озеро

…Мы с Димкой жили в шалаше на берегу лесного озера, как два Ленина, это был наш кусок земли, и что за дела – приезжает, вдруг, машина, куча народа, опять штаны, что ли надо одевать? Нет покоя приличному турью!
Потом смотрим – тихие, вроде, машина уехала, оставив на противоположном берегу четыре фигурки. Ну да бог бы с ними, пусть сидят. А мы уже тут рыбу наловили, и на углях её шпарим, запах на все озеро.
Димка пошел купаться, а я смотрела огонь.
Поднимаю глаза – Наташа. Присела и тоже смотрит огонь. Жует чо-то и на нашу рыбу поглядывает. Я ей – эй, тётенька, ты кто? Молчит. Я её потрогала, эй, говорю, ты жива? Кивнула. Ну ладно, думаю, всяко бывает. – Рыбу хочешь? Кивает. Дала рыбу, а она ей так вдумчиво сжевала, прямо подряд от головы и до хвоста. Я так и обомлела! Ни фига себе, я тоже так хочу! А то ковыряйся с ней, с этой рыбой! Еще будешь рыбу? Кивает.
Вобщем, пока Димка пришёл, мы половину рыбы с Наташей умяли.
Димка присел, весь в озёрных каплях, закурил, на Наташу глянул так задумчиво.
- Сигарету будешь?
Кивнула. Дал. Она так же вдумчиво взяла и сжевала сигарету. Мне стало страшно.
Димка говорит:
- я не пойму, кто из вас более неадекватный, но по-моему это её уже ищут тут вокруг озера.
Я побежала искать тех, кому принадлежит Наташа, и мы с её мамочками встретились на полпути…

Так вот мы и познакомились с Наташей и Андрюшей - двумя человеческими обломками, двумя душами, заключенными в испорченные человеческие тела пожизненно, без права переписки...

***
Наташа кушала.
Наташа всегда кушала. Когда она родилась, она сразу стала кушать. Её маме, Александре Тихоновне так врачи и сказали – ну что, Шура, кушать она будет, а думать – нет.
-  Оставь её нам, здесь ей, зверушке человеческой, будет присмотр, укольчики  и покой, – так сказали врачи Александре Тихоновне, но та свернулась, как ёж и ничего не ответила, только титьку своей зверушке дала, зубы сжала и уши лапами прикрыла.
От Александры Тихоновны после этого убежал муж, папа Наташи.
Он ушел в одних трусах и безо всего, ну так, как обычно уходит российский муж из семьи – спросите любого российского мужа, уходящего из семьи, и он вам расскажет, как уходят.
Трусы, как знамя полка не бросают, и только ради памяти забирают с собой все самое дорогое, что было в совместной жизни – дрель, пылесос и бумбокс)
Александра Тихоновна сидела тихонько на поле боя в собственной квартире и ни о чем не  думала, а просто покачивала свою зверушку и считала вместе с ней:
- раз, два, три, четыре,
Кот живет у нас в квартире.
Мясо ест, не надоест!
Рыбу ест, не надоест!
Молоко лакает, мясом заедает…
Наташа кушала и росла, росла и кушала, и хоть говорить так и не научилась, но зато, заметьте – зато она научилась морщить нос и произносить Звук, что-то типа «ух, ты»!
Александра Тихоновна, выгуливая  Наташу на песочнице, всегда брала четыре боекомплекта ведерок с совочками и куличиками. Потому, что  Наташа всем всё раздавала, вернее у неё всё отнимали – сначала куличики, потом ведерки, потом совочки, все отходило во вражеский стан, но Наташа была выше этих детских затей, ей было пофиг, что куличик, что египетская пирамида, только глаза становились шире, губы в пучок и брови стрелкой.
Александра Тихоновна наблюдала за этими трансформациями, но не вмешивалась – пусть ребёнок, как рыбёнок привыкает к суровым условиям жизни в этой, то ли воде, то ли в этой песочнице.

