие английского посредника не начнут переговоров, так как возлагают на него большие надежды (28). Предположения Э. Горна были недалеки от истины. Что же он делает?
По окончании праздника Пасхи, стало быть, не ранее 15 апреля, Э. Горн вновь предъявил новгородцам сначала устно требование согласиться на унию Новгорода со Швецией. Судя по тайному письму дьяка Пятого Григорьева /С. 32/ в Москву, Э. Горн приходил к митрополиту «на собор» (собрание новгородцев) со своим требованием 17-го апреля (29)
Через несколько дней требование унии было предъявлено и в письменном виде. Во 2 томе Дополнений к актам историческим под № 42 напечатано предложение Э.Горна новгородцам, датированное редактором «1615 г. прежде 27 мая». По нашему глубокому убеждению, это предложение нужно признать вторичным требованием Э. Горна и отнести ко второй половине апреля 1615 г. Судя по челобитной Я. Боборыкина царю, новгородцы, выслушав новое требование Э. Горна, снова поручили составить ответ на него Я. Боборыкину и дьяку Семену Лутохину. Те выполнили поручение, взяв за основу текст ответа, составленного ими же в декабре 1614 г., и внеся в него некоторые исправления (ср. конец ответа).
    Зачитанный «на соборе» ответ был одобрен, но идти с отрицательным ответом к Э. Горну никто не решался. Митрополит и воевода убедили отнести Э. Горну Я. Боборыкина. Последний, «изготовясь на смерть», явился к Э. Горну. Взбешенный ответом, Э. Горн приказал схватить Я. Боборыкина, а затем, «оковав егло», отослал вместе с М. Муравьевым в Выборг (или Нюборг в Финляндии).
    О высылке названных лиц из Новгорода Э. Горн сообщает в донесении королю 27 апреля 1615 г. (30). Это дает основание утверждать, что история со вторичным требованием Э. Горна унии Новгорода со Швецией длилась не более десяти дней (17 – 27 апреля). Письменный отказ новгородцев, очевидно, был взят Э. Горном и отослан в Стокгольм. Там он хранился в архиве до тех пор, пока его не извлек проф. С.В. Соловьев. По копии, снятой /С. 33/ проф. С.В. Соловьевым, ответ напечатан во 2-м томе ДАИ № 32 с неправильною датою «1614». На деле эта вторая редакция отказной новгородцев должна быть датирована апрелем 1615 г.
    Несмотря на репрессии, Э. Горн ничего не добился. В донесении королю 27 апреля 1615 г. Э. Горн пишет, что «большая часть (новгородцев) поет свою старую песню» и только «часть бояр (дворян?) и горожан и в особенности более зажиточные задумались над тем, что им предпринять». Э. Горн не скрывает, что большинство новгородцев, отказывающихся от унии, ссылается на заявление короля: кто не желает быть под защитой короля и не хочет присягнуть на королевское имя, те не могут ехать, куда желают; по его словам, новгородцы «ссылаются и на многое другое».
    Все же помимо того, что сопротивление требованию Горна носило массовый характер, в апреле к сопротивлению толкали русских еще: а) восстановление связей с Москвой и б) начало переговоров о мире. Важно подчеркнуть признание самого Э. Горна, в донесении королю 27 апреля, что он не в силах «так быстро достигнуть желаемого» (согласия новгородцев на унию со Швецией).
    После высылки из Новгорода Я. Боборыкина и М. Муравьева «некоторые бояре… предложили присягнуть» на имя короля; можно рассчитывать, что и «горожане дадут себя уговорить» сделать то же, в надежде получить облегчение от непомерных налогов, взимаемых с них для военных надобностей. Известно, что Никифор Мещерский, из боязни подвергнуться /С. 34/ высылке из Новгорода присягнул на имя короля. Расчеты Э.Горна не оправдались.
В конце мая того же 1615 г. Э. Горн, получив письма, в которых король выражал согласие на договор от его имени с новгородцами, другими словами, на унию Новгорода со Швецией (видимо, отказная новгородцев еще не дошла до короля), предпринимает новую попытку принудить новгородцев к унии со Швецией.
    Требование Э. Горна напечатано во 2-м томе ДАИ № 43. На этот раз Э.Горн пытается внести раскол в среду новгородцев; он требует ответа с одной стороны от духовенства, дворян, дьяков, детей боярских и гостей, с другой – от посадских людей.
