Партия Леннона

               


- Иду это я, значится, по Иерусалиму. Давно это было, года два, как сюда приехали. Хамсин тогда был ну очень жестокий, весь город в желтой дымке, на зубах скрипит. Ну, и жара, понятно; хамсин – это всегда плюс сорок. И ветер.
   Так вот, иду я в эту душегубную погоду мимо тахана мерказит (это главный автовокзал) с работы. И вдруг слышу русскую песню. Два мужика выводят, да так забористо! Я головой сразу завертела. А не видно ничего, дымка, я ж тебе говорю. Но пошла на голоса, как на маяк. Заворачиваю за угол – и таки да: выносные столики возле кафе…
- Что, у вас едят на воздухе при любых условиях?
- …пустые, понятно, кто ж в такую погоду на улице рот откроет! И только на одном столе пустая бутылка водки, два опрокинутых ветром пластиковых стакана, и два мужика в обнимку поют по-русски, раскачиваются. Нет, прикинь: жара, пустая улица, желтая пелена, транспорт ползет еле-еле с включенными фарами. И два чудика глотки дерут, и все им по барабану.
- А что они пели?
- А я что, не сказала? «Ой, мороз, мороз…» они пели…
   
   
   Мы петляем по развязкам, выбираясь  из Бен-Гуриона. Пока не набрали скорость, в машине душная влажность.
- Я тебя предупреждала, что наша антилопа – самая грязная и пожилая на стоянке. И скажи, зачем этот драндулет нужно мыть? Ночью роса, с нее все течет. А выехал – на нее пыль садится. Ниче, - моя подруга Таня ловко выворачивает руль, - это здесь жарко, а будем подниматься в Иерусалим – придется еще окна закрывать. У нас всегда прохладнее.
   На мой бурный восторг по поводу настоящих пальм и цветущих огромных кустов в середине октября отвечает снисходительно:
- Это что! Мы с тобой еще к Михасику на первую могилку съездим. Там рядом такая пальмовая роща! Это не роща, это гимн. Оратория!
- А почему могилка первая? Что, и вторая была?
- Ага. Только и первая бывшая, и на второй Михасик  уже не работает. И так долго продержался. Года два.
- И что можно было на такой работе делать?
- Как что? Охранять! Михасик же профессиональный охранник. Чего он только не охранял: и стадион, и пляжи, и могилки эти известных ребе… Я все забываю, как их звали. Помню, что первое имя было Иосиф. Сашка, ты не помнишь, как звали ребе со второй папиной могилки?
   Загорелая Сашкина физиономия, все это время торчащая между спинками передних сидений вровень с нашими лицами, наморщила лоб:
- Иосиф, Иосиф… Дальше не помню.
- Да-а, недалеко твоя память ушла супротив моей…
- Мама, ну разве это важно, как звали какого-то покойного ребе?
- Ну, доченька, надо знать имя человека, который два года давал зарабатывать твоему папе, и которому твой папа принес за это два года абсолютно спокойной вечной жизни. Перед Михасиком там ведь постоянные драки были между охранниками и местными арабами. До ножей. А Михасик  умел со всеми договориться. Местные ему даже прозвище придумали - Абу-Скандра. Чтоб из себя вывести. А ему пополам, его это не трогало.
- А это что, ругательство такое?
- А ты не знаешь, что у арабов приставка Абу появляется, когда рождается сын? Ну, без сына не Абу, а как сын родился – так сразу Абу, уважаемый человек.
- А девочки не в счет?
- Не, девочек они достижением не считают. А у Михасика из детей одна Александра. Вот они и называли его Абу-Скандра. Типа, смеялись, что он девчонку родил. Но Михасику что, он на это не реагировал. Арабы его потом зауважали. А прозвище осталось.
   
