Первая запись в блокноте

Макар Трофимов уже десятый год работал бухгалтером на местном заводе. Каждое утро в полседьмого он бил по голове крикливый будильник, срывался с постели и обеими ногами попадал в заранее приготовленные тапочки, несся в туалет, потом в ванну, где наспех умывался, чистил зубы и брился, пока на кухне его ожидал закипающий чайник. Несколько бутербродов с маслом, огромными глотками выпитый горячий чай – и вот он уже поспешно застегивает каждую пуговицу рубашки, неуклюже натягивает на себя брюки, хватает одной рукой заношенный пиджак, другой – плащ, кожаную сумку и зонтик.  Через десять лестничных пролетов Макар оказывается на улице и сразу же бежит к остановке, озираясь, не едет ли нужный ему автобус. Остановка забита до отказа, и каждый ждет того единственного, который подбросит до самой работы. Голодные и сытые, выспавшиеся и недоспавшие, злые постоянно и лишь утром, - все они стоят рядом с Макаром, а потом и прижимаются к нему в салоне автобуса, будто в прессовальной машине.
Вне зависимости от того, с какой ноги утром вставал Макар, он всегда злился этим предстоящим сорока-пятидесяти минутам молниеносных сборов, тряски, ожидания, бессмысленных и нелепых разговоров о погоде, курсе валют или футболе.  Стоя потерянным и, казалось, загнанным в угол, он мечтал о том времени, когда ему не надо будет уже всем этим заниматься.
В запыленном и слегка замазанном окне в противоположную Макару сторону ехали серые панельные дома, детские сады, еще не думающие открываться магазины и школы… А самый ненавистный момент был, когда он вдруг сворачивал в место, где не было ничего, кроме лесного промежутка и безлюдных полян, за которыми лишь вдали виднелась городская жизнь.  И каждый раз Макару хотелось сойти с автобуса и пробежаться по этим полянам, вдохнуть свежего воздуха, а может и поваляться в грязи, попрыгать по лужам или просто лечь наземь и бросать горсти песка в небо, представляя, будто уже оно само ловко попадает прямиком в шаловливого Макара.
Такие мысли занимали его всегда одну и ту же часть пути, поэтому, выезжая к перекрестку, где машины носились во все стороны и громко сигналили, он уже вспоминал свою любимую жену Веру, которая до сих пор сладко спит в кровати, как и его маленькая дочь Катя. Он любил их больше всего на свете,  как делает это лишь человек искренний и полностью отдающийся чувству. И если их у него отнять, то сама жизнь потеряет для него всякий смысл, потому что жизнь эта была уже нерасторжимо связана с двумя самыми близкими людьми.
Так подъезжал Макар к месту службы, и мысли заглушали неистовый шум снующих машин и автобусов, скрежет трамвайных колес и дребезжащего, трясущего все над собой метро.  Лишь подходя к самой двери, он будто просыпался и сознавал, что еще одно утро побеждено – и если бы он был военным летчиком, то дорисовал бы себе еще одну звездочку.
- Доброе утро, Макар Алексеевич! – приветствовали все встречавшиеся на пути работники, пока Макар шел к своему кабинету.
- Доброе! – каждый раз отзывался он и пытался выдавить из себя приветливую улыбку, чтобы его впоследствии не обсуждали на курилках, обеденных перерывах и общих мероприятиях. Хотя он и недолюбливал свою работу, как и плевал на мнение сотрудников, но все-таки быть предметом всеобщих обсуждений не хотел.  Несколько раз приходилось ему слышать сплетни о тех, кто угрюм и не здоровается – и это не могло ему нравиться. «А если человек слишком тихо отвечает, тогда что? Да даже не так: да если человек нем и ответить ничего не может, ты им все равно ничего не докажешь!» - думал Макар, открывая свой кабинет.
И теперь он был один, лишь время от времени секретари подносили ему новые стопки бумаг, скрепленные скрепками,  какие-то дела в картонных обложках с пометкой «важно», характеристики, бланки, справки, - и все он должен был смотреть  и изучать, а иногда и просто расписываться. На столе его стоял маятник, песочные часы и еще один будильник. Все дивились этому – мол, зачем столько приспособлений вам, раз часы на руке носите? А Макар смущенно и почти обиженно отвечал, что любит следить за временем, любит, чтобы все точно было. Он знал, что такому ответу будут рады и еще более будут уверены в том, что работник ответственный, исполнительный и все сделает в срок и ладно.