В Стокгольмском государственном архиве сохранились ответы новгородцев, данные Э. Горну, на русском языке, видимо, присланные из Новгорода шведским военачальником. Ответы одинакового содержания: как дворяне, так и посадские, охотно соглашаются принести еще раз присягу герцогу Карлу Филиппу, но наотрез отказываются от присяги Густаву II Адольфу, считая это клятвопреступлением. Подчеркнем, что ответы составлялись в то время, когда Киприан, Я. Боборыкин, М. Муравьев – члены посольства в Москву – были высланы из Новгорода или находились в заключении.
    Таким образом, новгородцы снова отказались от унии со Швецией без какого-либо воздействия зачинщиков, какими считали шведы членов посольства в Москву. Не оправдали надежд шведов и горожане.
    Таким явлений, как принуждение к унии Новгорода со Швецией на подобие Люблинской унии 1569 г., в других русских городах в начале XVII в., сколько известно, историки не отмечают. Сопротивление широких слоев новгородского общества /С. 35/ унии со Швецией на протяжении полутора лет (с 25 января 1614 г. – до июля 1615 г.) – это одна из страниц героической борьбы русского народа за независимость.
    Стремясь присоединить Новгород к Швеции путем унии, шведские правящие круги хотят открытой силой овладеть и Псковом. Уже в июне 1615 г. до Генеральных штатов Голландии, заключившей незадолго перед тем союз со Швецией, доходит весть о том, что Густав II Адольф с войском отправляется в Россию. С конца июля до второй половины октября 1615 г. идет осада шведами Пскова.
    Шведы стянули к Пскову большую часть своих вооруженных сил, какие были у них, и немало артиллерии. По настоянию шведов, под Псков отправились и некоторые дворяне со своими отрядами из Новгорода. Тем не менее, агрессоры должны были с позором отступить от героически оборонявшейся старинной русской крепости (31).
    Оборона Пскова вызвала движение против шведов в других русских городах, захваченных ими. Прибывший из Новгорода к московским послам в Тверь 8 сентября 1615 г. переводчик Павел Томосов (Стерлинг) в расспросе передал: слышал он, «что иванегородцы многие государю радеют и хотят под Иванем городом промышлять, чтоб государю его допустить без крови, только бы де на кого надеятца, чтоб в те поры были государевы люди близко, чтоб мочно вскоре поспеть на прибавку» (32).
    Переход Ивангорода, расположенного против гор. Нарвы на реке того же названия, в руки русских мог привести к разрыву коммуникационных линий шведского войска, осаждавшего Псков, со Швецией, что представляло большую опасность для шведов. Но требуемого условия (нахождения /С. 36/ близ Ивангорода московского войска) на лицо не было, а начинать борьбу со шведами одним ивангородцам было рискованно. Движение в Ивангороде не вылилось в определенную форму.
    Осада шведами Пскова крайне затруднила ведение переговоров о мире между Россией и Швецией. Попытка русских и шведских субделегатов 30 сентября 1615 г. договориться о месте мирного съезда успехом не увенчалась. Но героическая оборона Пскова заставила короля после отступления шведов от крепости продолжить переговоры о мире с Россией.
Стремление жителей Новгорода Великого к миру в это время была настолько сильным, что пятиконецкий староста, Андрей Ременник, явился лично к Д.И. Мезецкому с товарищами на Пески с челобитной царю об избавлении новгородцев от шведского ига. За свой смелый поступок А. Ременник поплатился жизнью. Лазутчик московских послов, «новгородец посацкой человек Ротка (Родион) прозвище Нехорошко Григорьев», отправленный 6 июля 1616 г. в Новгород, по возвращении в Тихвин к послам 28 июля передавал: «а ноугоротцкого де пятиконецкого старосту Ондрея Ременникова казнили тому недели з две, отсекли де голову, а тело покинули, а голову взаткнули на кол то: как были государевы послы на Песках с свейскими послы на съезде, и он тогды государю служил и к государевым послом на Пески о мире с челобитною приходил» (33).