   
   Чудны дела твои, Господи! Лет, наверное, пятнадцать хотелось мне в Израиль. Так, тихонечко хотелось, потому как в те времена ни работы стабильной, ни заработка особого не было. А вдобавок все пугали отказами в визах на собеседовании. Но деньги под эту мечту я все-таки собирала. Чуть капнет на моем тогдашнем безрыбье заветная американская валюта – ее отдельно «на Израиль».
    И накапало. А тут и границу открыли. И Таня, моя однокурсница, уехавшая в эту страну сразу после банкета по случаю получения дипломов, первой из моего окружения, впервые собралась в Европу. Там проживали ее родственники и те наши общие подруги, которые с отъездом в свое время не торопились, за что и случилась у них спокойная и благополучная Германия. Где мы все вместе через двадцать пять лет друг друга и нашли.
- И что ты тянешь? – округлила глаза Татьяна. – Хочешь в Израиль – приезжай! Двенадцатый год на дворе, конец света, а ты все еще у нас не была! А если конец таки стукнет? Представь, как тебе будет обидно, что и деньги твои ни к чему, и граница открытая на фиг не понадобилась!..
   Мечта обрела форму. Мы обговорили сроки.
   Теперь я следила за новостями оттуда, чтоб не попасть в очередную войну. Попутно мы живо обсуждали возможные маршруты.
- Если мы смотаемся на север в горы через Кинерет, а потом еще в Эйлат дня на три, ты как?
- Да, да, да!
- Только предупреждаю: ночевать будем на пляже. В спальниках. Так дешевле.
- Да! А если дождь?
- Там дожди бывают раз в три года. Только б машина выдержала. Михасик недавно из Эйлата возвращался, так она встала, зараза. Пришлось эвакуатор вызывать.
- Ниче, дотолкаем!
- Там в горку, не разгонисси…
   
   
   Потом было десять дней в Израиле. Все события, мысли, встречи, – они перерабатываются в отдельные повествования. А вот диалоги, эти короткометражки из накрученных километров, остались невостребованными. Отсеклись, как уличный шум. И вдруг мне его, этого бытового фона, стало не хватать. Оказалось, эти мелкие шорохи - такая же составляющая пространства, как множественные культуры, старые города, новые дороги, непривычный язык и сирены противоракетной обороны.
   Тогда я открыла эту форточку.


- Ну, и где хваленая израильская солидарность? – Таня стоит на обочине и машет рукой, тормозя машины. – Хоть одно транспортное средство сегодня остановится или мне придется ложиться под колеса?!
   Мы отчаянно размахиваем руками, но транспортные средства, слепя фарами, проносятся мимо. Они только что набрали скорость после вялого топтания на развязках и стопориться не собираются.
- Надо ж быть такой идиоткой – проскочить указатель! Сказано, редко здесь езжу. И заболтались ни к месту…
   Наша машина брошена посередине между двумя расходящимися дорогами. Одна из них должна привести в Иерусалим.
- Когда-то я здесь точно так же проскочила указатель. И теперь определенно знаю, что вторая дорога ведет в Модиин-Илит. Потому как я до него как раз и доехала, пока не сообразила, что стратила. Вот помню, куда вторая дорога, но не помню, куда ж все-таки надо по-правильному поворачивать!
   Машины пролетают мимо. Кто идет на нижнюю трассу, кто на ту, что уходит вверх и круто налево.
- И какого они указатель вешают за полкилометра до развилки?! Чтобы люди мучились?
- А что, - спрашиваю, - у вас вот так на дороге реально затормозить машину, если помощь нужна?
- А как же! У нас это культивируется. Израильтянин израильтянину должен помогать. Здесь и автостопом легко ездить. Военным только нельзя, в заложники могут взять. Но что-то сегодня не наш день…
   Мы уже машем руками разве что по инерции. В это время мимо проносится большой автобус. Таня задумчиво провожает его взглядом и вдруг срывается с места. Пробежав несколько метров вослед моментально растворившимся в потоке огням, она радостно кричит:
- Четыреста пятый пошел! Это иерусалимский! Поехали!


