Знак судьбы. История деревни Погорелова

       Итак,  деревня   Погорелова.    Название  своё    она   получила,  как   не  трудно   догадаться,   что   слишком    часто    случались   здесь   пожары.
 -  Не  обошлось  без  нечистой   силы,  вон   как   полыхнуло,  никакой   водой   не  остановишь,  -   качали   головой    мужики  и  бабы,  жалея   очередного  погорельца,   и     с  боязнью      посматривая   в  сторону    барской    усадьбы,  которую   огонь  всегда    обходил   стороной. 
Жил   в   той    усадьбе,   какой-то  немец,  который    был   в   особенном  почёте  у  самой   императрицы,     Елизаветы     Петровны.   Пожаловала   она    ему    полоску   земли,  в  которую   добрая   четверть  Пруссии  поместилась  бы,  ну,  если   и    не    Пруссии,  то    уж   Дании   это  точно.  В  общем,  много   земли  подарила   щедрая  императрица    этому   немцу,  бог  знает   за  какие  такие    его    заслуги.    Может,  в  баталиях  отличился,  может  в  других   делах   на  благо   государства  российского,  а  может,   видом   своим    взял, -  утверждать    конкретно   не  будем,  потому  что  сведений  о  том  не  сохранилось,  а  выдумывать  и  предполагать,  в  таком  вопросе,  это,  как  говорится, дело  последнее.   
Но    совсем  избежать    предположений   вряд  ли   удастся,  если    выстраивать    нить    рассказа   от  времени  давно  ушедшего  до  наших  дней. 
        Сменялись   поколения    хозяев   большого  особняка,     стены  которого    были  выложены   из  белого  мрамора,  а   изнутри,      украшены    были    дорогими  коврами,  на    восточный   манер   и,   большими,  в  тяжёлых   резных  рамах,   картинами.   Гостиная,    освещённая    гирляндами    свечей,     с  длинным   массивным  столом   в   центре,   вдоль  которого  стояли   высокие   стулья.     Просторный   зал,   где  устраивались  балы,    и  даже  зимний    сад   с  фонтанами,  с  кустами   роз    и  золотыми  клетками,    где    тосковали   о   воле   заточённые    в  них   диковинные    заморские    птицы.    Дополняли    вид   особняка     тенистые    аллеи,    небольшое   озеро    с  выложенными  камнем  берегами   и  арочные    беседки.   
Общий  вид    немного   портили   избы  деревень,  расположенные    вокруг,  да  ещё    коровы,    которые     слишком  близко    иногда  подходили  к  ограде   и    протяжным   мычанием   тревожили    тишину.   
    Таков   фон  предыстории    рассказа.   Добавим   ещё    один   штрих,   ко  всей    этой    истории.
 Среди  портретов     написанных    местным  живописцем,    висевших    в    широкой    гостиной,  выделялись   два.   На  одном,  женщина,   такой   красоты,  что,    от   неё    трудно   было   отвести     взгляд,  настолько   совершенными    казались     черты  лица.    Во   всем   её   великолепии    было   ощущение  недостижимой   таинственности.   Всё   равно,   как   смотреть   с   земли    на    холодные     лучи    заката,  можно  восторгаться   ими,   но  они    всегда    будут    находиться   вдали,  на  недоступной,  для  тебя,     высоте.
         Рядом,  на  той   же   стене,    висел   портрет   другой   женщины.   На  ней   было   платье   из  чёрного  бархата,  с  белым  кружевным   воротником.  Испещрённое     морщинами      лицо,   казалось    болезненно  бледным.  Она  стояла,   слегка   опустив    плечи  и  проникая   взглядом  в    только  ей  видимую  даль.     Эта   женщина   производила  не  меньшее  впечатление,   чем  портрет   юной   красавицы.   Но,   глаза!    Боже   мой,   какой,   рвущейся   на  волю   болью    был   пронизан   этот   усталый   взгляд.   
Два   совершенно   разных    портрета   объединяла   техника   письма,    которую    использовал    живописец,    уделяя     особое    внимание     деталям,  тщательно  выписывая    каждую  складку,  каждый    узор   на  одежде.   Бросалось  в  глаза,  как  были   нарисованы   руки,  в  одном   случае,    это   тонкие    изящные     пальцы,   в   другом,    запястье   рук    в   переплетении   набухших     вен,  по  которым  пульсирует    тёмная   кровь.  Переводя   взгляд   с  картины  на  картину,  замечаешь,  как   одни  и  те  же   вещи      несут    на  себе   печать    света   и   тени.    Вот   кресло,  около   которого    стоит,   слегка   прислонившись   к   нему,   юная     красавица,  парчовая  ткань,  которой   обито   сидение   и   спинка   кресла,   яркого   цвета.  И,   тоже    кресло,   на    которое   облокотилась   горбатая   старуха,     имеет     совсем   другой   вид,  здесь  материал    скорее   тёмно    синий,  а  в  отдельных   местах  и   совсем   сливается   с  чёрным   бархатом  платья  горбуньи.   