Сами же они ехидно посмеивались за спиной и обсуждали Макара: что у него не то с головой что-то не так, не то дома не ладится. А он и не знал об этом, не то еще больше невзлюбил бы работу и окончательно бросил выгодное место. Ведь Макар трудился не ради себя – нет – он трудился ради жены и дочери, чтобы все они вместе жили спокойно и самодостаточно. Поэтому Вера сидела дома с Катей, а Макар зарабатывал, превозмогая ненависть к своему положению мыслями о безумной свободе природы и своей любви к семье.
Он подошел ко второму маленькому столику, на который обычно складывал уже готовые дела и материал – на том лежали недавно подаренные открытки, поздравлявшие его с тридцатипятилетием и десятым годом службы на заводе. Одного взгляда на них хватило, чтобы злость окончательно пробрала его. Теперь он не знал, куда девать свои глаза, и уже почти решил отнести открытки в туалет или просто изорвать их в клочья, потому что те то и дело отвлекали от работы. Макар не заметил, как судорожно сжимал в руке карандаш, пока тот не сломался и заостренные огрызки не вонзились ему в ладонь. С нервным выкриком швырнув их в окно, он встал и принялся ходить из угла в угол, посматривая на открытки. В кабинете столбами поднялась пыль – он стал выворачивать бумаги из картонных коробок, складывать их на столы, а потом истерически разбрасывать по всему помещению. Что-то давно сидевшее внутри и кусавшее, как змея, вдруг вскипело и поднялось к самому горлу. Макар не знал, как справиться с таким порывом ненависти, и решил, что разворотив кабинет, он уж точно выпустит пар. Но ожидаемого результата не произошло – казалось, он лишь еще больше распалился и теперь не знал, что делать с самим собой. Он попытался снова подумать о своей любимой Вере: ее светлых локонах, миндалевидных глазах, которые всегда успокаивали его, и той секретной родинке, которую знал только он. Но и это не помогло, как и не помогли воспоминания о первых встречах, разговорах под осенними тусклыми фонарями и их первой совместной ночи…
Макар закинул ноги на стол и закурил прямо в кабинете. Курение в помещениях было строго запрещено – и он это знал, но надеялся, что все-таки успокоится. Тут в голову пришли мысли о маленькой Катеньке, которая уже совсем скоро пойдет в детский сад. «А ведь у нее такие же глаза, как и у Верочки!»,- убрав ноги со стола и сделав затяжку, подумал Макар. Он уставился на бурый шкаф, стоявший перед столом, и пытался представить ее лицо. Это запросто получалось, и тело его постепенно становилось мягче, нервы, ранее бывшие взбугренными, разглаживались, а руки уже спокойно лежали на коленях, забыв о разбросанных сигаретах, всклоченных и скомканных бумагах, подранных коробках и открытках…
Все же неуемная тоска сидела внутри Макара и скребла его, а сама атмосфера работы и ее обиход способствовали его нервным срывам. «Но ничего: все живут, и мы выживем. Нужно только чуть-чуть отдохнуть», - подумал Макар и решил, что сейчас же уйдет с работы.
Закрыв кабинет и перед этим оставив записку секретарю, что уходит на обед, Макар отправился в кафе, где заказал сто грамм водки, чай и бутерброд. Он присел  за столик у окна и всматривался в силуэты проходивших людей, размытые очертания машин и громадный дом, который Макар не мог окинуть взглядом. Осушив рюмку, он задумался и даже забыл запить водку чаем – и снова ему стало беспокойно. Терзающие мысли окутали изнутри голову и не давали ничему доброму войти в нее. Люди, сидевшие поодаль, но все же и с ним, улыбались и разговаривали, курили и прихлебывали пиво. Девушки поправляли платья и юбки, а мужчины посматривали на их ноги и чуть выше, забывая о том, что хотели сказать. Они приходили и уходили, оставались на минут десять и подольше, а Макар все сидел и думал о своей жизни и о том, как он хотел бы все изменить. В какой-то момент ему даже почудилось, что он вовсе и не любит свою семью, а только страдает из-за работы. У него же есть возможность уехать далеко к брату или вернуться к матери, где его точно примут и даже не станут спрашивать, что случилось. И как представил Макар, что действительно ходит по лесу и дышит свежим воздухом, бегает по полю и плещется в речке – так тепло стало у него на душе… Или это водка уже растеклась по его телу, и он чуть захмелел и расслабился. Но тут вдруг он будто сам себя за волосы достал из той речки, с размаху шлепнул по лицу и сказал: «Да кому ты врешь! Что ты выдумываешь! Сам же знаешь, что нет ничего дороже Веры с Катей!»