- Нет, две бабы на одну машину – это уже перебор. Вот Михасик – он, конечно, нудный такой, что иногда удавить хочется. Но он не выехал бы в дорогу без запасной канистры!..
   Мы дотягиваем до очередной заправки на последних каплях. Предыдущая, на которой мы надеялись пополнить запасы, оказалась закрыта: шаббат, однако.
- Хорошо, Михасик всегда в багажнике трос буксировочный держит. Мне он, конечно, мешает, особенно когда в дорогу и для вещей мало места, и я ругаюсь. Но вот видишь, сейчас бы встали – и что мы с вещами, но без троса?
   Нам наливают под завязку. Машем руками заправщику и, сопровождаемые громкими напутствиями не ездить с сухим баком, выдвигаемся в сторону Кинерета.
- А я тебе не рассказывала, как ездила на Машкиной машине?
   Маша – Татьянина вечная подруга. Художница, и, как многие творческие люди, абсолютно рассеянна в быту. Истории о ее непрактичности уже давно стали для всех общих знакомых иллюстрацией женской логики.
- Уехала, значит, Машка к маме в Одессу погостить и оставила нам свою машину попользоваться. У нас же с Михасиком постоянные споры, кто берет машину. А тут – красота! – каждому по тачке. Договорились, что Михасик на нашей антилопе будет ездить на работу, а я Сашку в школу на машкиной возить буду. В первое же бесскандальное утро так и разъехались. Вот выезжаем мы с Сашкой из нашего двора, и машина начинает издавать звуки. Съезжаем к обочине. Осматриваю ее и вижу, что одно колесо попросту болтается. Чтобы ехать дальше, надо его хотя бы подтянуть. Я нервничаю. Ну, представь, а если б оно отвалилось у меня просто на ходу! И вообще, утро, ребенку учиться, мне на работу. Ищу ключ. В бардачке, понятно, ничего, кроме губной помады и салфеток. Классика жанра. Лезу в багажник. Он не открывается. Я завожусь еще больше. Нет, чтоб Михасику эту машину отдать, а самим поехать на нашей! Он мужик, уже бы что-то сообразил. А я тут пыхчу, как дура! Наконец, багажник поддается. Я выдыхаю. Ну, теперь не страшно. Сейчас подтяну, до ближайшей мастерской как-то доедем. Поднимаю крышку. И складываюсь пополам. У меня начинается истерический хохот. Ну что лежит в багажнике автомобиля? Вернее, что должно лежать? Не знаешь? Михасика на тебя нет, он бы тебя сейчас заставил сдавать экзамен по матчасти. Так вот, в багажнике должен лежать не только трос, как ты правильно запомнила. Там должен лежать еще и как минимум разводной ключ. Даже я его никогда не выкладываю. Это ж первая вещь в дороге! А что лежало у Машки? Ни в жизнь не догадаешься. Вместо обычных автомобильных причиндалов там лежали – слушаешь? – пластмассовый щит и меч Натика, Машкиного младшего! И больше ничего!!
- И как вы добирались?
- Как? – руками эту гайку завернула! Потом через каждые 20 метров останавливалась и подкручивала. Ребята на СТО вышли всем коллективом поглазеть…
- А Натик – это он в зоопарке своей машинкой оленей кормил?
- Он, он…Больше всех на свою мамочку похож. Месяц назад гуляли на Машкином дне рожденья. Муж со старшими в отъезде, в гостях одни женщины. А Натику пять лет, он ужасно  разговорчивый.  Девки им восторгаются: «Натик, ты такой умный!» А он: «Я не умный. Я не хочу быть умным. Я хочу быть таким, как мама!»

 
 Я видела Натика. Он мил своей детской непосредственностью и нетривиальным словотворчеством.
- Полная барахлАдина! – вздыхает он, разглядывая поломанный самолет.
- А барахладина – это барахло? – догадываюсь я.
- Ага, - кивает, - барахло. Только по-взрослому. По-сердитому.
   И вскоре, тыча мне в книжную иллюстрацию:
- А ты знаешь, почему люди на картинке пьют чай?
- Ну, - теряюсь я в догадках, - пить хотят, наверное.
- Нет! Подумай. А я тебе подскажу ответ. На букву «зю-у»…
  Мои штампованные мозги не осиливают это творческое задание. Я сдаюсь.
- Они пьют чай, потому что – зима! – Натик радостно поднимает брови.
    Об этом на странице не написано. Это он сам догадался.

