Глава 51

                Глава 51

        Возвратившись в Москву, Борис продолжал мыслями кружить по окрестностям Тумеево. Как только раскидался с неотложными делами, набрал номер и позвонил Зое Петровне. Мужчина зашёл издалека, но несмотря на витиеватые объяснения, старушка догадывалась о причине, по которой вспомнил о ней столичный гость. Борис интересовался Анной и предлагает ей, по сути, выступить в роли сводни. Зоя Петровна знала, что Борис женат и объяснила ему, что при всём уважении, не сможет ему помочь в таком деле, заниматься сводничеством не в её правилах. Волею случая, вовлеченная в чужую сердечную тайну, старушка оказалась между двух огней – искренне желая счастья Анне, не могла участвовать в обустройстве этого счастья.

        – Борис, я бы рада помочь, но это не тот случай. Не гневите Бога. Не доводите до греха меня старую.

         – Зоя Петровна, все грехи на себя возьму. Вы только скажите, что я всё время думаю о ней.

         – Не могу, Борис, и не просите. Аннушка только отошла от своих горестей, а тут вы.

         – Какие горести? Расскажите.

         – Не могу, не в моих правилах совать нос в чужие семейные дела.

         – Догадываюсь. Муж подлец оказался.

         Зоя Петровна только вздохнула. Борис продолжал не так напористо. Это не столица, где любой готов услужить знаменитости. В провинции кое-где ещё сохранились понятия совести. Тениальный распрощался со старушкой не солоно хлебавши и затосковал: «Чёрт его знает! Может она и права. Что со мной стало? Совсем стыд потерял или всегда такими был. Нет. Я люблю её! Люблю!» К вечеру, не выдержав собственной маяты, позвонил Максиму. Ему было необходимо излить душу. Предложил встретиться в одном из модных ресторанов. Максим пытался отшутиться, сказав, что не ходит по таким пафосным заведениям, но Борис ответил другу, что ему сейчас не до шуток.

        Встретились, выслушав исповедь, Матвеев возмутился:
               
        – Я думал у тебя, что-то случилось. Нет, точно говорят, горбатого только могила исправит. Борис, я уже со счёта сбился. Если мне не изменяет память, это пятая безумная любовь.

        – Как ты можешь, а ещё друг называется!? Она необыкновенная женщина!
 
        – Они все необыкновенные до определённого момента.

        – Макс, честное слово, мне так плохо, настолько плохо, что впервые в жизни хочется уйти в запой. Я знаю, чувствую, она меня тоже любит, только надо дать ей время осознать это. Я знаю, чувствую. Как ты не понимаешь! Это совсем другое.

        Над фразой про запой можно было бы посмеяться, но Борис действительно вел себя необычно, и выражение глаз у него сделалось пепельно-печальным, как у больной собаки. Максим задумался, и стал изучать фактуру друга с профессиональным интересом, перед ним актёр. Спохватился, обругал себя за равнодушие:

        – Извини, Боря. Но ты сам виноват, все твои влюбленности заканчивались весьма плачевно. Мне одного раза хватило, а тебя жизнь не учит. Скажи, кто на этот раз? Я её знаю?

        – Ты её видел. Она служит при Тумеевском храме. Анна. Аннушка её зовут. Ох, Макс, только раз посмотрела на меня, и я пропал.

        – Тебе не кажется, друг мой, что это пошло.
      
        Борис обиделся:

        – Ты не понял. Я люблю её. – Борис вспомнил лицо Анны и слова признания прозвучали с необыкновенной теплотой и нежностью.

        Даже произносить вслух имя любимой женщины ему нравилось. Когда-то его мимолетные и совершенно безобидные увлечения не доставляли ему душевных страданий. Более того, ему удавалось сохранять приятельские отношения с большей частью своих поклонниц. Это сейчас, когда популярность Бориса зашкаливала, возник целый букет сопутствующих проблем, и Матвееву приходилось вытаскивать друга из щекотливых ситуаций. Молодые особы, вернее особи, стали вести себя непредсказуемо, были готовы на любые провокации. Борис не хотел вспоминать неприятности, сейчас всё другое. Он не играл. Он хотел простого человеческого участия. Матвеев был безучастен. «Может он и прав» – подумал Борис. Но ему сделалось ещё более одиноко. Друзей удивила образовавшаяся пустота между ними. Чтобы скрыть безразличие, Максим принялся осматривать уютный зал, оформленный в стиле ретро. Он не виноват в том, что не может подобрать нужные слова. Любовные страсти старого друга больше не цепляли Матвеева. Его мысли ускользали под звуки «Элегии» Сергея Васильевича Рахманинова, пианист играл проникновенно. Максим опустил голову и заслушался, Борис тоже замолчал. Музыка была очень кстати, иначе разговор мог закончиться серьёзной размолвкой, а этого не хотелось обоим. С последними аккордами друзья попрощались и разъехались по домам.
         
        Тениального дома никто не ждал, его девочки после знойной Кубы решили прокатиться по Европе, Инна звонила и сказала, что они вернутся через пять дней. У них всё хорошо, а как дела у Бориса жену совершенно не интересовало. Мужчина занимается любимым делом, значит должен быть абсолютно счастлив. До недавнего времени Бориса устраивало такое положение вещей. Короткие романы вносили приятное оживление в ежедневную рутину, а чувство вины перед Инной, даже способствовало укреплению семейного союза. Жизнь текла в заданном русле, предсказуемо. Теперь такая предсказуемость бесила. Опутанный паутиной обязательств и контрактов, он чувствовал себя пресловутой птицей в клетке, и горько шутил – утешение одно, что эта птица не попугай.
 
