Цена вопроса. Глава 25. О любви и не только

Предвыборная кампания была в самом разгаре. По прибытии в Москву Микаил на полном ходу, точно с корабля на бал, вписавшись в нее, вынужден был теперь бежать вместе со всеми партийцами по некому кругу, попутно виртуозно исполняя трюки и раскланиваясь перед публикой, как цирковая лошадь.
Казалось ли это ему чудовищным странным и несправедливым, но жизнь, дежурно сбрасывая с себя груз земных человеческих судеб, не собиралась ни останавливаться, ни затихать, ни погружаться в траур даже на мгновение. Она бесстрастно и буднично продолжала движение кем-то свыше предначертанным маршрутом. Как обычно, до банальности предсказуемо, наступало новое утро.
Новое утро, но без Дени...
Дени… мальчик… за что?
Микаил рвался в Петербург. Ему надо было взглянуть в глаза убийце сына, этой пустоголовой курице, которая, не имея мозгов, села за руль. Он должен покарать ее лично. Сам! Безжалостно и жестоко.
Но Москва слезам не верила... Служебные дела не отпускали.
Внезапно, вопреки всем прогнозам, рейтинги «Справедливой России», почти похороненные социологами и экспертами, после того как ее лидер перестал быть спикером Совета федерации, взлетели на треть. Это спровоцировало радостную эйфорию среди эсеров и небывалый всплеск деятельности.
Не было никакой возможности уклониться от общего ажиотажа. Для Микаила это означало выставить себя в невыгодном свете и дать повод усомниться в безупречной своей репутации, создаваемой годами.
Одна приятная новость повлекла за собой другую. Список кандидатов в депутаты шестого созыва от их партии без каких-либо серьезных замечаний прошел регистрацию в ЦИК РФ. Это также был старт к активной агитационной работе, встрече с избирателями, теледебатам и прочее тому подобное.
Ему просто позарез надо было в Петербург, но в город на Неве решили отправить группу Оксаны Дмитриевой. Его же посылали в Ессентуки, где он предсказуемо будет вынужден выслушивать бесконечные жалобы на высокие тарифы ЖКХ, плохое обеспечение нужд инвалидов, проблемы переселения из ветхого и аварийного жилья и так далее и тому подобное, и с участливо-идиотским видом обещать… обещать.
Он изо всех сил стремился в Петербург! Где-то там затерялись следы Софии. А ему так не терпелось прижать к себе сиротку, утешить ее в крепких своих объятиях и стать наконец для нее опорой.
Новость о том, что Сергея не стало, по большому счету, не обрадовала и не огорчила. Скорее всего, после похорон сына, он потерял чувствительность к известиям подобного рода. Ну, не рассчитали немного ребята... Бывает.
На такие случаи существовал хорошо отработанный план. Тело честь по чести предадут земле, а не оставят на съедение собакам. Что ж они не люди? Досаду вызывало только то, что поиск Софи, в конечном успехе которого он не сомневался, теперь может быть несколько затянут по времени.
Микаил рвался из круга навалившихся обязанностей. Ему просто позарез надо было в Петербург, но служба, будь она неладна, именно сейчас требовала полной самоотдачи.

Тысячелетиями человечество мучается разгадкой самого главного таинства на Земле, что такое любовь. О ней спорят философы и поэты, из-за нее случаются войны и человеческие трагедии, от нее рождается все живое во Вселенной. Как же все запутано и интересно!
Софии теперь казалось, что она как никто и никогда близка к разгадке. Что еще немного и, может быть, единственная в целом мире, она поведает всем, что же такое любовь. А почему бы и нет? Вот он – Мир ласковым котенком мурлычет у ее ног и только того и ждет.
Не в леденящем душу Петербурге и не в чопорном Лондоне, а именно здесь, на благословенной святой земле, почти круглый год залитой солнцем, на берегу древнего библейского озера Кинерет, непременно кроется ответ на этот вечный вопрос.