   
Утренняя пробка на въезде в центр Иерусалима. Как во всех больших городах, утром стоят, чтобы въехать, вечером, чтобы выехать.
   Только мы в двух шагах от Африки. Здесь даже посередине осени в половине восьмого утра уже припекает.
   Мы открыли окна. Пока терпим без кондиционера. Рядом стоит большой новенький джип. Окна у него тоже открыты, в них утренним сквозняком полощутся разномастные занавесочки. Боковое стекло у водителя тоже прикрыто жизнерадостной расцветки тряпочкой. Таня задумчиво смотрит на эту светомаскировку:
- Ну, и шо он видит? И куда приедет?
   Из синей тойоты в соседнем ряду с криками выскакивает женщина. Хлопает дверцей так, что не то что стекло – металл мог не выдержать. Но тут поток начинает двигаться. Женщина разворачивается и опять заскакивает в машину. Танька, отпуская педаль:
- Поссорились. Я тоже вот так пару раз выскакивала, так доставал.
   Опять тормозим. Рядом с нами уже не джип, а вполне потертый седан с одинокой женщиной за рулем. Воспользовавшись паузой, она достает помаду и, глядя в зеркало, красит губы. В одной руке у нее помада. Вторая рука подправляет то, что нарисовала первая. Поток опять начинает двигаться. Потертый седан тоже начал перемещение. Я смотрю на даму. Обе ее руки по-прежнему около лица.
   От наблюдений меня отвлекает трактор, что ползет впереди нас. Он пытается обогнать идущий перед ним экскаватор.
- Тебе не жарко? Может, кондиционер включить? Мы-то люди привычные.
- Не, я потерплю. На родине-то – читала – сегодня десять градусов и дождь. Так я у вас нагреюсь наперед.
- Ну-ну, это ты еще в Эйлате не была. Там сегодня вааще тридцать шесть в тени. Я в Иерусалиме постоянно мажусь кремом от солнца. Дерматолог наказал. Чтоб, говорит, пигментации нежелательной не было, в пятнышку не ходить. Так разве в Элате какой крем спасет? Внутрь принимать придется.
- Что принимать?
- Крем. – Таня невозмутимо крутит руль. – Чтоб изнутри пропитаться.
   Опять стоим. На этот раз пропускаем трамвай.
- Вот гляди, наш городской транспорт. Строили знаешь сколько? С 97-го года. Долго рассказывали, что трамвай уменьшит заторы. В итоге, их стало больше. В разы. Ты ж видишь, дороги узкие, перекрестков много. А с трамваем добавилось шестьдесят светофоров. Вот и стоим, кукуем, пропускаем это средство борьбы с пробками…
   Стального блеска состав плавно скользит мимо. На фоне пальм и стен Старого города он смотрится не менее экзотично, чем айфон в руках бедуина, гонящего стадо по нашей вчерашней дороге к Мертвому морю.
- И стычки там частенько между евреями и арабами. Столкновение, так сказать, цивилизаций. Раньше, до трамвая, они пересекались реже. А теперь он всех свел вместе…
- Но удобно ж на нем ездить?
- Удобно. Мы с тобой обязательно покатаемся. Посмотришь на мост Калатравы вблизи.
- Который струнный?
- Ага. «Арфа Давида» правильное название.
- Видела на фото. Красавец.
- Да. Только местные датишные уже подняли кампанию по его сносу.
- Калатраву сносить? Он же классик. И красиво опять же. И функционально. А что им не нравится? В каком месте мост некошерный?
- А фиг их знает. Но ругаются страшно. А это такая публика: если решат чего – вымотают, но своего добьются.
   
   
   На подземной стоянке душно.
- Фу-ты, в пустыне сейчас прохладнее! Йогурты забрала? Гляди, а то Сашку высадили, некого будет к машине посылать, если чего забудем.
- Слушай, а что мне Сашка говорила, что они до сих пор простыми карандашами пишут?
- А кто чем хочет, тем и пишет. То есть, выбор невелик, ручка или карандаш. Сашка предпочитает карандашом.
   Мне, как бывшей учительнице, не понятно, как вообще можно в школе делать работы таким легкомысленным средством. А как потом проверять? Ребенок же сотрет ошибку, докажи потом его мамаше! И вообще, что написано пером, не вырубишь топором. Ответственность должна быть. А тут – карандаш. В седьмом, заметьте, классе!
- А зато у детей нервная система спокойнее! – сражает меня аргументом подруга, и я соглашаюсь мгновенно. И так же мгновенно осознаю разницу между нашей репрессивной и здешней демократической системами образования.
- Во-во, демократическая! Только спроси у любого вменяемого родителя, и он тебе расскажет, как он этой демократией недоволен. Вот Сашкина школа. Считается очень неплохой. И по деньгам не самая драконовская, и знания вроде какие-то дает…
- А в бесплатной чего не учится? Или денег не жаль?
- Да жаба давит, ты себе не представляешь, как! У нас же еще квартира не выплачена. Но в бесплатной в нашем районе она год отучилась. В классе полно арабов, дисциплины никакой. Я ее и забрала. Пусть возить, пусть платить, но зато мне спокойнее. И вообще, я себя успокаиваю, что есть школы и подороже, и с худшими результатами.
- Подороже – это сколько?
- Ну вот, смотри, Боря, Машкин старший, первый класс отучился в жутко дорогой школе. Но если у Сашки в школе не сделать домашнее задание провинностью не считается, то там его вообще не задавали. Пропустил – не страшно. На уроке не хочешь сидеть – можешь идти к вольерам с кроликами и гладить их. Это вместо урока. И за это шесть лет назад платили тысячу шекелей в месяц. Тысячу шекелей за кроликов! Такие школы, по-моему, для тех детей, у которых диагноз, но родители не хотят его афишировать. Родители платят, дети под присмотром, документ как-то получат. Но Борьку оттуда через год забрали. Нет, деньги были. Просто система необязательности не для этого пацана, и хорошо, что родители это вовремя поняли. А вообще, я не представляю, как вообще здешнее образование можно назвать учебой. Расслабуха полная. Поэтому и сижу с Сашкой над уроками, и репетиторов периодически беру. Хочется ж, чтоб ребенок экзамены сдал нормально, чтоб будущее приличное было…