***
Андрюша, когда родился, он  вообще ничего не понял и глубоко задумался…
До рождения Андрюша жил, как воин, он бился со злом и обыкновенно побеждал.
Так, - подумал Андрюша, когда неумолимая волна потащила его наружу, - ну нет вам, я уж тут сам по себе, я тут загодя три раза обмотался пуповиной, фиг я вам отсюда выйду, живым не дамся. Он повернулся задом к свету в конце тоннеля, но чья-то волосатая рука со щипцами всё же настигла его и потащила со страшной силой туда, где подобает быть Человекам.
Андрюша был воином, он сопротивлялся до последнего, но акушеры сильнее ангелов, они схватили его за ноги и стали бить по жопе. На пятнадцатом ударе Андрюша сломался и закричал….
- Добро пожаловать в наш мир, - сказали доброжелательные акушеры и спеленали его навсегда.
Елена Яковлевна и Александр Тимофеевич забрали кулёк с Андрюшей  и  потащили его в ад.
Андрюшу пятнадцать  лет насильно кормили, мыли, стригли, парили в бане, читали дурацкие книжки про лошадку и учили говорить.
Он смотрел на всех огромными черными глазами и думал, думал, думал, - потому, что больше он ничего не мог  - его скафандр дал течь при переходе с того света на этот, и даже послать на фиг он никого не мог…

***
Александра Тихоновна и Елена Яковлевна познакомились, выгуливая своих деток-зверушек.
Они как-то сразу разговорились и подружились так, что не заметили, что их дети глянули друг на друга, и на какое-то мгновение Наташа перестала жевать, а Андрюша думать.
Женщины-матери решили, что надо детей - на природу, а то что всё Город да Город. Александр Тимофеевич повез весь прайд на озеро в лес, фыркнул, разгрузил и уехал.
Тетеньки разостлали ковер, разложили еду, усадили своих Наташу и Андрюшу, и все стали жить своей жизнью – мамы тихо беседовать и обмениваться рецептами, Наташа кушать, а Андрюша думать.

А потом Наташа унюхала запах рыбы на нашем костре и пошла на это запах, и мамы не заметили, как она ушла.
Пока они бегали и метались в поисках Наташи, Андрюша остался один.
Наконец-то его оставили в покое, и он первый раз за свои пятнадцать лет оставшись один, вдруг встал и прошел несколько шагов, потом сел, а потом опять встал.
Когда мамы это увидели, они сели в обморок, потом встали и сказали, что счас соберут свои манатки и перейдут на наш бивачок, «у вас там, видимо, аура благотворная»
Вобщем, кончилось всё тем, что Дима достал свою плохонькую пневматику и начал учить Наташу и Андрюшу стрелять по мишени. Наташа стреляла  хорошо и даже не ела все то время, пока стреляла, а Андрюша стрелял «из позиции сидя» и попадал сто из ста.

***
А вечером Наташа и Андрюша сидели на берегу озера Мушиньер и смотрели на воду. Андрюша приглядывал за водой и Наташей, похлопывал то по той, то по другой и задумчиво улыбался в небо…

***
Я смотрела на их силуэты и пела молча, глядя в небеса, и не было больше слез и стонов в душе моей.
Кто мы – люди лютующие или добрые звери, откуда мне знать о звёздах, маленькому человеку с бездонной душой?
Завтра, непременно завтра всё прояснится – небо не может быть вечно в облаках: Дима мой крякнет,вылезая из палатки и потягиваясь на весь свет, и ветрами разгонит облака. Дима закурит, и  я закручусь в этой синей витиеватой струе, и сотку из неё ковёр невиданной красы, я заплету косы из сосновых ветвей, нависших  над моей головой, и вплету в них большие августовские звёзды – пусть все радуются и ликуют!
Мы живы, неважно, где мы и кто мы  – это ли не повод для веселья!