Гадалка

 Новость, что рядом живет знаменитая  женщина – гадалка, девчонки узнали от пришедшей к ним соседки. Сестренки переглянулись и наперегонки стали расспрашивать, где она живет, что она собой представляет. Им было все интересно, тем более,  они собирались ехать, поступать в институт.
 Расспросив, все подробно, где та  живет, как она принимает людей, есть ли шанс к ней попасть на сеанс утром, они, проснувшись ни свет, ни заря, стали собираться в дорогу. Мать отговаривала дочерей, но они решили: «Едем!»
  Автобус остановился в центре села, большого производственного  села, где был свой сахарный завод.
Было раннее утро, солнце поднималось над горизонтом. Стояла красивая утренняя заря. Лучи солнца, поднимаясь над землей, задевали кроны и листья деревьев. Было очень красиво! Хозяйки выгоняли из дворов коров в стадо, звучало мычание, вокруг них ходил с кнутом пастух и периодически хлестал им по земле. Повсюду разносилось пение и куриное кудахтанье.
Расспросив, обо всем, мимо проходящую бабулю, где живет их знаменитая гадалка, они направились прямиком туда, куда им указали.
Подойдя к хате, покрытой железом, что было редкость в селе, они увидели, что хотя и ранний час, но уже - много народу. Оказалось, что они  здесь не первые.
-Теперь про торчим здесь… - пробурчала одна из сестер, но тут же спросила: Кто последний?
 Заняв, очередь, они встали у забора и тихо переговаривались. Солнце уже было в зените и нещадно палило, а они все еще сидели в очереди. Но, вдруг подул ветер, нагнал тучи, хлынул дождь, да такой, как из ведра. Все вскочили с места и прижались под крышей  дома. В это время на пороге дома показалась женщина, совершенно слепая, глаза были закрыты, вместо глаз – ямки. У нее не было правой руки, выше локтя. Чувствовалось, что в молодости она была очень красивой. Даже сейчас это прослеживалось в ее лице, фигуре. Лицо, обезображенное слепотой, продолжало сиять красотой. Красивая грудь вырисовывалась из облегающего  ее тела платья. Она была уже не молода, но во всем было видна ее женская красота. Своим мягким голосом она пригласила всех в дом:
«Люды, добри, прошу усих вас до хаты», - она говорила на украинском языке, голос лился, как ручей: завораживающе и успокаивающе.
-Проходьтэ, буть ласка, проходьтэ, - продолжала она, - не трэба мокнуть пид дождем».
После её слов все быстренько вбежали в дом. Людей уже осталось немного, человек десять, но они с сестрой теперь были вторыми.
 
 …Война застала ее девятнадцатилетней девушкой, еще ничего не видевшую в жизни, в своем селе, где она родилась, где жили ее старенькие родители и больной брат. Молодежь в те года уезжала в Сибирь, на поднятие целины, но бросить своих престарелых родителей и больного брата она не могла.
Немцы вошли в село на рассвете, стоял крик, выстрелы и плач. Полицаи шли, совместно с немецкими солдатами по улице и выгоняли из домов всех молодых ребят и девушек, не успевших уйти на фронт.  Забирали скот, и вообще всю живность, какая была в хозяйстве у людей. Всех гнали к вокзалу, где стояли товарные вагоны. Туда загоняли и  людей, и скот.
   В дверь к ним громко постучали, и тут же раздался крик:«Швидчэ, швидчэ видкрывайтэ»,- кричал полицейский, местный житель.
   Все испуганно переглянулись, и к двери медленно, шаркая ногами, побрел отец.
«Видкрываю, видкрываю, нэ гуркуйтэ так звинко»,- и, не успев отойти от двери, как тут же в хату ворвались трое полицейских, за ними шёл немецкий офицер.
   Глянув на Оксану, забившуюся в угол, полицай ткнул на нее пальцем, проговорив: «Сбирайся швидко на вулыцю,- и тут же начал заглядывать во все щели. - Нэма бильшэ ни кого? – спросил он и посмотрел на родителей. -  А дэ ваш парубок?»
 
   Младший брат Оксаны, Гришенька, был болезненный мальчик. В детстве он упал с лежанки и ушиб голову, этот удар, впоследствии,  сказался на его здоровье. Шея у него была повернута чуть в сторону, и он заикался.
-Да на вулыци дэсь Гришенька,- вступила в разговор мать, - дэсь вин бигае, а може до бабки Дуньки пишов.
Она еще продолжала перечислять, куда мог пойти  ее сын, но полицай перебил ее, ударив по спине прикладом.
-Сама пидэшь вмисто нёго, - и стал выгонять из хаты мать и дочь.