   
   Поздний вечер. Бесплатный пляж за Эйлатом. Белеют пирамиды пластиковых стульев возле кафе.  На искусственном газоне никого, только в отдалении стоят палатки, и оттуда доносятся музыка и оживленные голоса.
- Вообще-то здесь народ по ночам ведет себя прилично, поспать дают…
   Мы уже разложили спальники и присели перед сном на берегу, катая пятками мокрую гальку. Прямо напротив нас иорданская Акаба и пограничный катер.
- Запоминай: утром из пустыни прилетают мухи. Для них мы специально брали марлю, чтоб лицо прикрывать. Потом просыпаются птицы. Тут лучше вообще с головой закрыться, а то спать не дадут. После птиц восходит солнце. Усвоила последовательность? Мухи, птицы, солнце. И никак по-другому. А кстати, я тебе не рассказывала, как мы с Михасиком ездили ночевать в пустыню? Нет? Ну, это давно было, когда мы только поженились. Предложила ему романтическую поездку с палаткой. Мы как раз в этих краях и были. Михасик тогда с таким воодушевлением согласился! А не ездили ж до тех пор ночью в пустыню и совета ни у кого не спросили. Думали, делов-то, какие могут быть проблемы? Приехали засветло, поставили палатку на вершине. Ну, чтоб со звездами можно было разговаривать. Романтическая ж поездка. Стемнело быстро. И тут поднялся ветер. Мы-то, глупые, и не знали тогда, что в пустыне с заходом солнца ветер поднимается. Ну, тут и узнали. Когда на вершине холма палатку пришлось держать, чтоб ее не снесло. Всю ночь держали. Укрепить ее под ветром в темноте уже нельзя было. И вот на рассвете ветер стихает. Мы, обессиленные, валимся в палатку. И тут налетают мухи! Мелкие липучие мухи! Хуже, наверное, только комары в тайге. Но я там не была, поэтому для меня мухи – самая противная напасть. Как они нас с Михасиком жрали со своей пустынной голодухи! В довершение всего нас отыскали арабские дети и устроили такие крики под палаткой, что пришлось сворачиваться и ехать домой. Вот так славненько отдохнули… Так ты запомнила? – вначале мухи, потом птицы, потом солнце. Лицо закрыть не забудь от этих гадов.