И все же нужно было что-то поменять. Может, сказать жене, что ей придется пойти на работу? Взять отпуск? А может, всей семьей действительно уехать к матери или брату? Макар подпер голову руками и размышлял, пока не увидел точно такого же, как и он, одиноко сидящего за соседним столиком молодого мужчину. У того на столике лежала записная книжка и шляпа. Он покуривал и, видимо, кого-то ожидал. Но время шло, Макар уже успел допить чай и съесть бутерброд, а тот самый нужный человек так и не появлялся. Мужчина совсем не унывал и, казалось, даже не переживал по этому поводу. Он только пускал дым и время от времени делал записи в своей книжке. Макар отчего-то не мог поверить, что ему одному плохо, и стал думать о том, что и этот человек в шляпе, наверное, страдает. А если это так, то они ведь могут помочь друг другу. Ну, или хотя бы посоветоваться…
Макар не знал, как подойти, а самое главное – как начать разговор. Он взял подмышку зонтик и сумку, оставил на своем столе нужную сумму и неловко подошел к другому столику. Макар немного волновался, поэтому голос выдавал его, как и лицо, по которому можно было проще сказать, что он сходит с ума, а не пытается познакомиться. Мужчина же, наоборот, так же спокойно сидел, рассматривая Макара.
- Вы вот здесь сидите… Один сидите, – начал Макар. – Я подумал, может быть, мы с вами вместе посидим?
- Вы денег хотите одолжить? – прямо спросил мужчина.
- Нет, нет, что вы! – улыбнулся Макар. – Просто мне так одиноко. Я даже не знаю, что с этим делать. И мне почему-то показалось, что с вами происходит то же самое! Вы не поверите, но…
- Присаживайтесь, - прервал его мужчина, и Макар присел.
- Спасибо. Я хотел сказать, что вы сидите, и, кажется, с вами происходит то же самое. Но вот ваш блокнот… - Макар кивнул на записную книжку. – Что вы туда пишете?
- К сожалению, я пишу туда то, что никогда, никому, нигде, ни под каким предлогом нельзя рассказывать. – Подумав, сказал мужчина. – Я пишу туда ужасные вещи, потому что таким делиться нельзя.
- И что же вы туда пишете? – с интересом спросил Макар.
- Я ведь сказал: этим нельзя делиться.
- И что же там: вы об убийствах пишете? – в этот момент Макар и себе показался ребенком.
- Хуже, - ответил мужчина и затушил сигарету. – Но я действительно советую вам записывать все, что с вами происходит, в блокнот или дневник. Так лучше для всех. И если вам на самом деле плохо, то, я надеюсь, это вам поможет… Как и мне… – мужчина встал, накинул пальто и, на прощание кивнув Макару, ушел.
«Странный человек, - подумал Макар. – Даже имени не сказал. А, может, оно и не нужно?» Ведь он сам никогда не называл людей по имени, потому что в какой-то степени боялся имен. Они казались ему чем-то совсем интимным или даже непристойным. Он мог спокойно разговаривать, иногда посматривать в глаза, говорить ты или вы, но боялся обратиться по имени… Это было каким-то вульгарным вторжением в самого человека, в его хрупкий внутренний мир… Говорить: «привет, Володя» или «Леша, а ты видел?» он не мог, потому что это срывало с него одежду и оставляло беспомощным перед огромным миром. Только Вера и Катя были исключением – ведь он любил их больше себя самого.
А сейчас Макар действительно купит блокнот. Возможно, мужчина в шляпе прав – и это ему поможет. Он уже стал представлять, как сидит дома за столом и пишет туда все то, что так не нравится на работе. Его ехидные секретари, сплетничающие сотрудники, чванливые и нахальные директора, которые уже ни во что не ставят человеческую жизнь. Теперь его ручка будет записывать не скучные цифры, а избавлять душу от всего грязного и паскудного - того, что нужно излить, чтобы внутри стало чище и легче… Ведь не рассказывать же все это жене или, тем более, Катеньке? А дневник станет ему лучшим другом – туда он поместит свою боль, ненависть и переживания.
«Да, это просто отличная идея», - подумал Макар и ушел из кафе. Он быстро отправился к ближайшему ларьку, где продавали писательские принадлежности.
