Погорелова. Артистка театра

- Погорелова, срочно на сцену! – возмущенно затрещал старенький громкоговоритель в микроскопической гримерке. Она вздрогнула, оторвала взгляд от засасывающего в свою глубину  триединого зеркала, и скоренько потопала на сцену.
Перевоплощаться и решать сверхзадачи по вживанию в образ ей не пришлось. Играли  новогоднюю сказку, в которой она уже несколько лет подряд играла розовоухового Зайку. Менялись главрежи, сюжеты, декорации и костюмы. Неизменными оставались роль Зайки и Погорелова, ее исполняющая. На сцене она появлялась более чем часто: Служанки, Горничные, Нищие и Проститутки, Стражники с наклеенными усами и бакенбардами, Грибочки и Деревья, и прочие бессловесные роли – это была ее театральная жизнь. Она честно отрабатывала свой оклад артиста второй категории, исправно посещала все читки пьес и  многочисленные, в силу второплановости  амплуа  Погореловой, репетиции. В закулисье ее востребованность уже давно не обсуждалась, так как была Погорелова  добродушна и щедра. Причем иногда, и даже часто, излишне щедра. У нее не было вечно путающихся под ногами детей, обивающих пороги гримерок поклонников, и требовательных на контрамарки  знакомых. У нее всегда водились деньги. И вся труппа с перетекающим сальдо числилась в ее пожизненных должниках. Но она никогда не требовала возврата долгов, поэтому элитная театральная братия всегда охотно принимала ее скромное существование в свои  гульбища. А гулять в театре любили. С бесконтрольного потакательства директора, бывшего в прошлом актером, поклонение Бахусу было второй официальной религией театра, и стояло, иногда, почти что, вровень с детской верой служителей театра в Мельпомену.
Так и жила труппа провинциального театра, в которой служила актриса Погорелова, не зная,  чем именно выстелена душа этой, простоватой на первый взгляд, женщины без определенного возраста.
Актрисе в общем возраст противопоказан: слишком мало ролей для бывшей  примадонны, переходящей возрастной рубеж в 35 лет.…Однако Погорелову эта планка не напрягала. Ей уже давно перевалила «за». И даже был однажды в ее честь устроен капустник, на котором  и так и этак склоняли две круглые цифры: ее возраста и ее актерского стажа. В ее Героях возраст был вне роли, поэтому она была уверенна, что еще как минимум десять сезонов сможет смело ступать  по театральным подмосткам.
   Зайчики  и Белочки, третий раз за день встретили деда Мороза, прослушали  бессчетное количество  детских стишков и раздали все припасенные для  хороводов чупа-чупсы.  А теперь с  облегчением разоблачались, небрежно раскидывая части костюмов по своим гримеркам. Это была последняя в этом сезоне елка, и вся труппа  предвкушала очередной междусобойчик, который по количеству участников уже давно грозил перерасти в массовую попойку. Завтра был понедельник – святой день Отдыха…
   Погорелова снимала неяркий грим, сидя в одном нижнем белье. Несмотря на микроскопичность ее гримерки, то, что Погорелова  была ее единственной обитательницей – была еще та привилегия.  Иногда эта тема всплывала в актерских сплетнях, но быстро затухала, задавленная долговыми обязательствами сплетников перед Погореловой. Удивительно, что на почве недовольства не возникала злоба. Но это, наверное, опять же заслуга щедрости и нетребовательности к возврату долгов Погореловой. 
Погорелова снимала грим и нетерпеливо ждала звонка. Нетерпеливость выражалась в интенсивном качании стройной ногой, закинутой на другую, и слегка преувеличенном желании смыть с лица остатки черной подводки под глазами.
Наконец, мелодичная трель прозвучала из ее сумки. Женщина торопливо вынула распростейший мобильник и медленно ответила в микрофон абсолютно  чужим, глубоким и чувственным голосом: - Да, я слу-у-шаю…
По мере того, как на втором конце  разговора ей сообщали что-то, выражение ее лица стремительно менялось. Хотя менялось не только лицо и взгляд.…Менялась женщина. Вся. От и до. В ее теле полунаклоном головы, прогибом спины, изящным поворотом  запястья, движениями  тонких пальцев проявлялась Богиня, которая могла повелевать, одаривать и карать, подарить целый мир или забрать все, что только есть. Если бы ее сейчас увидел их главреж, большой любитель женского пола и умело  пользующий своих многочисленных пассий не только в постельных, но и режиссерских экспериментах, он бы немедля решил ставить  Клеопатру, с Погореловой в главной роли. Но ему не суждено было увидеть это перерождение ни сейчас, ни когда бы то ни было. Просто не дано – и все.