   
   В супермаркете, где работает Михасик, многолюдно и очень тесно. В Израиле вообще тесновато. Причины понятны: народу много и постоянно пребывает; цивилизованных, обжитых мест мало; пустыни много, но кто ж туда пойдет.
   Толчемся мы, значит, в супермаркете (по нашим меркам мини), собираем всякую пищу в пластмассовую корзинку. Говорят, в Израиле никто едой не травится. Я живу в стране, где такому заявлению не верят даже младенцы. Поэтому на каждой баночке ищу срок выпуска. Местные буковки, прописанные непонятными мне загогулинами, словно рассыпанные чаинки, сбивают. Как ни пыталась Сашка на днях донести до меня премудрости ивритского алфавита, так и не донесла. Я оказалась невосприимчивой.
- И чего ты хочешь найти? – Татьяна скептически заглядывает мне через плечо. – У нас и месяц не октябрь, и год не две тыщи двенадцатый. Не боись, не отрависся…
- А чего мне бояться, у меня страховка на случай ваших происков!
   Нас отвлекает внезапно раздавшееся песнопение. Я вздрагиваю. На пол летит из рук белый пластиковый стаканчик. Поворачиваюсь к Тане:
- Я нашла верный способ узнавать, что в упаковке!
- Ага, сметана. – Таня поднимает треснувший стакан. – А что ж тут у них хор Пятницкого появился? Раньше такого не было.
   Лавируя между контейнерами, к нам уже движется Михасик. Через плечо портупея. На боку кобура. Солидно.
- Ты что, лучшей тары под бутерброды не нашел? – иронизирую. – Обязательно в кожаном чехле носить? Сыр же ж расплавится!
   В ответ Михасик молча расстегивает кобуру. Я скашиваю глаза.
- Ну? Убедилась?
   Тут неизвестные певцы, выбившие из моих рук упаковку сметаны, грянули форте.
- Михасик, а что тут у вас, филиал консерватории открыли?  - интересуюсь. Татьяна рядом складывает лицо в непонятой мне гримасе.
- Это местные религиозные, - наш охранник скребет бороду. - Арендуют теперь подсобку за занавеской. И вот это каждый день теперь такие концерты. Женщины пугаются. Думают, кто-то умер.
- Вот, - кивает Таня на меня, - живой пример. Хорошо  еще, не стеклянную банку с перепугу грохнула.
- А знаете, на днях заходил к нам писатель. Тань, да ты его помнишь, в нашем районе живет.
- Ну, у нас здесь писателей чуть ли не больше, чем читателей! – ворчит Татьяна. Песни из-за занавески явно ее не вдохновляют.
- Ну, в общем, он как раз со мной поздоровался, и тут начались эти спевки. Так он послушал-послушал и со вздохом говорит: «Да, объешивел наш район!»
- Ладно, Михасик, - перебивает его супруга, - мы сейчас на кассу и в машину, там тебя ждем. Ты давай уже сдавай смену, пора…
   
   В машине, разложив пакеты, Таня рассказывает местные реалии:
- Подожди, одна подсобка – это только начало. Вот стоит где-то появиться одному датишному, за ним сразу влезает человек сто пятьдесят. В дом к тетке моей подруги вселились три религиозные семьи. Потом пять. Выжили всех. Просто выжили. Мужик на первом этаже дважды в день с собакой выходил гулять. Так они вычислили время. И вот представь, выходит он – а у его дверей черные молятся. И так дважды в день. Ну, чья психика выдержит? Но тетка у подруги ушлая. Она, как это увидела, сразу их предупредила: «Будете мне гадости делать – я вам мезузу салом вымажу!» А характер у нее сволочной, каждый день во дворе ссорилась. И таки пришлось им купить ей через год квартиру в другом месте. Заметь, четырехкомнатную вместо ее трешки!