- Софи, – слегка касаясь уха, голос Виталия легким перышком скользнул по щеке, вывел из задумчивости, смутил, - убери, пожалуйста, локон немного за спину, чтобы открыть шею.
И отметив ее готовность слушаться, не удержался от похвалы:
- Ты замечательно позируешь, у меня никогда еще не было такой терпеливой натурщицы.
Слово «натурщицы» серым облачком повисло в воздухе. Какой еще натурщицы? Они были одни на пустынном диком пляже и в целом огромном мире, где не существовало никаких других в принципе.
- Купаться! – гибким озорным олененком Софи сорвалась с места, разгоняя все случайные облачка. Дерзко мотнула головой, разметав по плечам ворох русых волос, выпуская на волю запутавшиеся в ее сверкающих чистотой локонах солнечные зайчики от воды, - хочу купаться!
- Стой! - Виталий собирался было рассердиться, ведь только что, казалось, он поймал нужный ракурс и вдохновение, и… Внезапно застыл, в который раз уже сраженный ее красотой.
Естественная и целомудренная, она поражала, обезоруживала, смущала и притягивала с такой страшной силой, что можно было легко сойти с ума.
Софи, мгновенно скинув с себя майку и шортики, одним быстрым движением, сцепив на затылке волосы заколкой, уже стояла по колено в воде, рассматривая дно озера.
- Здесь рыбки! Смотри-смотри, вода какая прозрачная! Много рыбок! – и она, подзывая, махнула рукой.
Виталий невольно зажмурился и сглотнул ставшую вязкой слюну. В купальнике, прикрытая только двумя тонкими полосками, ее нагота нестерпимо жгла глаза. Понимает ли, что рядом с ней не мальчишка, а искушенный в грехах опытный мужчина?
Господи! Еще вчера он мечтал хотя бы о том, чтобы она согласилась ему позировать.
И вот только что, когда мечта сбылась, проникаясь обаянием девушки, мысленно касаясь кончиками пальцев черт лица, бережно мягкой кисточкой перенося их на чистый холст будущей картины, он, кажется, внезапно спятил.
Непримиримые чувства в смертельной схватке сцепились в его душе, разрывая на части и терзая немыслимой болью, мешали дышать, думать, контролировать себя.
С одной стороны, это был страх.
На эту хрустальную нежную невинность можно было только молиться. Он, словно в храме, боялся невольной грязной, похотливой мыслью осквернить все, разрушить и тогда уже навсегда остаться неприкаянным сиротой в сердце, потеряв даже надежду.
С другой стороны, живое воображение художника, потакая естественной здоровой природе, рисовало картины просто немыслимого невозможного счастья, которое несла в себе эта девушка. Та же мудрая природа уже позаботилась, щедро одарив ее женской привлекательностью, подготовив к самому главному предназначению на земле, материнству.
Вода оказалась достаточно прохладной, освежающей. Это было неудивительно. Все-таки, несмотря на круглогодичное израильское лето, приближался ноябрь, и большая жара уже схлынула.
Софи плавала великолепно, и Виталий к своему стыду едва поспевал за ней. Эта девочка, казалось, была совершенна во всем.
Вода волшебным образом сняла было возникшее напряжение. Смеясь и подшучивая друг над другом как старинные друзья, Виталий и Софи мокрые и очень довольные устроились обсыхать на небольшом песчаном островке каменистого берега.
Отжимая волосы, Софи безжалостно скрутила их в жгут, открывая плавный изгиб шеи, и перехватив восхищенный взгляд Виталия, спросила немного кокетливо:
- Почему ты так смотришь на меня?
Он готов был поклясться, что даже у балерин не видел такой стройной грациозной шеи.
- У тебя есть парень? – внезапно пришедшая в голову мысль случайно сорвалась с языка, оглушив его самого.
- В каком смысле? – удивилась в ответ Софи.
- В смысле, ты с кем-то встречаешься? Ты любишь кого-нибудь?
- У меня есть друг. Его Дени зовут. Он хочет, чтобы я вышла за него замуж.
