Человек из поезда. Часть седьмая

               
 
    Ещё  в  коридоре,   проходя   к  большому  залу,  который  находился   в  самом   его конце,  они  услышали  громкие  голоса  и  звон   колокольчика,  которым  председательствующий   пытался  установить  тишину.
    -  Успокойтесь,  прошу  вас, -  взывал  он  к   депутатам,  которые   громко,   что-то  доказывали  друг  другу.  В  этом  шуме,  иногда  можно  было  расслышать   и    отдельные  слова.
     -  Народ   ждёт  наших  решений!  Мы   должны  помнить,  какая  ответственность  лежит  на  каждом! -  Кричал,   держась   за  спинку   стоящего  перед  ним  кресла  человек   внушительной  комплекции.  Порой  он  так  наклонялся   вперёд,  что  бедное   кресло   жалобно  поскрипывало,  и  готово  было  развалиться  при  следующем  его  движении.  Другой   человек,   с   депутатским  значком  на   лацкане  пиджака,  требовал   объяснить    ему.  -  О   какой   ответственности  здесь   говорится,   и  о   каком    народе?     Посмотрите,  -  повернулся  он   к   залу,  указывая  рукой   на  человека  внушительной  комплекции: - Где  он,  а  где  народ?
Внушительного  вида  депутат   побагровел  лицом,  и,  казалось,  не  помешай   кресло,  сейчас  бы  бросился   на    своего  противника.
    -  Я  говорю  от  имени  народа,  который  мне,  в  отличие  от  вас,   доверяет  решать  его  судьбу.
Слова   эти   захлестнули  аплодисменты,  сквозь  которые  пытался  пробиться   надрывный   голос  колокольчика  в  руках  у  председательствующего:  -   Я  требую  порядка   в  зале! 
      -   А  я  требую,   заявил,  подходя  к   парламентской   трибуне  человек  в  больших   тёмных  очках, -  чтобы  в  первую  очередь   был   проведён  референдум,  подтверждающий   доверие   наших  избирателей.
И  снова  голос  председательствующего:  -  Успокойтесь,  нельзя  же  говорить  всем  сразу.
     -  Референдум!  Только  референдум  подтвердит  наши  полномочия!
  Ещё  один  голос  раздался  с  места.  И  новое  предложение:  -  Необходимо    дополнить   положение  о  статусе  народного  депутата.
 Седой   мужчина  поднял  руку,  призывая  к  тишине,  и  когда  она  относительно  установилась,  сказал,  окидывая  всех  пристальным  взглядом: -  Парламент  должен  быть  вне  критики,  иначе,  скажите  мне,  какой  же,  к  чёрту,  он  парламент?
И  снова  голоса:  -  Референдум!   Народ!   Парламент!
  Адам   Стейн     спросил:  -  А  часто,  избранники  народа  из  этих  стен  выходят?
 -  А  для  чего?  -  удивился   Неколас.-  Зачем   терять   напрасно  время,  с  этой  высоты,   им   и  так  всё  видно  хорошо.
  -  Тогда  уж  лучше   бы    им   перебраться     на  крышу,  чтоб    видимость  была  ясней,  -  не  удержался,  чтобы  не   съязвить,  писатель. И  тут  же  заметил:  -   Однако,  несмотря   на  все  эмоции,    их   лица   скорей   напоминают   маски,  с  печатью  недоверья  ко  всему.
Неколас,  соглашаясь,  кивнул  головой:  -  При  разности  речей  они  в  одном  едины,  у  них  в  крови  приобретённый  опыт, - учить  других,  как  надо  жить,  что  делать, к  чему  стремиться, в  чём  искать  спасенье.
    -  А  улица  учитывает  мненье,   столь  представительных   мужей?
    -  Им  заменяет  улицу   вот   этот  коридор, -  указал  на  гостиничный   коридор   за  своей  спиной,  Неколас.
    - Как  всё   знакомо, -   вздохнув,  произнёс  Адам:  -  Доказывают,  спорят,  приводят  доводы,  какие-то  законы  издают,  которые  никто  не  выполняет.
    -   Всё   верно,  но  я   привёл  тебя  сюда,  чтоб   ты  им  дал  надежду,  одну   на  всех.
    -   Дать  им  надежду?  -   протянув  в  сторону  зала  руку, Адам  ещё  раз  спросил:  -  Им?   Нет! – покачал  он  головой,  -  Пусть  и  дальше   ломают  в  словопреньях  копья.  Парламент,   ограниченный  стеной  и  коридором,   от  нужд   людских,  с  рождения  слепой.  Ему  не  врач,  ему  могильщик  нужен.