- Что вам? – спросила пожилая продавщица в очках, читавшая книгу. Возможно, Макар отвлек ее от занимавшего ее места или, вообще, сорвал всю интригу и помешал наслаждению…
- Мне, пожалуйста, записную книжку и три ручки… - очень вежливо попросил он.
- Гелевые? Шариковые? Какие?
- Мне обычные… Три, пожалуйста.
Макар положил деньги на блюдце в окошке. Продавщица большими  глазами посмотрела на сумму, а потом и на Макара.
- Здесь ведь в два раза больше, чем нужно!
- Оставьте себе, – улыбаясь, ответил Макар.
- Мне нельзя. Я так не могу. Меня и уволить могут! – озабоченно сообщила женщина.
- А вы никому и не говорите. Это так, от меня подарок. У меня сегодня праздник – душа радуется. – Женщина недоверчиво, с прищуром взглянула на Макара, но потом все-таки взяла деньги.
- Ладно, спасибо. Не пропадать же добру. Держите свои ручки и блокнот. Может, еще что-нибудь?
- Да нет, спасибо. До свидания! – поблагодарил он и пошел домой.
И кажется, будто веселее стало Макару – все вокруг как-то преобразилось. Заходившее краснеющее солнце еще нежно освещало все вокруг, где-то далеко сливаясь с горизонтом. Воздух был чистый, нагретый и прозрачный. В какой-то момент Макар даже забыл, что находится в центре города – ему казалось, что он точно бежит по той безлюдной поляне или перелеску. Проходившие мимо люди тоже будто стали добрее и приветливее. Женщины улыбались и с украдкой посматривали на него, а дети хихикали и, указывая на него пальцем, говорили: «Дядя идет». И действительно, Макар шел, и еще  без дневника на душе становилось все легче и легче. Он даже позабыл о том, что нужно было возвратиться на работу. Но сегодня это его не волновало – сегодня он хотел изменить свою жизнь…
До дома оставалось еще минут двадцать, как вдруг Макар подумал, что нельзя в такой день возвращаться просто так. Нужно купить что-нибудь сладкое Катеньке, а еще, может, какую-нибудь игрушку и обязательно пять тюльпанов – любимых цветов Веры. Нет, сегодня даже можно накрыть стол – он купит яблок, шампанское и торт. «Да, сегодня просто прекрасный день», - думал Макар, пока ходил по магазину и выбирал нужные товары.
Рассчитавшись, он наконец-то отправился домой. Солнце уже почти полностью скрылось,  и лишь иногда лилово-бурые лучи пробирались через иссиня-серую пелену неба. Улицы притихли: люди приходили домой с работы, дети, наигравшись, тоже прощались со своими дворами. Изредка проезжали машины, да и те, наверное, ехали в гараж или по срочным делам. И так спокойно стало Макару, что он шел и улыбался, предвкушая, как здорово будет отметить этот день с любимой женой и дочкой. Он уже видит, как танцует в красивом платьице Катенька, как благодарит папу за тортик и новую куклу, а жена еще на пороге крепко, как только она и может, обнимает и целует мужа, которого ждала целый день. За букет цветов он получает еще один щедрый поцелуй, и все они вместе и дружно идут на кухню готовить праздничный ужин. А после, перед сном, он обязательно оставит свою первую запись в блокноте. Возможно, даже посвятит этому дню, когда он изменил свою жизнь, настоящее стихотворение.
Такие счастливые мысли занимали Макара, когда он подходил к дому. Он держал в руках два пакета и шел вперед, глядя лишь под ноги, чтобы вдруг не споткнуться и не разбить дорогие продукты и подарки. Мысли опять заглушали все посторонние звуки, и снова он очнулся лишь у самого подъезда, когда увидел машину скорой помощи и знакомых пожилых соседей, кругом столпившихся между лавочками.
Тревожное чувство овладело Макаром – а вдруг что-то с Верой случилось? Или еще хуже – с Катенькой? Затаившаяся внутри змея, которая терзала и кусала его каждый день на работе, вдруг снова стала пощипывать и припекать. Пакеты в ту же секунду стали невыносимо тяжелыми, поэтому Макар поставил их сбоку, у травы, и напряженными, очень осторожными шагами направился к толпе, которая что-то оживленно и с нервом обсуждала. Казалось, что с каждым шагом счастливый день Макара уходит, как песочный замок смывается волной.
- Это сколько ей лет было? – спросил не знакомый Макару дед.