        Матвеев хорошо помнил годы безденежья и тяжкого отчаяния. Успешное возвращение в профессию было прямо связано с Борисом, потому испытывал к нему искреннюю благодарность. Но ему казалось, что любовная история друга смахивала на каприз немолодого ловеласа, избалованного женским вниманием. «И чего ему неймётся, всё есть у человека, живи и радуйся», – с лёгким раздражением подумал Максим. Дома ему предстояли разборки с сыном, Олегу грозило отчисление из университета. После школы сын хотел поступать на философский факультет. Олег увлёкся чтением немецких философов ещё в старших классах, для родителей такое увлечение стало неожиданностью. Взросление Олега происходило в сложное время – сама жизнь настойчиво диктовала молодым людям прагматический подход в выборе будущей профессии. Марина прочитала его заметки и пришла в ужас от мрачных размышлений подростка, навеянных неподъёмной тяжестью философии германских мужей. Родители попытались переключить внимание сына на близких по духу Николая Бердяева, Даниила Андреева. Философские труды русских мыслителей не могли нанести сокрушительного вреда неустойчивой психике юноши. После многочисленных уговоров с подключением Ольги Степановны и Антонова, сын сдался и поступил на факультет правоведения. Но учиться ему было неинтересно.
               
        Родителям было о чём волноваться. Среди молодых людей всё больше распространялись мечтания о том, чтобы уехать из страны – остаться в России, значит лишить себя будущего. Суицидальные настроения уже не дань юношескому нигилизму, а суровая реальность. Запрещённые вещества, или экстремальные увлечения. Молодёжь словно сошла с ума и подвергала свою жизнь необдуманному и глупому риску. Только отдельные личности держалась на плаву, не теряя надежду на светлое будущее. Матвеевы прекрасно понимали, что беспредельный цинизм девяностых не мог не аукнуться. Их дети общались со своими сверстниками не только в школе, но и во всемирной паутине. Марина всегда была на чеку и старалась интересоваться увлечениями своих детей. Матвеев так же понимал, что нельзя навязывать взрослому сыну свой, пусть и выстраданный жизненный опыт. Он думал о том, что лучше оставить парня в покое. Страшно? Конечно, страшно! Но это надо сделать.

         Пробка растянулась на несколько километров. У Максима было время подумать: «Внушаем детям, что надо быть честными и принципиальными, а потом ломаем под жлобским предлогом, выгодно или не выгодно. Не нужны в нашей стране философы, не денежное это занятие, но и аргумент не быть философом выглядит подло – отрекись от себя. Может быть, они с Мариной драматизируют, зная о том, сколько умерло в нищете художников, поэтов, писателей. Так что же! Теперь философией и искусством не стоит заниматься? Надо уважать выбор сына. Олег должен сам принять решение».

         Дома Матвеев с порога сказал:

         – Олег, что там у тебя за проблемы в институте? Мне кажется ты достаточно взрослый человек и пора определиться.

         – Я определился.

         Матвеев, перехватив удивлённый взгляд жены, кивнул и с примиряющей улыбкой добавил:

         – Мне кажется, ты не обделен задатками публициста, так может, журналистика, а не философия? Подумай. Надеюсь, тебя посетит когда-нибудь мысль о создании семьи, так исходи из того, сможешь ли ты её содержать.

         – Ну, ты сказал. Назови мне хотя бы одно приличное издание? Ты, когда последний раз газету в руках держал?

         Профессия девальвировалась за последние годы, тут Олег прав:

         – Не обязательно работать в периодике. Лавренёв, например совмещает журналистику с литературной работой.

         – Можно пресс-секретарём, например, – подхватил без особого энтузиазма в голосе сын, – или побывать в плену, как Лавренёв, тогда твоё слово, хоть что-то начинает значить.
      
         – Я думаю, Кирилл сильный человек, ему хватает мужества говорить правду.

          – С этим я согласен. Но это большая редкость.

          – С философами такая же история. Им приходится иметь дело с ещё более тонкими матерями. Легко сорваться и перепутать уверенность с заурядной наглостью. Видел я таких – не сомневаясь присваивают себе право на исключительность.

         – Не волнуйся отец, тебе не придётся за меня краснеть.

         – Вот на это я всегда надеялся. Ладно, сын. Решай сам. Что бы ты не сделал я постараюсь тебя понять. И закончим этот разговор.
      
         Раздался звонок в дверь. Это была Ольга Степановна. Бабушка привезла свежей зелени, настоящей деревенской сметаны и несколько десятков яиц. Зять любил домашние яйца, и Ольга Степановна, чтобы порадовать его, завела курочек. Сели ужинать. За столом сразу сделалось весело, Олег много шутил, и хорошее настроение передалось всем. Матвеевы снова почувствовали себя дружной семьёй. Глядя на улыбающиеся лица близких людей, Максим подумал о Борисе: «Пожалуй, именно этого ему и не хватает. Всё есть, кроме обычного семейного тепла. Прикрывается маской весельчака, бравирует, чтобы скрыть своё одиночество. Надо ему позвонить, жёстко я с ним обошёлся». Максим думал о ежедневной рутине, которая становится полосой отчуждения для старых друзей, нельзя позволить разрастись ей до непреодолимых размеров. Через неделю съёмочная группа выезжает в экспедицию, Борис едет с ними, это их примирит. А сейчас Матвеев обещал вывезти семью на выходные из угоравшей от торфяного дыма столицы.