- А ты? – Виталий почувствовал, как пересохло в горле.
- Я не знаю.
- А ты его любишь? – пустыня во рту жгла сушью.
- Конечно, он же друг, - ответила, не задумываясь, и тут же, озорно сверкнув глазами, делая акцент на последнее слово, спросила:
- А у тебя много было натурщиц?
Господи! Ну, о чем она спрашивает, когда от одной только ее близости, от этого влажного тела, покрытого застывшими капельками прохладного озера, так кружится голова? Догадывается ли, какая это мука вдыхать свежий запах ее волос, видеть припухлость еще приоткрытых губ, с которых только что слетел вопрос.
О чем? Да и что может иметь значение, когда она рядом?
- Я не помню ни одной из них, - сказал он чистую правду. Сейчас для него не существовало никого, кроме нее.
Надо было немедленно что-то предпринять, и он усилием воли поднял ставшее тяжелым и непослушным тело и отправился к мольберту.
Он художник, просто художник, и должен ее рисовать.
- А когда ты уезжаешь? Скоро? – Софи первая нарушила повисшее между ними молчание.
В голосе промелькнули нотки грусти.
- Я вообще никуда отсюда не уехал бы, но у меня обратный билет. Улетаю сразу после свадьбы, на другой день.
Для Софи это означало, что счастье конечно, что оно непредсказуемо и зависит от капризов судьбы.
- Мне с тобой очень хорошо, - просто призналась она, - так легко, словно я давно-давно тебя знаю.
- Ты очень доверчивая, - у него появилось тревожное предчувствие, - будь осторожна, девочка.
- Почему?
- Ты очень красивая. А красота в наше время небезопасна.
- Но ты же меня защитишь? – глаза снова озорно блеснули.
- Если позволишь, - он не удержался, подошел, опустился перед ней на корточки, взял маленькую узкую ладошку и прижал к губам. Рука была прохладной, но словно разряд тока пронзил его, и буквально слетев с тормозов, Виталий стремительно поднялся, подхватил ее легкое тело и притянул к себе.
Миллионы щекотных иголочек пронзили губы, язык, и, впиваясь в мозг, кружа голову, смешали мысли, напрочь заблудившиеся во Вселенной. Казалось, сам Бог под священным небом Израиля благословлял этот поцелуй.
Трель звонка оборвала это наваждение. Виталий очнулся первым.
«Ах, какой же я негодяй! Не сдержался», - легонько отстраняя от себя ту, без которой уже не мыслил жизни, и подавая ей сумочку с надрывающимся телефоном.
- Мамочка? – с трудом соображая, где она находится, спросила Софи, и тут же вспомнив, о чем они договаривались утром, устыдилась, - да-да, помню! Хорошо, я поняла, поняла! Я скоро! Как же сильно я люблю тебя, мамочка!
Виталий боялся увидеть в глазах девушки боль, разочарование, обиду. Но то, что он увидел, когда она подняла на него глаза, ошеломило, потрясло и как влюбленного мужчину, и как профессионала.
Внутренний тихий, но сильный свет струился из ее глаз, волшебным образом преображая все лицо. Нет, оно не стало красивей, но родней, ближе, понятней. Она любила его. Это не могло быть ошибкой. Осталось только сказать об этом.
Она заговорила первая:
- У меня сегодня первый шабат в жизни. Сегодня я впервые зажгу праздничные свечи. У меня сегодня самый счастливый день, – и, увидев его слегка обескураженный, растерянный взгляд, добавила, - Я люблю тебя.
Куда только подевалась наивная девочка? Словно спящая красавица, пробудившись ото сна, расцветая у него на глазах, такая необыкновенно манящая и желанная, она любила! Она любила ЕГО! И он, задохнувшись от счастья, подхватил Софи на руки и закружил.
- Я люю-блю-ююю те-бяааа! – разнеслось далеко по водной глади озера Кинерет.

