4 октября 2090

Вскоре я начал замечать все то лицемерии с которым ко мне относились одноклассники. Они приветливо здоровывались со мной, держа на лице улыбку. Сначала, я не мог раскрыть неправдоподобность этого спектакля, но все же понял – они не видят во мне Франсиско, для них я никто иной, как сын известной Софии.
 Вскоре я и вовсе перестал здоровываться с ними, а лишь высокомерно проходил, делая вид, что не обращаю внимания. На все вопросы я отвечал презренным взглядом, поэтому вскоре времени ко мне совсем перестали подходить, приветствовать и задавать никчемные вопросы. И даже Кэли, которая, когда-то так горела желанием подлизаться ко мне, потеряла свой пыл.
Я вновь превратился в одиночку. Ну, и ладно. Единственный, кто тянулся общаться со мной – это был Пит. Но его порывы дружбы, я не воспринимал иначе, как очередное лицемерие. Я до сих пор чувствовал плохое предчувствие, ложась спать. Мне не давала покоя та мысль, что Пит, когда-то убил человека. Я знал, что люди умирают каждую долю секунды и был даже знаком с убийцами, но никогда еще я не жил с ними в одной комнате. А переселять меня так и не думали. Один раз я спросил Самуила на счет этого, но тот ответил, что пока что свободных комнат нет.
Это огорчало меня. Жить в компании с Питом было просто ужасно, и даже немного… весело. Да, да. Пит очень забавно просыпался утром.
Сначала он ставил будильник на 7:05, потом еще один на 7:10, потом на 7:15…
И окончательно поднимался только в девять часов. Он сталкивал себя с кровати, ударялся головой о тумбочку, бранился и полз в ванную.
Еще я узнал интересные факты о Пите, живя с ним в одной комнате. У Пита всего две майки – оранжевая и красная, одна кожанка, свитер, джинсы и одна единственная пара носков… На Новый год я с удовольствием подарю ему вторую.
Еще меня удивляло, как Пит играл в приставку. С  виду казалось, будто он ведет с пластиковой игрушкой диалог.
Вообще Пит был интересным человеком, хоть и дураком.
Последнее время я сильно скучал по дяде Аугесту. После смерти отца, он стал мне заменой и поддержкой. Большинство людей, всяких сержантов и генералов завидовали мне, ведь я сразу стал частным детективом, а они до сих пор нет. Аугест был не таким. Он был из той категории людей, которым просто не шла к лицу зависть. От него все не было вестей, а мне бы очень желалось заняться каким-нибудь интересным расследованием
 Неожиданность, настигла меня, сегодня на восьмом уроке. Мы как раз доканчивали писать тест по гидроэкономике, как в большом окне кабинета, кто-то заметил дорогой лимузин, стоящий подле ворот.
Из него выходила женщина в белой блузке и длинной кожаной юбке. Я сразу узнал в ней Софию.
— О, это же София Деленберг-Кларк! — трепетал класс, все чаще подходя к большим окнам. Самуил накричал на них и все сразу же вернулись на свои места.
Вскоре, как этому и следовало быть, в дверь кабинета постучались и известили о том, что ко мне пришли родители и ждут меня в комнате приема.
Самуил отпустил меня, и я отправился на встречу с матерью. Это было очень неожиданно, я рассчитывал, что София вспомнит обо мне, по меньшей мере через год. Но видимо, ей было, что-то нужно, раз она заявилась, сюда так рано.
Моя мать сидела за столом, и дожидалась меня. Через небольшое окно, я увидел ее строгий изящный профиль и черные кудрявые волосы, струящиеся по плечам, как волны водопада. София была молодой. Много денег она потратила на все те пластические операции, которые могли бы скрыть ее настоящий возраст. Не знаю, что естественного осталось в моей матери. Наверное, только сердце. Ито гнилое.
Я открыл дверь, и большие темные глаза Софии, устремились на меня.
— Долго, — коротко сказала она.
Я сел за соседний стол и молчал.
София подозрительно посмотрела сначала в один угол комнаты, затем в другой.
— Тут нет камер, — прочитал я ее мысли.
Она кивнула, достала сигареты и начала курить. На самом деле курение любых табачных средств было запрещено в 2060 г. но София, не обращала на это внимание.
— Около колледжа нас ждут репортеры, — сказала она, сбрасывая пепел куда-то на пол. — Эти придурки, сумели проследить за мной, так что, выходя, сделай улыбку по привлекательней.
