Про Бабайку

   В кустах у речки жил Бабайка. И был он маленький, лохматенький, с острыми ушками и тонкой шейкой. Бабайка всегда осторожничал, был пугливый, поэтому никто и никогда его не видел. Лишь иногда он вытягивал свою тонкую шейку и протяжно, что было слышно даже на другом берегу, кричал:
       - Ба-а-а.

       Да так печально, словно жаловался на своё одиночество.

       Больше всего на свете Бабайка любил чёрную смородину и белые грибы. Несколько раз за лето он делал вылазки на противоположный берег тихой речки, где шумел густой лес с чередующимися елями, берёзами и кустарниками.

       Ещё Бабайке нравилось купаться. Плавать, нырять, брызгать на свою серую шкурку прозрачные капли тёплой воды. Но тут же ему вдруг становилось очень грустно, если он случайно видел своё отражение в зеркально чистой воде. Поэтому умывался Бабайка всегда с закрытыми глазами.

       Бабайка любил лето, осень до холодов, весну в апреле и мае. А зимой Бабайка спал. Тихо сопел в своей пещерке на мягком матрасе из сухого сена, укутавшись в одеяло из тополиного пуха.

       Однажды, поздней весною, когда природа особенно нарядна и красива, отважился Бабайка на другой берег реки сплавать. Сделал глубокий – преглубокий вдох, вытянул вперёд лапки и… Как вдруг его чуткое ухо уловило протяжные, проникающие до самого сердца  печально – тревожные звуки:

       - Пи-и – пи-и… 
       Да такие печальные, словно не от кого ждать помощи и не поможет никто и не услышит.

       Бабайка так и замер с поднятыми вверх лапками. Кто это может быть? И не должно здесь и быть никого. Он один здесь живёт – кукует. На мгновение ему стало страшно. Но уже в следующий миг он встрепенулся, стряхнул с себя остатки сомнений: «Я помогу, я мигом домчусь».

       Бабайка, быстро перебирая неуклюжими лапками, добрался до кустов чёрной смородины, росшей неподалёку. Пищанье усилилось. Он бесстрашно раздвинул ветви и… увидел крошечную птичку, такую беззащитную, задрожавшую от страха при виде него.

       Три месяца Бабайка возился с Воробьишкой, носил ей червячков, речной водицы. Даже одеяло ей своё тополиного пуха отдал и матрас, очень уж дрожала пичужка долгое время и днём, и ночью. Так прошло лето…

       Окрепла Воробьишка, перестала дрожать от страха, плакать по ночам, обросла пушистыми перушками, научилась снова улыбаться  и весело чирикать незатейливые мелодии. И вдруг заторопилась улетать… по своим воробьиным делам.

       Загрустил Бабайка, похудел, осунулся.

       Настало время прощаться…

- Не улетай, - тихо попросил Бабайка.

- Что ты, что ты?! Как же, как же?! Надо спешить, надо спешить, - вспорхнула на ветку облетевшей берёзы Воробьишка и была такова.   
 
       Посмотрел на осеннее небо Бабайка, на мохнатую  мордочку капнули первые капли октябрьского дождика. Зашумел густой лес, зарябила тёмная вода. И весь мир вокруг будто съёжился, стал вдруг душным и тесным…

       Разбежался, что есть силы, Бабайка, да и прыгнул прямо в омут речной. Заквакали жалобно в камышах лягушки, попрятались по норкам мыши, застыли удивлённо рыбки на топком дне. И хлынул тут такой ливень, какого не видали с тех пор лесные жители целых, наверное, триста лет.

       А на том берегу реки, продираясь сквозь жёсткие сучья чёрной смородины, мокрый  и дрожащий, спешил Бабайка к себе в шалаш. Скорее на подстилку из сухого сена, под одеяло из тополиного пуха, хлебать грибной суп и пить душистый травяной чай. И с тех пор никто и никогда больше не видел Бабайку. Сторонится он заводить дружбу. Не спешит больше делать добрые дела…