Всегда с самого раннего утра людное, с наступлением сумерек Смоленское кладбище пустело и начинало жить другой странной и таинственной жизнью, если такое понятие как жизнь вообще применимо к печально известному месту.
Разве ж только дом на окраине кладбища, числившийся за каким-то «ООО Ритуальных услуг», был действительно обитаем. Здесь с незапамятных времен обосновался служитель кладбища, которого все уж и забыли, как звать-величать по имени отчеству, а называли просто Михей. Когда-то он приходил сюда только на работу, но после того как умерла жена, а дочка вышла замуж, похоронив первую и отписав квартиру второй, переселился сюда насовсем.
Так и жил вместе с приблудившимся псом, на первый взгляд, тихо и мирно, ни дать, ни взять - божий человек.
- Михей, не возьму в толк, ты что, рехнулся на религиозной почве? – выдавил развалившийся на стуле здоровенный детина с длинными сальными волосами, затянувшись сигарным дымом по самую верхушку легких, - к часовенке вон повадился. Труп-то похоронить уж надо. Забыл правила? Ведь не будут с нами церемониться. Нож под ребро, и к предкам, – сквозь кашель выговаривал он.
- Молчи, Прошка, без тебя, урода, знаю. Сегодня ночью и похороним, - признаки интеллекта в выгоревших, некогда голубых глазах, выгодно отличали Михея от предыдущего действующего лица. На его бледном усталом лице читался страх и сомнение.
- Не по себе мне что-то. Сон вторую уж ночь снится. Как вон энтого привезли, так ОНА и не отпускает.
Он машинально чесал за ухом старого пса, за ослепительно-рыжую шкуру и бесконечно наглые глаза прозванного Чубайсом. Тот в свою очередь, лениво наблюдая за хозяином, распластался веснушчатой мордой у него на колене и сыто жмурился.
- Кто, ОНА? – кашель застрял в горле.
- Да, кто ж еще? Ксенюшка Блаженная, конечно. Она здесь хозяйка.
И словно не замечая, как округлились глаза, вытянулось и побледнело лицо у подельника, продолжал:
- Жила она здесь, на Ваське, и церковь по ночам строила. Кирпичи к ней носила в любую погоду, в морозы даже. Говорят, свой дом и все богатство бедным раздала и пошла бродяжничать да предсказывать. Ясновидения, стало быть, дар обрела.
- Да уж наслышан не меньше твово. А тебе-то, грешнику, зачем снилась? Мы ведь, брат, оба уроды. Оба за деньги души свои дьяволу заложили. Не отмолишь, и просить нечего. Прямиком в ад гореть пойдем.
- Ишь ты, философ нашелся! Я душу-то свою из-за дочки заложил, деньги им нужны были. На счетчик муженька ее, тогда еще студента неоперившегося, бандюганы-торгаши поставили. Он у них ночным продавцом работал, в ларьке торговал. Конкуренты подожгли, сам еле успел выскочить, а товар весь сгорел, а этим ублюдкам деньги жальче человека, убили б его… Дочка тогда ребеночка носила, - непрошенная слеза скользнула по серой щеке. - Иди уж, начинай копать. Кладбище закрылось, к ночи и управишься.
- Хочешь сказать, что хороший? – осклабился Прохор, - за правое дело пострадал? А я значит барыга? Ну-ну! – он сплюнул прямо на грязный затоптанный пол и поджал губы. Но не прошло и секунды, как любопытство и желание посплетничать перевесили обиду:
– Чё снилась та?
- Знаешь, вот прям будто с иконы сошла ко мне, живая только. Смотрит насквозь словно, и говорит: «Не торопись земле предать человека. Не торопись». Ну, я и думаю, что мертвяк у нас сейчас один. Не про него ли?
Прохор суеверно покосился на черный мешок у стенки и вдруг перекрестился:
- Шевелится, - одними губами сказал он, и волосы засаленной копной приподнялись над головой.
- Врёоошь… – Михей посмотрел вслед за Прохором.