   - Таня, послушай меня очень внимательно! – голос Михасика, восседающего на заднем сиденье, звучит строго и торжественно, как у диктора советского телевидения. – Я специально не начинал сразу, как отъехали, чтобы ты не отвлекалась на перекрестках. То, что я сейчас скажу, очень важно.
   Меня его тон сразу заставил напрячься. Повернув голову к нему в пол-оборота, жду продолжения. Танька продолжает невозмутимо крутить баранку и внешне никак не реагирует на это заявление. Прогноз погоды она слушает с куда бОльшим вниманием.
- Таня, ты сейчас должна настроиться на мои слова. Мы едем по прямой, дорога пустая, тебя ничего не будет отвлекать.
   Пауза, которую он выдерживает, должна, видимо, придать весомости его информации. Я вся в ожидании продолжения. Таня успевает бросать взгляды на витрины и высказывать свои соображения по поводу их оформления.
- Таня, ты меня внимательно слушаешь?
- Я внемлю тебе, Михасик, - наконец реагирует она.
   Выдержав еще одну паузу, Михасик начинает с вопроса:
- А скажи, когда нам деньги отдают?
- А то ты не знаешь, что через полгода! – откликается Татьяна.
- Так вот, мы не будем покупать новую машину… - следует пауза, во время которой я напряженно молчу, а Таня продолжает расслабленно крутить руль. – Наша еще в нормальном состоянии. Я нашел парня, руки золотые, он переберет ее всю: и ходовую, и двигатель. И она будет бегать еще лет десять, а то и пятнадцать. И понятно, мы на этом сильно сэкономим. Таня, ты меня слышишь?
- Слышу.
   Лицо у Татьяны абсолютно невозмутимо.
- Этот парень, он машину просто омолодит. Она же сверху совершенно целая. То, что она становится на подъемах – это не страшно. Ее перебрать – будет ездить, как миленькая. Но ты представляешь, сколько мы на этом денег сэкономим? Можно будет быстрее выплатить квартиру…
- Михасик, иди в задницу, - голос у Таньки абсолютно ровный, она продолжает так же расслабленно держаться за руль. – Перебирай себе, что хочешь, езди, на чем хочешь. А я куплю полуавтомат.
   Для Михасика такая реакция явно ожидаема. Он продолжает. В голосе добавляется эмоций:
- Зачем, зачем тебе полуавтомат? Ты шестнадцать лет за рулем, умеешь пользоваться механической коробкой!
- Да, и шестнадцать лет долбаюсь с ручником! Михасик, не морочь мне голову, поступай, как хочешь. А я куплю себе полуавтомат, - и, кивая уже мне. – Я бы и автомат купила. Удобно в городе с автоматом.
- Таня, но это же так дорого! – Михасик уже подпрыгивает на сиденье. – И зачем? Механика тоже хорошо себя ведет на улицах. Ты просто не разобралась с ней основательно. И сколько раз я тебе предлагал помощь в этом деле, но ты же отказывалась! Я не понимаю, неужели ты не хочешь в совершенстве овладеть коробкой передач? Мужиков страшно заводят такие женщины! Ты будешь производить впечатление!
- Мне пятьдесят лет, - Таня для весомости приписывает себе годы. – Мне не до мужиков.
- Света! – исчерпав аргументы, Михасик уже обращается ко мне в поисках союзника. – А ты умеешь водить машину?
- Не, - еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться и тем заработать вечную михасикову немилость, - только смотрю.
- И ты не понимаешь прелестей механической коробки передач? – в его голосе настоящая трагедия.
- Не-а…
- Ну, все, Светка, не видать тебе мужиков… - резюмирует Татьяна, и мы обе уже, не в силах сдерживаться, хохочем, а сзади обиженно сопит Михасик.