    Несмотря на репрессии шведов, новгородцы не упускали удобного случая, чтобы оказать посильную помощь московским послам при переговорах о мире. Из расспросов выходцев из Новгорода и новгородских пригородов послы узнавали о каждом шаге шведских комиссаров. Особенно важна была помощь московским послам, оказанная новгородскими дворянами /С. 37/ на съезде в Дедерине в январе 1616 г.
    Из новгородских дворян на съезде в Дедерине присутствовали: Я.М. Боборыкин (служивший тайным агентом Москвы в Новгороде) и Угрим Лупандин, находившиеся в лагере шведов, затем Богдан Дубровский, перебежавший в полки к Д.Т. Трубецкому в июне 1614 г., когда московская рать стояла у Бронниц, и приехавший вместе с московскими послами на съезд.
    Названные лица установили между собой тесную связь. Особую энергию проявил Я. Боборыкин. Взятый Я. Делагарди на съезд Я. Боборыкин перед отъездом из Новгорода 6 октября 1615 г. сговорил подьячего Григория Собакина и даже заставил его присягнуть, что он (Собакин) будет писать обо всем из Новгорода в Москву; а Собакин был дружен со шведским толмачом Эриком Андерссоном (по-русски – Ирик Андреев) и мог разведать о многом у шведа.
    На съезде Я. Боборыкин сообщил через Богдана Дубровского важные сведения послам (например, об отступлении шведского войска от Пскова). Мало того, Я. Боборыкин привлек на свою сторону служивших у шведских комиссаров подьячего Казарина Башмакова и переводчика Арна Бука (Arend B;ck), изучившего, к слову сказать, русский язык по приказу Карла IX в школе в Нарве. К. Башмаков списывал нужные бумаги у шведов и передавал их Я. Боборыкину, а тот пересылал их с верными людьми московским послам. С Арном буком Я. Боборыкин даже приезжал тайно ночью к московским послам. Послы уговорили Арна Бука похитить у комиссаров грамоту Василия Шуйского от уступки Корелы с уездом Швеции и иные дела. Эта затея, однако. Провалилась.
    Неожиданно на сторону шведов перешел приехавший с послами Михайло Клементьев, свояк думного дьяка Петра Третьякова, живший /С. 38/ у него в доме в Москве. По свидетельству Я. Боборыкина, «отъездом де тово Михалка Клементьева в посольства многое нарушение учинилось». М. Клементьев видел, как Я. Боборыкин приезжал тайно к московским послам, и не преминул сообщить об этом Я. Делагарди. Над Я. Боборыкиным навис Дамоклов меч. К счастью во время допроса М. Клементьева Я. Делагарди (вероятно на русском языке) в комнате находился У. Лупандин. Он поспешил предупредить Я. Боборыкина об опасности. В ту же ночь (21 января 1616 г.) Я. Боборыкин и У. Лупандин бежали из шведского лагеря к московским послам, а те отправили прибежавших в Москву. В начале февраля перебежал к русским (но без грамоты царя Василия) и Арн Бук. Подьячий К. Башмаков пришел к московским послам в Тихвине лишь в августе 1616 г.
    В челобитной царю Я. Боборыкин подчеркивал значение своей работы на съезде. По его словам, Д.И. Мезецкий с товарищами «против ево письма приказу в посольстве и ответы готовили». /С. 39/
    В начале 1616 г. английские и голландские послы, и посредники при переговорах о мире между Россией и Швецией в Дедерине, выработали три статьи; на основе одной из них должны были вестись дальнейшие переговоры о мире между сторонами. Тогда же стороны заключили перемирие сроком на три месяца (до 1 июня 1616 г.)
    Какую бы статью из трех ни взять все равно Новгород переходил к России. Это было дипломатическое поражение Швеции, неизбежный результат провала осады Пскова шведами в 1615 г.
    Так как Московское правительство не приняло ни одной статьи, а шведские комиссары не желали ехать на съезд, пока им не объявят, на основе какой из трех статей Москва согласна вести переговоры, получился тупик.
    Летом 1616 г. король отправляет под Псков новую армию под командованием К.К. Юлленйельма. Однако и эта армия потерпела под Псковом неудачу, а шанец, построенный шведами на берегу р. Великой у Печер, был ликвидирован русскими частями из Пскова в декабре 1616 г. Новая неудача шведов под Псковом повлекла за собою и новое дипломатическое поражение их. По прелиминарному договору, заключенному сторонами в Ладоге 20 ноября 1616 г., Новгород возвращался Московскому государству; Россия выплачивала Швеции контрибуцию – 20 тыс. рублей (34).
