Можно от Вас позвонить?

- Можно от Вас позвонить?
- Можно, девочка, можно, телефон поставили - поставили.
Застекленная дверь в конце коридора, узкого от гардероба, полочек и зеркал, почему-то не могла остановиться - как будто хотела увести куда-то из темноты чужих комнат, в какой-то давний сон, но не могла.
- Ты проходи на кухню - там у меня и телефон. Свет сразу, сбоку-то, справа то бишь, как войдешь - так, это - справа.
Света сняла трубку и услышала гудок; он кого-то ждал. На кухонном столике стояли три живые гвоздики в простой, тоненькой хрустальной вазе.
- Ну, что, девочка? Дозвонилась?
Чтобы ответить, Свете пришлось сделать такое же нудно-мучительное усилие, как во сне, когда пытаешься проснуться.
- ...Занято.
- А я уж в комнате прибрала, пыль подтерла. Ну, не буду мешать, не буду; ты звони, девочка - авось дозвонишься; не век же им говорить.
- Здравствуйте. Мне Петра Григорьевича.
- Кого-кого?
- Петра Григорьевича.
- Вы, девушка, из-заграницы или с луны свалились? А, впрочем, извините... он умер полгода назад.
- Но, может быть, Вы все-таки можете его позвать?
- Вас бы за такие шутки...
- Ну, что, девочка? Дозвонилась?
- Дозвонилась.
- А что сказали-то? Нехорошее что-то?
- Сволочи, кажется - неразборчиво...
- Ах ты, Господи, ай-ай! Такие слова - девочке!.. Да что же ты им сказала-то?
- Подождите... Я еще раз позвоню - можно?
- Можно-то можно... ай-ай... такой хорошей девочке...
- Да, я слушаю. Алло?
Света нажала на рычаг и набрала снова. Длинные гудки. Короткие гудки.
- Что, не отвечают?
- Не отвечает...

- Ты почему не пришла? Ты где пропадала?
- Прости... я забыла. Совсем забыла. Я в библиотеке...
- Да что там делать полдня?
- Я... искала фотографию.
- Какую?
- Одного человека. Понимаешь, мне казалось... то есть я была уверена, что в детстве, когда я приходила с бабушкой на дежурство, я видела там одну фотографию... в книжке - не помню, в какой. Мне обязательно нужно ее найти. А ее там нет. Просто нет. Я искала повсюду, каждую книжку пересмотрела - их там так много, Господи... Но я просмотрела каждую, понимаешь? Я каждую пролистала.
- И что?
"Да не помню я, девушка, чтобы у нас в какой-то книге была фотография Крымского. Вот есть биография в энциклопедии кино - да, были еще какие-то статьи, но без фотографий. Актер, конечно, знаменитый, светлая ему память, но так уж получилось... А статьи я поищу, где-то они вот тут..."
- Вот...
- Что это? Газеты какие-то. А где фотография-то? Не нашла, что ли? Так давай вернемся, поищем вместе?
- Давай! ...Постой.
- Ну? Что?
- Ничего. Пойдем домой.
Да, ее там не было - просто не было. Любая из сотни фотографий, которые промелькнули сегодня перед ее глазами, могла быть той самой... но не настоящей той. А настоящая... настоящая прошла, пропала куда-то вместе с мягким утренним светом - таким свободным и понятным - который заполнял проход между стеллажами, пропала вместе с высокими темными полками - какими они стали теперь низкими, шаткими, тоскливыми - вместе с библиотекой тех лет. Она проявлялась где-то за окном, в туманной и дождливой осенней дымке, в которой так легко путаются небо и земля.
"Это уже не та библиотека - нет, здесь бесполезно ждать; ничего не случится; никто не придет и не пройдет там - здесь - за окном. Но телефон... может быть, нужен другой телефон? Номер туда, где была его душа... хотя бы немножко; если тот номер, где, может быть, все еще лежит его курточка и его шарф, так мало весит... так мало для жизни..."

"Когда я еду в автобусе, я всматриваюсь во все лица на улице - во все лица... Мне кажется, что, может быть, он вернулся, и, может быть, стал другим, и вот теперь ходит где-то по тем же улицам, что и я... и ждет, что я его узнаю и скажу: "Вот и я..." Нет, конечно, он не может меня ждать... ведь он меня совсем не знает. Мама принесла мне с работы новую курточку - синюю с металлическими пуговицами; а он не знает, что я ношу такую куртку... ты скажешь, что все это бред, что это неважно, что это просто смешно - не говори так, пожалуйста - он должен был знать. Я совсем запуталась, я не могу отличить правду от лжи, правду сегодня от завтрашней правды. Просто все проходит и ничего не остается. А я пытаюсь думать о синей куртке, чтобы хотя бы что-то удержать."

"Когда я узнала, что он умер полгода назад, я сошла с ума. Мне казалось, что это значит - он уехал всего полчаса назад, и догнать его так же просто, как перешагнуть со ступеньки на ступеньку. Это слово - "полгода"! "Петр Крымов? Он умер полгода назад" - так говорили все. Оно снилось мне каждую ночь! Чем и кем только оно не становилось, как только ни мучило меня. Я поняла и теперь знаю - оно состоит из нескольких слов: "Лицо-молодость-боль-пропасть". Оно делало его совсем живым, и такой - живой - он куда-то терялся, куда-то пропадал... Это было так похоже на объявления: "Пропал такой-то", - которые развешивают с фотографией, а на фотографии - улыбка... И он не умер - ведь умерший не может пропасть. Пропал - значит, жив; значит, где-то пропадает... Но я не знала, где его искать... совсем не знала. Все, к чему он прикасался в жизни, на второй взгляд казалось мне таким чужим... Я подходила к их домам, смотрела на их окна и возвращалась назад... Я больше всего боялась того, что кто-то, вспомнив его, заплачет. Тогда я тоже заплачу... не смогу не заплакать - и умру: ведь тогда мне покажется, что он жил - кто-то чужой - и умер - по-настоящему умер."