     Две   женщины,    две  тайны   известные  разве  что  этим  стенам.
О  том,   какая  связь  существовала  между   ними   ходили  разные   слухи.    Закрепилось  в  памяти   и  передавалось   из  поколения   в   поколение,    что    на     этих   картинах    была  изображена    одна  и   та   же   женщина,    имеющая     два   совершенно   разных    лица.
    Как  это  может  быть?  Возможно  ли  такое? -  Подобного  рода  вопросы   может  задать   человек,   не  знающий   женщин.  Знающий   их,  сомневаться     будет    не   столь     уверенно.
  -   Да   это  была   одна  и  та   же    женщина, -  заявлял    местный    краевед,  усилиями  которого,    на    первом   этаже     полуразрушенного    особняка,  теперь    располагался    музей.
Его   предположения    об   идентичности    двух    совершенно  разных   лиц,  основывались    не   на  каком - то   особом  знании     женского  вопроса,  а  имели   под   собой,  в  качестве   основания,    тот  факт,   что  и  там   и  здесь    были  представительницы    из   высокого   дворянского  сословия.
  -  А.. -  разочарованно    тянули    первые   посетители,  из  числа  местных   жителей,    пришедших     помочь    расположить   по  местам  экспонаты,  а  заодно  и  посмотреть  на    них.     О  том,   что  господа    эти    не  ровня  им,   крестьянам,  они  и  без   учителя   знали.  Но  ведь  не  случайно   бытовало  мнение,  что  по  ночам   меняются  на  портретах  местами  две  эти  женщины.  Красавица    превращается   в  старую  ведьму,  а   та,   скинув  свой   горб,   облачается  в   платье  юной   баронессы.
От  всей   этой   мистической    чепухи   Николай   Степанович   Ефремов,   он  же   сельский   учитель   и  организатор   первого  сельского  музея,  просто  отмахивался,  не  придавая   значения   всем  этим  россказням.   
     Картины     и   часть   сохранившейся   старинной   мебели,  дополнялись   предметами  быта   крепостных    крестьян,    плакатами,    передающими    дыхание   времени    революционных  преобразований.   Позже    появились   в    музее   новые  экспонаты,  рассказывающие   о  героях    первой     пятилетки    и   социалистического   труда.
Юная   красавица     и     старуха,   похожая  на   ведьму,   смотрели   теперь   в  глаза      передовых    комбайнёров    и  лучших     доярок,    запечатлённых     фотографом  из   районной   газеты.    Рядом   со  старым   креслом,   потёртая  ткань  которого    хранила   память,  о   тех,    кто   в  нём   сидел,   торчало    древко   с  развёрнутым     красным  Знаменем.
     Музей   этот,     не  значился   ни  в   каких   каталогах   и   даже  не  был  на  учёте   в   учреждении  культуры    районного     масштаба.   Единственными   его  посетителями    были    учащиеся   сельской   школы,  которым   учитель  истории,   Николай   Степанович   Ефремов,   наглядно   объяснял,    какой   была   раньше   жизнь   до  революции  и  какими   людьми   сегодня   по  праву  гордятся   в   их   деревне.   
В   этом   деле    его    активно   поддерживал      председатель  сельсовета   Семён    Васильевич   Рогов,   человек   грамотный,   бывший  питерский  рабочий.  Не  будь  его   на  стороне   учителя,   возможно,   забрал  бы    колхоз   под  свои  нужды     и  это  помещение.   Не  раз  уже   ставил  этот  вопрос    на  правлении,    колхозный    бухгалтер,   не  дело,  мол,   ютится   в  одном  кабинете    ему   и   главному   агроному,  когда   рядом  пустует  такое   здание.   Но  Семён  Васильевич   Рогов   был  непреклонен.
       -  Да,  разве  оно  пустует?  Вы  посмотрите,   какими  глазёнками   смотрят   наши  ребятишки   на   эти  предметы  старины.  На   эти  прялки  деревянные,  которым  не  меньше  чем  лет  двести.  На   миски  глиняные,  из  которых   ели   далёкие   их  предки,  а  рядом   барская   посуда  из   фарфора   заморского.  Это  же   понимать   нужно.