    Можно утверждать, что во второй половине 1615 г. и в 1616 г. вопрос об освобождении Новгорода из-под власти шведов решался силой оружия под стенами Пскова, «младшего брата» Новгорода.
    Последние месяцы пребывания под властью шведов были для новгородцев исключительно тяжелыми. /С. 40/
    Чрезвычайные налоги, взимаемые по прежнему шведами с обнищавшего населения, насильственное переселение жителей из Новгорода в русские города, остававшиеся по договору в руках Швеции и другие меры, – все это делало жизнь в Новгороде адом. Руководящие лица Швеции даже высказывались за то, что необходимо зажечь город, оградив от пожара только Кремль. Лишь с переходом под власть Москвы после подписания Столбовского мира 9 марта (нов. ст.) 1617 г. Новгород вернулся к мирной жизни.

___________________
Примечания:
(1) Ход восстания в Тихвине освещен на основании русских источников К.Н. Сербиной – «Очерки из социально-экономической истории русского города Тихвинский посад в XVI – XVIII вв.» М.-Л., 1951. С. 26 и след.
(2) Истории народного движения на Руси против шведов посвящена другая моя неопубликованная работа «Борьба русских городов за освобождение из-под власти шведов в 1613 – 1614 гг.».
(3) Сборник Новгородского общества любителей древности. Новгород, 1911. Вып. V. С. 35.
(4) Акты Московского государства Т. 1. Под ред. Н. Попова. 1890. № 47. Редактор ошибочно отнес отписку Б. Чулкова в 1614 г. Надо: 1613 г. См. там же № 59.
(5) Rikskansleren A. Oxenstjernas skriften och brefvexling II, 5: Jakob de la gardies bref, 1611 – 1650. Stockholm. 1893, № 44.
(6) Акты Московского государства Т. 1. № 66.
(7) Наказ игумену дионисию с товарищами напечатан (без начала) в Сб. гос. грамот и договор. Т. II. М. 1819. № 284 с неправильною датою «1612». Надо: 1613 г.
(8) Сб. РИО. Т. 142. М. 1913. С. 582.
(9) Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI – XVII ст. СПб., 1894. Т. II. С. 124.
(10) Акты Московского государства Т. 1. С. 116 – 118, 121.
(11) Сб. НОЛД. Вып. V. С. 36 – 37.
(12) Сб. РИО Т. 142. С. 582.
(13) Там же.
(14) Форстен Г.В. Цит. соч. Т. II. С. 131.
(15) ДАИ. Т. II. № 20, 21.
(16) Форстен Г.В. Цит. соч. Т. II. С. 123., 135 – 136; Сб. НОЛД. Вып. V. С. 37.
(17) Сб. НОЛД. Вып. V. С. 40 – 44.
(18) Привезенный Д. Шатиловым лист и ответ Боярской думы сохранились в РГАДА. Шведские дела 1614 г. № 5. О вручении ответа Думы Э. Горну. См. Н. Лыжин «Столбовский мир и переговоры, ему предшествовавшие». 1857. Прил. № 13. С. 180.
(19) Там же. С. 182 – 186.
(20) Сб. русских памятников, извлеченных из архива Делагарди. Изд. Г. Саблера. Вып. V. С. 22 – 28 // Ученые записки Юрьевского университета 1896. № 3. Отд. Неоф.
(21) Вопрос о времени приезда Э. Горна из Нарвы в Новгород решается довольно точно на основании двух донесений Э. Горна королю из Новгорода: одно датировано 12 декабря 1614 г., другое – 30 января 1615 г. Первое доказывает, что 12 декабря Горн докладывает, что письмо короля, датированное 7 декабря 1614 г., им получено 26 января 1615 г. Между прочим, король ожидал известия о прибытии Э. Горна из Нарвы в Новгород. Э. Горн отвечает, что прибыл на место еще в декабре 1614 г. Донесение Горна королю 12 декабря 1614 г. напечатано в русском переводе в Сб. НОЛД. Вып. V. С. 38 – 39. Довольно большая выдержка из этого донесения на шведском языке приведена Г.В. Форстером (Цит. соч. Т. II. С. 129. Прим.). Донесение Э.Горна королю 30 января 1615 г. хранятся в Библиотеке Тартуского университета.
