Очередь

 
Опять стоять! Теперь на почте. Это уже вторая очередь за сегодняшний вечер. Десяти лет жизни в Южной Корее, как ни бывало. Компьютеризация осталась там, живые очереди здесь. Старики сидят на скамейках, палочка в одной руке, квитанции в другой. Оплата коммунальных услуг выше пенсии. Ни ропота, ни шума. Все бледнолицые. Или это я стала бронзовой под чужим солнцем? Я "белая ворона" и там, и дома. Разглядываю новые фасоны вязаных шапочек. Несмотря ни на что, седые женщины спокойны, достойны, элегантны.


До закрытия почты остается один час. Из трех "окошек" работает одно. Передо мной мужчина в кожаной куртке, он все время выбегает на улицу с мобильником. Наконец, не выдерживает и сообщает, что стоять не будет. Женщина с палочкой улыбается с дальней скамейки, кивает, что теперь я за ней. Заведующая, не поднимая головы, помогает единственной сотруднице выдавать заказные письма, бандероли, посылки, пенсии, компенсации инвалидам, за которыми сидят в очереди их седые соседки. Таким непонятливым, как я, заведующая объясняет, что у сотрудницы из второго окошка грипп, а желающих работать в третьем, уже давно найти не могут. В стране безработица. Обе работают быстро, "в четыре руки", считают по-молдавски, говорят по-русски.


Все, как и прежде, почта в том же полуподвале рядом со школой. Здесь все знакомы, здесь все на Вы. Моя корейская куртка " unisex" не вяжется с аккуратными женскими пальто. Заведующая выбегает в зал, оценивает ситуацию, и назначает меня последней.

- Чтобы больше не занимали! Почта закрывается в пять тридцать. У меня ребенок дома.

- А моя мама сейчас смотрит на часы. Она глазами показывает, что я к ней поздно прихожу - говорит одна пожилая женщина другой.

- Да - отвечает вторая с улыбкой - они, как дети. А Вы знаете, сегодня на Fourchette апельсины по 14 лей. Они неплохие. Купите маме.

- А я вчера около больницы взяла по 17.


Мне хочется рассказать, что там, где растут эти апельсины, самыми полезными и дорогими считаются наши яблоки. Но, чтобы лучше молчать, решаю закрыть уши плеером. Что слушать? Классика не для очередей, а современность приведет меня в слишком боевое настроение.


Уйдя с головой в капюшон куртки и меню плеера, нахожу запись оркестра Поля Мориа. Современная обработка классики всегда подходит. Ударные, как стук в дверь, откуда-то из глубины зовут мелодию. Одиноко звучит саксофон. Что это я нашла? Саксофон ищет и не находит родственную душу, мелодия дрожит, улетает, возвращается, теряется, бьется. Современно. Что-то зреет в глубине. И вдруг, нахлынуло. Вздохнули скрипки, разлилась, поднялась из глубины мелодия. Классика, волна за волной. Напоминает обработку рапсодии Листа. Но это чардаш Монти. Нежность прощания и бравада разлуки. Когда-то давно в придорожных трактирах и на постоялых дворах Трансильвании родился это танец гайдуков, потом его подхватили молодые рекруты. Танец проводов, с женской нежностью и мужской гордостью. У каждого танца свой "ключ", в чардаше рука сжимает скрипку, а ноги пришпоривают коня. Быстрее, быстрее летит молодость и жизнь. Слезы не помогу.


"К чему? вольнее птицы младость;
Кто в силах удержать любовь?
Чредою всем дается радость;
Что было, то не будет вновь".
(А.С. Пушкин. Цыганы)


И кружились в этом последнем танце неудержимо, так, что сухая земля исчезала под стройными ногами, красными юбками, сапогами. Что было потом? Битва народов. А потом чардаш захватил Будапешт, Вену, Париж, из трактиров перешел на сцену. Венгерские скрипки, пышные юбки, цыгане, рестораны, гусары, романы, оперетта и балы в Опере, дамы, камелии, полусвет. А потом молодые рекруты пересели на стальных коней, а теперь за компьютер. И живую рекрутершу, пышную блондинку из бывших наших, мне довелось увидеть во мраке нашей Перестройки. Правда, это было на Лазурном Берегу, в кулуарах международной школы под эгидой НАТО. Рекрутерша крутилась около талантливой молодежи, обещая наивным золотые горы и райскую жизнь на немецких фирмах. Кран утечки мозгов и надежд вращался все быстрее.


На меня падает чья-то тень. Приходится исполнять очередной долг: "Извините, просили больше не занимать".