— Мы куда-то едем? — спросил я, тихонько прикрывая нос руками, чтобы не чуять табачный дым.
—  Да, — сказала София. — Но фотосъемку к журналу «Family». Мне сказали обязательно взять тебя, так как это журнал посвящен родителям и детям.
Она втянула сигарету, и выдохнула серый дымок.
— Пошли.
София встала со стула, растоптала окурок каблуком и вышла. Я нехотя последовал за ней.
— Но, что сказать преподавателю?.. — спросил я, невнятно.
— Ничего, — ответила моя мать. — Я плачу в этот колледж достаточно денег, чтобы ты мог уходить с уроков.
Я промолчал. Как только мы вышли за пределы Колледжа, как и говорила София, нас ожидала пресса. Множество репортеров, журналистов и фотографов устремили на нас свои взгляды и фотокамеры.
Я и София улыбались им и махали руками. Сколько раз я уже выделывал эту фальшивую улыбку? Не помню… Может два, может три, а может сто.
София игнорировала желание журналистов взять у нее интервью. Они пытались подойти к ней по ближе, но их тут же разгоняли широкоплечные телохранители, приехавшие на отдельной машине. Вокруг меня гремели звуки и мелькал свет. Вспышки фотокамер, от которых мерцало в глазах, крики журналистов… Все это до ужаса сводило  с ума. Все стихло, как только я и София сели в лимузин. Там  свежо пахло. Я опрокинулся на сиденье и вздохнул. София посмотрела на меня, и, протянув руку, повернула мое лицо к себе. Затем, начала тщательно в него всматриваться.
— Хмм…— задумчиво пробубнила она, рассматривая каждый уголок. — А ты действительно так же красив, как я, но все-таки тебе бы не помешало парочка пластических операций.
— Раз я красив, то зачем же они мне нужны? — спросил я, отвернувшись.
— Наши тела недоделаны, и нам дан шанс исправить это с помощью хирургии, — ответила мать, щелкая по кнопкам автомата с шампанским. — Как только ты станешь, достаточно взрослым, то мы удалим тебе пару ребер.
— Это ненормально, — вставил я, зная, что мои слова все равно не произведут  никакого впечатления.
— Брось, худоба всегда была в моде. Какая разница сколько костей внутри? Главное, чтобы снаружи это выглядело красиво.
Как вы уже поняли, моя мать была помешана на красоте. Еще в детстве, я чувствовал себя девчонкой, вынужденной терпеть все капризы Софии. Она давно думала, сколько операций мне стоит сделать. Я был не ее сыном, а побрякушкой, что должна была играть роль украшения.
Мы ехали, молча, а я размышлял, смотря в затемненные стекла.
— Тебе не надоело? — вдруг сказал я Софии.
Она поставила бокал   на место, так что тот издал хрустальный звон при прикосновение к столику.
— Сколько еще ты планируешь вот так брать меня? Я что буду вечно учиться в колледже? Или при окончании его ты выкинешь меня на улицу? — спросил я, все еще не смотря на София.
Она улыбнулась.
— Я знала, что когда-нибудь ты это спросишь. Так слушай же!
Она поудобнее устроилась на белом диване, установленном в салоне и продолжила говорить:
— Я уже купила небольшой загородный дом для тебя и твоей будущей невестки…
При слове «невестка» мне уже стало не по себе.
—… он находится на Мальдивах. Очень милый и спокойный дом. Туда ты отправишься после колледжа,  и будешь жить там до скончания своей жизни. Фактически это подарок на свадьбу…
— На чью? — спросил я, боясь услышать ответ.
— На твою с Гроттессой Фон-Гилинберг.
Я так и знал. Плохое предчувствие не давало покоя моему сердцу.
— Вы нарожаете мне внуков, и я буду делать вид, что счастлива, а в газетах обо мне будут упоминать, как о самой счастливой бабушке на свете…— говорила София, замечтавшись.
— Ну, она же страшная! — не выдержал я, вспомнив отвратительно-ужасное лицо Гротточки.
— Мне все равно, — грубо ответила мать. — Гроттесса Фон-Гилинберг, дочка Максимуса Гилинберга – одного из самых влиятельных магнатов. Если вы поженитесь, то наверняка папочка раскошелиться, а еще лучше подарит будущей родне одну из своих алмазных шахт…— София облизнулась, представляя на себе алмазное ожерелье и сережки.