- Не знаем… - ответила пожилая женщина.
- Вот те на, спаси Господи, вот те на… - сказал дед, перекрестился и отошел в сторону.
- Граждане, расходимся, не толпимся! Скоро приедет милиция! Не мешайте! – скомандовала врач.
Макар не решился подходить еще ближе. Ведь если там Вера или Катенька, то он сойдет с ума и прямиком отправится за ними. В голове у него сразу же стал разрабатываться план самоубийства. Вспоминались кадры из кинофильмов, главы из книг и просто рассказы, которые слышал от знакомых… Он покосился в сторону пакетов и пожалел, что не купил веревку и мыло. «Нет, мыло есть. Лезвие есть…» - подумал Макар, и сердце его билось, будто хотело выпрыгнуть наружу, а ноги стали слабыми и ватными. Он протер лоб тыльной стороной ладони и почувствовал, что у него жар, отчего чуть не упал.
- А чего она, не знаете? – спросила та же женщина.
- Да из-за Макара! Из-за Макара! – рыдая, кричала другая. – Это из-за него она! Чтоб все знали, до чего он ее довел, паршивец и прохвост! Это из-за него… Ах! – она взялась за сердце и стала падать, но ее тут же подхватили стоявшие рядом мужчины. Врачи дали ей нашатыря и стали мерить давление, будто скорую вызывали для нее…
Услышав будто бы чужое имя, Макар немного успокоился – ведь тот человек не мог быть связан с его семьей. Он приподнялся с травы и снова провел рукой по лбу – вроде бы, все было в порядке, и мир уже почти не вертелся перед ним, как это было раньше. Но все равно ощущение чего-то смертельно опасного не покидало его. Он подобрал свои пакеты и подошел к деду, который стоял поодаль и курил.
- Извините, - усталым голосом обратился Макар, - а что там случилось?
- Девушка сбросилась с крыши, - сказал дед, не обратив внимания на Макара. Он смотрел в одну точку, а лицо его все больше и больше наливалось неописуемым ужасом.
Макара передернуло, что-то екнуло у него в груди, но одновременно стало так хорошо и просторно, что сейчас он уже мог спокойно дышать. Теперь он был уверен, что с женой и дочерью все нормально, но и знал, что случилось что-то ужасное – умерла девушка, сбросилась – и сил у него не хватало подойти и взглянуть на нее.  А лежала она прямо у его подъезда, окруженная кучкой заинтересованных во всех происшествиях стариков и ничего не понимающей ребятни.
- Юлька… Юлька! Ах, Юленька! – надрывно стонала бабушка, прижимая к себе платок, будто это была ее внучка. – За что же ты… Зачем ты меня одну оставила-а?! Юленька! – скорбно кричала она и пыталась вырваться из рук врачей, чтобы обнять труп. Но у нее ничего не вышло – те не отпускали, а тем более, и не подпускали ее к телу, ожидая наряд милиции.
Макар не знал, что делать. Как ему пройти сквозь эту толпу незамеченным? А тем более – самому ничего не заметить, чтобы ночью не видеть кошмаров… Чтобы на работе ее лицо вдруг не выпрыгивало на него из отчета или справки, а в отражении он видел лишь самого себя… Он сам знал, что болезненная его психика и воображение не выдержат, и поэтому пошел напрямик – через огород. Подняв повыше пакеты, он шагал как можно осторожнее, внимательно переступая через посаженные кем-то цветы и маленькие грядки овощей.
- Ах ты, козел! – завопила старушка. – Я тут сажаю, горбачусь целый день! А ты, видите ли, будешь топтать?! Сволочь такая!
- Извините, пожалуйста, извините! – чуть не валясь с ног, проговорил Макар. До двери оставалось уже несколько шагов, и он зажмурил глаза, чтобы ничего не видеть, а думать, что это всего лишь сон.
- Козел ты! Бесчувственная скотина! Не видишь еще, что ли, что произошло тут?! – прокричала та и швырнула в него картошкой.
Макар наспех закрыл за собою дверь и услышал лишь звук отскочившей от нее картофелины, а затем и продолжение трагического, неумного плача бабушки Юли… Он прижался к холодной стене и почувствовал, как пот ручьем льется по спине и дрожат колени.