В следующее мгновение они, не сговариваясь, с дикими воплями, подначивая и оттискивая друг друга от узенького прохода, ринулись вон из дома.
Умудренный жизнью Чубайс, едва успевший отскочить в сторону, недоуменно наблюдал за происходящим. С деловым видом подошел к брезентовому мешку, лежащему без движения у стены, понюхал, повздыхал и отправился следом за мужиками, орущими на все кладбище.

Не успела она переступить порог, как забытая праздничная атмосфера детского утренника с разноцветными воздушными шариками, яркими трогательными плакатами, ностальгией всколыхнулась в сердце. Навстречу Анне вышла улыбчивая светловолосая девушка-менеджер, всем своим видом излучая необыкновенное радушие.
- Ой, как здорово, что вы к нам пришли! – суетилась она, помогая снять пальто, - какая у вас блузочка миленькая.
Неловкость от излишнего внимания, как показалось вначале, быстро прошла, а лозунги на плакатах, слегка трогательные и наивные, вызывали улыбку.
«Все будет хорошо», - прочитала Анна.
«Я тебя люблю». «Я знаю людей, которые любят».
Откуда-то, словно из-под земли, появился лощеный молодой человек в безупречно белой рубашке, поставил перед Анной чашку дымящегося свежезаваренного ароматного чая и вазочку с мармеладками.
- Аня, - неожиданно она услышала свое имя, - чай горячий, не обожгись.
Он словно бы знал ее с детства и любил со дня рождения.
- Простите, а?..
- Игорь. Просто Игорь… и лучше на «ты», - он протянул ей лист бумаги, - это анкета, небольшая формальность перед тренингом.
Анна не удержалась от улыбки. Откуда-то из детства в памяти всплыл игрушечный пластмассовый попугайчик, и его точно звали Игорем. Это ему она, сочиняя, напевала всякие нелепости:
«Игоречек, дочек–дочек…».
Приглаженный, напомаженный и фальшиво-гуттаперчевый мужчина чем-то даже внешне напоминал ту игрушку. Эта возникшая спонтанно симпатия успокоила и расслабила, и Анна углубилась в изучение анкеты. В конце концов, уйти никогда не поздно.
Крупным шрифтом обозначены были правила, под которыми она обязана была подписаться. В основном это были дежурные требования: не разговаривать, не жевать жвачку, выключать мобильный телефон, после занятий сдать бейджик. Смутило одно, что она не должна рассказывать никому о том, что узнает на тренинге. Зачем нужна такая секретность?
«Но и это не столь важно, рассказывать все равно некому», - подумала Анна, отхлебывая вкусный чай.
Над входной дверью то и дело позвякивал колокольчик, информируя о приходе людей. Анна все еще обдумывала вопросы в анкете, когда почувствовала, как ее обняли за плечи.
- Анечка! Здравствуй, солнышко. – Эльвира просто плавилась, растекаясь в улыбке, - ты денежки не забыла внести? Давай я сама, пока ты тут с анкетой.
- Здравствуйте, Эльвирочка! – Анна полезла в сумку, нащупывая приготовленную стопочку купюр. – Выы…
- Не «Вы», а «ты», - тут же поправила ее Эльвира, - у нас здесь семья, а в семейном кругу не принято общаться на «Вы».
Она еще договаривала, перекладывая деньги в свою сумку, как внезапно благодать обстановки разрушил срывающийся в крик женский голос:
- Вот недостающие деньги за курс! Кольцо последнее, память о муже, продала! Надеюсь, больше моя дочь ничего вам не должна? Оставьте же, наконец, ее в покое, не звоните нам! Только что подругу ее похоронили! С крыши спрыгнула после Ваших занятий, – женщина истерично всхлипнула.
- Тише, пожалуйста, - тут же переключилась на нее Эльвира, - не надо здесь. Девочка была проблемная, у нее беда с психикой уже была. Хотите, я домой к Вам приду, поговорим?