Я издал, саркастический смешок. Заслышав его София, недовольно нахмурила свои изящные брови в форме дуги.
— Ты что, — грубо сказал я, повернувшись к ней. — Действительно, думаешь, что я буду молчать? Что мне не хватит смелости раскрыть, то почему ты отправила меня в этот дрянной колледж? Прессе давно уже пора было узнать всю правду…
 — Никто не поверит пятнадцатилетнему ребенку, — с призрением фыркнула София, скрестив на груди руки.
— Ты так думаешь?
Я сделал снисходительную улыбку. София прикусила губу. Она нервничала.
— Говори свои условия! — приказала мать, смерившись.
— Ну…— сказал я, делая вид, что размышляю. — Во-первых никакой свадьбы с Гротессой Фон-Гилинберг не будет.
— Хорошо, — согласилась София, нервно водя бокалом по воздуху.
— Во-вторых, — продолжил я. — после окончания колледжа я сам найду себе местожительство, но для этого мне нужны деньги.
— Сколько? — быстро спросила мать. Ведь вопросы, касавшиеся денег, она всегда ставила на первое место.
— Пятьдесят пять миллионов ферренгов.
— Да ты с ума сошел! — София вскочила с места и опрокинула бокал. Сумма, которую я назвал, была достаточно не маленькой. — У меня нет таких денег!
— Ты врешь, — коротко огрызнулся я. — На твоем счете ровно сто миллиардов ферренгов, то что я прошу у тебя  лишь малая часть. Или ты хочешь, чтобы весь мир узнал настоящую сторону прелестной Софии?
Она нервно дернулась, но все же заставила себя успокоиться и вновь сесть за белый диван. Руки ее дрожали от ненависти.
— Хорошо я все сделаю, — сказала она и залпом выпила новый бокал с шампанским, поданный автоматом. — Но как я догадываюсь после окончания колледжа, ты не будешь навещать меня, не так ли? Так что же подумает пресса?
— Мы разведем слух…— ответил я. — Слух будто я пропал без вести. А ты несколько месяцев будешь играть роль  убитой горем мамаши.
— Ммм… А мне это нравится! — воскликнула София. — Несчастная вдова, которая лишилась сначала мужа, а потом и сына, образ бедной женщины будет внушать моим поклонникам еще большее уважение ко мне. Это просто отлично! Мне не жалко на это и пятиста миллиона ферренгов. Весть о твоей пропаже! Замечательно!
Она уже вошла в состояние эйфории, и все трепетала, что-то на подобие: «Я самая несчастная вдова на свете!», готовясь импровизировать свою роль на будущие.
Меня немного смущало, то что София так быстро согласилась. Обычно она думала достаточно долго и не спешила сразу давать ответ.
Видимо ей, так сильно понравился образ несчастной матери и вдовы, что  она просто забыла о сумме, которую будет выплачивать мне. Ну, ничего. Так оно и лучше.
Я только погрузился в мимолетные мечты связанные с пятьюдесятью пятью миллионами ференнгов, как вдруг лимузин остановился.
Мы вышли, и я увидел, большое круглое здание, сине-голубого цвета, будто отлитого из стекла. Около входа нас ждал галантный мужчина, совсем молодой в строгом костюме и прилизанными волосами. Как только мы подошли к нему, он поцеловал София, а затем пожал мне руку.
— Какой у вас красивый сын! — сказал он, смотря на меня. — Такой же прекрасный, как и вы сами!
София, сделала вид смущенности и пролепетав что-то наподобие: «Ой, да что вы!» залилась румянцем.
— Если бы вы знали, сколько этой женщине лет…— не успел договорить я, как почувствовал резкий удар локтем по ребрам.
 — Пройди-ка, вперед, Франсиско, — процедила сквозь зубы мать.
— Ты помнишь, как меня зовут? — усмехнулся я. — А ведь за столько лет…
Она закрыла мне рот ладонью и толкнула вперед. Как только я исчез за дверью, София начала размахивать руками перед вылизанным мужчиной.
— Подросток, что с него возьмешь. Хамит матери, так не хорошо! — говорила она.
Как только я оказался внутри сине-голубого здания, ко мне подошла  блондинка с короткими волосами и косой челкой. Она была ярко накрашена ультрамариновыми тенями и яркой красной помадой. Лицо ее все блестело от пудры.
 — Это ты сын Софии Деленберг-Кларк? — спросила она.