Пока я говорю, плеер не стоит на месте. Чардаш изменился, вступает современная обработка, врывается что-то кабацкое. Отхлынула волна скрипок, отхлынула, чтобы вернуться и нахлынуть вновь. Чардаш оживает, и современность уже несется по волнам натянутых струн. Этот неудержимый вихрь танца я видала на концертах ансамбля Жок. В таком темпе танцевали молдавеняскэ только в Молдавии, за танцорами не поспевал ни оркестр, ни .мой любимый ансамбль им. Моисеева. Недавно я прочла, что народный молдавский танец признан самым быстрым в мире. Так же как и мелодия "Жаворонок", звонкая песня весны, исполняемая на флуере. Она любого с кресла сорвет. . Я вспоминаю, как впервые попала на Мэрцишор, и как ярко хлынул со сцены в зал праздник. Сердца бились в унисон. А на сцене расцветал и ширился танец. Всепобеждающий, народный, общий, молодой, когда спины гордо выпрямлены, глаза сияют, щеки пылают, а ноги сами летят по кругу, едва касаясь земли. "Кто в силах удержать любовь?" За этот искрометный и неудержимый танец, я и полюбила когда-то Молдавию.


Прошли годы, закончилась Перестройка с уничтожением вин и виноградников. Борьба за место перешла на следующий уровень, а танец выплеснулся на площади, сметая организованные митинги. А у меня в плеере сохранились фото с праздника Вина. Не водки, а Вина, красного, вечного, идущего по кругу, как огненная Хора. В этом танце все равны, нет первых и последних, а ногам нет дела до прямых и разделительных линий и полос. 'К чему? вольнее птицы младость.'




На середину зала выходит девушка. Тонкий каблук нетерпеливо бьет холодный пол. Ноги длинные, джинсы черные, талия стянута курткой. Прямые волосы. Но какое лицо! Каменная маска необходимости. Девушка выстукивает СМС-ку. Наверное, не будет стоять, думаю я и перевожу взгляд со стройных ног на соседние в очереди. Ноги большие, уверенные. Лакированные сапоги с золотыми заклепками. Каблук широкий. Наверное, блондинка, думаю я. Судя по ногам, она не только коня на скаку остановит. Обладательница большого сапога носком указывает девушке на синюю линию, пересекающую зал. Оказывается здесь, как на паспортном контроле в аэропорту, надо стоять в очереди, не переходя черту. Я вспоминаю последнюю пересадку в Стамбуле и для успокоения снова надеваю наушники.


А в плеере уже звенит и серебрится мелодия из классического фильма "Доктора Живаго". Поль Мориа сохранил в своей обработке ностальгию ансамбля "Русская балалайка", оркестра первой волны русской эмиграции.


"Извините, просили больше не занимать" - приходится опять выполнить общественный долг и снять наушники.


Пока я объясняю, почему не стоит занимать очередь за полчаса до закрытия, мой плеер вместе с оркестром Поля Мориа задумчиво переходит на "Подмосковные вечера". Затем весело выводит "Калинку". Ансамбль песни и пляски Советской Армии в свое время пленил Париж. А женские руки за единственным окошком почты мелькают в ритме танца. Глядя на эту скорость, следующая женщина, которой я опять сказала: "Просили больше не занимать", притаилась в уголке за большой китайской розой, надеясь успеть получить свою пенсию.


Но вот уже никто не отвлекает меня от плеера. На улице темно. Звучит " Жизнь в Розовом цвете" - La vie en Pose. Эдит Пиаф. Ее бы проблемы той женщине в платке, притаившейся за розой. Хорошо, что Поль Мориа сделал эту мелодию неузнаваемо современной. Я помню, как она звучала без оркестра. Саксофонист в сером берете стоял под аркой, ведущей к мосту Искусств. Там шумела и ела молодая толпа. Мы остались в Париже одни. Дочь вздохнула с облегчением. И уехала на запад. На следующий день мы улетели на восток.


Я поднимаю глаза. И снова вижу девушку в черном. Ее не узнать! Лицо стало нежным. Глаза сияют, оказывается, они голубые. А улыбка! Все вокруг тоже чему-то смеются. Лакированный сапог довольно покачивается. Его хозяйка, развеселившая длинную очередь, выходит на бис. Немного смущаясь, она повторяет вступление к рассказу, который пролетел мимо моих закрытых ушей.


"Мы все тогда испугались. Экстремальная ситуация. Все просто окаменели. И тут женщина на соседнем сидении говорит: "Давайте, я расскажу вам анекдот!"


И все в зале рассмеялись снова. Женщина в лакированных сапогах перебросила сумку через плечо и перешла синюю линию. Она оказалась, действительно, блондинкой. А я, пока слушала прошлое, упустила настоящее.


Убираю наушники в сумку. Рядом седая женщина тихо говорит своей приятельнице:

- Когда я готовила женщин к операции, у них были каменные лица. Я говорила: "Так нельзя... Соберитесь...Заставляйте себя улыбаться."


Я узнала это благородное лицо, когда-то я была у нее на приеме, она была лучшим хирургом в городе.


Большая стрелка часов падает вниз.

Женщина с палочкой, та, у которой больная мама, подошла к синей черте.


Скоро моя очередь. Надо собраться, разгладить складки на лбу, улыбнуться.

Приближается новый Мэрцишор. В  программе вместо  ансамбля Жок румынский  ансамбль Трансильвания. 

Кишинев 2013