   Немец, стоящий у дверей, загородил им дорогу, буркнув: «Найн!» - оттолкнул мать в сторону.
-Що, стара дужэ?- пролепетал полицай, криво улыбнувшись, и, толкнув мать в сторону, вновь ударив её прикладом по спине: «Пишла вон!»
   Оксану вывели на улицу. Там уже стояло человек тридцать ребят, таких же молодых, как и она. Все девчата, да и парни были из ее села.
   Тут же выгоняли всю живность из сараев. Их, как и скот, гнали на вокзал, загоняя в вагоны товарняка.
   Заполнив до отказа  вагоны молодежью, их продержали там до  темноты.
 Тут же, возле вагонов, толпились родители, плача и умоляя, чтобы разрешили передать детям хотя бы еду и одежду теплую. Некоторым удавалось проникнуть к вагонам незаметно, это в основном были мальчишки, которым было по восемь – десять лет.
 
   -Оксана Кромаренко, - вдруг она услышала тихий голос мальчишки, -  возьми передачку, маты передала.
   Оксана соскочила с места и пробилась к щели  двери. Чумазый мальчуган стоял с противоположной стороны двери, там, где не было  полицейских и немцев. Он просунул ей узелок, в котором лежала бутылка молока, полбулки хлеба, несколько картошин, и два яблока.
-Дякую, хлопче,- прошептала она и с трудом продвинулась на свое место.
Она присела на корточки, развязала узелок. С утра ничего не ела, и  желудок сводило от голода. Рядом оказалась худенькая девушка-подросток из другого села.
-Сколько же тебе лет? – спросила её Оксана. - Что это они и подростков на работу в свою Германию гонят?!- Она отломила кусок хлеба, дала девчушке и тут же подала  картошину.- На, ешь, только не торопись, слышу, что твой желудок есть просит.- Девчонка-подросток, схватив хлеб и картошку, с жадностью стала жевать, давясь.
- Да, ты не хватай так, не торопись, а то подавишься. На - глотни, молока, - и  протянула бутылку с молоком.
           Стемнело. Возле вагонов толпился так же народ: родители, старики, дети. Они уже не плакали, так как устали от криков и выстрелов.
   В Германию поезд  прибыл к вечеру следующего дня. Всех выгнали из вагонов и выстроили в шеренгу на площади. Здесь уже стояли какие – то гражданские люди, в руках которых были листки.
Когда они поочередно подходили к главному офицеру, показывая свою бумагу, то тот, заглядывая в неё, говорил: «Гут! Гут!» После этих слов, каждый из них подходил к прибывшим и выбирал себе столько человек, сколько было указано в бумаге. Взяв положенное количество людей, рабов, тут же увозили, кого на фабрику, кого на заводы, а кто брал  к себе домой, для работы по домашнему хозяйству.
Оксана попала с десятью такими же девчатами, среди них, правда, было ещё два парня, к старым немцам, которые держали скот дома. В обязанность их входило: уборка коровника, конюшни, уход за  скотиной, какая находилась в хозяйстве, плюс уборка территории.
   Хозяйство у старых немцев было большим, и пленные удивлялись: «Зачем им двоим, старым людям столько живности?»
 
…Так прошло три года монотонных, ничем не отличающихся друг от друга. Они стали понимать немного немецкую речь, а Оксана еще могла и говорить, так как в школе изучала немецкий язык и не плохо им владела. Чувствовалось, что война подходила к концу, немцы нервничали.
Старый немец уделял повышенное внимание Оксане, что не могла не заметить  его старая немка. Она ревновала своего мужа, но ему старалась этого не показывать.
Оксана была хороша собой, коса, которую она заплетала и укладывала вокруг головы, обрамляла ее лицо, красивые голубые глаза под черными бровями были просто загляденье.
 Немец, не один раз, проходя мимо нее,  говорил: «Гут, Гут, матка!»
Ребята, такие же, как и она, которые были рядом, узнали каким – то образом, что Советские войска уже в Германии, и вот – вот будут здесь, на территории хозяйства.
Каждое утро немец первый выходил и открывал все ворота, только после этого выходили остальные, те, кто обслуживал скот. Но в одно прекрасное утро, когда не предвещало никакой беды, хозяйка - немка сказала Оксане, чтобы та собиралась и шла открывать все двери коровника и конюшни. Оксана удивилась. «Доверять мне стала, что ли?» Она не знала, что парни раздобыли, где-то, взрывчатку, и  положили ее под одну из дверей сарая.
   Рано утром Оксана направилась к коровнику, все еще спали, кроме немки. Открыв замок, только взявшись за ручку и потянув на себя двери коровника, - дальше она уже ничего не помнила.