— Меня зовут Франсиско, — кивнул я.
— Пойдем в гримерную, я уже приготовила одежду для съемки и пора бы нанести тебе макияж, хотя…— она всмотрелась в меня и задумчиво почесала рукой подбородок. — Черты твоего лица настолько идеальны, что даже грим не понадобиться. Ты копия прелестной Софии.
Я проигнорировал ее слова и пошел в гримерную. Там светловолосая блондинка выдала мне одежду, в которой я должен был сниматься на обложку нового семейного журнала вместе с Софией. Это была стандартная домашняя тема: скромный свитерок, брюки и пушистые тапочки, чтобы включить чувство уюта.
Я вышел на съемочную площадку, где был уже заготовлен «интерьер» для съемки и ждал Софию. Она появилась достаточно скоро одетая в легкое домашнее платье с уже новой прической и макияжем.
Режиссер сказал  мне сесть на диван, а Софии – в древнее кресло-качалку. Мы должны были изображать образ семьи, которая после тяжелого рабочего дня решила прочитать любимый журнальчик.
Мы сделали пару снимков в различных ракурсах, и съемка была закончена. Это было достаточно быстро. Я больше переодевался, чем  позировал камере.
Дальше наши пути с Софией разошлись. Она, не желая подвозить меня, вызвала такси. Пока мы ждали его,  я еще несколько раз успел переговорить с ней подробности выплата денег. София сказала, что будет класть их постепенно на мой личный счет.
Вскоре,  приехало такси. Я сел в него и направился прямиком в колледж имени св. Сивиллы. Как только машина тронулась, через окно я увидел спину своей матери: она разговаривала с кем-то по телефону. Я почувствовал, что разговор этот был необычным, хоть, даже не слышал его. Этот телефонный звонок не был адресован обычным директорам телепередач или же главным редакторам известных издательств. Этот загадочный вызов совершенно не относился к ним. По движению рук, моей матери я понял, что она активно что-то требовала, но вот машина завернула за угол и фигура Софии исчезла, ее заменили многочисленные дома, уходящие в небо.
 
Я вернулся в колледж довольно поздно. Если бы не символ, вышитый у меня на галстуке, то я и вовсе не смог бы попасть внутрь.
На улице уже стемнело. Около входа, я увидел Кэли и ее недавнюю компанию. Они пили энергетические напитки и смеялись. За прошедшее время смех их не поумнел. Я с отвращением обошел данную компанию, пытаясь не попадаться  на глаза. Но зоркая и любопытная Кэли все-таки умудрилась заметить меня, и громко спросила: не хочу ли я присоединиться к их нем гулянкам, на что я ответил презренным молчанием. Кэли спрашивала, что-то еще, будучи уже через мерно подвыпившей, а ее друзья весело смеялись надо мной.
Идя в свою комнату, я неожиданно наткнулся на Самуила. В руке он нес свой любимый черный зонт. А значит, собирался выйти за пределы колледжа.
Он отругал меня за прогул, и сказал немедленно повторить все пропущенные темы.  Я поклялся, что обязательно  вызубрю их наизусть. Самуил пригрозил  пальцем, и ушел. А мне предстояла долгая ночь в обнимку с учебниками…
Самуил – не был из тех педагогов, кто делили детей на богатых и бедных. Он не обращал внимания на большой капитал моей матери, и  относился ко мне, как и к другим. Это было даже приятно.  Ведь он не говорил обо мне, как «о сыне Софии».
В комнате я застал Пита, все в такой же знакомой позе умирающего овоща. Пит сидел и пялился в свою ненаглядную приставку. Как только я зашел в комнату, он на секунду отвлекся и бросил на меня взгляд.
— Мне было так скучно на всех этих двадцати уроков! — пожаловался он. — Не хорошо кидать друзей, и променивать их на какие-то там съемки.
«Все равно ты мне не друг» — хотел сказать я, но промолчал.
 Пит начал расспрашивать обо всем, что случилось за день. Ему было интересно, как снимают обложку для журнала.
— О, значит скоро выйдет журнал с тобой и твоей мамашей? — спросил он с восхищением.
— Угум, — кивнул я, раскинувшись на кровати.
Пит задавал еще много вопросов, и я бессмысленно отвечал на них. Признаюсь, меня сильно вытрепали эти скучные съемки, я был готов заснуть прямо сейчас, но за спиной моей была гора невыученных уроков.
И я все-таки… заснул.