Женщина мутно уставилась на Эльвиру, словно пытаясь что-то припомнить. Казалось, что она впала в ступор. Но длилось это не более секунды:
- Так это ты!? Ты училка, которая девочек наших сманила в эту секту? Приходи, - как-то слишком ласково пригласила она и, закатываясь истерическим смехом, бросила в лицо, - с шестого этажа спущу!
- Может быть, позвать охрану? - дрогнувшим голосом спросила куда-то в пространство девушка-менеджер.
- Вызывайте! – женщина пошла в новую атаку, - меня тут за дверью сотрудники ФСБ ждут. Быстро разберутся сейчас, чем вы тут занимаетесь. Какими тренингами!..
Анна чуть не поперхнулась, подозрительно принюхавшись к остаткам чая. Захотелось уйти немедленно. Где-то, когда-то, краем уха, она слышала о подобных организациях.
- У нашего тренинга много врагов, - как из-под земли вырос Игорь, и заговорчески, доверительно склонился к ней, - уже не в первый раз подобными заказными выпадами пытаются дискредитировать курсы.
Горячее дыхание обдало волной шею, ухо и сосредоточилось где-то на мочке. Эйфорический блеск в его глазах, прикосновение руки, и Анна, как загипнотизированная, замерла.
- Подлить еще чая?
Все напоминало спектакль, который почему-то увлекал, затягивая, все больше. Анна решила рискнуть, и остаться хотя бы на одно занятие. Да и деньги она уже внесла.
Когда женщину наконец-то удалось вывести на улицу с помощью Игоря и еще двух мужчин, Анна снова постаралась сосредоточиться на анкете.
«Как легко вы вступаете в интимные отношения с посторонними людьми?» - прочитала и покраснела. Предполагалось три варианта ответа: «легко, но после длительного знакомства», «легко и сразу», «не вступаю никогда».
- Не волнуйся! У нас информация конфиденциальная. Сюда допускаются не все, мы ведем тщательный отбор, – снова в глазах уже знакомый возбужденный блеск. Девушка старательно изображала радушие.
Присутствующие вели себя так, словно давно знали друг друга. Они громко выражали радость по поводу появления каждого пришедшего. Называли друг друга по имени и на «ты», обнимались, чмокались, всячески прикасались.
В этой толпе бесконечно любящих Анна вдруг загрустила, вспомнив о Сергее. Но тут же появился Игоречек, как она уже мысленно окрестила его, и пригласил пойти с ним в зал тренинга.
- Оставляйте сумки! Занимайте первые ряды, - основное, что услышала Анна, когда зашла в душное помещение полуподвального мрачного типа с одним плотно занавешенным окном. Играла медитативная музыка. Сердце неприятно, тревожно сжалось. - Занимайте первые места! Оставляйте сумки! – помощники тренера монотонно перекрикивали музыку.
Так продолжалось минут десять. Хорошо, что Игорь словно прирос к ней и не отходил ни на шаг. С ним было спокойнее, и Анна не возражала, когда он уселся по правую руку от нее. С левой стороны разместилась какая-то полноватая женщина лет сорока.
- Меня зовут Таня, а тебя?
Анна ответила. Познакомились.
- Это тренер, - Игорь привлек внимание Анны к вошедшему худощавому высокому мужчине с длинными волосами до плеч.
- Кто еще не знает, меня зовут Илларион. Я стал успешным благодаря этому тренингу! Я магистр психологии, и мы занимаемся здесь тренингом для повышения собственной самооценки, изживаем все негативные стороны жизни, получаем сильный энергетический заряд, чтобы стать лучшими, – и закончил на внезапно экзальтированной ноте:
- Мы лучшие!
Одновременно погас верхний свет, и лишь маячивший в углу тусклый ночник позволял различать силуэты.
Словно по команде все присутствующие положили руки на плечи рядом сидящим и, раскачиваясь, начали бубнить: «Мы лучшие».
Анне не оставалось ничего другого, как подчиниться всеобщему действу.