- Вот тот салют, что мы вчера вечером слышали, так это в автономии кого-то грохнули.
   Мы смотрим утренние новости. На экране оплавленный мотоцикл.
- Этот перец, он и палестинцам поперек горла стоял. Но есть повод повозмущаться и пообещать вендетту.
   Таня переводит, пока на экране кричат и размахивают оружием возбужденные люди.
- Ага, даже говорят, где и когда это будет. В Табе грозятся захватить израильских туристов в ближайшую субботу. Мы как раз рядышком в это время будем.
   Посреди комнаты разложены пляжная обувь, спальники и несколько пар ласт. Мы собираемся в Эйлат. Таба в трех минутах езды от места нашего предполагаемого десантирования. Мне заранее обещано показать египетскую границу.
- Танька, так мы будем одни на этом направлении?
- Гляди! Народ не пугливый.
   К слову сказать, так оно и оказалось, в субботу вереница израильских машин перед египетским КПП была внушительной.
- А в Иерусалиме стрелять могут?
- Да у нас тихо, - подруга замолкает, потом стучит по дверному косяку и трижды сплевывает. – Когда-то было, что у Машкиного дома и камни летали, и гранаты. У них же Вифлеем через дорогу. Но это было давно. Сейчас тихо.
- А ракеты долетают?
   Темы для Татьяны явно неприятная. Но я туристка, мне бестактное любопытство прощается.
- Да куда там!
- А убежища есть?
   Нет, я все-таки бесцеремонная. Это как в доме повешенного говорить о веревке. Но Татьяна терпит.
- Есть. Но чтоб я так помнила, где они находятся! Это в Ашкелоне народ знает, куда бежать. В Беэр-Шеве иногда случается…
- Ой, у меня шеф с женой недавно гостили в Израиле и попали под фейерверк как раз в Беэр-Шеве!
- И что, напугались?
- Не успели. Ночью, рассказывали, прибегают к ним хозяева квартиры. «Вы, - говорят, - спите, спите, а мы тут у вас постоим». Оказалось потом, в Беэр –Шеве одну из комнат в квартире строят с бетонным усилением, как бомбоубежище.
 - Ну, у нас до этого не дошло…
 - Так их друзья раньше детей в этой комнате берегли. А дети разъехались, теперь дорогих гостей селят. А гости спросонья понять ничего не могут. Подумаешь, салют за окном! Да у них в родном городе квартира в центре, рядом ночной клуб, у них за полночь только самые спецэффекты и начинаются. А наутро услышали, что разрушения были. В соседнем квартале мужчина ночью из дома в туалет вышел. Вернулся – дома нет.
- Ну, судьба, значится, еще пожить…
- А знаешь, что я у вас заметила? – вдохновленная тем, что Татьяна как-то поддерживает волнующую меня тему, я спешу поделиться выводами. – В здешней атмосфере нет страха. Казалось бы, постоянно под прицелом, на улице полно военных с оружием, проверки на дорогах. Я вот вчера сильно напряглась, когда этот парень с автоматом заглянул к нам в окошко. Но здесь нет того страха, который я чувствую на улицах родины, где никаких боевых действий. При этом выражения лиц земляков и здешнего населения вообще не сравнить. Не понятно, где ж таки война. И ваши люди расслабленно ходят по улицам даже ночью! Мне бы в голову не пришло гулять дома ночью, как мы гуляли вчера по Иерусалиму…
- Ну, Иерусалим, конкретно Старый город, он весь в камерах. Там специальные люди круглосуточно мониторят ситуацию. Так что даже если что случится – тотчас прилетят бойцы. Здесь вообще безопасно, а в Старом городе безопасно в квадрате. Понятно, идиотов никто не отменял. Но в целом… А про страх – это, конечно, вопрос отдельный. Боимся, конечно. Особенно, у кого дети. Но за детей боятся все и везде. А так… Знаешь, здесь есть формула, в переводе звучит, как «жизнь продолжается» или «жизнь должна продолжаться». И таки да…
- А еще меня что у вас поражает, -  я тороплюсь высказать свое расположение к этой стране, пока Танька со своей иронией и здравым рассудком не остановила мой восторг, - так это какая-то всеобщая отзывчивость. Сколько раз я обращалась, слыша русскую речь, с какими-то вопросами, так хоть бы раз кто-то не то, что послал, а косо глянул! Вот вчера в Хайфе только на подсказках и находила дорогу. Там, конечно, столько русских, что можно вообще без карты ходить. Я столько и заблудиться не могу, сколько там русских. Так ладно отзывались! – спрашивали у прохожих, если сами не знали, друзьям звонили по телефону! Я просто в состоянии культурного шока. На родине такой отзывчивости не то, что не увидишь, - не придумаешь, что такое может быть!..
- Не, ты идеализируешь. И вообще, не путай туризм с эмиграцией. Не все так гладко. Но – я тебе когда-то говорила – есть понятие израильской солидарности, и оно культивируется. Израильтянин израильтянину должен помогать. Это один из принципов выживаемости…  Ну, мы с тобой заболтались, а надо еще в машину заглянуть масло проверить. Дорога у нас дальняя, надо быть готовыми не споткнуться на мелочах…

   
   Посреди ночной пустыни, когда после тотального солнца сваливается такая же всеобщая мгла; когда все сухари съедены, кофе выпит, а езды еще минимум часа два; когда мягко качаешься на сиденье – ну как заставить себя не спать, пусть даже под ударный ритм из колонок! Я отчаянно борюсь с дремотой. Нельзя спать рядом с водителем, сон заразен.
   И в тот самый момент, когда мои веки все-таки падают, сзади раздается Сашкин голос:
- Мама, а что такое партия Леннона?
- Чего? – мы с Таней одновременно поворачиваем голову к нашему ребенку.
- Помнишь, ты мне недавно ставила послушать гимн Советского Союза. Так там, - Сашка вспоминает, - «Партия Леннона, сила народная…». У нас таких названий нет. Ну, «Авода». Или «Наш дом – Израиль». А тут такое интересное название! Наверное, в той вашей стране жили очень культурные люди…