   Очнулась она, когда  Советские войска были уже в поместье, и в доме находились  военные. Она услышала громкую русскую речь и не могла понять, где она находится, так как вокруг было темно. Дотронувшись руками до глаз, она ощутила на них повязку. Сидящий кто-то рядом быстро убрал ее руку с глаз.
«Найн! Найн!» - Оксана узнала голос немки. Она вновь  потянулась левой рукой к глазам, но почему- то снять повязку не смогла.
«Что же это такое?» Она хотела поднять правую  руку, но тут обнаружила, что руки нет, а вместо неё перевязан кусок руки, чуть выше локтя. Она резко дернулась и присела на кровати, потом стала быстро лепетать, на непонятном немке языке.
«Leg dir noch nicht aufstehen»,- вновь заговорила немка. Оксана понимала её речь и услышала вдруг страшный для себя  приговор: «du wei;t,- тихо говорила немка, и как-то вкрадчиво, чтобы её, кроме Оксаны никто не слышал, да и, чтобы Оксана смогла её понять. -  Я могу восстановить тебе три процента зрения. Я помогу купить протез руки, но только если ты останетесь здесь, в Германии, у нас. Я знаю народную медицину и могу дать тебе еще кое-что. Ну, как,  ты согласна?»  Немка замолчала, продолжая сидеть рядом возле кровати. Оксана понимала её с трудом, не то, что она не разбирала то, что та говорит, а то, что  у нее нет руки, и что она ослепла.
«Нет, нет, я хочу к маме, я хочу домой», - в истерике забилась Оксана.
В комнате послышалась русская речь, это вошёл русский офицер.
«Так, мадам, или как там вас, - начал офицер. - Эй, переводчик, - вдруг закричал он,- ты, где там запропастился?  Переведи немке, что мы девушку забираем в госпиталь, и давай сюда санитаров и носилки».
Оксана пролежала в госпитале несколько месяцев. Шёл 1945 год. Праздновали победу. Везде играла музыка, слышен был смех, пение, танцы. Её привезли домой совершенно слепую и без руки. Отца уже не было в живых, старая мать,  сама плохо видящая, рыдая, бросилась Оксане на шею: «Донечка, що же воны с тобою зробылы?»
 
… «Проходите, проходите - вновь заговорила слепая гадалка. Присаживайтесь. Придется вам друг о друге все слышать, но ничего, вы все из разных мест, многие, правда, есть родственники». Она была права. Все еще на улице знали, кто и откуда сюда приехал.
   Карты у неё, почему – то были черного цвета и какие – то необычные. Как будто бы прочитав, мысль одной из сестёр, она  сказала: Карты – это мне в Германии еще немка старая подарила. Она меня и гадать научила, да и остальному своему таланту, когда меня в госпиталь забирали. Она, ведь, попросила на часочек меня оставить с ней наедине, якобы сделать мне перевязку специальными мазями, а на самом деле передала мне это искусство и сказала напоследок: «Это тебе будет кусок хлеба заработать, жаль, что ты не согласилась  у нас здесь остаться, ты бы у меня увидела свет».
   Слепая гадалка вздохнула и, взяв левой  рукой руку сидящей рядом с ней посетительницы, начала говорить той тихо так, чтобы всем остальным  не было слышно. Но, после того, когда она, что-то проговорила посетительнице,  та вскрикнула: «Ой! Людэньки, цэ, правда, цэ так и було…»
   Женщина была закутана в платок,  лица ее не было видно никому. Но, тут она  сняла платок, и все увидели ее избитое, в ссадинах и синяках лицо.
«Бачитэ,- начала она снова,- бачитэ, що вин зробыв зи мною», - она говорила по-украински, но понять ее было легко.
-Ну, рассказывай, в чём же я права оказалась? - перебила её гадалка.
Та вдруг поерзала на стуле и, заплакав навзрыд, начала рассказ: Мы приехали сюда с другого места, вернее, муж местный, а жили мы на Дальнем Востоке. Муж после армии там остался. Поженились мы с ним, дети у нас родились, все было хорошо, пока вот сюда не приехали.
Решили мы старый дом его родителей разломать, а новый чуть подальше построить. Уже поставили стены, возвели и крышу, все сделали, осталось побелка. Надумали  ночь в нем переночевать.
Ночью, часов в двенадцать, вдруг одна сторона стены полностью рухнула. Мы испугались, но ночью ничего не сделать, решили переждать до утра, в другую комнату перешли и практически не спали.
   Наутро муж стал разбирать кирпичи, и вдруг находит в одном углу дома, да и в противоположном углу, по яйцу куриному. А тут, откуда не возьмись, старый дед идет и говорит мужу: «Не тронь, сынок, эти яйца, не тобой положено, не тебе их и брать».