Погорелова опустила ресницы, и мастерски держала паузу телефонного разговора, накаляя атмосферу в гримерке сверх меры. Потом, слегка усилив движение воздуха из своей гортани, от чего собеседник услышал эротичный полувыдох-полустон, она  улыбнулась и ответила:
- Да, ми-и-илый. Ты можешь придти в...- она торопливо посмотрела на часы на стене гримерки, замеряя нужные ей на сборы и дорогу промежутки, – в семь вечера. Я немного занята. Но смогу для тебя выкроить два часа.
  Этот экзерсис с часами  отчетливо подчеркнул мастерство ее игры, но, очевидно, разрушил бы очарование и восторг, если бы кто-то видел эту мизансцену. Тем не менее, абонент на втором конце провода был очень обрадован, и еще несколько секунд лил в ее уши сладкие слова благодарности и радостной надежды на скорую встречу. А она, прижимая телефон к уху плечом, сохраняя на лице все тоже выражение лица Богини с полуприкрытыми веками,  торопливо натягивала черные колготы, застегивала юбку, и даже смогла  обуть  сапоги, почти беззвучно застегивая на них молнию. Так что к концу разговора она была практически одета. Отложив трубку, она посмотрела на себя в зеркало, и, сделав какое - то внутренне усилие, погасила идущий  изнутри нее Свет, словно натянув на себя маску с выражением лица «Серая, но добрая бездарность». С этим лицом, захватив куцее пальто с капюшоном и бутылку шампанского из гримерного столика, она вышла из своей гримуборной и направилась в сторону театрального буфета, откуда уже доносились нестройные и радостные возгласы ее собратьев по подмосткам.
Те из нас, кто не вхож в театральную тусовку, но тешит себя надеждой приобщиться к этому креативному времяпрепровождению, должен иметь представление, что есть собственно,актерские посиделки, или капустник, или театральный фуршет, или банкет... Как ни назови, но истинную сущность этого действа можно познать только побывав на нем не однажды, уяснив законы этого оригинального мероприятия, и имея четкое представление о том, когда именно надлежит уйти. Это - самое важное, уйти вовремя! До того, как начнут растекаться по гримеркам  молодые , вечно перемешанные по неизвестному принципу парочки. До того, как главный герой-любовник, с точностью до наоборот, превратится из принца в Чудовище, а примадонна станет надрывно плакать пьяными слезами, или того хуже - начнет распространять свои чары на всех присутствующих, независимо от половой принадлежности.До того, как искрометный юмор  и талантливые этюды превратятся в непристойные предложения с налетом пошлой эксцентричности.
 Погорелова знала этот миг наизусть. Она всегда безошибочно чувствовала, когда надо тихо и незаметно выскользнуть из цепких объятий всеобщего пьяного братства. И всегда этим чутьем пользовалась. Вот и сегодня, на ходу застегивая пальто, она тихими шагами спускалась по служебной лестнице, улыбаясь остающимся в театре звукам коллективного веселья. Но взгляд ее был блуждающим. Она уже настраивалась на то, другое событие, которое  должно было состояться всего через час. Погорелова посмотрела на часы и ускорила шаг. Дорога от театра до ее дома состояла всего из ста метров.  За эти несколько сотен шагов она всегда успевала завершить свое преображение, выпуская изнутри себя себя настоящую.
Дом, в котором жила Погорелова, почему то все называли Кошкиным. Частенько она смеялась сама себе над этим каламбуром - артистка Погорелова из Кошкиного дома. Это был памятник сталинской эпохи, внушающий уважение своими высокими лепными потолками, просторными коридорами и, пахнущими прошлым, широкими лестничными пролетами.
Она распахнула входную дверь квартиры, вошла, бросила ключи на изящный резной столик. Потом запрятала непрезентабельное пальто глубоко внутрь шкафа в коридоре и прошла в просторную комнату. Не зажигая света, Погорелова шла по комнате, снимая с себя одежды, как будто сбрасывая с себя что-то чуждое и ненужное. Она осталась нагишом и только после этого  щелкнула выключателем. Теплый свет, идущий от массивной люстры венецианского стекла, преломленный тысячами граней многочисленных  подвесок, окутал женское тело притягательным свечением. Она остановилась возле большого, в полный рост, зеркала в золоченой раме. Улыбнулась сама себе, легко взмахнула руками и прочертила носком ноги отработанный балетный пирует. Батман она завершила вовсе небалетным па: втянув в себя воздух, она прогнулась в пояснице, слегка согнула сведенные вместе колени и качнула бедрами из стороны в сторону, отчего ее неполная и все еще высоко стоящая грудь повторила качание бедер с задержкой на полсекунды. Это было красиво, и Погорелова снова улыбнулась сама себе. Потом пошла из комнаты, собирая с пола разбросанную одежду.