Упражнения следовали одно за другим. После очередного монотонного отупляющего внушения:
- Я знаю, что ничего не знаю, - Анна почувствовала, что ее неодолимо клонит в сон. Она уже даже не пыталась осмысливать того, что произносит. Мозг окончательно запутался в расставленной ловушке и перестал сопротивляться, критически оценивать ситуацию.
- Вы хотите спать? – словно прочитав мысли Анны, обрадовался Илларион, - это хорошо. Значит, вы готовы воспринимать информацию. – А теперь повернитесь к соседу и поделитесь, какие у вас есть затруднения в жизни. Потом сосед должен будет также поделиться с вами. Только откровенные признания помогут освободиться от проблем.
- Меня в детстве изнасиловал тренер по гимнастике, - без предисловий начал Игорь, - моя проблема в том, что я не могу создать нормальную семью. А я очень люблю детей.
- Моя проблема, - немало шокированная, ответила Анна, - что я не могу заработать достаточно денег, чтобы помочь больной маме.
- Моя проблема, - заговорила Таня, - в том, что я одинока, и комплексов куча, - и доверительно дыхнув запахом лука прямо в лицо Анне, добавила, - говорят, на следующем занятии будет самая жесть! Мы тут рыдать будем. Так что краситься не советую.
- Все проблемы идут из детства, - вдруг многократно усиленный громкоговорителем раздался голос Иллариона, - и сейчас вы вслух будете вспоминать и отпускать все детские обиды!
Анна напряглась, вспоминая, пока в голове из непостижимых глубин не всплыл один случай.
Тогда, в канун своего Дня рождения, она решила ровно в полночь возвестить о своем появлении на свет громким семикратным «Ура!», именно столько ей тогда должно было исполниться. Предвкушая неистовую их с мамой радость по этому поводу, папа тогда был в командировке, она для пущего эффекта спряталась под стол, за которым мама, уверенная, что Анечка спит сладким сном, писала очередную научную статью. Она, действительно, чуть не задремала там, но все же мужественно дождалась, когда часы, предусмотрительно ночевавшие с ней под столом, показали ровно двенадцать.
И какой же у нее был шок, когда до смерти перепуганная мама не только не обрадовалась наступлению ее дня рождения, но еще и наорала, и отшлепала. Аня тогда еще часа два рыдала в постели, куда ее немедленно загнали, и весь День рождения дулась.
Если хорошо вспомнить, то обид было предостаточно. Они сидели в дебрях мозга, и по научному мнению Иллариона мешали жить и становиться успешными.
Анна вспомнила, как однажды хотела помочь маме постирать, но та, вечно спешащая, сказала, что Анечка путается под ногами, и отправила ее играть.
Потом Аня сшила замечательного ежика по выкройке из книги в подарок маме к Восьмому марта. Одно мамино платье очень подходило по цвету для мордочки, живота и лапок. Мама его совсем редко надевала, а значит, и не заметит отсутствия.
Преступление вскрылось, когда родительница собиралась в свой ВУЗ на праздничный вечер, посвященный как раз Женскому дню. Платье нашлось все изрезанное, и в надежде, что ее поймут, подарок пришлось дарить на день раньше. Проделанная работа не только не была оценена, но и просто выброшена в помойное ведро вместе с лоскутами бывшего нарядного платья.
И вот теперь, под одобрительные возгласы новых друзей, она выплескивала весь этот накопившийся негатив. Но странным образом обиды вместо того чтобы уходить, в уставшем мозгу трансформировались в уверенность, что мать и даже отец были к ней не справедливы! Да попросту не любили ее! А самое главное, получалось, что виновата в этом сама Анна.
- Обнимитесь теперь все! - скомандовал Илларион, - покажите, как любите друг друга, как принимаете и доверяете.
Анна в каком-то экстазе принимала чьи-то объятия, отвечая на них. Ее не смущал запах чужого пота и грязного белья. Она искренне сейчас верила, что любит этих людей, а они любят ее, и теперь она не одинока.