«Нужно обождать чуть-чуть. Нужно переждать, - думал Макар, закрывая и открывая глаза. – Передохну чуть-чуть – и снова все придет в норму. Сядем за стол, отпразднуем…»
Он вяло поднялся на нужный этаж и уже из последних сил нажал на звонок. Вера открыла дверь и увидела побледневшего мужа, который будто весь день таскал тяжеленные ящики.
- Что-то случилось? Что с тобой? – озабоченно спросила она.
- Да нет, все нормально, - пытаясь совладать с собой, сказал он. – Просто очень много работы. Как всегда… Отчеты, бланки… Ты ведь сама знаешь, - объяснял муж, пока неуклюже, словно ребенок, снимал с себя ботинки.
- Ты не врешь? – спросила Вера и попыталась словить его взгляд.
- Нет, ты что. С чего бы мне врать?
- Ну не знаю… Я просто очень переживаю, когда вижу тебя таким. Давно ты таким убитым не приходил…
- Да, сегодня действительно выдохся, - Макар попытался выдавить из себя улыбку и поднял пакеты. – Вот купил тут всякого… - Он достал примятые и такие же уставшие, как и он, тюльпаны. – Извини, не донес… Я тебя люблю… - еле выцедил и вручил цветы.
- Спасибо… - тихо и нежно произнесла Вера и, несмотря на состояние цветов, поцеловала мужа. – Разогреть ужин?
- Да, было бы неплохо, - ответил Макар и пошел в комнату.
«Кажется, все прошло удачно», - подумал он, пока переодевался. Но тут снова переживания нахлынули на него волной, и он через всю квартиру спросил: «А вы сейчас на улицу ходили?»
- Тише ты, Катя спит. – Пригрозила Вера. – Нет, не ходили. Катя не хотела. Читали, мультики смотрели. А потом она уснула, а я рядом сидела и тебя ждала. А что такое?
Макар с облегчением выдохнул.
- Нет, ничего. Просто холодно там. Посидим завтра дома, ладно? Я отгул возьму…
- Ну ладно… - ответила Вера. – С тобой точно все нормально?
- Да, все нормально… - он ласково поцеловал ее в макушку, пока та стояла у плиты и что-то готовила.
Макар достал из пакета свой блокнот, взял одну ручку и вернулся в спальню. Походил из угла в угол, еще немного подумал и остановился у окна, прислушиваясь. Странно, но на улице действительно стало совсем тихо. И все же он до конца не мог поверить, что Вера ничего не знала о произошедшем.
Присев за стол, он открыл записную книжку и решил сделать свою первую запись. Мысли одним скопом вертелись в голове, и он не знал, что именно ему нужно написать. Может, о том человеке, который посоветовал ему купить блокнот – ведь это изменило его жизнь? Или о девочке Юле, которая сбросилась с крыши… Мужчина в шляпе писал о еще более ужасных вещах, если верить ему на слово. Макар покрутил ручку, слегка качнулся в кресле и включил лампу. Та бросила на стол бледно-желтый полукруг, и он принялся писать.
«Этот день изменил мою жизнь. Он был одновременно прекрасен и ужасен…»
Макар остановился. Он знал, что должен написать что-то очень важное, но так и не мог отчетливо и ясно представить, что же это должно быть.
«Наверное, жизнь и может быть только такой: с прекрасным и ужасным. По-другому никак…»
Он вдруг снова остановился, поскольку услышал тихие шаги и скрип двери. Катя стояла в пижаме и своими маленькими пухлыми ручками протирала глаза. Макару стало не по себе.
- А ты чего не спишь, моя маленькая? – спросил Макар.
- А я уфэ выспалась, - ответила Катя. – А ты тиво не спис?
- А я вот сижу и думаю, что бы написать в блокноте… - сказал как можно более спокойно Макар.
- А ты напифы, фто я Юйку юбью.
- Кого? Юльку? – Макар чуть не выпал из кресла.
- Та, она со мной игвает во двове иногда. Я ее юбью и она меня тофэ.
- Хорошо, Катюша. А теперь иди к маме, - сказал он и поцеловал дочку в лоб.
Та вновь зашуршала по ковру своими короткими шажками, дверь скрипнула, и Макар понял, что он снова один. Еще несколько минут подумав об этом дне, он все-таки приписал.

«Я Юйку юбью…»

И со дна его души к самому горлу и глазам поднялось все неизбывное страдание, вся боль, которую он хранил в себе последние годы. Он горько заплакал и вырвал из блокнота все, что написал. И, сдавливая свою первую запись в кулаке, он молился, чтобы завтра все началось с чистого листа…