     -  Другое  дело, -  продолжал  он, - чтобы  там  же,  в  музее,   разместить    детские   кружки,  по  музыке   или  рисованию.  Это,  ещё,  куда  не  шло,  а  то  -  бухгалтерию. 
Взмахнёт   рукой,  словно,  подводя   черту  под  этот  спор,  и  переходит    к  другому  вопросу   повестки   дня.  Но, только   до  следующего   правления,  на  котором,  обязательно  кто-то,    прямо  или  вскользь    вновь  затрагивал   возможность  более  правильного   использования  помещения  бывшей   барской   усадьбы.   
       Вот  так   они  вдвоём,  председатель   сельсовета   Рогов,  авторитетным  взмахом  руки   и  тихий  скромный  учитель, который   в   старом   особняке   чуть   не  весь  день    проводил,  до  поры  до  времени    отстаивали    этот,   нигде  не  учтённый   музей.   До  того  дня,    когда    среди  ночи   запылала  костром  нового   пожара    старая    усадьба.   Пламя  бушевало  до   самого  утра,  единственное,  что  удалось  спасти,  две  эти  картины,  которые,   когда   огонь  перекидывался  от  одной  вещи  к  другой,   сумел   вытащить из  огня   Николай   Степанович.   Кинулся  он,    было,  за  другими  экспонатами,  но   вспыхнувшее   вновь      пламя    пожара,  уже   стояло  перед  ним    сплошной    огненной    стеной. 
Пока  дозвонились  до  пожарных,  пока   принесли  вёдра,  пока  заполняя   водой,    передавали  их   с  рук   в  руки.   Только,  разве  этим   погасить?   Да  и  пожарная   команда,  приехав    из   города через  три  часа,  уже   ничего  не    могла   сделать,  кроме  того,  что  разобрать   обгорелые   перекрытия   дверей  и  окон  и   гасить   снопы  искр   от   головёшек.    
     -  Слава   богу,  что  бухгалтерию  мы  туда  не   перевели, -  от  души  перекрестился   старый    большевик,    бывший    лихой  будёновец,    ставший    с  годами    ворчливым   счетоводом.   
Председатель   колхоза,  стоявший   рядом,  человек   строгий  и  молчаливый    и   на  этот  раз  ограничился   только   сердитым  возгласом: -  Да,  это  же  надо,  такому   случится…    Снял   фуражку,  протёр  гладко  выбритый  затылок   широким  носовым  платком,   строго  посмотрел  на  собравшихся,  словно   пытаясь   найти    среди  них  того,   кто   устроил  этот  пожар  и,    ничего   больше    не  сказав,  снова   надел    свою   фуражку.
      -  Не  обошлось,   без  нечистой   силы.  Ей  богу,  не  обошлось, -    тонким  фальцетом   выкрикнул    щуплый    старичок,   ночной   сторож,   во  время   дежурства   которого   и   произошёл   этот  пожар.  Голос  его,   всегда   обычный,   как   и   у  всех,  сейчас  сорвался   на   писк,   может    оттого,  что   рядом  было  всё   его   начальство,  да  ещё   и   пожарники   в  брезентовых  куртках,  да  милиционер  в  форме   и  с  наганом,  и  всё    они  с   осуждением   смотрели  на   сторожа,  который  не  уберёг  народное   добро.
      -  Её   богу,  -  снова  божился   он, -  вот  тебе   крест,  не  обошлось  без  нечистой  силы.
       -  Да  ладно  тебе,  на  нечистую   силу   ссылаться,  охранять  нужно  было   как  надо,  а  не  спать,  в  своей  каморке, - отмахнулся  от  него   председатель  сельсовета   Рогов,  и  тут  же  повернулся   к   учителю,  который    спрашивал,  что  делать  с  этими   картинами,  которые  он  успел  вытащить   из  огня.    -  А  что   с  ними  делать,  вот  если  бы  ты,  не  картины,  а    Знамя,  которое  нам  вручили,  вытащил,  тогда  бы  я  тебе  сказал,  что   делать.
А  ведь   и  действительно,  подумал   Николай    Степанович, -  Знамя   оно   как  раз   около  двери,  вынести  его     было    бы    легче,  чем  эти  картины,  которые   к   тому   же   приходилось    со  стены   снимать.
Понял    Рогов,    что    замечанием  этим,  сам  того  не   желая,   мог  обидеть    учителя,    повернулся    к   председателю   колхоза  и,   указывая   на  Николая   Степановича,    добавил:   -   Учитель   наш   первым  на  место  пожара  явился,  что  смог  спасти,  вытащил,  а  дальше,  огонь  такой   был,  что   и   не  возможно  было    в   этот   особняк   сунуться.