 Оставив бесформенный ком в гардеробной, она направилась в ванну. Минут пять она провела в душевой кабине, поочередно обдавая свое  ладное и свежее тело то горячими, то ледяными струями. Далее шел ритуал создания образа, которым она, как оказалось, владела в совершенстве. В зеркале все отчетливее проявлялся облик совершенной в своей красоте Женщины, уверенной в себе и знающей себе цену.Дорогую цену. Очень дорогую...
Последним штрихом были украшения. Перебирая сверкающие побрякушки она мысленно вспоминала руки тех, кто ей их дарил. Она помнила своих мужчин по рукам. Руки не умеют лгать.
Приложив к ушам гранатово-красные, причудливой формы подвески, она остановила свой выбор на них. Яркий цвет настоящих рубинов так выгодно подчеркивал серебристую ажурность корсета. даже жаль, что это Он увидит не сразу. Хотя, на фоне маленького черного платья с низко декольтированной спиной, эти серьги были так же выигрышны. Две капли духов довели образ до совершенства. Из зеркала на нее смотрела роскошная блондинка с огромными зелеными глазами. Погорелова рассматривала себя, когда зазвучал тоненькой трелью колокольчик. Ей нравилось создавать в своем доме ауру прошлого века. Колокольчик с длинным шнурком, за который нетерпеливо дергали ее гости, был одной из мелочей, приближающих ее дом к совершенству.
Встреча гостя была распланирована вплоть до самых незначительных мелочей. От трепетавших от мнимого смущения ресниц до случайного касания рук, блеска лакированных туфель и четко поставленных, и оттого таких притягательных поз. Спектакль игрался по всем законам жанра. От завязки до кульминации, от пролога до эйфористично-оргазменного финала. От выдержанных пауз до набегающих друг на друга торопливых минут расставания.
Закрывание двери было превращено в прощание Славянки, с трогательной слезинкой в уголке глаза, с печальным полувздохом, с якобы вымученным обещанием позвать еще раз, еще один раз...
Погорелова вновь преобразилась, едва скинув с ног утомившие высотой каблука, туфли. Домашней шаркающей походкой она прошла в спальню. Деловито сняла влажные простыни с огромной кровати с кованной спинкой. Потом распахнула окно и впустила в комнату морозный ночной воздух. Пока зима выветривала из спальни терпкий аромат любви, Погорелова, облокотившись на каминную полку, пересчитывала в оставленном гостем конверте, разноцветные купюры. Долларам и рублям она предпочитала евро. Почему-то именно они казались ей надежными,и радовали своей радужной многоликой номинальностью.В конверте было больше, чем она рассчитывала. И она сделала пометку в маленькой книжечке, лежавшей тут же - "Щедр. Можно побаловать "сладким"." Потом положила конверт во вместительный ящик, к другим конвертам, заполнившим пространство почти наполовину.
...Вальяжно распластавшись на молочного цвета козетке, Погорелова цедила коньяк и щелкала пультом телевизора. На огромном экране мелькали кадры. Ее не трогала эта комедия Бытия. Уже давно совсем не трогала. Только театр был для нее важным, нужным. Только театр давал ей ощущение полноты жизни. Только выходя на сцену, даже в опостылевшей роли Зайчика, вся она изнутри загоралась теплым светом огня Жизни. И она готова была отдать все, лишь бы день за днем всходить на  дощатый помост и втайне верить, что когда нибудь, она все-же дождется своей Роли, в которой все увидят ее гений и воздадут ей должное, и она будет счастлива, хотя бы на краткий миг, будет счастлива по-настоящему.
На одном из каналов она задержалась, потому что вдруг увидела знакомое до боли лицо. В свете софитов и вспышек фотоаппаратов, на авансцене, собирала аплодисменты, бесчисленные букеты и крики "Браво!" Ольга. Да, та самая Ольга, которая двадцать лет назад, после яростного деления неделимого мужчины и роли, сказала ей:"Я стану знаменитой и без постели, и этого обсевка в поле... Поверь мне! А ты так и останешься второсортной актриской и дешевой шлюхой!"
Погорелова оцепенело смотрела на экранную Ольгу, закипая горьким и безысходным гневом внутри. Потом яростно запустила бокал с недопитым коньяком в экран и закричала в полный голос: "Не дешевая! Слышишь, ты - не де-ше-вая!!!"