 Муж рассердился и отвечает: «Да брось ты, дед, ерундой заниматься, иди своей дорогой, куда шел», - взял эти яйца, да и разбил, выбросив в ведро.
Стену вновь мы с ним поставили за день, к вечеру поужинали  и легли спать, вдруг он в двенадцать часов просыпается, и давай головой биться об кровать. Потом меня избил, гонит из дому и говорит мне: «Теперь моя жена будет Варька, а ты уходи из дома».
Я побежала к его брату, тот еле его успокоил, пришлось даже связывать. И так началось каждый день после двенадцати ночи. Через неделю он уже сам измотался, да и на мне не было живого места на теле. Я с ним и в церковь ходила, да он только доходил до ворот и бежал оттуда назад.
Потом, в ночь на Пасху, опять соскочил в двенадцать часов ночи, поднял всех детей с постели,  поставил в ряд возле себя и говорит: “Повторяйте за мною: «Варька наша мама!»
Дети плачут, испугались все, так как глаза у него были, как у сумасшедшего, просто страшно смотреть. Я к нему: «Ты, что с ума сошел?»- Так он меня, видите, как избил? Лица не видно».
   Гадалка прервала её: Это ему не Варька сделала, а другая женщина, но на Варьку все подстроила. Дом вы не там стали возводить. Надо было в другом конце огорода его ставить. А сейчас ты пойдешь к одной бабуле, перебинтуешь себе руку, будто бы со сломанной рукой к ней идешь. Но лучше тебе идти к ней так, чтобы никто не видел. Она  тебе поможет. Пойдем, я тебе скажу ее адрес. И они вышли в соседнюю комнату.
… Ну, кто из Вас пойдет первым? - обратилась она к сестрам, когда вернулась, и села за стол.
Младшая сестра сжалась, с мольбой посмотрела на сестру, и к столу пошла старшая.  «Ну, давайте с меня начнем»- проговорила она.
-Ну, с тебя, так с тебя, - ответила гадалка и тут же продолжала.  - Ты сейчас приехала к матери из ниметчины, ну, из Германии. Беременная ты сейчас, девочка будет, да и вообще, на роду двое детей у тебя, но есть дилемма: оставлять этого ребенка или нет. Если выбросишь три рубля за него, на аборт отдашь, то муж твой от тебя уйдёт.
-Да Вы что?! Я не беременна вовсе!- сестра нервно заерзала.
-Ну, людэньки, подывиться на нэи, вона думае раз я не зряча, то ничого не бачу, - она вновь перешла на украинский язык. - Ну, если ты только еще сама не знаешь об этом. Срок маленький, но знай, что ты родишь еще дочь, она только спасёт твой брак. - Скоро у Вас будет гроб,- продолжила она. «Ой!»- тут уже вскрикнула младшая  сестра.
 - Нет, не родители, не пугайтесь так. Из ваших, кровных кто-то, но это престарелый. Сами скоро увидите. А вот отец у вас, хоть  всю жизнь и болеет, но мать больней его. А поступать ты пойдёшь в институт иностранных языков,- продолжала гадалка. Бойся там мужчину, нехороший он, завалит тебя.
   Ну что, младшенькая сестричка, надумала ко мне подходить? Давай ко мне теперь ты, а ты садись на её место и подумай о ребенке, что я тебе сказала - вдогонку она бросила старшей сестре.
Младшая тут же вскочила со стула, лицо её от волнения пылало, но она быстро села  на стул, на котором сидела сестра. Гадалка взяла одной своею рукою её горячую руку в запястье, попросила разложить карты так, как она ей сказала, и начала: У тебя выбор сейчас, куда идти поступать. Или в медицинский институт, или на иностранный факультет. Пойдёшь в институт иностранных языков вместе с сестрой, но на разные факультеты, но…, там, остерегайся белую женщину, она тебя может «засыпать» ненужными вопросами и в итоге тоже «завалит» на экзамене. И ещё: ты сейчас переписываешься с парнем, да и не с одним… все напрасно, у тебя будет муж в военной фуражке, только он тебе укоротит жизнь.
Она еще много говорила, правда меньше, чем старшей сестре, но все было для сестры младшей важно, интересно и загадочно.
   Они вышли задумчивые от гадалки, двоякое чувство обуревало ими.
Дождь прекратился,  светило солнышко. Через неделю они уезжали сдавать экзамены в институт иностранных языков в Киев.
Старшая сестра поступала на факультет немецко-испанского языка, а младшая - на  англо – испанский факультет. Как и сказала гадалка: старшую сестру на немецком «завалил» мужчина, а младшую  – белая женщина.  Да и всё то, что говорила сестрам гадалка,  сбылось.