Потом они с помощью тренера играли в какую-то обратную связь, говорили, какими видят друг друга.
- Ты для меня проявляешься как холодная бездушная сучища, - с ужасом услышала Анна от тренера в свой адрес и сжалась в комок.
- Ты не сексуальная, не женственная, безвольная жертва, - вторил ему Игорь, который только что нежно обнимал и клялся в любви.
Дальше надо было снова обниматься и клясться в любви.
Анна потеряла счет времени. Все, что только казалось нереальным, становилось таковым. И она сама, и вся ее прошлая жизнь со всеми привязанностями и проблемами проваливались в некое зазеркалье.
Почему-то становилось важно, как она выглядит в глазах этих, вчера еще чужих, конкретных людей. И было не безразлично, что думает о ней Игорь, и когда тот выразил недовольство по поводу какого-то ответа, Анна начала малодушно врать, изворачиваться, подстраиваясь под общий стандарт.
Она не была уже самостоятельной личностью, но была одним целым с другими. Она была командой.
Начиналась новая ролевая игра, когда Таня запросилась в туалет.
- Я же чаю напилась, - наплевав на присутствие мужчин, - оправдывалась она.
- Сожалею, но дверь до утра закрыта снаружи, в следующий раз учитывай это.
- Я описаюсь…, - беспомощно бормотала сконфуженная женщина.
- Сейчас мы проверим, как вы доверяете свою судьбу команде, - сразу забыв про нее, продолжил как ни в чем не бывало тренер. – Если доверяете, с вами ничего не случиться.
Выдвинули из угла стол и водрузили на него стул так, что взобравшийся на это сооружение человек, почти касался головой потолка.
- Вот с тебя и начнем, забирайся, - подтолкнул он Таню.
- Нет, я боюсь высоты, - возразила она, - я пропущу это упражнение. Это против моих принципов, делать то, что мне не подходит.
- Таак! Принципы все остались за дверью. Или будет отчислена вся команда без возврата денег.
- Ой, - расстроилась невысокая брюнетка с короткой стрижкой, - а я деньги в долг взяла, мне больше не дадут.
Следом посыпались другие упреки, гневные выпады в адрес растерявшейся женщины. Той выговаривали, что ей наплевать на людей, что думает она только о себе. Атмосфера раскалилась, и Таня, подталкиваемая толпой, вскарабкалась на сооружение.
- Отвернулась ото всех, и свободно падай спиной назад! Доверяешь команде?! Падай!
Женщина, затравленная, совершенно сбитая с толку, неожиданно подчинилась. Ее не удержали, и Таня больно ударилась головой о пол.
- Значит, не доверяешь людям! Чернота в твоем сердце, злоба, ненависть! Тебе в первую очередь нужен тренинг и работа над собой, покаяние. Вот поэтому ты не можешь привлечь мужчин!
Вопреки обуявшему всех страху, каждый, опасаясь навлечь на себя злость других, забирался на адово сооружение и падал с него на руки участников.
- Я боюсь, я боюсь… - безотчетно твердила Анна, прячась в хвосте очереди.
- Бояться не должен никто, - провозгласил прямо над ее ухом тренер, - это нарушает единство команды, – выгоню за дверь, чтобы не деморализовала остальных.
- А можно? – Анна вдруг вспомнила, что только что Тане было отказано выйти в туалет.
- Здесь есть подсобка, там пересидишь.
- Нет, я прыгну, - уязвленная гордость и желание победить себя вдруг взяли верх, - я доверяю команде!
Ее тут же обнял Игорь, Анна ощутила его одобрение, и желание нравиться этим людям еще больше укрепилось в душе. Тогда она забралась, распрямилась во весь рост и, зажмурив глаза, упала назад. Это была победа! Она чувствовала себя победителем. Так радостно и приятно было, что ее поздравляют, обнимают, целуют. Сейчас она была среди близких, единомышленников, среди товарищей по оружию. Они вместе вышли из боя!..
Эйфория! Анна всех любила.