(22) Сб. НОЛД. Вып. V. С. 38.
(23) Требование Э. Горна напечатано в ДАИ. Т. II. № 32 с датою 25 января 1614 г. В деле о новгородском посольстве (РГАДА. Шведские дела 1615 г. № 2) сохранился второй экземпляр требований Горна, в текстуальном отношении тождественный с напечатанным; перед ним имеется заметка: «да они ж (новгородские послы) прислали списки, как им Эверн Горн, приехав от короля из Ругодива (Нарвы), говорил о крестном целованье, чтоб крест целовали все королю и были под Свейскою Коруною, и что они против того Иверн Горну ответ учинили». Заметка дает основание утверждать, что письменное требование унии было предъявлено новгородцам по приезде Э. Горна от короля из Нарвы в Новгород; а это событие (приезд Горна в Новгород) относится к первой декаде декабря 1614 г. В Стокгольмском гос. архиве сохранился экземпляр требования Э. Горна в немецком переводе с датою 14 декабря 1614 г. Указанная дата вполне приемлема. В донесении королю 12 декабря 1614 г. Э. Горн сообщает, что за недостатком войска он еще не передал новгородцам королевского письма и «не опубликовал» высказанного королем желания, но сделает это через несколько дней (Сб. НОЛД. Вып. V. С. 38). Каково было желание короля, ясно: добиться присяги новгородцев на имя короля и присоединения Новгорода к Швеции. Но что это за письмо короля новгородцам? По-видимому, это письмо и есть требование унии Новгорода со Швецией, предъявленное Э. Горном. Надо думать, что оно было составлено еще в бытность Э. Горна в Нарве, судя по языку, кем-то из поляков. Из донесения Э. Горна следует заключить, что требование унии было предъявлено им примерно в половине декабря 1614 г. Если принять дату требования Э. Горна 14 декабря 1614 г., понятым становится упоминание о нем в другом обращении того же Горна к новгородцам 1615 г.: «да о чем яз вам наперед сего, еще по зиме нынешнего 123 (123 год начался 1 сентября 1614 г.) говорил, и по статьям написав, велел отдати, то вам и самем ведомо» (ДАИ. Т. II. № 42). Мы приходим к выводу, что напечатанное в ДАИ предложение Э. Горна необходимо датировать 14 декабря 1614 года.
(24). Сб. НОЛД. Вып. VI. С. 3 – 12.
(25) Там же. С. 59.
(26) История новгородского посольства в Москву в 1615 г. освещена на основании дела о посольстве, сохранившегося в РГАДА. Шведские дела 1615 г. № 2.
(27) Первый раз Я. Боборыкин и М. Муравьев рассказали Э. Горну о Бор. Лыкове перед своим отъездом в Выборг в конце апреля 1615 г. (Сб. НОЛД. Вып. V. С. 54 – 55). Второй раз они изложили, что узнали о положении дел в Москве, в листе Я. Делагарди от 20 июня 1615 г., находясь уже в Выборге. Последний лист напечатан в переводе на русский язык в упомянутом выше новгородском сборнике (Вып. V. С. 64 – 66) с большими пропусками и даже искажениями в тексте. Так, в документе говорится, что в Москве при новгородских послах был посол датского короля, просивший заключить мир «с ханом» (med ham); в примечании поясняется: «Крымским» (С. 64 – 65). Печатающийся ниже вестовой список позволяет восстановить пропуски; из документа становится также ясным, что посол датского короля просил царя заключить мир с Данией, а не со Швецией и тем более не с крымским ханом.
(28) Сб. НОЛД. Вып. V. С. 47.
(29) РГАДА. Шведские дела 1615 г. № 3.
(30) Сб. НОЛД. Вып. V. С. 49.
(31) Оборона Пскова в 1615 г. освещена в другой нашей работе «Псковское сиденье», напечатанной в «Исторических записках» Т. 40.
(32) РГАДА Шведские дела 1615 г. № 9.
(33) Там же № 7.
(34) Сб. РИО. Т. 24. С. 281; Лыжин. Цит. соч. Прил. № 3.

Продолжение следует...